(три новеллы)
ЯБЛОКИ - ЭТО ЗВЕЗДЫ, УПАВШИЕ НА ЗЕМЛЮ
Ева сидит на подоконнике, болтает ногами, аппетитно грызет яблоко. Она и сама очень аппетитная.
- Евка, слезь с подоконника! - кричит тетя Зина из другой комнаты.
- Не понимаю, как у нее это получается, - вздыхает Ева. - Но мама всегда и все про меня знает.
- Мамы - они такие, - подтверждаю я. Мой жизненный опыт на три года дольше, чем Евкин, поэтому я считаюсь умнее, и она мне безумно завидует, когда вспоминает об этом.
Мы двоюродные, но совершенно разные. Я нежная, маленькая, блондинистая. Евка зеленоглаза, черноброва, скулы ее высоки, а бедра как у мальчишки. Она мне нравится.
Евка - это Крым, персики истекающие пчелами, песчаный берег, раскаленный от прижатых к нему юных тел. Евка - это ладони моря и звезды, похожие на яблоки.
Этим летом мы обе влюблены. Евка любит женатого, это делает ее взрослее и еще красивее.
- Я пишу стихи, - заявляет она однажды. - Это потому что я страдаю. Вот, послушай.
Мы уже в кровати, в пижамах и умытые. Она вскакивает, скрещивает руки под грудью - пижама ее полупрозрачна и я вижу, что Евкины груди - это крохотные яблочки - дички.
Голос - чистый и ломкий - подрагивает и звенит - будто игрушечный поезд на крутых поворотах.
- Стих называется "Буду яблоком".
И она начинает декламировать. А комната начинает кружиться. И вместе с комнатой кружится небо за окном. Да так сильно, что с него начинают падать звезды-яблоки.
Там, где зрела радуга - только дым,
Самолет, да облако - всех небес,
Хочешь, буду яблоком наливным,
В красной шкурке бархатной или без?
Дождь идет по городу не спеша,
Расцветают голуби на груди,
Под ладонью августа спит душа,
Как придешь - нащупай и - разбуди.
В глубине опаловой - тишь да зной,
Спеет, спеет семечко, будешь рад.
Под моею бархатной кожурой
Целый сад расцвел. Целый сад.
Вечереет. Плавится неба бок,
На тарелке облака - лунный блин...
Ты бы спрятал жизнь свою, если б смог,
Между этих яблочных половин -
Чтобы в каждом городе - вечный Рим
Чтобы в каждой комнате - солнца брешь...
Хочешь, буду яблоком наливным,
Или так распробуешь, выпьешь, съешь?
Комната все кружится и кружится. Мы засыпаем обнявшись.
... Через три месяца у Евки случился выкидыш. Да и стихов она больше не писала. Ну и что? Главное - я до сих пор верю, что яблоки - это упавшие звезды. А теперь про это знаете и вы.
ГДЕ ЖИВЕТ БОГ
Мы спустились с неба. Три дня назад. Пять испуганных лиц, прилипших к иллюминаторам. А сегодня уже Новый Год.
Под вечер дети устали и, наконец-то, расселись на полу вокруг елки. День прошел за разворачиванием подарков и выгуливанием песика. Песика принес Дед Мороз по фамилии Арензон. Соседи уезжали в Штаты и попросили временно приютить щенка. Щенок был взлохмаченный, наглый и терьерный не только по виду, но и по характеру. Сейчас он лежал на надувном матрасе, выставив розовое пузико и похрапывая.
Кроме трех детей, елки, щенка и двух надувных матрасов, в комнате была одна табуретка, принесенная тем же Дедом Морозом, и круглый стол, оставшийся от прежних хозяев.
За окном темнело канадское небо, наливалось ночью, приобретая необычайно-черничный цвет. Огни большого города не манили. Вдруг стало ясно, что ни один из них - не для нас. Стало грустно.
Это был наш первый Новый Год в Канаде. Хорошо, хоть елку успели купить. Ну и матрасы, конечно.
- Мама, а Бог - он где сейчас? Остался дома, с бабушкой, или с нами прилетел?
Голос у Дани немного дрожит, хоть он и старший, видно думал-думал, боялся, не выдержал и спросил о том, что внутри поскуливало.
Мы с мужем переглядываемся. Муж уходит на балкон курить. А может поглядеть, где там этот Бог на самом деле.
Мишка усаживается - ноги калачиком. Говорит басом, важно, потому что средний:
- Наш дом теперь здесь. Значит, и Бог с нами. Бог - он в доме живет. Потому что в доме тепло.
- А как же бабушка? - Это Николька. У нее глаза уже мокрые. Младшим можно.
- Выходит, она теперь без Бога осталась?
Даня хмурит лоб. Глядит на меня. Видно у меня такое растерянное лицо, что он решает мне помочь.
- Наверное, у бабушки есть свой Бог. Правда, мама?
Мишка глядит на нас недоверчиво, исподолобья.
- Бог - он один на всех. Совсем как Дед Мороз. Его на всех хватать должно. Значит и на бабушку хватит.
- Я скучаю по бабушке, - Николька вытерла слезы и прижалась к песику. - И по ее Богу тоже.
- Интересно, - Дане всегда и все интересно. - Интересно, а у собак тоже есть Бог?
- Конечно, - басит Мишка. Ему хочется казаться самым умным. - Бог есть у всех. Чтоб не грустно.
- Я так и думала, - шепчет песику на ухо Николька. - Бог - это чтоб не грустно. А еще - чтобы колокольчики.
- Какие такие колокольчики? - это уже я. Справилась с голосом и с лицом. Даже могу пошутить. И не расплакаться после.
- Ну как же, мама. Это просто. Вот скажи - ты меня любишь?
Николь смотрит на меня черными вишнями. Сердце мое взлетает и начинает петь. Песнь Песней - вот что это такое.
- Люблю.
Горло мое перехватывает какая-то волна, помню ее - так бывает. Так было со мной три раза. Будто до Бога дотронулся. Потому что рожать - это и есть - дотрагиваться до Бога.
- Ну вот.
И Николь удовлетворенно вздыхает. "Люблю" - сладкое слово.
- Ну вот. И я тебя тоже. И я даже знаю - как.
- Как же, птичка моя?
- Так, что внутри меня колокольчики звенят. Слышишь?
- Слышу.
И я прижимаю ее к себе.
- И я! И я хочу послушать! И мне колокольчиков! - это уже мальчишки. Муж возвращается с балкона, на его бровях снежинки. Мы с детьми и песиком лежим в обнимку на надувном матрасе и хохочем.
- Что я пропустил?
- Колокольчики! Они внутри, и Николька утверждает, что это и есть Бог.
- Ага. Я всегда говорил, что Бог живет внутри. Ну-ка, двигайтесь, я тоже хочу послушать!
И матрас, наконец, сдувается.
А колокольчики звенят до сих пор.
ПРО ПАЛЕЦ И НАПЕРСТОК
- Как у Нитки есть Иголка, так и у Пальца есть Наперсток.
Бабушка поправляет съехавшие с носа очки, склоняется над шитьем. На ней мое любимое цветастое платье - руки голые, плечи пышные, душистая в вырезе грудь.
Бабушка - никогда не старая. Ей - тогда - чуть больше, чем мне сейчас.
Она поет мне песни на украинском и называет "фейгале" Она замешивает тесто и печет пирожки, которые по вкусу похожи на счастье.
Я вздыхаю и одеваю на палец наперсток. Не люблю шить с наперстком. Не люблю шить.
Тиль Уленшпигель лежит обложкой кверху, подмигивает, зовет убежать с ним, затеряться в ромашковых полях.
Но у меня в руках шелковый платочек, его надо "подрубить" да еще - ах, наперсток этот, вечно соскальзывает с вспотевшего неуклюжего пальца.
- И они все время вместе. Куда один, туда и другой. Просто жить друг без друга не могут.
- Как вы с дедушкой?
Бабушка краснеет и улыбается. Прячет глаза. Дедушка довольно поглядывает на нас.
- Ну да, наверное. - Бабушка оглядывается на него. - А, Боренька?
Боренька откладывает в сторону Гиляровского. Гиляровский сначала сердито шуршит страницами, но потом умиляется и затихает. Мы с ним смотрим на дедушку, а тот смотрит на бабушку.
Этот взгляд... Я помню его до сих пор. Так смотрят на любимую первым утром. Нездешне. Да, пожалуй. Так потом смотрели и на меня. Но это - совсем другая история.
- Фирочка! А не позавтракать ли нам?
- Боренька! Я тебе как раз вареников с вишней налепила!
- Ах ты моя волшебница!
- Настоящая женщина должна уметь немного колдовать.
Они были знакомы всего неделю перед свадьбой. Год 1940. Русский немец и еврейка. А через двенадцать месяцев расстались на четырнадцать лет. Война. Лагеря. Потом она приехала к нему в Воркуту. Декабристка. Декабристкам и не снилось....
Мягкий свет от настольной лампы. Мои непослушные пальцы мнут шелковый платок.
- Как у Нитки есть Иголка, так и у Пальца есть Наперсток.
Любовь ходит по комнате и тихо напевает. И у меня начинает получаться...
В этом доме были приняты объятия и поцелуи. Просто так. Утром, вечером, среди белого дня. На ночь. Прикосновения. Поглаживания. Пышные бабушкины бока напоминали аккордеон. Да и вся она была музыка. Виолончель, флейта, арфа... Скрипка... В умелых дедушкиных руках все звучало. Потому что женщина должна звучать.
С этим и Тиль Уленшпигель и Гиляровский очень даже были согласны. А мне было просто хорошо. Потому что я росла. И тоже хотела быть флейтой. Поющим деревом. И чтобы вареники с вишней. И Тиль с Гиляровским. И палец с наперстком, как же без этого.
Без этого - никакого смака. Ведь я ее фейгале. Ее птичка.
Девяносто девять... Сегодня ей было бы девяносто девять. И пусть звучат все флейты мира.
_________________________________________
Об авторе:
ЛАДА МИЛЛЕР
Родилась в Новгороде. До 18 лет жила в Воркуте. После окончания Саратовского Медицинского института эмигрировала в Израиль. Работала в терапии и реанимации. С 2002 года живет в Монреале. Врач-ревматолог. Замужем, мать троих детей. Пишет с детства. Печаталась в сборниках и альманахах в России и за рубежом. В 2016 г. вышла книга стихов «Голос твой».
скачать dle 12.1
