ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 222 октябрь 2024 г.
» » Наталья Мелехина. ПОЧТА НА ВСЕ ВРЕМЕНА

Наталья Мелехина. ПОЧТА НА ВСЕ ВРЕМЕНА

Редактор: Женя Декина

(рассказ)




Почта эта располагалась в обыкновенном селе. И хотела бы я вам о нём рассказать да беда в том, что описать его невозможно. Ведь что значит слово - «обыкновенное»? Для меня обыкновенное село — это северная деревня с избами-кораблями, резными палисадниками, огородами и полями с горохом и иван-чаем. А для моего друга Мамеда обыкновенное село — это аул, зажатый в горах, где между камнями не вдруг и встретишь кусочек плодородной земли. Или вот есть у меня знакомец Фу Юхуэй, так за его обыкновенным селом простирается поле из-под рапса, где непременно жгут солому. Довелось мне также как-то познакомиться с замечательным сельчанином ТхоТхиТуаном. Посреди его обыкновенного села расположен небольшой буддийский храм, а в храме среди орхидей - статуя Хо Ши Мина, и раз в месяц прямо под статую можно прийти, чтобы заплатить за свет — точно так, как в моем обыкновенном селе платят за свет старики на почте.

Когда я вошла в своё обыкновенное село, оно было покрыто густым туманом, так что размывались в нём все формы и терялись все очертания, и оставалось лишь предполагать, как же оно выглядит, это обыкновенное село. Несмотря на серую и мокрую завесу, над зданием почты отчётливо прочитывалась вывеска: «ПОЧТА НА ВСЕ ВРЕМЕНА». И вроде бы даже сияла за буквами некая подсветка, а может, мне это только показалось.

Почта тоже была самая обыкновенная. Как и село, ежели вы понимаете теперь, о чём я. За длинным дощатым столом возле русской печки у самовара пили чай ямщики в зимних тулупах и вместе с ними «почтальонши» в летних ситцевых платьях.

За стойкой у входа встречал посетителей молодой мужчина в форме почтальона. В самой обыкновенной форме, разумеется. Высокий, худощавый, тщетно пытающийся прикрыть юношеские прыщи на лице жиденькой бородкой и усиками. За его спиной высились до самого потолка лабиринты полок с бесчисленным количеством открыток всех цветов, какие только существуют в мире.

- Здравствуйте! Куда открытку отправлять будете?

— Я бы хотела написать письмо.

- Письмо нельзя! - вскрикнул он с ужасом в голосе. - Вы что, правил не знаете?!

— Нет, - растерялась я.

- С нашей почты можно отправить только открытку. Есть лишь одно исключение — первобытный век. Вот туда можно и письмо. А! Господи, какой же я недотёпа! Не понял сразу. Вы же, наверное, туда и хотели написать? Сейчас!

Он с облегчением улыбнулся, словно только что миновала страшная угроза. Затем резко нагнулся куда-то под стойку, стукнулся головой о её край, ойкнул, и долго там, под стойкой, возился, передвигая какие-то ящики, наконец, поднялся и вручил мне кусок плохо выделанной шкуры, острую обугленную палочку, несколько верёвок, камешки, раковины, мелкие кости, перья и кучу всякой мелкой дребедени.

— Пиктографией владеете? Узелковым письмом? - спросил он.

— Нет, - покачала я головой.

— Тогда к переводчику, - и молодой человек неопределенно махнул рукой в центр зала, где у каменного очага седой старик что-то вязал из длинной верёвки, мерно напевая себе под нос и раскачиваясь в такт мелодии.

— Мне не надо в первобытный век. Мне бы в 90-е годы XX века.

— Так что же вы мне голову морочите?! - рассердился почтальон снова. - В XX-й можно только открытки. Вот — ваш цвет! Кроваво-красный!
Он выдал мне стопку открыток и шариковую ручку.

- Напоминаю: никаких предупреждений, предсказаний, рекомендаций — ничего! Можно только о своих чувствах, или поздравьте с праздником. Вы откуда? Из России? Поздравляйте с Новым годом или Днём Победы — не ошибётесь.

Я перебрала открытки. На них были изображены исключительно цветы — гвоздики, маки, георгины, розы - и диковинные птицы красного цвета. Поздравлять мне никого не хотелось, и я написала на всех моих открытках одно и то же, меняя лишь обращения к адресатам. «Папа, я люблю тебя». «Бабушка Маня, я люблю тебя». «Бабушка Люба, я люблю тебя». «Тётя Рая, я люблю тебя». «Тётя Лида, я люблю тебя». «Брат Серёжа, я люблю тебя». «Дядя Валя, я люблю тебя». Когда все открытки были подписаны, я протянула их почтовому служащему. Он бесцеремонно прочитал все мои послания, бормоча под нос: «Люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя… И сплошь покойникам!» После чего глянул на меня с величайшим подозрением:

— А уж не писатель ли вы часом?

После этой его фразы ямщики и «почтальонши» перестали болтать и разом уставились на меня.

— Господи свят! - произнёс один из ямщиков и мелко, часто несколько раз перекрестился на образа. Одна из «почтальонш» хихикнула и что-то быстро зашептала на ухо сидящей рядом подруге.

— А как вы догадались? - удивилась я.

— Да уж так. У нас на вашего брата глаз намётан, - посуровел молодой человек. - Что вот это у вас?

И он ткнул пальцем в текст открытки.

— Чужие письма и открытки читать не хорошо, - напомнила я.

Молодой человек мою сентенцию проигнорировал.

— Тут так мало слов, что дураку понятно: вы всё спрятали между ними! Всё! - и он пристально, как следователь, уставился мне глаза в глаза.

А потом рявкнул так, что у меня аж уши заложило:

— К цензору! У писателей без цензуры отправления не принимаем. Налево по коридору, потом направо три поворота, потом налево два поворота, и там будетма-а-а-ленький такой коридоррр-чик и в нём последний кабинет направо!

Не знаю, каким чудом Божьим, но наконец в лабиринте бесконечных коридоров мне удалось отыскать кабинет цензора. Вопреки моим ожиданиям цензором оказалась… старуха! Обыкновенная. Надеюсь, вы и сами уже поняли, как она выглядела. На письменном столе на электрической плитке (обыкновенной плитке — на таких готовят хозяйки в деревнях) рядом с ней варилось варенье из красной смородины, тёмное, будто венозная кровь. Цензор без сожаления весь ворох моих открыток одним махом зашвырнула туда, размешав густую сладкую жижу половником.

— Так-так! Сейчас проведём экспертизу, - заявила она. - Пророчества, предупреждения, увещевания?

Этот вопрос она задала тем тоном, каким в аэропортах спрашивают: «Оружие, наркотики, порнография?»

— Да какие предупреждения? - возмутилась я. - В открытках всего лишь написано: «Я люблю тебя».

— Все вы так говорите. А вот, к примеру, Аннушки. Аннушек среди адресатов имеете? А то не уследишь за вами, и потом у одного под поезд бросается. У второго — масло разливает. У третьего — к мужу на могилу бегает...

— Нет у меня никакой Анны.

— «Так, стало быть, так-таки и нету?!» - взревела старуха-цензор известной цитатой. - А это кто?!

Она поворочала в варенье половником и извлекла оттуда стопку страниц формата А4, на которых значился заголовок моего же рассказа «Анна Дмитриевна из Васильевского».

— Ой, я забыла, - признала я. - Я иногда забываю, как кого зовут из моих героев, а ещё иногда забываю список своих произведений. И даже потом могу подумать, что это не я их написала.

— Все вы так говорите. «Я забыл». «Это не моё». «Мне подкинули». «Мне продиктовали». «На меня снизошло». «Это вдохновение». «Это была муза». Лишь бы свалить на кого-нибудь. Хоть бы даже и на Музу — Васильевну, например, Музу, или Музу Ивановну, или Музу Львовну… Помню один при обыске уж до того отпирался! «Мне, - говорит, - рукопись эта незнакома».

— И что?

— Что-что? Расстреляли его да всего и делов, - мечтательно улыбнулась старуха. - В 37-м году дело было. Хороший был год! Урожайный! А всё ж случись на пяток столетий пораньше, так могли бы и сжечь. Его самого, конечно же. Не рукопись. Это ж вещдок! Какой же растяпа рукопись сжигать будет? Должностное преступление. Да и не горят… — с некоторым сожалением добавила она. — А вот авторы… Авторы прекрасно жгут свои рукописи. Да и сами… сгорают на работе.

И после этих слов она улыбнулась каким-то своим воспоминаниям не иначе пятисотлетней давности, да так улыбнулась, что от этой улыбки у меня нехороший холодок побежал по коже. Старуха продолжила:

— Кстати, а вы сами-то как себя определяете: автор — авторка? Писатель — писательница? Поэт — поэтесса? Актуальный, знаете ли, допрос… Я хотела сказать — вопрос.

— Ну знаете ли… Это уж совсем за гранью!

— Ой-ой, какие мы, видишь ли, нежные… Почитываем мы вас! Почитываем: «Душа пола не имеет. И потолка не имеет, и стен, и обоев на стенах, и комнаты в общаге, и шерстяных носков на кресле…» К нам на почту толстые журналы доставляют весьма вовремя!

И старушка вдруг из варенья подцепила тот самый номер журнала «Октябрь», где и был напечатан мой рассказ «Забывай как звали», который она только что процитировала.

— Вообще-то так в Библии сказано, что душа пола не имеет, — пробормотала я. — Так Христос говорил книжникам и фарисеям.

— Вот-вот - началось! Опять: «Это не моё!» Один тут тоже понаписал: «Бог — это я!» «В меня вместятся оба мира, но в этот мир я не вмещусь: Я суть, я не имею места — и в бытие я не вмещусь»*.

— Но ведь правду сказал, - парировала я.

— Кожу с него содрали, - напомнила старуха-цензор не без удовольствия. – А так – да, не соврал… Ладно! Так и быть. Пропустим ваши открыточки.

Она достала их половником, и к моему величайшему изумлению все открытки оказались совершенно целёхонькими, и стали, кажется, даже красивее, краснее, что ли, от её смородинового варенья. Старушка каждую проштамповала: «Проверено цензурой».

— Свободны, - сказала она мне. - Я бы на вашем месте на выходе купила валенки.

— Почему? - удивилась я.

— Зима, знаете ли. Заболтались мы тут с вами, да так, что уж морозы грянули. А до вашей Полтинки ни один ямщик вас не повезёт. С вами, писателями, поедешь — Бог весть, где окажешься, у вас с временем и пространством такие штуки творятся, что даже мне лучше о них не знать. Нет-нет! От греха подальше. Да ещё и в степи, не ровен час, замёрзнешь. Один тут нанял тройку, да как махнул, да как понёсся, да как полетел! Птицей, прям! «Куда ж несешься ты? — спрашиваем мы его. — Дай ответ!» Не дал ответа. Только колокольчик долго так звенел на ветру. Протяжно! Так и пропал. И следа не нашли, и тройку не вернул. До сих пор в недостаче числится. И ямщик тоже с ним пропал, а ведь хороший был мужик — из-под Ярославля. Отродясь ничего не писал. Неграмотный, — сказала старуха с искренним уважением.

Валенок в продаже не оказалось. Когда я вышла с почты, на улице шёл лёгонький пуховый снежок. Ямщик, тот, что крестился на образа, поправлял упряжь на лошади, но, увидев меня, поспешно спрятался за сани. Я сделала вид, что не заметила его, посмотрела на свои босые ноги, нелепо краснеющие от холода на снежной тропе, закинула за плечи котомку и побрела домой, счастливая от того, что сквозь время и пространство уже летят мои красные открытки с одной всего лишь фразой: «Я люблю тебя». Это всё, что я хотела сказать своим творчеством, дорогая почта. Честное слово, цензура. Могу поклясться на том самом варенье из красной смородины.

*Цитата из стихотворения поэта Насими.







_________________________________________

Об авторе: НАТАЛЬЯ МЕЛЕХИНА

Прозаик, критик. Закончила факультет филологии, теории и истории изобразительного искусства ВГПУ. Публиковалась в журналах «Знамя», «Октябрь, «Дружба народов», «Сибирские огни», «Север» и другие. Дважды лауреат Международного Волошинского конкурса 2013 и 2014 года, лауреат Балашовской премии. Автор семи книг прозы. Живёт в Вологде.

скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
452
Опубликовано 31 дек 2022

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ