Редактор: Валентина Чепига
В переводе Владислава ДорофееваКОРОЛЬ ФЬЯЛАР(KUNG FJALAR, EN DIKT I FEM SÅNGER)Песня первая Судеб вершитель и творец
Покоя, он доживет до дня, когда
Сын назовет сестру невестой;
Род тогда преступный сгинет от стыда.
В трон небожителем воссел
Фьялар [1], король Гаудиода [2]. В глазах
Чарующая власть прошедших
Лет, и страсть бесчисленных его побед.
Юль [3] требует ночных пиров,
Когда солдаты короля орут, и
Грубый пенный мёд [4] без меры пьют,
В мерцанье сотен факелов горящих.
Альф, Весетэ, Карэ и Рафн,
Отважный Ингул, Агнар вместе с ними,
Берсеркера [5] сразивший Хаддинг, —
Скальды [6] безудержность их воспевают.
Стюр в шрамах, Сутэ, сумевший
Устоять, когда в бою десятки стрел
Воткнулись в щит. Волей короля
Сегодня в ночь все воины пируют.
Не забудет скальд меж ними
Седого Шольфа — врагам позор и смерть,
Несущего неотвратимо, —
Всех сражений Фьялара он свидетель.
За королем, как тень, всегда
Он следовал ревниво, и в юности
Лихой, и в старости пытливой,
Смерти вопреки, время пересилив.
Зал замолкает, вот король
Встает, и кубок поднимает пенный,
Готовится сказать. Сегодня
Ночь для клятв и откровений на земле.
“Мои солдаты! — Промолвил
Он. — Кровь ярая и нежная листва,
Морщинистого дуба поросль,
Моя надежда, вы, — сыны родные.
Невинными еще детьми
Бабочек в родных лугах гоняли вы,
Когда свой меч вождю Морвена [7]
Дункомару воткнул я крепко в глотку.
Я девять кораблей привел,
На каждом сто солдат моих приплыло,
Двойною горделивой ратью
На восходе солнца встретил нас Морвен.
К вечеру на берегу лишь
Двое с мертвыми скорбели в тишине —
Мой Шольф и я. Луна светила
Мирно, скрывая кровь, меча бесчинства.
Первый подвиг совершили,
Когда еще бород не брили. Потом
Земель мы много разорили,
Летом и зимою плыли и губили.
Поседев, нашел я деву,
Которая пришлась мне королевой.
Сын и дочь остались от нее,
И память нежная в цветах могильных.
Войной и славой утомлен,
Вождей обрек покорности и дани,
Песнями я скальдов упоен,
Нет больше у меня желаний бранных.
Я все хочу переменить.
День гневный мой сменяется на вечер,
Мой жизненный стихает ветер,
Земли и моря мой обретут покой”.
Он завершил. Остолбенел
Седой поклонник брани, Шольф. Дикая
Вздымается грудь исполина,
Тень на лице, морщины каменеют.
«Я, конечно, не дослышал. —
Он сказал. — Взывает ястреб не летать?
Питаться падалью спокойно!
Славы король не жаждет торжества?
Все еще дерзит нам Эрин [8],
Тобою дважды побежденный. В крови
Под килем у биармов [9] море.
Хочешь встретить их на нашем берегу!?
Обретем покой в могиле,
А здесь не знает отдыха никто, и
Слабый менее всего. Король
Смирившийся с судьбой — такое горе!”
Словам соратника Фьялар
Надменно усмехнулся. Отдал слуге
Он полный кубок, и со столба
Снял молча испытанный свой лук тугой.
Взвизгнула тошно тетива.
Будто молния пробила зал и щит,
Висящий на стене напротив.
Стрела вошла в сосну, как бы в загривок.
На севере никто еще
Так не стрелял. Не торопясь, свой кубок
Король вновь взял. Могучий его
Голос сотрясает пространство зала.
“Мир. — Молвил он. — Я сохраню.
Клятву даю сынам Гаудиода:
Пашни золотые и дома —
Мои теперь победы боевые.
В хранимой мной стране, в каждой
Человеческой душе, надежды свет
Пролью. А силою меча я
Буду рад щадить и миловать всегда.
Я в волю верую свою,
Она меня нигде не подводила,
В бою от смерти уводила,
К мирной жизни и покою привела.
Когда насилие вдруг кто
Предпочтет покою, а воля чья-то
Станет злом, нарушив мой закон
И мир; пусть проклянут тогда Фьялара”.
Обет провозглашен. В груди
Солдат вибрирует звук слов Фьялара,
А он подносит вновь к губам свой
Кубок пенный, разом пьет его до дна.
Король уверенно воссел.
Внезапно гость возник в двери из мрака,
Сквозь зала тишину бесшумной
Черной тенью направился он к трону.
Согбенным нищим стариком
Он выглядел, безвестным чужеземцем,
Но с каждым шагом он менялся,
И исполином встал перед Фьяларом.
Откинул плащ, узнали все
В нем толкователя судьбы Даргара,
Провидца, проникающего
В глубь будущих времен духовным взором.
Последний раз сто лет назад
На севере в горах его встречали.
Все мрачный ужас испытали,
Когда пророчества их настигали.
Заговорил: “Король, крепки
Слова твои, но есть неотвратимей.
Их услыхал Даргар, внимая
Небу, в тишине отвесных скал ночных.
Вот откровение: Фьялар
Забыл богов всевидящую силу,
Воля стала для него закон,
Что судьбы направляет горделиво.
Узрят его глаза, пока
Величие не скрыла тьма могилы,
Как вершится вечная игра
С надменными желаньями людскими.
Судеб вершитель и творец
Покоя, он доживет до дня, когда
Сын назовет сестру невестой;
Род тогда преступный сгинет от стыда”.
Зал онемел, и холодом
Дохнуло в тишине; вот так похоже,
После грома, града и грозы,
Остывшая земля от льда белеет.
Тенью короля Фьялар на
Троне восседает, бормочет что-то,
Губы искривляя; страдая
И томясь, он медленно заговорил.
“Пойдите, и приведите
Моего Ялмара, малышку Герду,
Видеть их хочу, хочу из них
Я выбрать одного; а другой умрет.
Вот мой ответ богам, поклон
Им передай провидец, спроси у них,
Способны ли для достиженья
Цели они от неба отказаться?
Ступай в ночи, но приходи, —
Пока еще Фьялар способен будет
Меч держать, — дабы воздать сполна
Тебе однажды за дьявольскую ложь”.
“Король. Услышан вызов твой”. —
Даргар так отвечает: “Вернусь сюда,
Когда исполнится все то, что
В жизни нам теперь предрешено. Прощай”.
Прорицатель удалился.
А к трону властелина детей его
С поклоном нянька подвела, и
Уселись оба на отца колени.
Мёд не пьют уже, умолкли
Песни ликования и торжества,
Зал погрузился в гробовую
Пустоту, во взглядах трепет и испуг.
Фьялар вершит судьбу. Лицо,
Как и душа, во тьме, он на Ялмаре
Взгляд остановил, затем, как бы
Прощаясь, на дочь печально посмотрел.
Ответила она отцу
Улыбкой, припав щекой к его груди,
Король Фьялар весь задрожал, от
Ужаса перед невинностью дитя.
От дочери к Ялмару взгляд
Отца затравленно переметнулся,
И молнией назад, но глянул
Ввысь, померк, угас, в бездну погрузился.
Шольф встал, по шрамам на лице
Его струились слезы, направился
Он твердо к боевому другу,
Брату своему; стеная, произнес:
“Король, твой меч наследует
Ялмар. И в старости твоей достойной,
Крепко он отчизну защитит,
Честь твою, и память славы отстоит.
Выбирай, не медли дальше.
Скала над морем нависает, под ней
Волна холодная играет,
В ней дочь твоя угаснет, не страдая”.
Все это Шольф сказал, и взял
Из рук отца доверчивую жертву,
Дверь зала резко распахнулась
В ночь, тьма тихо растворила старика.
Фьялар застыл, не двинулся,
Не повернулся, но лишь рука его,
Казалось, дочь искала, еще
На теплом, и таком пустом колене.
Но вот очнулся. В зал глядит
Сурово; воины его, встречая
Смерть с улыбкой, все затряслись под
Взглядом мертвых, вдруг оживших глаз его.
Как рокот грома среди гор,
Фьялар словами тишину нарушил:
“Свидетели беды, услышьте
Голос короля, вступившего в борьбу.
Горе тому, кто не будет
Молчать как могила, то, что он видел,
Не скроет. Покроет позором
Себя, и от мести моей не уйдет.
Ничей язык не назовет
Имя дочери моей. В груди отца
История ее осталась,
Этой памяти довольно для меня.
Когда я дойду до конца,
Курган надо мной вознесется, слова
Не достигнут меня; расскажут
Тогда, как далась мне победа моя”.
Речь завершил, встал с трона, взял
Руку сына, направился из зала,
Оставляя воинов, друзей,
Опустошающе и величаво.
Уходят годы без следа,
Безмерна слава короля Фьялара,
Лишь о дочери, судьбе её,
Никто на свете не знает ничего.
Песня вторая Чьей ты станешь, дева Сельмы [10], кто
Цветок сорвет прекрасной розы,
Кто аромат вдохнет твой,
Словно ветерок прохладный?Солнечные первые лучи
Сверкающие башни Сельмы
Рисуют в водах Кроны,
Настает рассвет в Морвене.
В тронном зале, где вершил Финъял [11],
Сошлись три сына Мораннала [12],
Страны песен и певцов
Стареющего короля.
Мрачен и суров охотник Галл,
Печальный бард [13] Рурмар тоскует,
Клесамур, вернувшийся
С войны, упорно молчалив.
Друг на друга королевичи
Украдкой смотрят, страсть, скрытая
В сердцах, наружу рвется,
Явная в глазах угроза.
Но отчего нет радости здесь
В зале, мира ясным утром нет?
Почему мрачнеет брат,
На брата своего взглянув?
В дни Оссиана и Финъяла,
В королевском замке слагали
Торжественные песни,
А арфа [14] к подвигам звала.
Люди были так тогда сильны,
Что, врага подавляя в бою,
Они мчались, как огонь
В трещащем и сухом лесу.
Свирепого врага низвергнув,
В Сельму возвращались, и жили
Кротко, в тишине, покой
Не нарушая летний дня.
Как королевичи забыли
О величии своих отцов,
В их неистовом бреду
Морвен погрузится в беду?
Дева юная всему виной:
Сочиняет ей песни Рурмар
Галл забросил охоту,
На войну идет Клесамур.
Чьей ты станешь, дева Сельмы, кто
Цветок сорвет прекрасной розы,
Кто аромат вдохнет твой,
Словно ветерок прохладный?
Угрожающую тишину
Прервал охотник Галл, он — старший
Из князей — заговорил
С нескрываемым страданьем.
“Мы Мораннала сыновья, трех
Выкормила мать ему одна;
Предки с небесных дорог
Ревниво взирают на нас.
С тучи грозно смотрит вниз Финъял,
Наблюдает за разбитым им
Врагом, не идет ли к тем
Холмам, где прежде воевал.
Что вспомнят о Морвене, стране,
Прославленной, воспетой, если
Князья её друг друга
Злобой ядовитой жалят?
Пусть одному достанется
Ойгонна [15] — сестра рассвета, а
Остальные другую
Выберут себе невесту.
К мудрому пойдем отцу, его
В отвесной башне потревожим,
Наш слепой король пускай
Раздор постыдный прекратит”.
Встали перед старым королем:
“Отец, в замке взошли побеги
Жгучей зависти и зла,
Проросло в сердцах коварство.
Брат избегает встречи с братом,
И за братьями тайком следит.
Жаждем примирения,
Страну иначе ввергнем в плач.
Мы к Ойгонне воспылали, и
Началась вражда, что погаснет
Лишь тогда, когда дева
Одному будет отдана.
Ты нас любил всегда, любое
Примем мы решение твое.
Кому отдашь ты деву,
Нам подаренную морем?”
Погрузился в молчанье король,
Слова сыновей осмысляя.
Все ещё сомневаясь,
Наконец, даёт он ответ.
“На волнах познала Ойгонна
Простор, море само мне дитя
Принесло. Детство её
На воле свободно прошло.
Ветерку подобно носилась
По волнам, на нашем берегу
Благоухала дивно,
Для меня она — луч света.
Вольно пусть летает ветерок,
И аромат витает вольно,
Луч сам найдет дорогу;
Не буду деву принуждать.
Что сильней Ойгонну привлечет:
Охотничье уменье Галла,
Клесамура победный
Звон меча, Рурмара песни?
Таково решение мое.
Спросите дочь волны, И первым —
Старший. С выбором ее,
Смиренно согласитесь все”.
У грота над обрывом Кроны,
Пред девою морскою, с ветром
Распустившей волосы
Свои, возник внезапно Галл.
«Ты мой, рассветный луч, Ойгонна,
Охотник полюбил тебя!
Властитель гор высоких
Просит стать ему невестой.
С горы, в рассветный час, смотрела
Ты когда-нибудь за горизонт,
Пока первые лучи
Пьют дрожащие туманы?
Звукам леса ты внимала, как
Трепещущие листья ветер
Шевелит, и ликуют
Птицы, и ручеек шалит?
Знакомо ли тебе биенье
Сердца, когда под звуки горна,
Убегая от собак,
Является в прыжке олень?
Вечернюю порой мы будем
Созерцать свет бледный дальних звезд,
Внимать рожденью ночи
С горы Мальмур пойдем вдвоем.
Я наблюдал закат там часто:
Створки неба и земли, уже
Сходясь, скрывают солнце,
И гасят красную зарю.
Ночную вдыхая прохладу,
Мельканье теней различаю
В долине, и странствую
В мыслях в ночную пучину.
В горах под небом жизнь прекрасна,
И воздух леса окрыляет;
Моею стань невестой,
Тебе дам благодатный мир”.
Морская дева отвечает
Галлу: “Я люблю свободный мир,
Ветер неистовый гор,
Лесов покой и тишину.
Но сердце сильней замирает,
Когда я слышу песни скальда
О славе Оссиана,
Тогда глаза мои горят.
Мне на траве холма оленя
Кровь мила, когда его в прыжке
Стрела моя сразила.
А лук мой также скор, как твой.
Уходи. Я люблю свободно
По равнинам Морвена бродить.
Собаки, лук и стрелы —
Спутники девы охоты”.
Галл уходит, суров и мрачен;
Является Рурмар, волнуясь,
Молчит певец, сжимая
Губы, с девы глаз не сводит.
“Ойгонна”, — печальный князь сказал. —
“Мою ты растворяешь душу,
Вот так неистовое
Солнце туман рассеет днем.
Что мне в имени моем, в нем лишь
Отзвуки и память о былом,
Умираю от тоски,
Дни жизни рано сочтены.
О подвигах, о славе я пел
Восторженно и сильно, звукам
Арфы страстной весь Морвен
Внимал, дыханье затая.
Героев я не воспеваю,
Почести теперь мне не нужны,
В пыли и арфы струны,
Звучащие как нерв души.
Лишь в уединении своем,
На берегах текущей Кроны,
Мучительную тихо
Боль свою я раскрываю.
Будь моей, и песня моя вновь
Зазвучит легка и весела,
Окрыленная, она
Рурмара сохранит в веках.
И память о тебе сквозь время
Пронесет в словах: “Так говорил
Князь Сельмы, погрузившись
В жданные глаза Ойгоны”.
Дева моря снизошла: «Рурмар.
Нежный цветок растет у реки,
Склоняется под легким
Даже ветерком ночным.
В страданиях ему откройся,
Пока глаза не увлажнятся
Наподобие росы,
Певец томительной мечты.
Мне такие песни по душе,
В которых арфы звук, как будто
Свист разящего меча,
И славит победу певец.
Дева полюбит лишь героя,
Увлечется только храбрецом.
Юный страдалец, ступай,
Мне нечем тебя утолить”.
Глаза сверкнули у Рурмара,
Заалели щеки на лице,
С презреньем отвернулся,
Молча вышел он из грота.
Бурей князь войны ворвался,
К деве подступился: “Рурмар и
Галл отвергнуты тобой,
Клесамур один остался.
Оружие его — не слово,
В сражении молчит язык, на
Поле брани не до слов,
Там меч со смертью говорит.
Дева! Пылкая твоя душа
Героям отдана и битвам;
Решайся – перед битвой
Тебя невестой нареку”.
С покрытого мхом камня дева
Встала, подошла, взяла руку
Клесамура, и в глаза
Пылкие его взглянула.
Молвит Ойгонна: “Мой Клесамур,
Ты мне милее всех, в Морвене
Упиваешься лишь ты
Блистанием меча в бою.
Подвигов стяжатель и побед,
Если оправляешься в края
Чужие, с тобой мои
Мысли всегда не простые.
В тебе дыхание могучих
Слышу предков, иди навстречу
Битве; враги трепещут
Пусть перед душой Финъяла.
Спустится однажды с гор певец,
Войду с ним в зал щитов [16] и славы,
Сяду у колен его,
Вдруг он споет и о тебе.
Если рано суждено тебе
Достичь блуждающих небес, вниз
Посмотри, и в Морвене
Слез след отыщешь на щеке.
Я вновь тогда охотничьими
Тропами пройду, на облака
Взгляну, кудри черные
И лоб твой ясный помяну.
Но это не мечты невесты,
А твоей сестры, мой Клесамур;
Нас один отец взрастил,
Прекрасной Сельмы наш король.
“Морская дева”, — князь отвечал. —
“Душа твоя — не Мораннала,
И не зовись сестрою,
Кем ты рождена, кто знает?
Далеко от Морвена свету
Глаза голубые открыла.
Не женское ведь лоно,
Море дало тебя отцу.
Взбитая ветром весны, волна
Игривая взбежала к солнцу,
Опала и родила
Тебя из пены и лучей”.
Свежими губами коснулась
Дева моря юного чела:
“Братом тебя назову;
Невестой брата мне не быть.
Суженый придет издалека,
Он примчится облаком с небес,
Или ветром с дальних гор,
Неведомый нежданный”.
Песня третья Я не подобие волны лукавой,
Не легкомысленный я ветерок.
В груди моей трепещущее сердце
Застыло в ожидании любви.Кто там в долине Лоры[17] охотится
На оленей? Чей звонкого рога
Глас возвращается эхом вечерним,
Когда стрелок тот в сумерках дремлет?
В излучине Кроны, отражающей
Тьму, в окружении старых дубов,
Покрытых мхом валунов, дева моря
Возлежит, охотница Ойгонна.
На постели из жесткого вереска
Лебединой рукой она гладит
Стройную суку, что лижет кровь вокруг
Стрелы, торчащей в оленьей груди.
Вместе с девой на охоте сегодня
Певица Гюльнандин [18], она тиха,
Задумчива, как и всегда; с улыбкой
Ойгонна бледную подругу ждет.
“Дочь Хидъяллана, отдохни от бега,
Ты редкий гость долины, подойди;
Чуть шевелит вечерний свежий ветер
Рассыпанные волосы мои.
Ойгонне спой, пока с востока луна
Не высветила тропы средь холмов.
Но песен о любви неразделенной
Не желаю слышать, мечты хочу”.
Гюльнандин на вереск опустилась, ввысь
Устремив глаза в слезах, запела,
Провожая взглядом странницу небес,
Исчезающую постепенно.
“Мой Ле, отрада воина седого
Круалина, ты там на небесах?
Приди к серебряному облачному
Краю, вниз посмотри, Ойгонна здесь.
Мой Ле, в былые дни, в отцовском замке
Глаз не сводил ты с Гюльнандин, из-за
Нее желанным гостем стал в Морвене,
Стране, где арфа чистая звучит.
Ты часто приходил в долину, когда
Охотничий рог Гюльнандин звучал
Среди холмов, призывно, беззаботно.
Впервые встретил ты Ойгону здесь.
Её однажды рассмотревший, мечтать
О ней не перестанет никогда?
Я видела лишь одного тебя, ты —
Ойгонну; гасла я — ты расцветал?
Ты онемел, улыбка испарилась,
Слезы, как туман, глаза застлали,
При свете дня ты шел бескровной тенью,
Блуждал бесплотным призраком в ночи.
И однажды утром, как бы играясь,
Из колчана Ойгонны похитил
Острую стрелу, которою себя
Убил, в свою вогнав глубоко грудь.
У арфы звуки кончились, тебя ей
Не воспеть, крылья памяти твоей
Поникли, и умерла для подвигов
Твоя рука; услышь меня, мой Ле.
Песнь моя не столь сильна, как скальда гимн,
И тучи ей не разогнать твои,
И даже ей тебя не опечалить,
Ведь это не твоей Ойгонны грусть.
Песнь моя, как вздох, как слабый ветерок
В степи, — бесцельна, в никуда летит,
Чтобы рассеяться в ночи пустынной!
Вот так и я однажды отойду”.
Умолкла дева. Трижды эхо песни
Возвращалось: с небес, с земли, с воды,
Вновь поглотила тишина долину;
Лишь глухо шелестит внизу река.
Как бы ища поддержки звезд, Ойгонна
Взгляд пронзительный ввысь устремляет,
Затем она подругу обнимает;
И вот что дева моря говорит.
“Ты думаешь, Ойгонна — мимолетный
Ветер, перебирающий цветы
В долине, или волна, которая,
Бликуя солнцем, холодна внутри.
Я не подобие волны лукавой,
Не легкомысленный я ветерок,
В груди моей трепещущее сердце
Застыло в ожидании любви.
Но почему в Морвене нет героев,
Которым по плечу Финъяла щит?
Скальды силу утеряли, не могут
Даже струн Оссиана пробудить.
Довольно я наслушалась стенаний
Воздыхающих сынов Морвена,
Став поводом печали и страданий,
В ответ на слезные терзания.
Когда вослед грозе в душе гром грянет,
Когда увижу юношу мечты,
Чей высекает меч молнии в бою,
Ответит страстью он на страсть мою?
Выслушай мое признанье, Гюльнандин,
Свою сокровенную песнь спою,
Её звуки доносят с пронзительным
Ветром дыхание северных гор.
Сага [19] о том, что, на троне в далеком
Лохлине [20] восседает могучий
Властитель Фьялар, в неукротимости
Своей прозван он грозой Лодина [21].
Он стар, от битв устал, обременяют
Его пиры, налоги и суды,
Из ножен меч давно не вынимает,
Боевые корабли ветшают.
Пришел к нему однажды юный воин —
Сын его, единственный наследник,
В ясном взоре дерзость молодости,
Пыл желаний, — и старца он спросил:
“Отец, дай мне корабль и отправь в поход,
От юных подвигов твоих во мне
Вскипает кровь; рука и ум крепки, мне
Душно дома, тесно на равнине”.
Король молчит, не шелохнется. Но сын
Не отстает: “Прошу, отец, мою
Исполни просьбу, я от бесславия
Томлюсь, все песни скальдов о тебе.
Щит твой не труден для меня, легко твой
Лук сгибаю я руками, в этом
Мире, где побед твоих уже не счесть,
Место есть для подвигов Ялмара”.
Король Фьялар сказал сурово сыну:
“Я мир в стране поклялся защищать.
Прошел мой бурный день, и на закате
Солнца хочу я счастье обрести.
Разоренные дома, сожженные
Посевы, много крови — вот война,
Насытившись которой, мир выбрал я!
Сын, вокруг взгляни, земле так лучше!”
Слезы брызнули у юноши из глаз,
Кровь прилила к лицу, которое
Горячим стало, опять поднял он взгляд,
И вновь заговорил, скрывая боль:
“Зачем пожертвовать решил ты сыном,
Предав его забвению в ночи?
Ты подарил мне жизнь, забери её,
Без подвигов дар этот не по мне.
В забвении уйти, наверно, трудно,
Но и бесславно жить я не хочу.
Прости, отец! Дальше так я не смогу,
Но покоряюсь, потому умру”.
Фьялар молчал и слушал с раздраженьем.
Был холод ледяной в его словах.
“Корабль ты получишь, ходил на нем
В поход я с викингами в первый раз.
На берегу лежит с разбитым килем,
Внутри трава, бьет солнце сквозь бока,
Бери, познай ты музыку войны,
Но мне ты более не сын тогда”.
Ялмар ушел. Во дворе дворца в игры
Забавлялись потомки героев,
Шары катали меж собой, позабыв
Мечи, которыми бились отцы.
“Кто любит саги о великих битвах? —
К друзьям обратился Ялмар. — Уйдем
В бескрайние моря, и это будет
Новая игра, с мечом и кровью.
Я получил корабль от отца. Внутри
Выросла трава, дыры сияют;
Но не корабль выигрывает битвы,
Его команда в поисках побед”.
Ялмара голос, будто звуки грома
В черных небесах перед грозой, бич
Молнии кромсает тучи тьму, и рвет
Оцепеневший тяжкий мир на части.
Буря взволновала моря, вздыбились
Вновь волны, рухнули на дамбу, и,
Прорвав её, ликующие воды
Из темницы вырвались на волю.
“В моря, на бой, к победам!” — раздался клич,
Пройдя от человека к человеку.
Корабль скоро закачался на волнах,
Вот уже в тумане берег тает.
Фьялара известили: Сын с командой
На драконе [22] вышел в открытое
Море, страна осталась без надежды,
Он лучших юных викингов увел.
Весь побагровел король, разгневался,
Посохом в щит на стене ударил:
“В море! — он проревел. — Закон Фьялара
Оскорблен, преступник на свободе”.
Сгорбленный, седой, но все еще крепкий,
Боевой товарищ Шольф промолвил:
“Король, оставь свою затею, ведь не
Охотятся ласточки на орлов.
Найдя Ялмара, ты рукой бессильной
Захочешь сильного смирить, но вдруг
От лихости и силы беспредельной,
Тебе ответит он с презрением?”
Фьялар смолчал, отправился с отрядом
Воинов к кораблю на берегу,
Ступает грузно, негодование
Несет, как маску на лице своем.
Бесцельно в море он три дня блуждает,
На четвертый парус он встречает,
Который к дракону Фьялара держит
Путь, и быстро цели достигает.
“Будет бой, король Фьялар, — биармского
Вождя раздался голос. — Короля
Твой сын у нас убил, захватив его
Корабль, умри за сына своего”.
И во главе неистовых солдат вождь
Взял корабль короля на абордаж,
В смертной схватке равные сошлись, гибнет
Старая команда у Фьялара.
Вот последние боевые друзья
Сомкнули щиты вокруг короля,
Не жаждет более Фьялар победы,
И не за жизнь он бьется, а за честь.
Никто в разгаре боя не заметил
Подплывающего корабля, и
Пурпур паруса над золотом кормы,
И Гаудиода стяг на мачте.
Он море рассекал легко и быстро,
Очень скоро сомкнулись новые
Щиты вокруг Фьялара, и ярые
Бойцы в кровавый пир мечей вошли.
Бой завершился на закате, когда
Последний из биармцев пал; Фьялар
Обрел победу, но окровавленный
Свой меч из рук пока не выпускал.
“Мечу не время отдыхать, — тяжелый
Голос старца задрожал. — Я сделал
Половину дела, мой самый дерзкий
Недруг жив, все еще не повержен.
Не ради биармов сменил свой покой
На бурный морской простор, наказать
Решил я нарушителя завета
Моего и данной мною клятвы.
Подойди ко мне, воздам тебе за твой
Поступок не только бранным словом,
Языком хочу я говорить меча,
Он, конечно, поострее будет.
Сразись с отцом ты в честном поединке,
И обнажи подаренный им меч;
Или на колени встань, умри у ног
Отца, и искупи свою вину”.
Замолчал. Викинги зарокотали,
Гул по рядам прошел, томительный
Страх охватил все души; одиноко
Король Гаудиода ждет конца.
В ответ Ялмар на залитую кровью
Палубу положил меч со щитом,
Приблизился почтительно, безмолвный
Он к ногам отца встал на колени.
Блеснул Фьялара меч в лучах заката,
Целясь в темечко, ударил гулко
В вогнутую шлема сталь, и соскользнул,
Юноша остался неподвижен.
“Силы на исходе, — Фьялар вздохнул.
— Совсем не так рубил я прежде. Сын,
Голову открой мечу, сними свой шлем,
Мне даже шлем уже не расколоть”.
По воле гневного отца Ялмар снял
Шлем безропотно, и с обнаженной
Головой ждал участи своей лихой
С улыбкою блаженной и простой.
Но что это, Фьялар в смятении?! Меч,
Взлетевший для последнего броска,
Пером на голову слетел, как будто
Лег на кудри светлые Ялмара.
И вот с тех пор, как князь моря удалой
Страну захватывает за страной,
Фъялар довольствуется своей мирной
Землей, счастье сердцем обретая.
А вечерами в королевском замке,
Когда пьют гости пенный грубый мёд;
Могучие аккорды извлекая,
Вновь на арфе старый скальд играет.
Новые песни о новых победах
Поет, в них Ялмара воспевает,
А имя гордого Фьялара, прежних
Подвигов его, не вспоминает.
Когда король свой кубок пенный с мёдом
Поднимает, он помолодевшим
Гордым взглядом на певца в ночи глядит,
Так, словно бы его благодарит”.
Умолкла Ойгонна. Роса ночная
Едва мерцает в лунном призрачном
Сияньи круглого ночного глаза,
Покойно пространство летней ночи.
Между холмов вдруг кто-то появился,
Подошел: “Ищу тебя, Ойгонна.
Доставил я приказ от Мораннала,
Он до рассвета ждет тебя, спеши”.
“Гонец, служитель скорости и слова, —
Ойгонна вопросила. — Почему
Столь срочно старец ждет меня? Коснулась
Смерть его, в дом иной готов уйти?”
Посланец отвечал: “Звон оружия,
В королевском замке раздается.
Король на троне, он трижды в щит пробил,
К бою! — свой клич для всех провозгласил”.
Ойгонна радостно проговорила:
“Поручение свое исполни,
Торопись к Морвена королю, скажи,
Утром он у трона дочь увидит”.
Песня четвертая Почему сын Фьялара
Медлит, его сманили рощи
Иннисхонны [23], забыв про бой,
Ялмар не сдержит слово?Рассветает в Морвене,
Башня Мораннала в сумерках
Светлеет на скале, внизу
В тумане море дышит.
Все еще нет Ойгонны,
Морем данная, отринь свой сон,
К Моранналу скорей приди,
Утоли его тоску.
Он всегда живет в ночи,
В глаза его вселилась тьма, и
Утро рдеет без него, как
Невеста в поцелуях.
Прикосновенью ветра,
Залетевшего в окно, первым
Крикам чаек — он внимает
В своей башне по утрам.
Слышит лишь броженье волн,
И тебя зовет, Ойгонна: “Я,
Слышу голос дня, он близок,
Дочь моя, поторопись”.
Морская дева входит
К королю, он превратился в слух,
И, наконец, дождался слов:
“Долгих лет тебе, отец!
Над Кроной на утесе
Я солнце провожала взглядом,
Затем меня ночь чудная
Там усыпила тихо.
Задержалась Ойгонна,
От охоты устав, забыла
Тебя дочь твоя, мой отец,
В царство снов погрузилась.
Дунхормода [24] вершина
Не видна пока, лишь верхушки
Сосен розовеют. Зачем
Велел быть до рассвета?”
Старец руку протянул
Дочери навстречу: “Подойди,
Ты, луч света в расплывчатом,
Ночном тумане Сельмы.
Слепому старику свет
Подари, и глаз твоих теплом
Рассей ты темноту мою,
Что растает словно сон.
Тогда с вечерней тучей,
Плывущей между звезд в пространстве,
С просветленным взором король
Сельмы обретает путь,
Свою увидит землю,
Холмы ночные снова вспомнит,
В которые луна льет свет,
Дрожащий и неверный.
О, дочь! Настал час битвы!
С Иннисхонны весть вчера пришла,
Неистовый Ялмар туда
Привел солдат Лохлина.
Мне вызов свой прислал он,
Дерзкий ястреб молодой страны
Туманов: “Народ Морвена
Поднимай на бой, король!
Ты грозовую тучу
Парусов у берегов своих
Увидишь, с рассветом ветер
Северный пригонит их”.
Старец замолчал. Лицо
Ойгонны поглотил румянец.
“Угрожает?” — вопросила. —
“Мой герой твоей стране?”
Мораннал ответил: “Есть
У меня сокровище, о нем
Из песен скальдов он узнал,
И сильно взволновался.
Вот еще его слова,
Дочь моя, дослушай до конца:
“В стужу ледяную и под
Солнцем жарким плавал я;
И всюду в песнях скальдов
Слышал имя дочери твоей,
И жалобы и стоны тех,
Кто был отвергнут ею.
И я тогда дал клятву,
Моею станет недотрога;
Ты дочь побереги, с мечом
Свататься идет Ялмар”.
Если бы вернулся день,
Когда на берегах у Кроны
Воины Гренмора гибли,
А Эрин был в печали!
Тогда бойцы Лохлина
На берегу уже лежали,
Так море, вздыбившись волной,
На суше опадает.
Мораннал сейчас не тот,
Слаба рука, глаза увяли,
Меркнут в памяти победы,
Как и зимний день к ночи.
А кровь мои солдаты
Проливать готовы за Морвен?
Смертоносны лук у Галла
И копье Клесамура?
Третий сын, Рурмар, в зале
Он Финъяла любит поиграть
На арфе; сможет извлекать
Из вражьих шлемов звуки?
Мне кажется, звон стали
Слышу я в долине Лоры, дочь
Моя, что видишь ты, идет
На битву войско Сельмы?”
В окно взглянула дева,
Восторженно и трепеща, вдаль
Посмотрела; ясный отблеск
Утра на ее лице.
“Отец, войско вижу я,
Спускается с холма в долину,
Словно грозовая туча,
Гром и молнии таит.
Но широкое море
Спокойно, блестит, едва дрожа,
Потоками света с небес
Осиянное солнцем”.
Старец на миг помрачнел,
Но тут же изгнал он тревогу,
Стремительно встал во весь рост,
Пылкую речь произнес:
“Здравствуй, солнце, владеешь
Звездами и небом, странствуешь
Над бренною землей всегда,
Я приветствую тебя!
Память освещаешь мне,
И радость в прошлое привносишь,
Увы, глаза мои во тьме,
И скорбь в груди вселилась.
Но не коснется ныне
Разочарование тебя,
Мораннала сыновья не
Испугаются врага.
Наследники отцовской
Воли, — великий охотник Галл,
Привычный к мечу Клесамур,
Любящий песню Рурмар.
Вас ждет тропа героев,
Финъяла род по ней ступает!
Бессмертны подвиги всегда,
А все земное тленно.
Не в старости герои
Умирают, а в молодости
Погибают, как молния —
Сверкнут, и исчезают.
Старость подобна огню,
Догорающему в камине,
Еле мерцает, и гаснет
Под пеплом забвения.
Почему сын Фьялара
Медлит, его сманили рощи
Иннисхонны, забыв про бой,
Ялмар не сдержит слово?
Холод я чувствую волн,
И северный ветер крепчает,
Его порывы все чаще
До меня долетают”.
“Отец, небо с севера
Быстро темнеет, блики тают,
День в страхе меркнет на глазах,
Ожесточились волны.
Небо в тучах, укрыл мрак
Море, как последний бледный луч
Скала Гармаллы предстоит,
Отрясая пену волн.
Пенные волны бьются,
И бьются о берег, мокрая
Сгибается сосна к земле
Под ветром над обрывом.
И парусов не видно,
Разве в черных тучах изредка
Крыльями играют чайки,
Как проблесками света”.
Смолкла дева. Шторм ревет,
Пространство наполняя гулом,
И, поднимаясь, ветру в такт,
Тугие волны вторят.
Расщепляя горизонт,
Распарывая всполохами
Молний тучи, небесный гром
Ор бури заглушает.
Король Морвена молвит:
“Подобную однажды бурю
Я пережил, тогда тебя
Мне подарило море.
Презренный и ничтожный,
Давно забытый, разбойник Дарг
В тот день по морю в поисках
Добычи жадно рыскал.
В гневе я к нему поплыл,
Решив отвадить от Морвена;
Избегая боя, в страхе
Разбойник прочь помчался.
Быстро вечерело, но
Месть не мог я утолить, врага
Лишь парус виден был вдали;
Тут разразилась буря.
Гонимый хлестом молний,
Громом осажденный, мой дракон
Летел, как бы на крыльях; вдруг
Парус Дарга сорвало.
Но и тогда злодея
Кровью мой меч не обагрился.
Хлестнула молния, огонь
Корабль разбойника пожрал.
Я приближался. Пламя
Охватило все, в самом центре,
У руля, щитом прикрывшись,
Дарг стоял, окаменев.
В руках держа ребенка,
Он спасения, казалось, ждал,
Взором умоляющим Дарг
В мою сторону смотрел.
Тронула меня беда,
Я — на расстоянии стрелы
Полета — корабль против ветра
Развернул, чтоб не сгореть.
Дарг щит в огонь откинул,
В объятиях держа ребенка,
Немыслимый прыжок свершив,
Прыгнул он в пучину волн.
Порывом урагана
Отнесло пылающий корабль,
Ждал помощи моей пловец,
Над водой дитя подняв.
Вняв мольбам, на борт его
Я взял с ребенком. Так впервые
Увидел я Ойгонну, тебя
Я получил из моря.
Пройдя огонь и воду,
Осталась невредимой, горько
Плача, лицо скрывала ты
В объятиях злодея.
В молчании угрюмом,
В сгоревшем платье, с опаленной
Головой, на палубе Дарг
Сидя, гордо умирал.
“Король”, — он обратился. —
“Покой желанный обретаю!
Но лишь о ней прошу, одна
Она меня оплачет.
Не мое она дитя,
Моей крови в ее жилах нет,
Я никому своих грехов
В наследство не оставлю.
Море мне дало её,
Когда с согласия Видара [25],
В Юль, бурной ночью, на якорь
К замку я Фьялара встал.
Ласков с нею будь — тебя
Вознаградит молва людская;
Единственная на земле
Она радовалась мне”.
После этих слов, слеза
Скатилась по щеке Ойгонны;
Но взгляд метнулся за окно,
Что-то там произошло.
С берега воинственный
Клич прозвучал, и громче грома
В щиты стучат мечи, бойцы
Ликуют перед боем.
С черною волной приплыл
Стервятник из страны туманов,
Пришел Ялмар, гроза морей,
С Морвеном биться насмерть.
Сомкнули строй солдаты
Сельмы, там на берегу, собой
Утес воздвигли, в который
Волна врагов ударит.
Миг сражения настал,
Войска на берегу столкнулись,
Бьется об утес волна, кровь
Оставляя за собой.
Дева моря замерла,
Глазам своим не верит, герой
Мечты явился наяву,
Восхищена Ойгонна.
Глядит горящим взором,
Как рассекает тучу войска
Он Морвена, как молнией,
Мечом путь пробивая.
Лохлина войско давит,
Солдаты Сельмы поддаются;
Битва вдруг остановилась —
Вместо бойни тишина.
“Зачем молчишь, Ойгонна?
Ответь!” — Вопрошает Мораннал. —
“Тише звон мечей, Морвену
Славы больше не снискать?”
Задрожала Ойгонна,
Произнесла: “Радуйся, отец!
В небеса бескровной тенью
Сейчас Ялмар восходит.
Потрясен он, шлем пробит,
С твоими сыновьями бьется;
Войска застыли — в разгаре
Битва королевичей.
Стреляет Галл отважный,
Копье сверкает у Рурмара,
Вижу, обагренный кровью,
Меч поднят Клесамура”.
Тотчас помрачнел король,
Он ударил в щит побед былых,
Он трубным голосом воззвал,
И бой остановил он.
Король вскричал: “Голову
Седую Мораннала позор
Не запятнает, честь мою
Сыновья не посрамят.
И от стыда и страха
Род Финъяла обесчестить, не
Станут скальды петь про жизни
Вечер мой и этот бой.
Песни о Ялмаре смерть
Достойную его восхвалят,
Но и съязвят над вами, как
Он один пал от троих.
Галл — ты королевский сын,
Как он, ты — первородок, иди,
Сражайся с ним наедине,
Умри, или победи.
С мечом Галл вышел против
Викинга Лохлина, но слабым
Оказался Сельмы сын, земля
Его впитала кровь.
Со страстью дрался, с честью
Воина он пал; волна к солнцу
Так взбегает, и падает,
На искры разлетаясь.
Выступил вперед Рурмар,
Он на песок взошел кровавый,
Певец печальный, рожденный
Не для битв, а для мечты.
Словно факел, он погас
С порывом черной бури; упал
От удара он Ялмара,
Навеки грудь остыла.
В схватку Клесамур вступил;
Он, случалось, во главе солдат
Морвена, поля сражений
Павших сталью покрывал.
Во гневе сердце бьется,
Ярости огнем глаза горят,
Меч обнажил он, чтобы мстить
За кровь несчастных братьев.
Зазвенела сталь о сталь,
Морвен внимал с благоговеньем
Чарующие звуки дней
Суровых Оссиана.
Ялмар остановился,
Свой меч отвел, удар смертельный
Не нанес, проговорил: “Я
Сохраняю жизнь твою”.
Великолепно утро
Твоей жизни, так пусть же день твой
Воссияет, помиримся,
Пожмем друг другу руки”.
Презрительным ударом
Ответил королевич Сельмы,
Продолжил смертный бой он, но
Скоро взор его потух.
Тиха морская дева,
Туманны голубые очи,
Герой Ойгонны жив, — в слезах
Спасенная волною.
Руку короля взяла:
“Плачь, мой отец, со мной, во мраке,
Тебе от победителя
Ждать милости придется.
Сыновья лежат твои
На берегу морском Морвена,
В смерть друг за другом отошли,
Могильным сном уснули”.
Она поникла взором,
Слепой король вдруг просветлел, тень
Мрачная рассеялась на
Призрачном его лице.
“Теперь”, — промолвил старец. —
“Мораннал спокойно отойдет
Навстречу с предками души,
В небесном звездном зале.
За сыновей не стыдно,
Не ведом памяти позор, во
Тьме ночной я не исчезну
С прибытием Финъяла.
Дочь, устрой могилу там,
Где князья Сельмы на песчаном
Ложе отдыхают; одно
Надгробие поставь нам.
Затем ступай, познай путь
Славы с отважным чужеземцем,
Будь счастлива, воздай хвалу
Ты в песнях Моранналу”.
Седая голова вниз
Опустилась, закрыли веки
Бельма глаз, короля душа
Воспарила в небеса.
Песня пятая Как может вас отвергнуть человек?!
В немилосердном мире звезд,
Взирая на земные судьбы, воли
Дуновением гоните вы нас.Постарел король Фьялар, из замка
Вовсе не выходит, своих
Владений и земель давно не видит,
Свежим воздухом морским не дышит.
День летний настает, утреннее
Солнце над морскою бухтой
Воссияло, и высветило тронный
Зал, совсем как дни давно былые.
Сегодня на душе у короля
Легко, приветлив взор его,
В кругу седых друзей он вспоминает
Времена ушедшие, лихие.
Прервал король азартный разговор,
Поднявшись с трона во весь рост,
Он произнес: “Дни славы скоротечны,
Дни воспоминаний бесконечны.
Взойти хочу на гору я Тельмар,
В последний раз хочу страну
Свою спокойную увидеть, пока
Меня курган в ночи не погребет.
Подайте меч скорей! Руке моей
Ослабшей последний подвиг
Предстоит; я побеждать привык, сагу
О Фьяларе победно завершу.
Старого короля возвели на
Вершину Тельмара с мечом;
В тишине он созерцал страну свою,
Благоденствию её внимая.
Солнце мирные долины греет,
Играет в зеркале морском,
Блестят среди холмов ручьи и реки,
Хлеба в полях волнует ветерок.
Счастливая и мирная земля
Перед Фьяларом возлежит,
Как любящая дочь отца седого,
За жизнь свою его благодарит.
Взгляд старца затуманился от слез,
Он горделиво произнес:
“Доволен делом рук своих твореньем,
Я вижу давней клятвы результат.
Мне нищий край достался от отцов,
Сделал я его богатым,
Здесь пашни эти прежде не пахали,
Редкие здесь избы попадались.
Я не напрасно жил”, — король умолк.
К нему из круга воинов
Старый вышел Шольф, мрачнея на глазах,
Голос он для горьких слов возвысил:
“Мой король, дряхлеешь ты, под гнетом
Старости тяжелой к земле
Сгибаешься, осталась от тебя лишь
Тающая тень с заходом солнца.
Если ты настолько властен, что же
Ты увял, как лист осенний,
Если всё это твое творение —
Верни утраченную молодость.
Мой король, склонись перед богами,
Твоё могущество — их дар,
Покой страны во власти Альфадера [26],
Зеленеет всё — по воле Фрея [27].
Силой Тора [28] ты был неуязвим,
А в бою победоносен;
Ты сам лишь гнить в забвении способен,
Как дерево упавшее в лесу”.
Задумался король Фьялар, затем
Уверенно ответил: “Ты
Призываешь верить в то, чего никто
И никогда не видел до сих пор.
Ни от кого я помощи не ждал,
Опору в сердце обретал,
Людьми я помыкал, судьбу свою из
Рук богов тщеславных вырывал.
Это правда, Фьялар состарился —
Седая голова, спина
Кривая, многое я утерял,
Но таков порядок жизни общий.
Лишь на один мне подвиг хватит сил,
В последний раз поднимется
Рука, забыть величие сумею,
Затем уйду с улыбкой короля.
Я умереть хочу. Я выполнил
Призвание свое”. — Старец
Взор взметнул, и сбросил мантию с плеча,
И грудь изрубленную обнажил.
Он вытащил свой меч, сверкающий
На солнце незамутненной
Сталью. И молния в глазах сверкнула —
Он на клинок взглянул в последний раз.
“Где может быть Даргар”, — спросил король, —
“Который слушает богов,
Зрит дали, взором их не достигая,
Живет во временах, которых нет?
Будь он так мудр, как хотел быть, уже
Почувствовал он и пришел,
Перед мстителем своим здесь встал, пока
Удерживает меч рука моя.
Еще не смолкло эхо слов, внизу
Фантом изменчивый возник,
Двигаясь по склону вверх, на вершине
Рядом он с Фьяларом появился.
Король остолбенел, знакомые
Черты увидел в страннике
Седом. Рука его с мечом повисла,
Ни слова старцу он не произнес.
Даргар заговорил: “Ты звал меня,
Вот я перед тобой стою.
Я долго нашей встречи ждал. Король, а
Ты ведь сильно сдал за эти годы.
Успел исполнить свой обет, сдержал
Ты клятву, данную себе,
Презревший всех богов и божью волю,
Избрал ты правильный для жизни путь?
Усмехнулся в ответ Фьялар: “Странно
Твое появление здесь,
Каким ветром донеслись к тебе слова
В тот миг, когда они слетели с губ?
Впрочем, здесь ты, этого довольно,
Отвечу я на твой вопрос.
Да, я богов сильнее оказался,
И жизнь пошла по моему пути.
Смотри, кругом страна моя, разве
Прежде такой она была?
Но ведь ради битв, сражений и войны,
Я мог бы и пожертвовать людьми.
Страну я мог вчистую разорить,
И всю опустошить, чтобы
Ветру не нашлось листка пошевелить,
Бабочке негде было бы застыть.
Посмотри, мирная вокруг страна,
Где были дикие леса,
Где хищники сверяли голоса — там
Повсюду рощи, избы и поля.
Богатство, что искали мы в морях,
Растет теперь у нас в полях,
Вспоено, вскормлено ливнем, росою,
А не как раньше, кровью разбоя.
Изменились нравы и стихия,
Берсеркеры почтения
Лишились, здесь господствует не меч и
Сила, — власть закона победила.
Как дым, рассеялась твоих богов
Угроза. Сестру свою мой
Сын в невесты не возьмет, меня кошмар
Кровосмешения уже не ждет.
Дочь мою безбрежное синее
Море скрыло, поглотило,
Сын Ялмар прославлен в песнях, ревнитель
Чести, он не знает поражений.
Еще один обет я не сдержал,
Хотя время на исходе,
Подойди, Даргар, клевету ты должен
Искупить, за ложь ответишь кровью”.
Снисходительно взглянул провидец
На Фьялара и промолвил:
“Конечно, бремя жизни завершится,
Но не сейчас настигнет меня смерть.
Я счастья много пережил и горя,
Многие провидел судьбы,
Потерпи меня еще лишь час, король,
И этот час прошу я для тебя.
Месть отложи, пока не явится
Свидетель, который твоей
Славы блеск усилил. Помедли, Ялмар
Ждать не заставит, он недалеко”.
Он замолчал, и руку протянул,
Устремившись в даль морскую.
Радостно вскричали в свите короля:
“Показался флот Гаудиода!”
Легко и стремительно драконы
Ялмара летят по волнам,
Все ближе сверкающий парус его,
Пена клубится за мокрой кормой.
Счастьем полны глаза ветеранов,
Пришедших на гору Тельмар,
Мрачен лишь старый король, задумчиво
На корабли взирает и молчит.
Когда драконы скрылись в гавани,
Когда спустились паруса,
Вернулся взгляд Фьялара на Даргара,
Прервав молчание, король сказал:
“Не чаял я увидеть сына вновь,
По слухам был он далеко,
Не удивительно, когда прощаюсь
С жизнью, случаются и чудеса.
Ты взывал к Ялмару, он вернулся,
Усилив моей славы блеск.
Здесь, между небом, морем и землею,
Пускай он встанет и рассудит нас.”
И вот появился Ялмар. Один
К вершине по тропе взошел,
Но не как раньше, радостный, веселый,
С понурой головой и без щита.
И ужас на лице его, как свет
Луны зимою на снегу,
Он выглядит, как призрак из могилы,
Меч окровавленный в руке дрожит.
“Сын, с возвращением тебя”, — король
Дрожащим голосом сказал. —
“Другим я ожидал тебя увидеть,
Но все равно я рад тебе всегда.
Поведай нам о подвигах своих,
В тяжелой битве ранен ты,
И оттого теряешь силы, губы
Искривляешь, и бледность на лице?”
“Отец,” — Ялмар ответил. — “Трудные
Сражения я перенес,
Я и броня остались невредимы,
Сердце, сердце истекает кровью.
Скрыть хочу глаза свои от света,
Я на тебя боюсь взглянуть,
И все же я тебе мой грех раскрою,
Затем лишь я пока еще живу.
Я сражен. Хоть и юн, величия
Испил я чашу своего,
Достаточно послушать скальдов песни,
Чтобы узнать, кем был уже Ялмар.
Меня прозвали — северной звездой
И князем моря, носился
Я по миру, дерзких воевал, слабых
Защищал, свергал и короновал.
Высадился я в долине Лоры,
Той землею песнозвонной
Правил Мораннал, за дочь его
С солдатами Морвена бился я.
На троне был слепой король, когда
Я сыновей его сразил,
Желанную Ойгонну взял трофеем
Я на борт, поплыл домой с невестой.
Любил ли ты когда-нибудь, отец?
Ты покорен был радостью,
Как небо ясной, всесильной, как земля,
Неохватной и плодоносящей?
Жизнь моя всего лишь жалкой стала
Тенью, и упоение
Надежд, и блеск побед, всё блекнет, с одним
В сравнении мгновением любви.
Паруса наполнились задорным
Ветром, понеслись драконы
К бесконечной цели, на плечах волны
Душой я взмыл в божественный чертог.
Беда стояла рядом. Вечером
Однажды у руля в мечты
Я погрузился, Ойгонна не спала,
И с небес на нас смотрели звезды.
Меня невеста за руку взяла:
“Ялмар, ты ближе мне всего,
Ты девичий герой Ойгонны, она —
Твоя, раньше чем встретила тебя.
Я хочу сейчас тебе открыться,
Я утаилась от тебя,
Вижу я, любовь моя не так сильна,
Я боялась, отвергнешь ты меня.
В миг встречи счастье дороже правды
И Ялмара. Отцом звала
Я Мораннала, дочь королевскую
Ты взял в свои невесты без стыда.
Напрасно утаилась от тебя,
И тайну сохранила я,
Могу все вынести я, и пережить,
Но я тебя не в силах обмануть.
Прогони меня, отвергни! Отцом
Мне не был король Мораннал,
И кровь, которая бурлит здесь в сердце,
Возможно, кровь презренного раба.
У берегов твоих родных, рядом
С замком, где ты воцаришься,
В юльскую ночь, под Видара утесом,
Из волны спасена я ребенком”.
Вот и всё. Отец, ты побледнел? Мой
Меч в её крови. Морвена
Дочь, невеста мне, Ойгонна — твоею
Дочерью была, а мне сестрою.
От моей руки уйти хотела.
Она передает поклон”.
Он выпрямился. Меч молнией сверкнув,
В груди сокрылся, князь опустился.
Время истекает по часам, день
Завершает путь блужданий.
Сидит Фьялар, не шелохнувшись, застыл,
Как памятник могильный, в тишине.
Он устремился в мысли. В ужасе
Покинули его бойцы.
Верный Шольф с ним оставался и Даргар, —
Свидетели смятения души.
Когда за лес спускалось солнце,
Король Фьялар возвысил взор:
“Вы победили, великие боги!
Наказан за то, что вас испытал.
Как может вас отвергнуть человек?!
В немилосердном мире звезд,
Взирая на земные судьбы, воли
Дуновением гоните вы нас.
Славен человек умом и силой,
Он привычно побеждает,
Своей воле слабых подчиняет, и
Непокорных всех уничтожает.
Меч поднят высоко. Рука
Неведомая невзначай
Чуть касается железного бойца,
И меркнет взгляд, и катится слеза.
Море свирепствует, буря ревет,
Но вы захотели — волна
Улеглась, в море суда поглощает,
Вам повинуясь, дитя сбережет.
Я признаю вас теперь, не стыдясь,
Я перед вами склоняюсь,
Я жизнью пресыщен, на что мне земное
Величие? Я иду к вам сейчас”.
Он договорил, мечом спокойно
Вырезал в груди он руны [29],
Источники открыл сердечной силы,
Кровь отца смешалась с кровью сына.
Спокойный летний северный вечер,
Светлеет небо на закат,
За лесом солнце угасает в море,
День отошел, и с ним король Фьялар.
1844
Владислав Дорофеев, русский перевод, 2004.
КОРОЛЬ ФЬЯЛАР (KUNG FJALAR). — Рунеберг начал работу над поэмой “Король Фьялар” в январе 1843 года и завершил ее в мае 1844 года, 18 июня того же года поэма была издана в Борго. Впервые на русском языке полный перевод поэмы был опубликован в 1881 г. в переводе Д. Садовникова в журнале “Огонек”(№№ 12-16), но он не соответствовал основным техническим поэтическим параметрам оригинала, но старательно передавая общее представление. Перевод В. Дорофеева впервые опубликован в 2004 году ограниченным тиражом в книге «Й.Л.Рунеберг. Избранное», и это был второй полный русский перевод поэмы и первый, передающий размер и ритм, основной формальный рисунок поэмы, максимально сохраняя сюжетную линию и античный пафос поэмы.
Песня первая1) Имя
Фьялар (швед. Fjalar) заимствовано Рунебергом из саги об Орваре Одде (Örvar Odds saga) из Сборника древних скандинавских саг Лильегрена (Liljegrens Skandinaviska Fornålderns Hjeltesagor). В скандинавской мифологии Ф. и его брат Галар — злобные карлики, которые убили мудрого человечка Квасира, чтобы завладеть его волшебной силой. Из его крови, смешанной с медом, они сварили напиток, дарующий мудрость.
2)
Гаудиод, или Готия — родина древних скандинавов, где происходит действие первой и последней песен поэмы.
3)
Юль (швед. Julen) — один из главных праздников древних скандинавов: день зимнего солнцестояния (около 13 января). Первоначально этот праздник посвящался умершим, а затем также духам и божествам, от которых зависел урожай, поэтому приносили жертвы богу плодородия Фрею (Frej). С введением христианства в скандинавских странах этот языческий праздник был заменен Рождеством, которое и получило его название.
4)
Мед пенный (швед. festmjöd — праздничный мед) был любимым напитком древних скандинавов; его готовили из меда, воды, дрожжей, хмеля и пряностей.
5)
Берсеркер (сканд. от ber — медведь и serker — рубаха, шкура) — герой скандинавской мифологии, обладавший сверхчеловеческой силой. “Берсеркирами” называли диких, свирепых людей, первоначально носивших волчьи шкуры, в которых они бросались на врагов. В своем неистовстве они кусали края щитов и наступали на огонь босыми ногами, и чтобы образумит их, приходилось крепко стискивать их между щитами, пока у них не иссякали силы.
6)
Скальдами (исланд. skáld — поэт, певец) называли норвежских и исландских придворных поэтов 9-13 вв. (в отличие от певцов, слагавших песни “Эдды”), творчество которых существовало только в устной и, как правило, песенной традиции. Основными жанрами скальдической поэзии были хвалебные и хулительные песни, характерной особенностью которых является изощренность стиля, сложные поэтические фигуры (кеннинги и хейти), трудные размеры. В скандинавских языках слово “скальд” употрябляется и теперь для обозначения поэта вообще.
Побробнее, см.: М.И. Стеблин-Каменский. “Древнескандинавская литература”, М., 1979.
7)
Морвен — легендарное древнее государство на западном побережье Шотландии. В к. 18 в. большой успех во всех европейских странах, а также в Финляндии и России, имели “Поэмы Оссиана” Дж. Макферсона (1773) — цикл лиро-эпических сказаний о героях Морвена. Творение английского поэта произвело очень сильное впечатление на Рунеберга, что нашло свое отражение в мотивах, образах, именах героев и изобразительных средствах “Короля Фьялара”(шведский перевод Н. Арвидссона вышел в 1842 г., т.е. в разгар работы над поэмой).
На русском языке см.: Дж. Макферсон “Поэмы Оссиана”, “Наука”, Л., 1983.
8)
Эрин (швед. Erin), или “зеленый остров” — кельтское название Ирландии.
9)
Биармия — страна на крайнем северо-востоке Европейской части России, славившаяся мехами, серебром и мамонтовой костью, известна по скандинавским и русским преданиям 9-13 вв. Подробнее см.: Советская историческая энциклопедия; “Сов. энциклопедия”, 1962, Т.2., стр. 395.
Вторая песня10)
Сельма — королевский дворец государства Морвен.
11)
Финъял, (англ. Fingal — Фингал, швед. Finjal — Финъял), или Финн Маккул — легендарный каледонский герой, король Морвена. Согласно преданию, жил в 3 в. н.э. Он и его старший сын, воин и бард Оссиан (кельт. Oisin, ирл. Ossin), стали любимыми героями народных песен. Финъял и Оссиан были главными героями “Поэм Оссиана” Дж. Макферсона.
12) Имена
Мораннала и его сыновей заимствованы Рунебергом из “Поэм Оссиана” (см. поэму “Темора”).
13)
Бард (др.ирл. bard) — придворный певец в древней Ирландии, основной социальной функцией которого было прославление благородства и подвигов королей. Барды существовали до 17 в., оставаясь единственными хранителями устной эпической традиции. Их поэзия оказала влияние на английских романтиков. В широком смысле бардом называется поэт — исполнитель своих песен.
14)
Арфа (ит. arpa, нем. Harfe, анг. harp, швед. harpa) — щипковый многострунный инструмент, встречавшийся в простейшем виде почти у всех народов мира. В нач. н.э. арфа была излюбленным инструментом ирландских и шотландских бардов, в средние века — трубадуров и миннезингеров.
15)
Имя Ойгонна также встречается у Макферсона (Oi-thona — дева волны).
16)
Зал щитов. — Пиршественный зал в древнескандинавском королевском дворце или богатом доме, имевший вид прямоугольника с невысокими стенами, на которые опиралась очень высокая двускатная крыша. Посредине земляного пола, устланного соломой, возвышался каменный очаг, дым от которого выходил через отверстие в крыше. Ее поддерживали мощные столбы, украшенные резьбой, обычно с изображениями богов. На стенах висели военные доспехи.
Песня третья17)
Лора — долина вблизи Сельмы, встречается в “Песнях Оссиана” Дж. Макферсона.
18) Образ
Гюльнандин восходит к “Поэмам Оссиана” Макферсона (Gylnandýnе), где она названа “арфы милой девой”.
19)
Сага (др.исланд. saga от segja — рассказывать) — один из основных жанров древнеисландского эпоса, имеющий прозаическую форму. Саги создавались в к. 11 в. и бытовали затем в устной традиции, получив письменную фиксацию в 13-14 вв. Известны саги об исландцах, или родовые (наиболее многочисленные), о Норвегии, или о королях и др. В русской традиции термин “саги” переносится и на образцы древнеирландского эпоса, которые являются гораздо более древними (ок. 5 в.) Расширительно словом “сага” называют любое сказание, легенду.
См.: Гуревич А.Я. “Эдда” и сага. М., 1979; Стеблин-Каменский М.И. Мир саги: становление литературы. Л., 1984.
20)
Лохлин (швед. Lochlin ) — так называли в Шотландии Скандинавию, с которой часто велись войны, а скандинавов — лохлинцами.
21)
Лодин (швед. Lodin) — одно из имен главного бога древнескандинавской мифологии — Одина. Один, или Альфадер (более распространенное имя) — самый древний и могущественный из богов, он сотворил небо, землю, воздух и все живое, в том числе человека, которому он дал бессмертную душу.
22)
Драконами (швед. drake или drakskepp) назывались корабли викингов. Подобное называние предмета другим именем напоминает древнескандинавский скальдический прием "хейти". Хейти (исланд. heiti) — прием поэтического иносказания, основанного на метафорических ассоциациях. См.: Стурлусон С. “Младшая Эдда” (3ч. “Перечень стихотворных размеров”). М., Ладомир, 1994.
Песня четвертая23)
Иннисхонна (швед. Innishonna)
— остров, вероятно, со скандинавским населением; в “Песнях Оссиана” Дж. Макферсона присутствует песня “Война в Иннисхонне”.
24)
Дунхормод (швед. Dunhormod)
— гора в Морвене, встречается в “Песнях Оссиана” Дж. Макферсона.
25)
Видар (швед. Vidar)
— бог молчания в древнескандинавской мифологии, живущий в густых зарослях леса — Види.
Песня пятая26)
Альфадер — “отец всех и всего”, одно из 12 имен Одина, главного бога в скандинавской мифологии, сотворившего небо, землю, воздух и все живое. Он представлялся одноглазым стариком с длинной седой бородой и копьем. Он питается только вином, восседает на высоком престоле, откуда взирает на все миры. На плечах Одина — два ворона, Хуген (Мысль) и Мунен (Память), приносящие ему вести; у его ног — два волка Фреке (Хищный) и Гере (Жадный). Один имел быстрейшего восьминогого коня Слейпнера.
27)
Фрей (швед. Frej)
— бог плодородия, бог весеннего солнца, оплодотворяющего землю. Он представлялся молодым, полным сил и отваги. Ф. обладал чудесным кораблем и золотым вепрем, вокруг которого всегда сияет свет.
28)
Тор (швед. Tor)
— бог-громовержец, защитник богов и людей, сын Одина. Неизменный атрибут Тора — молот Мьолнер (Дробящий), а также стальные рукавицы и чудесный пояс, увеличивающий его силу.
29)
Руны, или рунические надписи — знаки древнейшего германского алфавита (со 2 в. до позднего средневековья), возникшие, по-видимому, из греческих и, отчасти, латинских курсивных букв. Руны вырезались на специальных брусьях, на оружии, украшениях, домашней утвари и могильных камнях. Сначала они употреблялись для письменных сообщений, а позднее — как магические знаки.
Заметки переводчикаВ связи с переводом двух тысяч строк поэтических текстов Йохана Людвига Рунеберга (1804-1877), финского поэта шведского происхождения, российского подданного, для юбилейного сборника «Й.Л.Рунеберг. Избранное».Поэзия состоит не из слов и букв, но из тонких, почти неуловимых движений души, которые и призвана изображать поэзия. Строго говоря, поэзия не нуждается в языке, поэзия нуждается лишь в живой душе, пока человек жив, пока душа человеческая жива, она поэтична, она общается с окружающим ее миром с помощью поэзии. То есть не формально. А любой язык ограничен, то есть формален. В этом смысле, лучшее стихотворение — не написанное, не озвученное, не зафиксированное, то есть не формализованное. То есть поэзия — это чистая и целомудренная человеческая душа. Поэт всего лишь фиксирует общение души с миром, ничего не выдумывая. Разумеется, вводя движения души в рамки слова и буквы.
К 200-летию со дня рождения Йохана Людвига Рунеберга, одного из последних европейских романтиков 19-го века, финского поэта шведского происхождения, российского подданного, в 2004 году вышел поэтический сборник «Й.Л.Рунеберг. Избранное» (издательство КОЛО, СПб).
Рунеберг, чье имя сейчас практически не известно в России, в свое время был весьма уважаемым человеком: император Николай I пожаловал ему титул профессора и пожизненное денежное пособие, Александр II наградил орденом св. Анны 2-й степени и возвел в чин доктора богословия, а в 1876 г. поэт был избран почетным членом Российской Академии Наук.
Это был период, когда Финляндия была частью Российской империи, приобретя именно в российский период основу своей государственности, будучи до вхождения в в состав России (в 1809 году), забытой шведской провинцией у моря.
С легкой руки литературного критика Петра Александровича Плетнева, современника А.С.Пушкина, Й.Л. Рунеберга стали называть «финским Пушкиным»: «Это человек прямо гениальный. Таков был Пушкин».
Современники называли Рунеберга «первым национальным поэтом». По сей день слова гимна Финляндии — это слова баллады Рунеберга «Наш край» (1847), открывающей знаменитый цикл «Сказания фенрика Столя». День рождения поэта — ежегодно 5 февраля — является национальным финским праздником — Днем Рунеберга, когда в школах проходит урок «настоящей литературы», а в семьях Финляндии пекут рунебергские пирожные, рецепт которых принадлежит жене поэта, журналистке и писательнице, Фредрике Шарлотте Рунеберг. Тринадцать последних лет жизни, после перенесенного инсульта, Рунеберг по большей части провел в постели, не мог самостоятельно вставать и передвигаться. Его жена, его дети, были с ним до последнего дня жизни.
Творческое наследие Рунеберга велико: три сборника стихотворений, эпические и драматические поэмы, баллады и легенды, псалмы и переводы, литературно-критические и философские статьи и эссе. Только на языке оригинала существует более двадцати изданий собраний сочинений писателя, два из которых прижизненные. 1840-е годы — время расцвета поэтического мастерства Рунеберга. Произведением, принесшим Рунебергу общенациональную славу, стали «Рассказы фенрика Столя» (фенрика — капрала) — тридцать пять историй о событиях русско-шведской войны (1808-1809), героями которых стали и представители власти, и участники сражений, и обыватели. В 1844 году вышло в свет, возможно, самое значительное произведение Рунеберга — по тематике и разнообразию поэтической формы — поэма «Король Фьялар», написанная в жанре античной трагедии.
С подачи Виссариона Григорьевича Белинского в русской изящной словесности возобладал подход, при котором иностранная поэзия должна именно переводиться на русский язык, а не перекладываться, чтобы сохранить максимально не только дух и смысл поэтического произведения, но и его формальные и стилистические особенности. Мне это представляется совершенно правильным, и я старался следовать этой традиции.
Всегда хочется сделать аутентичный оригиналу перевод, но не всегда это удается в полной мере. Сказываются отличия в языках, разность образных систем, и даже иная расстановка основных членов предложения.
Во всех поэтических текстах Рунеберга, опубликованных в упомянутом сборнике, мною максимально сохранены (иногда в ущерб стихотворному размеру), все основные образы, эпитеты, даже неологизмы, детали и обстоятельства повествования, сцены и картины природы и быта, разумеется, имена, смысловой контекст, прямая речь, всегда последовательность событий и действий.
Практически во всех произведениях удалось приблизиться к авторскому ритму, разумеется, сохранив (что демонстрирует параллельный шведский текст) формальные признаки оригинала, включая размер: "Перелетные птицы" — дактиль; "Красивая толмачка" — хорей; "Мгновение вечности", "Девичьи стенания" — верлибр; "Сказания фенрика Столя", "Под Рождество" — ямб, и т.п.
Я был впечатлен балладой "Умирающий воин" (из "Сказаний фенрика Столя") и небольшим стихотворением "Невеста" (из третьего прижизненного стихотворного сборника поэта. См. номер 228 Лиterraтура).
Это настоящие шедевры: тонкие, сильные и ясные вещи. Феерия чувств, мыслей, образов и картин, записанных в спокойной и неспешной, но невероятно интенсивной и лаконичной манере. И все это наложено на энергичный ритм и заключено в твердую форму 4-х стопного ямба. Удивительный пример соответствия и сочетания формы и содержания. Образец поэтической гармонии.
Особняком стоит самое крупное поэтическое произведение Рунеберга — драматическая поэма "Король Фьялар". Это была самая трудная часть работы. Из шести месяцев, затраченных на перевод более двух тысяч поэтических строк, опубликованных в сборнике, почти пять месяцев ушло на перевод полутора тысяч строк поэмы.
В поэме «Король Фъялар» смешаны четыре стихотворных метра — хорей, дактиль, ямб и верлибр. Стих поэмы не рифмованный, но ритмизованный. В каждой из пяти песен поэмы свой размер. С целью максимального приближения к авторскому ритму, в переводе поэмы сохранены все формальные признаки исходника, с обязательным числом строк в строфе — 4, а также количеством и соотношением слогов в строках: в первой песне — 8-11-9-11, во второй — 9-11-7-8, в третьей — 11-10-11-10, в четвертой — 7-9-8-7, в пятой — 10-8-11-10. То есть в русском переводе я сохранил технический рисунок поэмы. Хотя нет никакой особенной логики в соотношении этих размеров друг с другом (песня с песней) и с происходящими событиями. Точнее, если она и есть, то это авторская внутренняя логика, никак не мотивированная и необъяснимая логически и смыслово. Такова, собственно, природа поэтической логики.
И, конечно, я всегда старался сохранить и передать аромат, ритм и энергетику поэзии Рунеберга, иногда в ущерб мелодике, но никогда смыслу, поскольку поэзия Рунеберга всегда содержательна, всегда мыслительна.
В процессе такой продолжительной переводческой работы сращиваешься не только с героями, но и с автором, становишься как бы его продолжением. Начинаешь улавливать мысли и чувства автора, заложенные им в текст, в героев, в события поэмы. И уже вместе с автором переходишь в иную реальность, оказываешь внутри текста, внутри авторского замысла. И, даже в какой-то момент, кажется, что можешь говорить от имени автора, хотя и на другом, своем родном русском языке. Поскольку, — я намеренно повторяюсь, — переводя слова, начинаешь улавливать невидимую межстрочную вибрацию, авторские мысли и чувства, а улавливая, пытаешься их облечь в слова, то есть переводишь.
В чем современность героя Рунеберга – короля Фъялара?
Провидец Даргар, который явил милость, вероятно, за все предыдущие дела Фъялара в отношении своего народа, озвучил королю наихудшую возможную версию событий, то есть предостерег короля от необдуманных шагов.
Слова посланника небес Фъялар воспринял, как заговор против его воли и власти. Ярость подавила разум. И, разумеется, сделал так, как не надо.
Фъялар не понял, что из слов провидца следовало, что ему совсем ничего не надо делать. Фъялар не понял, что это было предостережение небес, а не угроза. Милость, а не угроза и не вызов.
Есть для меня более понятный пример. Царь Давида хотел построить Храм, но ему было запрещено (во сне, или через провидца, как и Фъялару), поскольку на нем много крови. И было сказано, что Храм построит его сын. Давид смирился. Фъялар — нет.
Похоже, в каждом живет «король Фъялар», в виде гордыни, самонадеянности, потому контролируйте это начало в себе, чтобы не отвергнуть посланца небес, приняв за посланца бездны, сумейте вовремя отреагировать, чтобы скорректировать свою жизнь, изменить решения, чтобы не погибнуть самому и не погубить свое окружение, своих ближних.
Самомнение и гордыня, как следствие, подозрительность и кичливость, свойство любой власти, не независимости, масштаба, и трактовки, во главе королевства или компании, семьи, и становится причиной, поводом, основой, в зависимости от контекста, для подозрительности или ревности. И делаются порой причиной драмы или трагедии, катастрофы, во всех обозначенных мизансценах. Что, в частности, привело к гибели не только Фъялара, но и его детей, то есть исчезновению его рода подчистую.
Но наказывается Фьялар не за то, что своими делами не угодил богам, то есть не за дела, а за отсутствие божьей веры. За неверие в Бога. Озаботившись проблемой рока, Рунеберг решился на изображение античной коллизии, — противостояние человека и Бога, — в новозаветной конструкции мира. И разрешил эту коллизию, как христианин. И в этом смысле Рунеберг очень современен.
Одной только этой поэмы «Король Фъялар» достаточно, чтобы вписать имя Рунеберга в историю мировой литературы и человеческой культуры, цивилизации. Одного короля Фьялара довольно, чтобы убедиться в глубинном таланте поэта, — это вечный типаж человека, который идет по трупам к своей цели, не взирая на обстоятельства, и не считаясь со средствами. Это типаж, который всегда использует кого-то ради достижениях своих целей. Фьялар кичлив, и за это наказан, ибо его кичливость перерастает в богоборчество. И в этом проявляется величие Рунеберга, который предостерегает своих соотечественников от эгоизма и кичливости по отношению к окружающему миру, людям. И в этом именно величие национального поэта, когда национализм творчества служит не сглаживанию или скрытию, но обнажению опасностей и угроз и предостережению для нации. Тем паче, что в оценке человеческой личности не срабатывает временной или культурно-исторический фактор. Потому что есть вечные типажи (таков король Фъялар у Рунеберга), которые будучи обнаруживаемы поэтами, художниками слова, становятся предупреждением для всех остальных, кто бы хотел или уже пошел по пути убийственного эгоизма.
Большой поэт, каким является Рунеберг, оперирует вечными чувствами и типичными ситуациями. Но языковые средства, которые использует поэт, устаревают. Поэтому ради сохранения мысли и чувств поэта приходится прибегать к современным языковым средствам. Потому что важно сделать поэтический текст, которому более полутора столетий, понятным современному читателю. Сделать его не банальным. Ибо слова, фразы и выражения, которые были чисты и свежи полтора столетия назад, сегодня могут представляться банальными и поверхностными. Рунеберг настолько могуч, что ритм его стихов ведет поэта-переводчика в нужном направлении, несмотря на другой язык, другое время, разные культуры. Главное, попасть в этот ритм, услышать позывные поэта, почуять дуновение рунебергской гармонии, проникнуться музыкой стиха. Это, конечно, требует невероятного сосредоточения, почти забвения окружающего мира, крайней отстраненности от реальности. Но вот уже сердце начинается биться в унисон сердцу автора, биение которого обязательно вплавлено в стих. И ты начинаешь дышать и чувствовать и мыслить, так же как автор.
У настоящей поэзии нет ни времени, ни географии, ни границ, и в этом ее сила, оправдание и назначение. В полной мере это относится к Рунебергу. По прошествии двух столетий, все так же актуален завет поэта из стихотворения (1836) «Умирающий воин» (последняя строфа):
«…Из чуждой нам пришел страны,
Врагом он нашим был,
Но выше всякой он хулы,
Как мы: он лишь служил;
Месть оставляет в жизни след,
За гробом ненависти нет».
Поэзия позволяет заглянуть в вечность. Если мне, переводчику, а теперь читателю, удалось почувствовать это посредством поэзии Рунеберга, значит, он не напрасно жил и творил.И если это так, значит, поэзия Рунеберга является фактом не только историческим, но и нашей жизни, значит, его поэзия современна, значит, поэзия Рунеберга вписана в контекст и нашего времени, и будущего, как это свойственно настоящей поэзии, которая, если отбросить язык и время, является высшим видом искусства, будучи промежуточным состоянием между землей и раем.
Владислав Дорофеев, 2025.
_________________________________________
Об авторе:
ЙОХАН ЛЮДВИГ РУНЕБЕРГ (Johan Ludvig Runeberg, 1804-1877)
Поэт, один из последних европейских романтиков, человек сильной воли и трагической судьбы. Он жил в Финляндии, писал на шведском языке и в то же время почти всю свою жизнь являлся российским подданным (с 1809 года, после вхождения Финляндии в состав Российской империи, после победы в последней российско-шведской войне). Рунеберг, чье имя сейчас практически не известно в России, в свое время был весьма известным человеком: император Николай I пожаловал ему титул профессора и пожизненное денежное пособие, Александр II наградил орденом св. Анны 2-й степени и возвел в чин доктора богословия, а в 1876 году поэт был избран почетным членом Российской Академии Наук. Современники называли Рунеберга «первым национальным поэтом». По сей день слова гимна Финляндии ‒ это слова баллады «Наш край» (1847), открывающей знаменитый цикл «Сказания фенрика Столя». День рождения поэта ‒ 5 февраля ‒ является национальным праздником ‒ Днем Рунеберга, когда в школах проходит урок «настоящей литературы», а в семьях Финляндии пекут рунебергские пирожные, придуманные женой поэта Фредерикой Рунеберг.
Творческое наследие Рунеберга значительно: три сборника стихотворений, эпические и драматические поэмы, баллады и легенды, псалмы и переводы, литературно-критические и философские статьи и эссе. Только на языке оригинала издано около двадцати собраний сочинений Рунеберга, два из которых прижизненные. 1840-е годы ‒ время расцвета поэтического мастерства Рунеберга. В 1844 году опубликована трагическая поэма «Король Фьялар», возможно, самое совершенное его произведение. С легкой руки литератора и критика Петра Плетнева Й.Л. Рунеберга стали называть «финским Пушкиным»: «Это человек прямо гениальный. Таков был Пушкин». Тринадцать последних лет жизни, после перенесенного инсульта, Рунеберг по большей части провел в постели, не мог самостоятельно вставать и передвигаться.
У настоящей поэзии нет ни времени, ни географии, ни границ, и в этом ее сила, оправдание и назначение. В полной мере это относится к Рунебергу, ему принадлежат выдающиеся слова из стихотворения «Умирающий воин»: «Месть оставляет в жизни след, / За гробом ненависти нет».
_________________________________________
О переводчике:
ВЛАДИСЛАВ ЮРЬЕВИЧ ДОРОФЕЕВЗа годы работы в журналистике опубликовал тысячи заметок, статей, очерков, репортажей, расследований, интервью и др., писал (показывал, рассказывал) о трех войнах, одной революции, одном мятеже, трех президентах и пр. Автор двух романов и трех поэтических сборников (одного переводного), автор и соавтор более двадцати опубликованных публицистических книг о бизнесе и бизнесменах, о политике и политиках, о медицине и о новейшей истории России. Среди книг «Поколение судьбы», «Вечерник», «Томление (Sehnsucht), или Смерть в Висбадене», «Выкидыш», «Й.Л. Рунеберг. Избранное», «Принцип Абрамовича. Талант делать деньги», «Яндекс Воложа. История создания компании мечты», «Принцип Касперского. Телохранитель Интернета», «Русский размер. История трубы или новая индустриализация», «Герои 90-х. Люди и деньги. Новейшая история капитализма в России», «Россия 2000. Путин и другие», «Великие лекарства в борьбе за жизнь», «Люди с безграничными возможностями. В борьбе с собой и за себя», «Эффект матового стекла. Книга о вирусе изменившем современность» и др. Публиковался в журнале «Дальний Восток» и др. Был участником литературной резиденции АСПИР.
скачать dle 12.1
