Если справка у человека есть, что не опасен – то всё, пиши пропало: ведь меру опасности каждый сам себе на глазок выбирает. И почище дела случаются, на излишнюю демократию впрямую замкнутые.
Совсем недавно знакомый доцент в лекторской говорил (со слов тещи-врачихи), что тут психически больным разрешено почтой, телефонами и интернетом пользоваться (до тех пор, пока прокурор не запретит, хотя прокурор запретить может, когда гром уже грянет). И вот один пожилой вдовец-ресторанщик, попавший в дурдом с диагнозом «маниакально-депрессивный синдром», на пятый месяц скучного сидения удумал устроить «бразильский вечер» в отеле «Маритим» в Мюнхене.
Так как его пригородный ресторан был известен и многие отелье знали его лично (но никто еще не знал, что он попал в психушку), то сделать задуманное оказалось не трудно. Он позвонил в «Маритим» шефу, которого знал лично, всё обговорил, обстоятельно, со знанием дела заказал стол на 100 персон, самбы-румбы, тумбы c факелами, павлиньи опахала, декор из страусовых перьев, пирожное «поцелуй негра»…. Все это подтвердил в письме на своем фирменном бланке (которых забрать у него без прокурора никак нельзя). Часто звонил в отель повару и обсуждал подробности типа того, чтоб цвет десерта был под стать скатертям, мороженое имело бы форму ягодиц, а закуску укладывать в виде бразильского флага, то бишь голубыми кружочками…
Потом разослал своим знакомым (также ничего не подозревавшим) пригласительные билеты. В открытках честь-честью указал план Мюнхена с отелем, просьбу сообщить, сколько персон приедет, встречать ли в аэропорту, какого цвета лимузины подавать и просьба сдавать билеты лично ему, чтобы он тут же оплатил их наличными.
Почему «бразильский вечер» выполз из больной головы?.. Оказывается, Бразилия играла решающую роль в его психозе: год назад именно в Рио-де-Жанейро, от вида и обилия голого живого мяса с ним случился первый приступ – он стал бросаться на женщин и его в смирительной рубашке услали в Мюнхен, а из аэропорта отправили прямо в клинику. Дело было осложнено еще и тем, что когда-то ему случилось переспать с бразилийкой, которая на проверку (в паспорте) оказалась румынкой, перекисями и хной перекрашенной в шоколад и како. Это тоже почему-то сильно травмировало его, запало в душу, тлело там до поры до времени, пока он, наконец, не отправился в злосчастную поездку в Рио, где и окончательно вольтанулся.
Бразильский вечер лопнул только в день банкета: гости не могли понять, где главное лицо, почему их не встречали лимузины и кому сдавать билеты. Управляющий был в смятении. Но гости не растерялись и съели весь банкет под самбы-румбы-ча-ча-ча, пока начальство выясняло, что к чему. За всё, в конце концов, расплатилась медицинская страховка (ибо психбольной за свои действия не ответчик).
Через неделю Борис пришел в том же виде, в каком он был при первом нашем разговоре, только халат был исписан словом «шушун» и «тары-бары». К тому же он был не один и вел с собой товарища, тощего немца, тоже, очевидно, из компании месси (в джинсовых лохмотьях, татуировках, пирсингах и ботах-копытах).
Когда Бибикова издали увидела их, она в панике подскочила ко мне и шумно взмолилась:
– Коллега, возьмяйте их где-нибудь… кафе… пиво пить… мороженое…
– Ага, в зоопарк, на утренник... А что с моими студентами делать?
– Вот, вот, – стала она совать мне в руку купюру в пятьдесят марок. – С меня причитается, с меня идет, заходить… чайные… почайные… только увезите их! А ваших студентов – сколько их, пять-шесть? – давайте мне… мы как раз кушанья святой Масленицы проходить… А вы этих два, умоляю!..
Она была в такой панике, что я взял деньги:
– Хорошо. Берите моих, только объясните причину, что я не в ресторан сбежал, а по факультетским делам… А я тут как-нибудь... Часок рядом с Микеланжело…
Они уже были близко. Я загородил Борису дорогу на расстоянии вытянутой руки:
– Дорогой Борис! Руководство факультета считает, что вам будет чрезвычайно полезно провести со мной одно личное приватное занятие… в кафе… на свежем воздухе… вы как талантливый студент… подающий надежды… факультет выделил деньги… – показал я издали купюру (у немца зажглись пирсинги в бровях). – Чтоб я протестировал вашего друга… и вас тоже…. на предмет славянства и словесности… Если всё будет хорошо – вас отправят учиться в в Америку или Санкт-Петербург, по выбору, – заключил я для солидности.
Борис важно выслушал текст и перевел своему приятелю – тот начал кивать и улыбаться:
– О, зер гут! Гроссе классе! Санкт-Петерсбург! Прима!
2
– Какое пиво предпочитает ваш друг? – продолжал я под сурдинку.
– Ему все равно.
Немец крутил в разные стороны крысиной мордочкой в железных колечках (на мочках и в бровях – по шесть штук, в губах и ноздрях – по три). Запах от него был послабее, чем от Бори, но тоже не сахар.
Краем глаза я заметил, что Бибикова на цыпочках перевела моих студентов через коридор, как утка – утят через дорогу, и затворила дверь. Я даже, кажется, услышал поворот ключа.
– Ну, пошли?
Но куда идти с такими питекантропами?.. Что делать?.. Отдать им деньги и отпустить на все четыре стороны?.. Но они могут потащиться обратно в аудиторию. Бибикова закрыла дверь на ключ…. Но они могут ломиться... Нет, я обещал их продержать хотя бы час… Надо куда-нибудь на открытое место – в закрытом удушье обеспечено.
Я старался держаться от Бори подальше, но он постоянно оборачивался, о чем-то спрашивал. Выяснилось, что слово «шушун» он писал на кафтане затем, чтобы его как следует запомнить. И вообще у него дома все увешано табличками со словами: он учит одновременно персидский, испанский и вьетнамский языки. Когда я поинтересовался, зачем вьетнамский, он ответил, что вдруг будет война и понадобятся переводчики.
– Война во Вьетнаме уже была, – заметил я.
– Ну и что? Была – еще будет, – резонно-безмятежно ответил он.
Вопросы Боря задавал краткие, все больше исторические: где похоронен генерал Ермолов, проверена ли княжна Анастасия на ДНК, венчался ли Пугачев в церкви, сколько псов-рыцарей убито во время Ледового побоища…
Немец шел молча, подпрыгивая на резиновых копытах, шнупая носом, погруженный в свои мессиевские (мессианские, мессийные) размышления. Вот подобрал пустую коробку из-под сигарет, сунул в карман, где уже что-то оттопыривалось.
– Боря, а у него тоже справка есть, что социально не опасен? – осторожно поинтересовался я.
– Да, да, его тоже выпустили официально.
– Вы вместе лежали? Он по твоей статье?
– Это не статья. Это они дураки просто... Как они могут мне запрещать собирать вещи, которые я хочу?.. Где мое право на собственность? Почему? Хочу – собираю, хочу – не собираю, какое кому дело?
«Мало же помогла тебе терапия…». Я попробовал с другой стороны:
– Но эти предметы начинают гнить и портиться, не так ли? Плохой запах от них, так? А у соседей ведь тоже есть право на хороший запах!
Боря поднял руку с вислым обшлагом и назидательно произнес:
– Запах – это не социальная единица. Если я ругаю кого – да, если ножом или кулаком бью – да, а запах – нет. Где таблица запахов?
«А ты не глуп!.. И язык у тебя подвешен!.. Действительно, ни таблиц, ни градаций нет!»
– У каждого – свой нос, – продолжал Боря. – Один чует так, а другой – так. Разве не так? – он внезапно встал, загородив весь тротуар.
Он был похож на больного попа в лыжной шапочке. Студенты опасливо обходили его.
– Так. А у тебя от простуды нос, очевидно, заложен?
– Постоянно, – согласился он.
– Гайморита нету?
– Хронический. Предлагали операцию делать. Но долбить нос я не хочу. Ему это не надо. И мне тоже.
Немец в это время заглянул в урну, выудил оттуда что-то полезное и попытался засунуть себе в карман, но я попросил его пока спрятать находку в кустах, а на обратном пути забрать, чтобы не потерять невзначай. Это показалось ему разумным, и он тщательно замаскировал найденное в траве за урной.
В этот момент мимо проходила пожилая дама под плоским китайским зонтиком (от солнца) и в белых ажурных перчатках. Увидев нас, она остановилась, стала принюхиваться и рассматривать Бориса.
Немец, не вставая с копыт, подозрительно косился на неё, очевидно, предполагая, что она может претендовать на его добычу. Но дама повела носом, как-то странно поздоровалась со мной и поспешно заковыляла прочь. Я растерянно ответил ей вслед.
Это была моя студентка, лет 75. Помню, она пришла в начале зимнего семестра на первую лекцию в чернобурке, под вуалью и в атласных перчатках до локтей. Хочет учить русский язык с нуля.
«Какие цели, – спрашиваю, – перед собой ставите?..» – а сам уверен: или мужа под Курском убили, едет могилу искать, или отец-военнопленный в Сибири незаконного брата сделал, надо познакомиться, или дядя гауляйтером Украины был и клад зарыл…
«У меня есть мечта – прочесть в оригинале «Крейцерову сонату», – был ответ.
«Почему именно «Крейцерову сонату?» – удивляюсь, а сам думаю: «Долго же придется жить для этого».
«А потому, что мне муж под «Крейцерову сонату» предложение сделал».
«Может, она консерваторию с университетом перепутала?» – думаю, а ей так вскользь замечаю:
«Под музыку, имеете в виду?»
«Нет, именно что под текст. Он был мой сосед, студент-филолог, и читал тогда Толстого (в переводе, конечно)… Фразы о любви из «Крейцеровой сонаты» на цветные бумажки выписывал и для меня на цветочных горшочках оставлял… Целый месяц… Это было так романтично!..».
Ладно. Толстой так Толстой, хотя из «Крейцеровой» скорей о ревности кровавые цитаты с мясом выдирать надо, это тебе не «Ася» и не первая, а последняя смертная любовь. Но вдаваться не стал и для начала поручил ей перевести на немецкий «Филипка» – с подстрочником, разумеется…
Я вел их через весь кампус в самое далекое кафе. Думал, там будет пусто, но ошибся – людей было полно. Надо выбрать место подальше, за крайним столиком.
Борис и немец основательно расположились на плетеных стульях. Боря ослабил пояс с грязно-золотой бахромой, развязал пышный камергерский узел. Расстегнул рясу. От этого тяжелая волна прокатила через меня и пошла дальше, до ближайшего столика, откуда начали оглядываться.
Я чувствовал себя в дурацком положении: ближайшим к этим людям был я, и откуда им знать, от кого несет падалью?.. На лбу не написано. Люди косились именно на меня. Поэтому я сказал Борису:
– Прошу тебя, особо не шевелись! Когда ты шевелишься, запах идет на тех девочек, а у них гайморита нету… Мы, к сожалению, сидим с подветренной стороны. И они на меня косо смотрят. И у них есть право на чистый воздух в кафе. И мое право, как человека и личности, такое, чтобы на меня косо не смотрели.
На это Боря задумчиво ответил:
– Да... Косово… Кокосово…
Немец засмеялся, затявкал с большим азартом:
– Вас? Вас? Ви?
3 Косово-кокосово? Ха-ха-ха!
– Мне врачи запретили купаться! – сообщил Боря, оглаживая бороду.
– Как врачи могут запретить купаться? Ведь чистота –залог здоровья! – возразил я.
– А вот так. Купаться вредно, говорят. От грязи еще никто не умирал. И я очень здоров. Просто сейчас очень болен…. Там, в клинике, все время были открыты окна, и я простудился, плохо себя чувствую.
– Может, лучше лечь в больницу? – предположил я, думая, как не повезет той больнице, куда он ляжет, и с ужасом ожидая приближения официантки, которая будет наверняка неприятно шокирована.
Вот она подошла. Повела носом. Я заказал три пива, бутерброды. Она удалилась, глядя на нас через плечо.
– А пиво вам давали в клинике? – Я старался не реагировать на взгляды с соседских столиков, но был не в своей тарелке. Тянуло уйти или провалиться сквозь землю.
Боря умильно смотрел перед собой, царапая черным ногтем край стола. Немец тоже присмирел и стал копаться в карманах.
– Пива – нет, не давали. Мы кока-колу все время пили. Вот опух от кока-колы, – указал он на свой разбухший, как у утопленника, живот.
– Кололока! Кокоссер! – обрадовался немец и воровским обезьяньим движением стащил пустую пачку сигарет с соседнего стола, откуда только что ушли люди (уходя, они выразительно на нас смотрели, давая понять, что уходят из-за нашего непотребства).
Я одел черные очки, чтоб спрятать глаза.
– Сколько вас было в палате?
– Четверо. Я, вот Йогги, товарищ мой, – указал Борис на немца. – Еще один, из Турции. Жену с третьего этажа выкинул... И еще один. Шахматист.
– Шахматист? Хорошо играл?
Боря лукаво усмехнулся:
– Неизвестно. Он в шахматы все время играл только сам с собой. А последнюю фигуру должен был обязательно проглотить… Делали ему промывание желудка, забирали шахматы, но он писал прокурору, что он имеет право на настольную игру, и ему эти шахматы возвращали. Пару раз заменили шашками, но он сразу две проглотил.
– Шашки мельче. Легче глотаются, – понял я.
– Не, там всегда две остаются, потому… – снисходительно объяснил Боря. – Если проглотил – значит, выиграл. Если нет – проиграл.
– Вот оно что. Странное правило. Так до заворота кишок доиграться недолго. Домино не пробовали давать?
– Нет, у нас не было… Он еще съел фишки от монополи: подошел, схватил и проглотил. Не успели отнять.
– Понятно. А чем вы там целыми днями занимались?
– Кто как, – уклончиво ответил он. – Йогги, например, всё время дверь обклеивал… Он – кафельщик, поэтому он хотел у нас в палате дверь изнутри кафелем покрыть… А кафель из сигаретных картонок делал... Кахель
4 , а? – спросил он у немца.
Немец закивал:
– О, я!.. Кахель ист гут!.. Кахель ист шён унд глатт
5 !.. – и стал активно гладить поверхность стола (отчего кислорода не прибавилось)
Двое парней и девушка молча встали и ушли, не оглядываясь.
Сколько еще жарится на огне презрения?.. Но отпускать их было рано.
– Ребята, вы может быть, голодны? – покосился я на брюхо Бориса.
– Нет, спасибо. Обед у нас бывал утром, а завтрак – вечером, – сообщил Боря, взял бутерброд и в два укуса сглотнул его. А немец, видя это, тут же запихнул второй бутерброд в нагрудный карман куртки. Масло потекло по ткани, язычок ветчины свесился наружу.
Потом Борис вспомнил:
– Вы хотели нас протестировать?
– Ах, да... Вот первый вопрос: почему твой друг Йогги вдруг решил на славистику идти?.. Чему он хочет учиться?.. У него есть билет вольнослушатели?
– Да, есть. Он… вот… У него когда-то была одна славянка. Он с тех пор помнит три слова: «давай-давай», «кончай», «пошёл»!
Немец, услышав знакомые звуки, затряс пирсингами:
– Даваи-даваи! Кончаи! Пошёль! Я, я! Зер гут!
– А как же он будет слушать лекции, если там всё на русском?.. – («Или, в крайнем случае, на полурусском?») – спросил я Борю. – Он же ничего не поймет!
– Ну и что, – безмятежно ответил тот. – Я ему буду переводить.
– Когда? Прямо во время лекции?
– Каждый человек имеет право на перевод! Даже в судах убийцам переводят, а он что, не человек? Тем более, что он заплатил за семестр.
– Ты ему дал эту идею пойти учиться?
– Нет, биржа труда… Ну, протестируйте его! Он всё знает!
Я задумался…
– Ладно. А ты переводи. Первый вопрос. Вот мы сидим, беседуем, диалог, так сказать, по-сократовски ведем… Кто был Сократ?
Из краткого опроса выяснилось, что Сократ был умный человек, Будда еще умней, Конфуций запрещал есть свинину, а Диоген всю жизнь сидел в ванной, светил фонарем и кричал «Эврика». Всё это Йогги твердо помнил еще со школы.
– А Будда разве не говорил, что не надо собирать картонки? Что человек счастлив и без этого хлама? – спросил я.
Оба молчали, недоверчиво посматривая на меня. Боря начал вытаскивать из папки блокнот. Пора была закругляться.
– Последний вопрос: кто лучше – Сталин или Гитлер?
– Гитлер ист шлехт. Шталин ист гут, зер гут
6 , – поспешил ответить Йоги и для убедительности показал руками козу: – У, Шталинград!..
– Ну, всё, – сказал я Борису. – Тест он прошел успешно.
– Он-то прошел, а вот вы пройдете ли? – вдруг заявил Боря. – Вас тоже аттестовать надо!
«Этого еще не хватало!»
– Логично. Спрашивай. Только недолго.
– Где начало и конец мира?.. Вот где, покажите мне, где мир начинается и где он кончается?.. Где конкретно?.. – взбудораженно посмотрел на меня Боря Толстой из-под бровей, и от его упертого взгляда стало как-то не по себе. – Если есть начало и конец мира, то и бог есть, если нет – то и бога нет… Или наоборот… Одно время ушло, другое не пришло... – Он задумался и с тревожным отчаянием спросил: – А где вообще время начинается?
Надо отвечать. Поскорей и поконкретней.
– Вот тут. Смотри. Вот тут время начинается, – ткнул я пальцем в пепельницу. – Делает громадный круг через всю Вселенную, – показал я широкий круг (и Боря, и немец, как овчарки, проводили руку внимательными взглядами). – И тут же оно и заканчивается, – уместил я палец в той точке, откуда вышел.
– Понял, – задумчиво согласился Боря и перевел пассаж немцу, с чем тот был полностью согласен:
– Абсолют клар. Логиш. Хундертпроцент рихтиг
7 !
– А где конкретно сидит бог? – уставился на меня Борис.
– На Луне, где же еще? – предположил я. – Обратной стороны Луны никто не видел. Там прохладно, тень… тишина… никто не беспокоит… А почему это тебя интересует?
Борис серьезно ответил:
– Как почему?.. А что еще может интересовать?.. Я же новую карту мира составляю… Где те царства, что были?.. Где те люди, что жили?..
Видя, что лицо его вдруг страдальчески сморщилось, как перед плачем, я поспешил завершить опрос:
– Борис! Этого никто не знает, даже ректор этого университета! Не страдай раньше страдания! Всему свое время! Тест вы оба сдали на «отлично»! Поэтому администрация университета награждает вас сдачей с полтинника, которую мы сейчас получим от официантки. И разрешает вам, как особо отличившимся, на лекции не ходить, а потратить это время для работы в библиотеке, только садитесь там подальше от вентиляторов, с неподветренной стороны… Надо готовиться к Петербургу!
Боря немного свысока, как милость, перевел всё это немцу. Тот закивал головкой, шныряя глазами по соседним пепельницам:
– Гут! Прима! Гроссе классе! Санкт-Петерсбург! Кокосово! Даваи-даваи!
Видя, что Боря начал вытаскивать из-за стола свой пудовый живот, я живо сунул ему деньги:
– Вы сами и заплатите! – (мне было стыдно подходить к стойке или звать официантку – мне казалось, что я весь проникнут смрадом. Так оно, возможно, и было). Купюра исчезла в Борином рукаве – немец только успел пирсингами тряхнуть. – Всего доброго, друзья!
Больше в университете их не видели. А я получил «за чай» именное макраме, величальную песнь и был угощен пирожками по рецепту Елены Глинской – как оказалось, по материнской линии, через Телегиных-Коровьевых-Копыто, она приходится Бибиковой «не сторонней, а пря́мой прапрапрабабабу́шкой»…
Жуя пирожки, я думал о том, что Боря с Йогги свой тест сдали, а вот сдал ли я свой – большой вопрос. И демократия тут не причем, хотя при полной демократии тесты можно сдавать (до) самой смерти, пока она не хлопнет своими твердыми костяшками: всё, «неуд», «плохо», амба, люк, каюк и крышка… И ученье станет тьмой, а неученье – вспышкой…
Германия, 2007
Эпилог.
Через несколько лет в газете «Европа-Экспресс» № 7 от 09-15 февраля 2009 года я прочел заметку под названием «Запах - еще не повод»: «Голландский студент, которого исключили из университета из-за дурного запаха ног, добился в суде права посещать лекции. Судебная тяжба продолжалась десять лет. Теуниса Тенбрука исключили из Роттердамского университета, поскольку запах, исходивший от его ног, был настолько сильный, что никто не мог находиться с ним в одной аудитории. Он пытался самостоятельно учиться в библиотеке, но вскоре по той же причине у него отобрали и читательский билет. Судья, рассматривавший дело, заявил, что студента всё равно нельзя было лишать права на образование, а тем, кому не нравятся неприятные запахи, посоветовал «заткнуть свои носы». Руководство университета уже заявило, что не будет препятствовать посещению лекций неприятно пахнущими студентами, однако введет систему штрафов для тех, кто пренебрегает личной гигиеной»…
________________
[2] От: O, sehr gut! Grosse Klasse! Sankt-Petersburg! Prima! (нем.) – О, очень хорошо! Высокий класс! Санкт-Петербург! Отлично!
[3] От: Was? Was? Wie? (нем.) – Что? Что? Как?
[4] От: Kachel (нем.) - кафель
[5] От: O, ja! Kachel ist gut! Kachel ist schön und glatt! (нем.) – О, да! Кафель хороший! Кафель красивый и гладкий!
[6] От: Hitler ist schlecht! Stalin ist gut, sehr gut! (нем.) – Гитлер плохой! Сталин хороший, очень хороший!
[7] От: Absolut klar! Logisch! Hundertprozent richtig! (нем.) – Абсолютно ясно! Логично! Стопроцентно правильно!
_________________________________________
Об авторе:
МИХАИЛ ГИГОЛАШВИЛИ
Родился в Тбилиси. Окончил филологический факультет и аспирантуру Тбилисского государственного университета. Кандидат филологических наук, автор исследований творчества Ф. М. Достоевского: автор монографии «Рассказчики Достоевского» (1991). Опубликовал ряд статей по теме «Иностранцы в русской литературе». С 1991 года живёт в г. Саарбюккене (Германия), преподает русский язык в университете земли Саар.
С конца 1980-х гг. создает коллажи, объемные картины, объекты и скульптуры. Несколько персональных выставок в Германии. Член германского «Общества Достоевского» и «Дома Художников»/Саарланд.
Автор романов «Иудея» (1978), «Толмач» (2003), «Чёртово колесо» (2009), «Захват Московии» (2012), сборника прозы «Тайнопись» (2007).
скачать dle 12.1