СЕРГЕЙ ДАНЮШИН
(РОССИЯ, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)
* * *
Ялта в Чехове
как итог глобального | потепления
Помню ехали
мы на то весёлое представление
Ждали доброго
в голубом | на вертолёте | золото
В смысле образа
образо́в добра незазорного
прислониться чтоб
А метель мела тавтологии
Ну и пуля в лоб
подсекла навзрыд | лета многие
* * *
Арифметика медитации
сводится к вычитанию.
Или к делению.
Или к отделению ОВД «Безымянное».
Но это по большим праздникам |
или в лихую годину |
или в живую скотину
тыкать метафизическим пальцем.
Личность – это сумма деятельностей
и ещё с десяток
словарных определений.
Числовая мандала
разбудила внутреннего герцена –
бойкого бестелесного шизофреника.
Чёрт бы с ним, с нарративом:
злятся только жертвы –
остальные путешествуют.
Каждый третий моряк
с чем-нибудь да рифмуется.
ЗУЛЬФИЯ АЛЬКАЕВА
(РОССИЯ, МОСКВА)
* * *
Я – пустота, наполняемая ветром.
Когда ветер сильный, кажется, что я сильная.
Когда слабый, кажется, что я слабая.
А я даже не ветер –
пустота, наполняемая ветром.
* * *
Когда жизнь слишком чётко
рисует клетки и отчёркивает поля,
возникает соблазн
вырвать из тетрадки листок-другой,
сложить самолётики
и азартно запустить
всю эту эскадрилью
прямо в чёрный прямоугольник
классной доски.
ДЕНИС КОЛЧИН
(РОССИЯ, СВЕРДЛОВСК)
* * *
Голуби проносятся мимо, словно истребители:
первая эскадрилья, вторая, третья.
Данное сравнение на любителя.
Мне нравится. «Эй, лихолетье!»
«Лихолетье» - то-то и то-то:
«лихо» и «лететь». Выйдешь прогуляться -
мимо, мимо, мимо на малых высотах
голуби, подразделение био-авиации.
* * *
На балконе фикус Бенджамина,
развела супруга дендропарк.
Я читаю книжку. Мне осталось половину
прочитать - безделица, пустяк.
Выходные. Майская теплица
наш балкон прогревшийся. Живут,
кроме фикусов, на нём шефлера, медуница,
спатифиллум, роза. Ем грейпфрут,
или апельсин, или...Не помню.
Помню, было тихо и светло.
Недочитанная книжка тут же, на огромной
высоте, где впереди - стекло.
АНДРЕЙ КОЗЫРЕВ
(РОССИЯ, ОМСК)
Жизнь
Припадая на бок,
Волоча кровоточащую лапу,
Бежит и бежит
Раненая лиса
По берегу озера,
Опустив морду,
Роняя загустевшую слюну,
Смешанную с кровью,
В чистую синюю волну.
А за ней
Бесконечной синевой расстилается
Огромное озеро,
Озаренное первыми лучами
Рассвета.
Прогулки по граблям
Жизненный опыт
измеряется числом грабель,
на которые наступил человек,
и выражается
в печати на лице.
Только я обычно
наступаю на чужие грабли,
ища свои,
единственные,
неповторимые.
А сколько в мире грабель,
на которые я еще не наступил!
Иду дальше –
умножать жизненный опыт...
ИЯ КИВА
(УКРАИНА, ДОНЕЦК)
Малыш и Карлсон
Малыш Карлсону пишет:
«Я очень боюсь здесь спиться,
Тут полно собак, но так не хватает людей,
В хороводе теней попадаются самоубийцы
И больные саркомой, раком и СПИДом,
Это место все называют концлагерем Freedom,
Ты по карте быстро найдёшь, прилетай поскорей».
Карлсон пишет в ответ:
«Растолстел. Заржавел пропеллер.
Да и бомж я давно, на крышах теперь не живут,
По ночам, как и прежде, будит северный ветер,
Но летаю только при полной луне,
Хоть нигде не прописан, жду тебя в гости ко мне,
Я сейчас на пустом корабле, в одной из кают».
Голубиная почта работает без выходных,
Чтоб прочлись все слова, что доверили карандашу,
А к Стокгольму, тенью шурша, подступил птичий грипп,
Малыш Карлсону пишет, а Карлсон ответ – Малышу.
Песенка
Здравствуй, милый мой хороший, пациент палаты шесть
Колыбель из хлебных крошек лепит, сматывая шерсть
Из казённых дохлых корок, теребит их на клубки,
Надзиратели с ухмылкой зубом скалятся в замки,
Люли, люли, люли, люли, дочка наша хороша,
Чернохлебовые ножки, белохлебова душа.
Помнишь ли, как в день ненастный на исходе декабря
Моё сердце замуж вышло, вышло замуж за тебя?
Где-то хнычет песню Сольвейг, и Офелия храпит,
И хохочет над дурнушкой Евой рыжая Лилит.
Люли, люли, люли, люли, дочка наша хороша,
Чернохлебовые ручки, белохлебова душа.
Сонный лунный луч стучится о решётку мутных глаз,
Где-то вой собачий вьётся, ветер напевает джаз,
По ночам ко мне садится смерть на рваное сукно,
Ей в который раз не спится, в маскарадном домино.
Люли, люли, люли, люли, дочка наша хороша,
Чернохлебовые глазки, белохлебова душа.
Стонут тени на рассвете, рассекая лоб заре,
Белым саваном таблеток снег лежит на пустыре,
Киснет стылый чай в стакане, кудри слиплись от тоски,
Только две строки не ранят поседевшие виски:
Люли, люли, люли, люли, дочка наша хороша,
Чернохлебовое сердце, белохлебова душа.
МАЙКА ЛУНЁВСКАЯ
(РОССИЯ, ТАМБОВ)
* * *
маме
Моя весна - велосипед "Десна",
высокая негнущаяся рама
при верховой езде.
И я на нём по Млечному, к звезде:
"Я еду, мама!
Смотри, я еду. Я сама! Сама!"
А мама, прислонясь к резным воротам,
Уже готова вымолвить: "Зима"
И не узнать, и спохватиться: "Кто там?"
А кто это? А это снег идёт.
А это я иду и первым шагом
Я падаю. Но мягкие объятья...
Опять иду. И падаю. Опять я
Иду, и мама рядышком идёт.
И это не моя весна, а мамы.
И снег - не снег, а первый цвет черешни.
И отовсюду льётся свет нездешний,
И светом этим выкрашены рамы
И крупные горошины на платье,
И в кружке оловянной молоко,
И снег... И разжимаются объятья.
Непоправимо, ласково, легко.
* * *
У глухого море - в кастрюлях,
в пустых трёхлитровых банках,
в эмалированном чайнике,
в твидовом пиджаке
(в карманах - песок,
в рукавах - по чайке)
У глухого море - на языке
ШшшшшШшшшшШШшш
Он пускает в окно пожелтевшие корабли,
их сердитый дворник потом подберёт с земли.
Море шумит
Шшшшшшшшш
г л у хо й с л ы ш и т м о р е
АНДРЕЙ ФАМИЦКИЙ
(БЕЛАРУСЬ, МИНСК)
* * *
Проза жизни, не ставшая прозой,
Но представшая в образе сна
С детской смертью, смертельной угрозой –
Злое зло против доброго зла.
Я не снайпер со сбитым прицелом
И воюющих видел в гробу.
Для чего же ты, дура, присела
В изголовье – неужто к добру?
* * *
Художник должен быть голодным.
Какая чушь!
Он может быть каким угодно,
Как скарамуш.
Но если это невозможно
И он поэт,
То предложите осторожно
Ему обед.
Он не откажется, ей-богу,
А будет рад
Читать к столовой всю дорогу
Про смерть и ад.
А после, из столовой выйдя,
Отдаст поклон
И скажет вам, что вы Овидий,
А вы Антон.
РУСЛАН МРАКАБРЕД
(ШВЕЦИЯ, Норрчёпинг)
Черновик
это слова но и слово(с заглавной)
тоже лишь слово(подчеркнуто красным)
слово есть слово(исправлено: слава)
и (жирным шрифтом)звучит не напрасно
всё словеса(запятая) однако
(и на полях два красивых цветочка)
чёрт с ним(и три восклицательных знака)
я бескорыстно люблю их(и точка)
* * *
вот вам чуднейшая из магий
душа завещана страницам
прах станет деревом бумагой
и вновь с душой соединится
СВЕТЛАНА КОЧЕРГИНА
(ФРАНЦИЯ, ПАРИЖ)
* * *
(ты всю ночь прождала)
ты всю ночь прождала. Не сомкнула глаз.
вот и я. Выхожу из такси. Светает.
ты сбегаешь по лестнице, сонная. Здрас –
твуй - в объятии резком тает.
я прощаю обиды. Что их таить?
возвратилась к тебе, но совсем другая.
что по лестнице белым ногам сходить,
безучастно курить и грустить, пока я
подчиняю полотна с морской волной,
и грассирую где-то над Тихим в дали,
становлюсь гармонично самой собой –
миксом трепета, сна и стали?
наш роман был недолог и слишком резв,
о любви здесь и речи не шло… - едва.
но, не веря слезам, ты сейчас и здесь
разрыдалась в объятьях моих, Москва.
у меня характер Пикассо
у меня характер Пикассо, –
исключительно безобразный,
передать его лучше в масле,
по-Сутински, – багрово-красным.
в бесконечно-желтом Ван-Гога,
заподозрив природу в смерти,
отразить мою веру в Бога
завихрением круговерти.
мою душу – по Врубелю, синим,
над обрывом, где Демон плачет,
чтобы вышло слегка спесиво,
глубоко и немного мрачно.
изo всех художников мира,
одного лишь во мне выделяя,
ты, как Жанна, за столь любимым,
и безумным идешь Модильяни.
скачать dle 12.1
