Хайнрих Цшокке. НЕМЕЦКИЕ НОВЕЛЛЫ (II часть)

Редактор: Юрий Угольников


Перевод с немецкого Алексея Горобия (I часть см. № 200)




ПРОДОЛЖЕНИЕ КОШМАРА

Когда я сбежал по лестнице, то решил добраться скорей до своего дома, разбудить жену и детей, еще раз прижать их к сердцу, а потом, подобно Каину[i], пуститься в бега, чтобы не оказаться в руках правосудия. Однако уже на лестнице я увидел, что вся моя одежда залита кровью Старостина. Я испугался, что меня увидят в таком состоянии.
Дверь на улицу была заперта. Когда я бежал назад, чтобы улизнуть через двор, я услышал, как вниз по лестнице бегут люди, кричат и зовут меня. Я бросился через двор к сараю. Я знал, что из сарая смогу выбраться в сады и поля за пределами городка. Однако преследователи не отставали. Я уже почти достиг сарая, когда один из них ухватил меня за сюртук. В ужасе я вырвался, но при этом швырнул мою горящую свечу на уложенные рядом вязанки соломы. Моментально взметнулось пламя. Я сделал это в надежде спастись. Мне это удалось. Люди прекратили погоню и, видимо, занялись тушением пожара. Я очутился на воле.
Вслепую я пробирался вперед, перепрыгивая через ограды и ямы. Снова увидеть мою Фанни, моего Августа, моего Леопольда – об этом теперь нечего было и думать. Инстинкт самосохранения заглушил все остальные порывы сердца и природы. Когда я вспоминал на минуту о моем вчерашнем приезде на родину, о моих ожиданиях от сегодняшнего близящегося утра, я едва мог поверить в случившееся. Однако моя кровавая, липкая одежда, холодный утренний ветер, пронизывавший меня, слишком отчетливо свидетельствовали о реальности происходящего. Я бежал, почти задыхаясь, пока хватало сил. Было бы у меня с собой подходящее орудие для самоубийства, была бы поблизости река, я бы расстался с жизнью.
Истекая потом, запыхавшись, обессилев, с трясущимися коленками, я продолжал свое бегство уже с меньшей скоростью. По временам я должен был останавливаться, чтобы передохнуть. Несколько раз я был близок к тому, чтобы свалиться без чувств.
Так добрался я до ближайшей к нашему городку деревни. Пока я стоял на ее окраине и прикидывал, стоит ли ее обойти или дерзко пойти напрямую, – ведь все еще светила луна и рассвет еще не начался, – на деревенской башне начали звонить. Вскоре колокольный звон стал раздаваться и из других отдаленных селений. Это был набат.
Каждый звук придавливал меня к земле. Я оглянулся. О, Господи, за мной полыхало далекое багровое зарево, гигантский столб пламени, вздымающийся до облаков! Весь город стоял в огне. Это я, я был поджигателем! О, моя Фанни, о, мои дети, какое ужасное пробуждение из спокойного утреннего сна приготовил вам отец!
Тут я собрался с духом и поднял себя, как будто за волосы, с земли. Я полетел вперед, словно на крыльях. Я побежал могучими прыжками вокруг деревни в направлении соснового леса. Пожар моего родного города светил мне, словно рассветное зарево, а завывающие звуки набата раздирали мою измученную душу.
Когда я достиг лесной тьмы и так углубился в нее, что мне были уже не видны красные отблески исполинского пожара, в гуще которого мне все время мерещилась моя собственная тень, я понял, что не могу двигаться дальше. Я упал на сырую землю и завыл от боли. Я бился лбом о землю и судорожно выдирал из нее траву и корни. Я хотел умереть, но не знал, как это сделать.
Изменник, убийца, поджигатель – и всё это за один час! О, Красный сюртук был совершенно прав: среди нас нет святых, есть лишь те, кому не представилась возможность согрешить! Дай дьяволу волосок, он оторвет всю голову. Какой злой рок привел сатану в мой садовый домик! Если бы я не выпил его пуншу, я, встретив Юли, не забыл бы Фанни. В таком случае Старостин не был бы убит, я не поджег бы свой родной город и не лежал бы теперь здесь в отчаянии, в ужасе от самого себя, проклинаемый всем человечеством.
Между тем набатные колокола продолжали гудеть беспрерывно, и страх снова поднял меня на ноги. Я был рад, что еще не рассвело. Так я мог надеяться, что пройду еще изрядное расстояние незамеченным. Однако я с рыданиями снова опустился на землю, вспомнив, что сегодня первое мая, день рождения моей Фанни. Как весело мы обычно праздновали это день в семейном кругу! А сегодня! Что за день! Что за ночь! Тут меня пронзила мысль: это же Вальпургиева ночь[ii]! Удивительно! Древнее суеверие издавна делало эту ночь ночью страха, в которую злые духи, как считалось, отмечают свой праздник, и сам дьявол собирает ведьм на вершине Блоксберга[iii]. Я был почти готов поверить в истинность нелепейших поверий. Подозрительный Красный сюртук снова живо вспомнился мне со всеми своими странными речами. Теперь – зачем врать? – я отдал бы свою душу, если бы он действительно был тем, кем он в шутку назвался в садовом домике. Я отдал бы душу за то, чтобы спастись, забыть обо всем этом, воссоединиться со своей женой и детьми в каком-нибудь уголке земли, где мы могли бы жить неузнанными.
Однако набатные колокола гудели все громче. Я заметил, что начинает светать, вскочил с земли, продолжил свое бегство через заросли и вскоре оказался на проселочной дороге.



КАИН

Тут я вздохнул свободнее. Все произошедшее было таким ужасным, таким неожиданным, что я сам не мог в это поверить. Я огляделся, но и здесь между сосен виднелись красные отблески пожара. Я ощупал себя и запачкал пальцы кровью Старостина. «Это выдаст меня первому встречному!» – подумал я, сорвав с себя запачканную одежду, спрятал ее в густых кустах, а руки помыл в росе. Так, полураздетый, побежал я по проселочной дороге дальше.
– Кто ты теперь? – спрашивал я у себя. – Кто тебя увидит, обязательно погонится за тобой. Только безумцы или убийцы бродят в одной рубашке по лесам, хотя я могу сказать, что меня ограбили. Если мне повстречается какой-нибудь крестьянин, которого я смогу одолеть, он отдаст мне свой кафтан. А значит, на первое время я смогу оставаться незаметным. Днем я могу скрываться в лесной чаще, а ночью продолжать свой путь. Но как я буду добывать себе пропитание? Где взять деньги? – Тут мне пришло в голову, что я оставил бумажник в запачканной одежде, которую я выбросил и тем самым лишил себя всех средств.
Я остановился в нерешительности. На какое-то мгновение мне захотелось вернуться и найти бумажник. Но там же кровь Старостина! Я не хочу ее снова видеть, даже если бы там лежал миллион. И возвращаясь, все время видеть перед собой колеблющееся зарево между сосен…нет, уж лучше открытое пламя ада! И я пошел дальше.
Вскоре я услыхал громыхание повозки. Наверное, это пожарная команда и спешащие на выручку крестьяне. Я стремительно прыгнул в кусты, из которых стал смотреть на дорогу. Я дрожал, как осиновый листок. Вскоре показалась красивая открытая коляска, нагруженная чемоданами, которую тянули две лошади. Впереди сидел мужчина и спокойно правил поводьями. Он все замедлял движение и, наконец, остановил коляску недалеко от меня. Мужчина слез, обошел коляску кругом, осматривая ее со всех сторон, а затем оставил ее на дороге и углубился в кусты на противоположной от меня стороне.
– Ты был бы спасен, если бы оказался в повозке, – раздался мой внутренний голос.– У тебя ноги подкашиваются, они не понесут тебя дальше. Ты был бы спасен. Одежда, деньги, быстрое средство передвижения – всё было бы у тебя. Небо раскрывает тебя свои объятия. Пользуйся моментом. Коляска свободна – прыгай в нее!
Сказано – сделано. Ведь на размышления нельзя было терять ни минуты. Своя рубашка ближе к телу: каждый спасается, как может. Отчаяние и нужда не знают законов. Один прыжок, и я из кустов оказался на дороге, а с дороги в коляске. Я схватил поводья и повернул коней вместе с коляской, прочь от моей пылающей родины. Тут из леса выскочил хозяин коляски, и в тот момент, когда я уже хлестнул лошадей кнутом, он схватил их за поводья. Он оказался перед ними. Я хлестнул сильнее, теперь я был готов на всё. Кони вздыбились и рванулись вперед. Хозяин упал и оказался под копытами. Я проехал по нему. Он позвал на помощь. Его голос пронзил мое сознание. Это был знакомый голос, любимый голос. Я не поверил своим ушам. Я остановил коней и выглянул из коляски, чтобы рассмотреть несчастного. Я увидел его! Но – я содрогаюсь, когда пишу эти строки, – я увидел своего брата, который, видимо, неожиданно быстро уладил свои дела в Праге или имел другие причины для поездки домой.
Я сидел, как громом пораженный, парализованный, окаменевший. Подо мной стонал раздавленный. Я не хотел этого, не замышлял этого. Медленно я вылез из коляски. Я склонился к своему любимому брату. Тяжелое колесо прокатилось ему по груди. Дрожащим тихим голосом я окликнул его по имени. Он уже не слышал меня, он не узнавал меня. Он испустил дух. Я был тем злодеем, кто отнял у него жизнь – жизнь, которая мне так же дорога, как своя собственная. Какой ужас – два убийства за одну ночь! Конечно, оба неумышленно, оба от отчаяния. Однако, эти убийства были совершены и были следствиями первого проступка, которого можно было избежать.
Мои глаза увлажнились. Но это были не слезы скорби об убитом дорогом человеке, это были слезы бурного гнева на судьбу, на небеса. Никогда за свою жизнь я не совершал грубого проступка. Я всегда был восприимчив ко всему прекрасному, доброму, великому и истинному. Ничто не доставляло мне такой радости, как добрые дела людям. И тут – проклятое легкомыслие, злосчастное мгновение самозабвения – и – и дерзкая игра случая или необходимости сделали меня самым презренным, самым растерянным существом в этом мире. О, пусть никто не хвалится своей добродетелью, своей силой, своим благоразумием! Нужно не больше минуты, за которую человек чуть-чуть поступится своими твердыми принципами – не больше минуты, и тот, кто казался ангелом с крылышками, становится способен на любые злодеяния. Счастье тому, к кому судьба благосклоннее, чем ко мне, кому судьба не кидает самым жутким образом его же брата под колеса!
Но хватит морали. Кто сам для себя не нашел ее, тот не поймет. Я хочу закончить скорей историю своих несчастий, которую ни один писатель не смог бы своим пером сделать ужаснее, чем она была на самом деле.



РАСКАЯНИЕ

Я поцеловал бледный лоб своего брата. Тут в лесу раздались голоса. Я вскочил в ужасе. Следует ли мне дать себя схватить над телом дорогого человека, которого я сначала хотел ограбить, а потом убил? Не успел я опомниться, как ноги сам унесли меня в чащу, а бездыханное тело брата вместе с лошадьми и коляской осталось на произвол судьбы. Только всесильная воля к жизни продолжала жить во мне, все остальное было мертво. В забытьи я продирался через ветки и колючки: где кусты были гуще, где ветки переплетались теснее всего – туда устремлялся я. «Кто найдет тебя, – шептал мне внутренний голос, – тот убьет тебя, Каин, братоубийца!»
В изнеможении присел я на валун в глубине леса, и не заметил, как солнце взошло. Новой жизнью дышала природа. Жуткая Вальпургиева ночь осталась позади со всеми моими преступлениями, но ее порождения маячили, как черти, передо мной на дальнейшем пути. Я представлял себе мою горюющую Фанни с осиротевшими детьми, я представлял себе безутешную семью моего несчастного брата, я представлял себе уголовный суд, место казни с во́ронами и топором палача[iv].
Внезапно я почувствовал, что жизнь мне в тягость. Если бы Старостин тогда задушил меня, говорил я себе, я получил бы по заслугам. Я же изменил моей Фанни и нарушил верность, в которой я ей тысячу раз клялся. Или если бы я поворотил назад, когда городок за моей спиной загорелся, я бы напоследок поцеловал жену и детей, а расставшись с ними, бросился бы в огонь. Так я хотя бы не дошел до убийства брата.
Я боялся жизни, так как я боялся новых преступлений, которые теперь казались мне неизбежными на каждом шагу. Так глубоко потрясли меня последние события, что я теперь верил, что для грешника каждый вздох таит в себе новый грех. Я думал о самоубийстве, но даже для этого у меня не было средств. Поэтому я решил сдаться властям и покаяться в своих преступлениях. В этом случае у меня была надежда еще хоть раз в жизни, пусть и в скорбных обстоятельствах, обнять мою Фанни, моих Леопольда и Августа, вымолить у них прощение и отправиться в вечность, сопровождаемый их слезами. Я мог бы еще уладить кое-какие дела по дому, дать Фанни кое-какие полезные советы и сведения по разным вопросам.
Эта мысль принесла мне некоторое утешение. Я успокоился. В мыслях я уже отказался от жизни, и поэтому фурии моей совести перестали бушевать, ведь они получили, что хотели.
Я встал и пошел дальше, правда не знал куда. В ослеплении и ужасе я забыл места, по которым бежал. Чаща темной и плотной стеной стояла вокруг. Я сейчас уже желал увидеть зарево пожара, ведь оно привело бы меня к моим судьям. Ну и ладно. Каждый шаг, каждая тропинка куда-нибудь меня приведет.
Через некоторое время лес стал светлее. Я вышел на заросшую лесную дорогу и просто пошел по ней, не заботясь о направлении.



ИСКУСИТЕЛЬ

Я услышал, как неподалеку заржали лошади. Я вздрогнул. Воля к жизни проснулась вновь. Я подумывал снова броситься в заросли. «Тебя же хватились, ты же самый отъявленный преступник, но ты можешь еще найти свой путь в жизни, если ускользнешь на этот раз. Ведь ты же никогда не был совершенным злодеем, хотя и оказался самым легкомысленным в мире человеком». Так размышлял я, забыв все свои намерения и уже представляя себя в уединенной дали, где я, никому не ведомый, смогу жить под чужим именем со своей женой и детьми. При всем при этом я все же шел вперед.
За поворотом дороги я увидел совсем рядом лошадей, опрокинутую повозку со сломанным колесом и рядом с ней – к моему ужасу или восторгу – стоял хорошо знакомый Красный сюртук.
Увидев меня, он по своей привычке ухмыльнулся и сказал: «А вот и Вы! Разве я не говорил, что мы еще встретимся? Я жду тут уже целую ночь. Мой ямщик отправился в городок за помощью и не возвращается».
– Там его помощь еще более нужна, чем здесь, – воскликнул я, – потому что весь город в огне!
– Так я и думал, – ответил он, – я увидел зарево на небе. Но что Вы делаете в лесу? Что Вы ищете? Почему Вы не помогаете тушить пожар?
– Мне и так есть что тушить в своей душе.
– Об этом я тоже думал. Разве я Вас не предупреждал?
– Спасите меня. Я стал безбожным преступником, легкомысленным супругом, убийцей, поджигателем, грабителем с большой дороги, братоубийцей, и всё это с того момента, как мы с Вам расстались: всё за каких-нибудь три часа. Однако клянусь Вам, я не злой человек.
Красный сюртук при этих моих словах затопал косолапой ногой по земле как будто в негодовании. Но его лицо оставалось жестким и холодным. И он ничего не ответил. Тогда я рассказал ему обо всех беспримерных бедах этой ночи. Но они не произвели на него никакого впечатления.
– Теперь Вы знаете, кто я и чего хочу от Вас? – промолвил он наконец.
– Мою душу! Мою душу! – вскричал я. – Ведь только теперь я начинаю верить, что Вы в самом деле тот, за кого я Вас принял в Праге, отчасти в шутку.
–Кто именно?
–Сатана.
– Так падите передо мной ниц и поклоняйтесь мне! – прорычал он страшным голосом.
Как безумный упал я на колени перед ним, воздел сложенные руки и закричал: «Спаси меня! Спаси мою жену и моих детей от погибели! Они не виноваты. Перенеси нас в пустыню, где бы у нас была пещера, хлеб и вода. Там мы будем счастливы, как в раю. Только сотри воспоминания об этой Вальпургиевой ночи из моей памяти, иначе даже рай покажется мне адом. Если ты не сможешь это сделать, я лучше приму покаянную смерть перед уголовным судом».
Когда я закончил, он поднял косолапую ногу и презрительно пнул меня так, что я опрокинулся спиной на землю. Я хотел было повторить свои мольбы, но он прервал меня со словами: «Посмотрите на этого благочестивого, душевного человека! Посмотрите на этого простого смертного во всем великолепии его надменного разума! Посмотрите на этого философа, который отрицал существование дьявола и провозглашал вечность предметом ученых споров! Он венчает свои злодеяния молитвой перед сатаной!»
– О, я узнаю тебя, сатана!– закричал я в ярости. – Я узнаю тебя по тому, что в твоем холодном сердце нет ни малейшего сочувствия, которое всегда живет в теплом человеческом сердце. Я не хочу сочувствия от тебя – от тебя, которому знакома лишь злорадная усмешка. Я хотел купить твою милость, заплатив своей душою. Но она еще может исправиться, она может найти путь к покаянию и к пощаде. Она еще может ускользнуть из твоих рук, даже если ты считаешь ее своей верной добычей.
Мрачно возразил он мне: «Нет, сударь, я не дьявол, как Вы думаете. Я такой же человек, как и Вы. Сначала Вы стали преступником. Теперь Вы стали безумцем. Тот, кто однажды порвал с верой, скоро лишится и разума. Я презираю Вас. И если бы я мог Вам помочь, я не стал бы на самом деле Вам помогать. Я не прошу у Вас души. Она готова для ада, и сатана не даст за нее и ломаного гроша».



НАДЕЖДА

Какое-то время я стоял перед ним в сомнениях и растерянности. Во мне боролись стыд и гнев, раскаяние и решимость на любые преступления, которые еще хоть на минуту могут спасти меня. Я не могу описать, что творилось в моей душе, ведь в каждый миг там было столько всего, что под моим пером эта история растянулась бы на целую книгу, и все равно я не смог бы изложить все достаточно точно.
– Если Вы тот, за кого я Вас принимаю, – промолвил я наконец,– то мне следовало бы желать, чтобы Вы были им. Спасите меня, иначе я пропал. Спасите меня, потому что Вы один виноваты в моей ужасной судьбе.
– Таков человек! – сказал он с ухмылкой. – Он всегда хочет быть чист, даже если он запачкал руки братской кровью.
– Да это Вы, сударь, были первопричиной всего бесконечного ужаса этой ночи. Зачем Вы пришли в поздний час в мой садовый домик, где я спокойно спал, не причиняя никому вреда и ожидая рассвета? Если бы Вы меня не разбудили, всё то, что произошло, не произошло бы.
– Разве я разбудил Вас для измены и поджога? Таков человек. Даже убив тысячу людей, он готов свалить всю вину на рудокопа, который извлекает на свет Божий железо из темных шахт, из которого потом делают орудия убийства. Сударь, Ваше дыхание – это тоже причина Ваших преступлений, ведь без дыхания Вы не смогли бы их совершить. Правда без дыхания Вы не смогли бы и жить.
– Почему же Вы разыгрывали роль дьявола в саду передо мной и так многозначительно сказали, что тот, кто дает сатане лишь волос, тот потеряет и всю голову, которую сатана утянет за волос, как за веревку?
– Ну хорошо! Разве это не правда? Разве не Ваша собственная история со всей ужасной очевидностью доказывает эту истину? Желал ли я Вашего волоса? Или Вы мне его предлагали? Однако, сударь, когда Вы увидели Юли, Вашу первую возлюбленную, Вам следовало бы вспомнить о Фанни. Вы слишком полагались на свою добродетельность или, скорее, Вы не думали ни о какой добродетели. Вера и добродетель должны были бы Вам подсказать: возвращайся в свой садовый домик. Сударь, когда для человека пробивает час искушения, он, от греха подальше, не должен позволять себе даже самое позволительное. Первый легкомысленный порыв, которому человек дает волю, – это тот самый волосок в когтях дьявола.
– Вы правы. Но мог ли я это предвидеть?
– Вообще-то могли.
– Это было невозможно! Только подумайте об ужасном стечении обстоятельств.
– Вы должны были думать об этом, как об одной из возможностей. Разве Вы не могли подумать о Старостине, держа его жену в объятиях? Подумать о пожаре, швыряя свечу в солому? Подумать о братоубийстве, направляя коней прямо на хозяина повозки? Тот либо иной, всякий человек – Ваш брат.
– Возможно, но не приводите меня в еще большее отчаяние. Вы должны по крайней мере признать, что первый ошибочный шаг мог остаться без всех этих ужасных последствий, если бы не самое жуткое стечение всех обстоятельств, которое только можно себе представить?
– Ошибаетесь! Что ужасного в том, что Старостин зашел в комнату жены? Что ужасного в том, что в том сарае, как и во многих других сараях, лежала солома? Что ужасного в том, что Ваш несчастный брат мирно ехал своей дорогой? Нет, сударь, то, что Вы называете жутким стечением обстоятельств, могло бы быть для Вас ничего не значащим и отрадным, если бы Вы оставались на праведном пути. Мир добр, нрав человека превращает его в ад. Именно человек изготовляет кинжалы и яды, хотя эти вещи могли бы стать мирным плугом или целительным лекарством. Не ищите себе оправданий.
Тут я вскричал в отчаянии, осознав всю отвратительность своего поведения.
– О, – воскликнул я, – до этой ночи я был ни в чем не повинен, я был хорошим отцом, хорошим мужем, меня не в чем было упрекнуть, а теперь у меня нет покоя, нет чести, нет утешения!
– Нет, сударь, и в этом я должен Вам возразить. Не в эту ночь Вы стали тем, кто Вы есть, Вы были им уже давно. Человек не превращается за час из ангела в дьявола, если у него уже до этого не было дьявольских черт. Не хватает лишь повода, чтобы внутренняя сущность вышла наружу. Для Вас таким поводом стала Юли и одиночество. В камне и стали спит огонь, но его не видно, пока их не столкнешь и не посыплются искры. Одна искра может залететь в бочку с порохом, и вот полгорода, прежде безмятежного, оказывается в пепле и руинах под равнодушным небосводом. Но не приводите мне в пример благочестивых людей, которые, гордясь своей безупречностью, провожают взглядами бедных грешников на виселицу! То, что никто из этих благочестивых там не висит, – чистая игра случая.
– Это утешает меня. Ведь если вы говорите правду, весь мир не лучше, чем я или Вы. 
– Нет, сударь, Вы снова ошибаетесь. С греховностью половины мира я могу согласиться, но не с греховностью всего мира. Я еще верю в добродетель и величие души, в которую Вы как раз с Вашим мнимым душевным величием никогда по-настоящему не верили. Но половина мира, да! И особенно в наши дни, когда основной чертой характеров является вялость, эгоизм и трусливое лицемерие. Таков и Ваш характер. Иначе Вы не стояли бы здесь как обреченный.
– Наверно, Вы правы, но я не лучше и не хуже всех остальных людей нашего времени.
– Мир кажется Вам таким, каковы Вы сами. Мы никогда не замечаем внешнее в нас, мы видим лишь себя во внешнем. Мир – лишь зеркало нас самих.
– Ради Бога, сударь! – закричал я вне себя. – Спасите меня, ведь время уходит. Если я был плохим человеком, разве я не могу исправиться?
– Конечно. Нужда дает силы.
– Спасите меня, мою жену и детей! Я могу стать лучше, я хочу стать лучше, ведь я с содроганием вижу, на какие преступления я оказался способен, на которые я себя никогда не считал способным! 
– Бывает. Но Вы слабый человек. Слабость – это кормилица злейших преступлений. Я спасу Вас, если Вы сами сможете себя спасти. Теперь Вы знаете, кто я и чего хочу от Вас?
– Так Вы мой ангел-хранитель?
– Я не зря появился в Вашем саду перед началом кошмара. Я предупреждал Вас. Однако, мужайтесь! Тот, кто сохраняет веру и мужество для божественных дел, сохраняет всё.



СПАСЕНИЕ

Когда Красный сюртук говорил эти слова, мне показалось, словно его огненно-красное одеяние полыхает вокруг него ярким пламенем и словно зеленый огонь взмыл вокруг нас из-под земли, но это были лишь деревья. Краски сливались перед моими глазами удивительным образом. Наконец, всё погасло. Я лежал без сознания. Я больше ничего не чувствовал. Со мной что-то произошло.
Затем я почувствовал, как ко мне медленно возвращается сознание, в ушах моих стоял глухой гул, в глазах были блики от переливающихся разными цветами лучей. Когда мысли, слух и зрение прояснились, я стал пытаться понять свое состояние, но все равно не мог сообразить, что со мной произошло.
«Это обморок, либо безумие, либо смерть, – думал я. – Когда душа отрывается от нервных окончаний, когда дух отрывается от души, что остается? Целый космос выходит из человека вместе со способностью чувствовать, и дух как несамостоятельная сила растворяется в царстве других сил. Тогда от человека остается мыльный пузырь, вытолкнутый на подвижную, бесконечно переменчивую поверхность океана мироздания. Этот пузырь отражает в себе зеленеющие острова и бесконечную синеву неба. Однако отраженные острова и синева неба улетучиваются вместе с мыльным пузырем, который растворяется в окружающем мире. Нет, нет, говорил мой внутренний голос: ты потому стал преступником, что ты потерял веру в Бога и в самого себя, предаваясь химерам однобокого теоретизирования. Могучий духовный космос – не мертвое море, а человеческий дух – не пена на нем».
Примерно так думал я, когда открыл глаза. Надо мной парил, как будто удерживаемый облаками, старый знакомый с выражением любезной серьезности на лице: я больше не видел жестких холодных черт, передо мной был мягкий человек с ясными глазами. Однако исходящее от него сияние ослепило меня, и я снова закрыл глаза, вернувшись к своим мечтам. Я не мог пошевелить ни пальцем.
«Что со мной случилось и что со мной будет», – подумал я, мне показалось, что я слышу, как мимо меня проносится суетливый шум разных городов и деревень, иногда шелестение колышущихся на ветру лесов, иногда журчание ручьев и шум морского прибоя, разбивающегося о скалы, иногда позвякивание колокольчиков в стадах и отдаленные песенки пастухов.
«Что происходит со мной? Куда я иду?» – тихо вздохнул я, еле-еле собираясь с силами.
Надо мной все еще парил лик старого знакомого, и его глаза участливо смотрели на меня сверху вниз. «Я спасу тебя!– промолвил он бесконечно ласковым голосом. – Ничего не бойся. Ты увидел свою жизнь и свою смерть. Слабый юноша, стань мужчиной! Во второй раз я не смогу тебя спасти».
После этого у меня перед глазами снова померкло, и мне почудилось, что я лежу в какой-то горной пещере, в которую дневной свет пробивается через узкие расщелины. Однако старик все еще парил надо мной, ведь я услышал его слова: «Теперь ты спасен, и я покидаю тебя. Я выполнил твою просьбу!»
«Но, – вздохнул я, – моя Фанни, мои дети! Пусть они будут со мной в этой пустыне!»
Старик проговорил: «Они и так с тобой!»
«А воспоминания об этих ужасах сотри навсегда, если можешь!»
Старик проговорил: «Я сотру их, они больше не будут тебя огорчать!»
С этими словами он растворился надо мной как туман, а я остался лежать, взирая на серые скалы наверху и ничего не понимая. Но мне было несказанно хорошо. И все это походило на волшебную сказку.
Пока я смотрел на скалы надо мной, какое-то невидимое создание прикоснулось своими губами к моим. Я почувствовал теплый поцелуй.



НОВЫЙ МИР

Поцелуй вернул меня к реальности. Я думал, что лежу с открытыми глазами, но обнаружил, что они закрыты, ведь я слышал тихие шаги вокруг, но никого не замечал в пещере.
Тут до меня снова долетело чье-то дыхание, и нежные губы опять прикоснулись к моим. Чувство жизни возвращалось в мое сознание. Я услышал шепот детских голосов. Сон и реальность переплетались и расплывались друг в друге, однако они стали все четче разделяться, пока я не вернулся к ясности мыслей и чувств.
Я ощутил, что лежу на чем-то твердом в неудобном положении. Это было похоже на софу в моем садовом домике. Я открыл глаза и увидел склонившуюся надо мной Фанни. Своими поцелуями она разбудила меня. Дети радостно захлопали в ладоши, когда увидели мое пробуждение, взобрались на софу, на меня и закричали, перебивая друг друга: «Папа, с добрым утром, папа!» Моя жена крепко прижалась ко мне: с влажными от радости глазами она упрекала меня, что я провел в садовом домике целую холодную ночь. Если бы не Кристоф, наш слуга, который четверть часа назад пришел с почтовой станции и начал громко болтать с горничными на кухне, тем самым выдавая мой приезд, никто в доме все еще не знал бы о моем присутствии.
Однако тяжелый сон в Вальпургиеву ночь произвел на меня такое впечатление, что я еще долго лежал, отказываясь верить своим глазам и ушам. Я искал вокруг фантастическую пещеру в пустыне, но видел лишь садовый домик. Здесь на полу все еще лежали барабаны, лошадки на палочках и кнутики. На столе все еще стояла коробка с вязанием Фанни, всё было так же, как тогда, когда я устраивался здесь на ночлег.
– Кристоф только сейчас пришел с почтовой станции? – спросил я. – Он там провел всю ночь?
– Ну конечно, чудачок! – сказала Фанни и погладила меня по щеке. – Он утверждает, что ты ему сам так приказал. Зачем было спать здесь, на этой твердой как камень софе? Почему ты не разбудил нас? Мы бы так обрадовались твоему приезду!
Я радостно дернул плечами.
– Значит, вы спокойно спали всю ночь? – спросил я.
– Отлично спали! – ответила Фанни. – Если бы я могла предположить, что ты тут, в садовом домике, ни о каком сне не могло быть и речи. Я бы пробралась к тебе как привидение. Ты знаешь кстати, что это была Вальпургиева ночь, когда ведьмы и гоблины резвятся на воле?
– Я это знаю слишком хорошо! – воскликнул я, потер глаза и заулыбался при мысли, что все мои преступления были лишь сном: почтовая станция и город не сгорели, а Красный сюртук из Праги и давно забытая Юли не приходили ко мне.
Я крепче прижал милую Фанни к сердцу: обнимая ее и детей, я сегодня ощутил живее, чем когда-либо, что значит счастье чистого сердца и чистой совести. Вокруг меня сиял свежий мир! Не один раз за утро я усомнился, не новый ли это сон. Я часто посматривал на мирные крыши своего городка, чтобы убедиться, что я не швырял горящую свечу в солому.
Никогда в жизни у меня не было такого связного, отчетливого, ужасного сна. Лишь в конце, когда сон уже стал переплетаться с ощущениями пробуждения, он стал более фантастическим.
С радостью мы перешли через прекрасный сад в наш уютный дом, где меня приветствовала вся прислуга. Переодевшись, я отправился завтракать в комнату Фанни, нагруженный разнообразными игрушками для своих сыновей. Там молодая мама сидела рядом с предвкушающими подарки малышами. При каждом взгляде на любимую меня охватывал восторг. Я молча опустил голову на ее плечо, со слезами радости преподнес ей купленный в Праге подарок и проговорил: «Фанни, сегодня твой день рождения!»
– Еще никогда я не отмечала его лучше, – ответила она, – чем в этот раз! Ты вернулся ко мне. Еще я пригласила твоих друзей и моих подруг, чтобы по-настоящему весело отпраздновать твое возвращение. Надеюсь, ты не против? Садись же. Расскажи же мне во всех подробностях о своем путешествии.
Однако мрачный сон еще стоял у меня перед глазами. Я подумал, что лучше всего избавиться от него, рассказав о нем. Фанни внимательно слушала и иногда мрачнела.
– Правда, – сказала она в конце, улыбнувшись, – волей-неволей поверишь в колдовство в Вальпургиеву ночь. Тебе приснилась целая нравоучительная история. Оставайся благочестивым, хотя ты и так благочестив, ведь с тобой явно говорил твой ангел-хранитель. Запиши свой сон. Такой сон поучительнее, чем иная биография. Ты знаешь, я придаю большое значение снам. Возможно, они ничего не пророчат, но они многое подсказывают нам самим. Порой сны – лучшее отражение души!



ИСКУСИТЕЛЬ С ИСКУШЕНИЕМ

В тот же день произошло нечто, не выходящее из ряда вон, но примечательное и усилившее впечатление от моего сна в Вальпургиеву ночь.
Жена пригласила друзей и подруг из городка на небольшой семейный праздник. Так как день был чудесный, мы накрыли стол в верхнем просторном помещении садового домика. Сон в Вальпургиеву ночь уже наполовину стерся из моего сознания прекрасной действительностью.
И тут слуга сообщил, что некий незнакомец, барон Мантойфель фон Дростов, хочет со мной поговорить. Фанни заметила, как я вздрогнул. «Ты же не испугаешься, – сказала она с улыбкой, – искусителя, если он не принес с собой и искушение, и даже искушение тебя ведь не смутит, когда я рядом?»
Я спустился вниз. Там на той самой софе, на которой я спал, сидел наш знакомый Красный сюртук из Праги. Он встал, поприветствовал меня как старого знакомого и заявил: «Видите, я сдержал слово. Еще я хотел бы увидеть Вашу милую Фанни, которую я совершенно случайно знаю по ее личным письмам Вам. Не ревнуйте. И, – продолжил он, показывая наружу в сад, – со мной еще двое гостей, мой брат и его жена. Однако с моей невесткой Вы уже знакомы. Я неожиданно встретил их в Дрездене, и мы отправились в дальнейший путь вместе».
Я выразил ему свою радость. Тем временем из сада в комнату, в которой мы разговаривали, вошел толстый могучий господин и рядом с ним женщина в дорожной одежде. Вообразите мое изумление! Это была Юли, супруга Старостин. 
Юли была ошеломлена не меньше меня, хотя сначала она лишь побледнела. После обмена первыми любезностями я провел гостей в верхнее помещение, где представил их моей Фанни. Превратившийся в посетителя искуситель из Праги делал ей учтивейшие комплименты. «Еще в Праге, – сказал он, – я проникся к Вам расположением, когда я, без ведома Вашего супруга, узнал все маленькие секреты, которые Вы ему доверяли».
– Я всё знаю! – ответила Фанни. – Вы платите за секреты тысячью четырьмястами талеров. Но при всем при том Вы нехороший человек, ведь из-за Вас Роберт провел беспокойную ночь. 
– Дело еще не покончено, Фанни, – проговорил я, – перед тобой наш славный искуситель, а это, – я представил супругу Старосты, – Юли!
Женщины никогда надолго не теряют присутствия духа. Она обняла Юли, как сестру, и усадила за столом искусителя справа от себя, а искушение слева от себя. «Как можно дальше от тебя!» – кинула она мне с озорной гримасой. Фанни и Юли, хотя они никогда раньше не встречались, быстро подружились, без умолку болтали друг с другом и радовались возможности делать меня объектом своих насмешек. Для меня это был очень личный праздник, исключительная возможность увидеть этих двух прелестных женщин рядом: Юли – просто красавица, а Фанни – настоящий ангел.
Юли, как я узнал от нее во время прогулки по саду, была очень счастлива. Она любила своего мужа всем сердцем за его благородный нрав. А перед своим деверем, Красным сюртуком, она испытывала благоговейный, необъяснимый трепет, как ребенок перед взрослым. В свое время он, как она мне рассказала, много путешествовал и теперь жил в Польше в маленьком поместье рядом с землями ее мужа, коротая свое время за философскими книгами и сельскохозяйственными работами. Она говорила о нем с восхищением и утверждала, что на свете нет более благородного человека. При этих словах я снова сделал для себя практический вывод, что нельзя слишком доверять физиогномике.
– Почему же Вы задавали мне в Праге, – спросил я немного позднее достопочтенного Красного сюртука, – загадочный вопрос: "Теперь Вы знаете, кто я и чего хочу от Вас?"? – Ведь именно эти слова запали мне в душу и затем так сильно аукнулись в моем сне.
– Боже мой! – воскликнул он. – Я всего лишь хотел навести Вас на мысль, что именно я нашел Ваш бумажники хочу отдать Вам его и что если Вы сами признаетесь в недавней потере бумажника, то я пойму, что это действительно Вы и смогу спокойно отдать Вам его. Вы же оставались сдержанным, как будто имели дело с самым опасным в мире человеком. Я видел Вашу подозрительность и беспокойство и все же почти не сомневался, что передо мной именно хозяин бумажника.
Тогда я рассказал ему свой сон.
– Сударь, – воскликнул он, – духи Вальпургиевой ночи точно существуют! Ваш сон заслуживает главы в книге по моральной философии и психологии. Если Вы не запишите его во всех подробностях, я запишу его сам и пришлю Вам напечатанный рассказ. Ваша поучительная история – на вес золота. Еще мне нравится, что в конце нее я имею честь засиять, как ангел света, иначе я не хотел бы слушать продолжение Ваших приключений в Вальпургиеву ночь.
Мы провели друг с другом несколько счастливых дней: я – с действительно мудрым Мантойфелем, Фанни – с Юли.
Когда одним вечером мы проводили милых гостей и распрощались с ними, Фанни сказала мне, стоя перед дверью почтовой станции: «На этом мы прощаемся и ни шагу больше не сопровождаем наше прелестное искушение! Твой сон в Вальпургиеву ночь содержит и для меня кое-что поучительное. Теперь ты знаешь, сударь, кто я и чего твоя Фанни хочет от тебя?»


__________________
[i] Сын Адама и Евы, убивший своего брата Авеля.
[ii] Ночь на первое мая, у древних германцев праздник начала весны. По народным поверьям, ведьмы в эту ночь собирались на шабаш. Название происходит от имени христианской святой Вальбурги, чей день отмечается 1 мая.
[iii] Одно из названий горы Брокен в Гарце, куда по поверьям слетались на шабаш ведьмы.
[iv] В немецком языке место казни так и называется – «во́ронов камень» (Rabenstein), т.к. к месту казни обычно слетались во́роны.







_________________________________________

Об авторе:  ХАЙНРИХ ЦШОККЕ (ЧОККЕ) (1771–1848) 

Немецко-швейцарский писатель, педагог и политический деятель либерального толка. Родился в немецком Магдебурге, но переселился в Швейцарию. Литературное творчество Цшокке поначалу развивалось в романтическом ключе и было посвящено, как это и любят романтики, темам разбоя и ужасов (трагедия «Граф Мондалеши», роман «Абеллино, великий разбойник», новеллы «Мертвый гость» и «Деревня алхимиков»). Позднее Цшокке стал отдавать предпочтение назидательным и просветительским мотивам (сборник «Часы благоговения»). Читателю предлагается одна из его мистических новелл (I часть).




_________________________________________



Переводчик:  АЛЕКСЕЙ ГОРОБИЙ

Родился в 1982 г. в Твери, выпускник Тверского государственного университета. Кандидат исторических наук. По образованию историк, переводчик, тележурналист. Опыт работы переводчиком более 15 лет. Рабочие языки – английский, немецкий и французский. Проводил исследования по истории и философии в университетах городов Хайдельберг и Берлин.скачать dle 12.1