Хайнрих Цшокке. НЕМЕЦКИЕ НОВЕЛЛЫ (I часть)

Редактор: Юрий Угольников


Перевод с немецкого Алексея Горобия




ИСКУСИТЕЛЬ

Я был по делам в Праге, далеко от дома. Стоял апрель. Какие бы приятные впечатления ни выпадали мне, они не могли заглушить мою тоску по нашему городку, где молодая жена уже семь недель ждала моего возвращения. Со дня свадьбы мы еще никогда не расставались так надолго. Конечно, Фанни каждую неделю исправно писала мне письма, наполненные любовью, надеждой и тоской, но они лишь подливали масла в огонь. Я так желал, чтобы Прага и святой Непомук[1] наконец остались в 34 милях к северо-востоку от меня.
У кого нет прелестной 22-летней женушки, пленительной, как сама любовь, и к тому же окруженной двумя розовощекими ангелочками, кто не влюблен в такое небесное создание после 5 лет брака в пятьдесят раз сильнее, чем до него, тому напрасно рассказываю я о своей тоске по дому.
Ну, довольно, я с ликованием возблагодарил небо, когда, наконец, развязался с делами. Попрощавшись с немногочисленными знакомыми и друзьями, я попросил хозяина постоялого двора выставить мне счет. На следующий же день я собирался уехать с почтовым экипажем. 
Утром в день отъезда хозяин услужливо явился со счетом в руке, однако у меня не было достаточного количества наличных на погашение моего долга и на дорожные расходы. Я решил обналичить крупный вексель и потянулся было за бумажником, но, обыскав все карманы, не нашел его. Он пропал. Мне стало не по себе: в нем были ценные бумаги на сумму более 1400 талеров, а такие деньги на дороге не валяются.
Тогда я перевернул вверх дном свою комнату, но без толку, бумажник исчез.
– Так я и думал, – сказал я себе. – Стоит человеку на минуту обрадоваться, как из засады выскакивает черт и делает ему пакость. Не надо ничему радоваться в жизни, и тогда будет меньше страха и разочарований. Я не раз в этом убеждался.
Либо бумажник украли, либо я его потерял. Еще вчера я держал его в руках; носил я его обычно в нагрудном кармане сюртука. В нем были и письма Фанни. Мне казалось, что еще вечером, когда я раздевался, я нащупывал бумажник. Как теперь вернуть мои ценные бумаги? Ведь тот, у кого они теперь были, мог в любой момент обменять их на золото или серебро.
Я начал ругаться, чего обычно за мной не водится. Если бы рядом, как в старые добрые времена, крутился дьявол, хотя б и в облике рычащего льва, я бы, не сходя с места, заключил с ним договор. Подумав об этом, я вспомнил одного типа в выцветшем красном сюртуке, которого я видел около недели назад за бильярдом, и который показался мне тогда настоящим князем тьмы в человеческом обличии. Холодный пот прошиб меня. Но я был так расстроен потерей бумажника, что подумал: «Будь по-моему и будь он действительно из ада, я сейчас обрадовался бы и ему, если бы он только помог мне вернуть бумажник».
Тут в дверь моей комнаты постучали. «Ого! – подумал я. – Не превратит ли искуситель фантазии в реальность?» Я подошел к двери, думая о том зловещем человеке в красном сюртуке, и действительно подозревая, что увижу его.
И вот – какой сюрприз – когда открыл дверь, в комнату с быстрым кивком головы вошел сам искуситель, о котором я только что думал. 



ИСТОРИЯ В ДЕТАЛЯХ

Я должен рассказать, где и при каких обстоятельствах я повстречал этого типа, чтобы меня не приняли за пустослова.
Однажды вечером я зашел в какое-то кафе или казино в Нове-Место[2], куда меня один раз уже приводил знакомый, чтобы поиграть в бильярд. Теперь я зашел, чтобы почитать свежие газеты. За одним из столиков двое господ сосредоточенно играли в шахматы. У окна несколько молодых людей вели оживленную дискуссию о призраках умерших и природе человеческой души. Невысокий пожилой мужчина в темно-красном сюртуке прогуливался по комнате, сложив руки за спиной. Я взял себе рюмку ликера «Данцигская вода» и газеты. 
Никто не привлек мое внимание так сильно, как господин в красном. Я забыл даже о газетах и войне за испанское наследство[3]. В его одеянии было что-то безвкусное, а в фигуре, в движениях, в чертах лица – что-то необычное и отталкивающее. Ростом он был ниже среднего, но кряжистый и с широкими плечами; на вид ему было между пятьюдесятью и шестьюдесятью годами, но он свешивал голову, как старик. Темно-желтое лицо с ястребиным носом и выступающие скулы вызывали какое-то неприятие. Оно усиливалось тем, что на холодном и неприступном лице его большие глаза сверкали так живо, как у восторженного юноши, однако в этих глазах не было видно ни восторга, ни души. Это, подумал я, прирожденный палач, или Великий инквизитор[4], или главарь разбойников, или цыганский король. Ради забавы этот человек мог бы сжигать города или насаживать детей на копье. Я бы не хотел ехать вместе с ним по безлюдному лесу. Он точно никогда в жизни не улыбался.
Однако, я ошибался. Он умел улыбаться. Он прислушался к разговору молодых людей у окна и улыбнулся. Но, Боже мой, что это была за улыбка! Меня пробрало холодом. Казалось, что злорадное адское пламя запылало во всех чертах его лица. Если тип в красном сюртуке не сам дьявол, подумал я, то это его брат. Непроизвольно я взглянул на его ноги в поисках знаменитого лошадиного копыта. И точно, хотя его ноги в высоких ботинках на шнуровке были человеческими, его левая ступня была косолапой. Однако он совсем не хромал и шагал так вкрадчиво, как будто ступал по яичной скорлупе, не желая ее раздавить. Его можно было бы показывать людям за деньги, чтобы даже всех сторонников Вольтера[5] сделать суеверными.
Я совсем позабыл о войне за испанское наследство. Правда я держал газету раскрытой перед собой, но все время косился из-за нее, рассматривая удивительного незнакомца.
Когда Красный сюртук походил мимо шахматной доски, один из игроков с торжествующей ухмылкой сказал своему озадаченному и смущенному противнику: «У Вас нет шансов спастись». Красный сюртук замер на секунду, бросил взгляд на доску и заявил победителю: «Ошибаетесь, через три хода Вас ждет неизбежный мат». Мнимый победитель высокомерно усмехнулся, мнимый побежденный с сомнением потряс головой и сделал ход: на третьем ходу действительно он поставил мат.
Пока игроки заново выставляли фигуры, один из молодых людей у окна запальчиво сказал Красному сюртуку: «Господин, Вы смеетесь, кажется, наш спор Вас интересует? Однако Ваш смех подсказывает мне, что Вы придерживаетесь противоположного мнения о мире и Боге. Вы читали Шеллинга[6]?»
– Конечно! – ответил Красный сюртук.
– И что означает Ваш смех?
– Ваш Шеллинг – остроумный писатель, который фокусы своего воображения принимает за правду, так как никто не может противопоставить ему ничего, кроме других химер фантазии, которые для опровержения требуют лишь еще большего остроумия. Нынче дело с философами обстоит так же, как и всегда. Слепые спорят о теориях света, а глухие – об искусстве чистого строя в музыке. Александр Македонский был бы рад построить воздушные мосты до луны, чтобы ее завоевать, а философы, стесненные границами разума, хотят встать над разумом.
Так говорил Красный сюртук. Поднялся шум. Но он не стал отстаивать свою точку зрения, взял круглую шляпу и исчез.
С тех пор я его не видел, но никак не мог забыть эту фигуру с адскими чертами лица, я даже боялся, что он мне приснится.
И вот теперь он оказался передо мной в комнате.



ИСКУШЕНИЕ

– Простите, если побеспокоил! – проговорил он. – Имею ли честь видеть… господина Роберта?
– Да, это я! – ответил я.
– Чем докажете?
Странный вопрос, подумал я, это явно сыщик из полиции.
На моем столе лежало надорванное письмо. Я показал ему конверт, на котором был указан я в качестве адресата.
– Очень хорошо, – сказал он, – однако у Вас столь распространенное имя и фамилия, что таких людей можно найти в любом уголке Германии, Венгрии и Польши. Приведите более подробные данные. У меня к Вам дело. Меня к Вам послали.
– Сударь, – сказал я, – простите, но сейчас я не могу думать о делах, я уезжаю и мне нужно еще уладить тысячу вещей. И, вероятно, Вы ошиблись адресом, ведь я не государственный служащий и не купец.
Он смерил меня своими большими глазами и сказал только: «Да?» Он помолчал минуту и собрался было уходить, но потом проговорил: «У Вас ведь были торговые дела в Праге? Ваш брат ведь был на грани банкротства?»
Должно быть, я покраснел как рак, поскольку был уверен, что об этом знаем только я и мой брат. Искуситель же опять расплылся в злорадной ухмылке.
– Сударь, Вы снова ошибаетесь! – проговорил я. – Это правда, у меня есть брат и даже не один, но никому из них не грозит банкротство.
– Да? – пробормотал искуситель, и черты его лица опять стали жесткими и холодными. 
– Сударь, – проговорил я с некоторой досадой, так как мне было неприятно, что кто-то в Праге осведомлен об обстоятельствах жизни моего брата, и я стал опасаться, что хитрец хочет вмешаться в мои дела так же, как в игру шахматистов в кафе. – Вас явно послали не к тому человеку. Я извиняюсь, но я должен попросить Вас быстрее закончить дело. Я не могу терять ни секунды.
– Подождите только минуту, – ответил он, – мне нужно поговорить с Вами. Кажется, Вы обеспокоены и растеряны. У Вас что-то стряслось? Вы чужестранец здесь. Я, правда, тоже не из Праги и приехал сюда впервые за 12 лет. Но я могу дать хороший совет во многих делах. Доверьтесь мне. Вы похожи на честного человека. Вам нужны деньги?
Тут он улыбнулся или скорее снова ухмыльнулся так, как будто хотел купить у меня душу. Его поведение становилось все более подозрительным, я периодически косился на его косолапую ногу и мною действительно овладевал суеверный страх. Я ни в коем случае не хотел связываться с подозрительным господином и сказал, что мне не нужны деньги.
– Поскольку Вы их мне так великодушно предлагаете, сударь, могу ли я узнать Ваше имя? 
– Мое имя ничего Вам не даст, – ответил он, – оно тут не при чем. Меня зовут Мантойфель[7]. Вызывает ли у Вас это имя больше доверия ко мне?
- Мантойфель? – проговорил я и в странной растерянности не знал, что еще сказать, не понимая, шутит он или это его настоящее имя. 
Тут в дверь постучали. Зашел хозяин и протянул мне письмо, которое принесли с почтой. Я взял его.
– Сначала прочитайте письмо, – начал Красный сюртук, – затем мы еще поговорим. Это письмо наверняка от Вашей милой Фанни.
Мне стало еще более чем когда-либо не по себе.
– Теперь Вы, наконец, понимаете, – продолжил незнакомец и ухмыльнулся, – теперь Вы наконец понимаете, кто я и чего хочу от Вас?
У меня вертелось на языке: «Сударь, думаю, что Вы сатана и хотите съесть мою бедную душу на завтрак!» – но я сдержался.
– Еще кое-что, – прибавил он. – Вы собираетесь в Эгер[8]? Отлично, я тоже поеду через этот городок. Отправляюсь завтра. Хотите место в моей карете?
Я поблагодарил и сказал: «Я уже забронировал место в почтовом экипаже».
Тут он забеспокоился и заявил: «К Вам не подступишься. Но я же должен повидать Вашу Фанни, маленьких Леопольда и Августа? Вы все еще не догадываетесь, кто я и чего хочу? Именем дьявола, сударь, я хочу оказать Вам услугу. Только попросите».
– Хорошо! – сказал я наконец. – Если Вы волшебник, то вот моя проблема: у меня исчез бумажник. Не подскажете, как его вернуть?
– Ба, что же лежало в бумажнике? Иначе я не смогу Вам…
– В бумажнике были ценные бумаги на сумму более 1400 талеров. Посоветуйте мне, как быть, если я его потерял? А что, если его украли?
– Как выглядел бумажник?
– Шелковое покрытие, светло-зеленое, с вышивкой – мой вензель с цветами[9]. Работа моей жены.
– Значит, чехол Вам даже дороже, чем 1400 талеров. – При этом он снова улыбнулся мне со своей жутковатой любезностью и продолжил. – Вам нужна помощь. Что Вы дадите мне, если я верну пропажу? 
При этих словах он посмотрел на меня проницательным и странным взглядом, как будто хотел вложить мне в уста ответ: «Я подарю Вам свою душу!» Но поскольку я растерянно молчал, он сунул руку в карман и извлек мой бумажник.
– Вот Ваше сокровище, 1400 талеров вместе с другими вещами! – промолвил он.
Я потерял дар речи. «Как он у Вас оказался?» – только и воскликнул я, роясь в бумажнике. Все было на месте. 
– Вчера во второй половине дня, в четыре часа я подобрал его на мосту через Влтаву.
Верно, именно в это время я шел по мосту, держал бумажник в руках, а потом сунул его в карман.
– Вероятно, сунули мимо! – сказал Красный сюртук. – Однако я не знал, была ли найденная мною вещь обронена кем-то пешим или конным, двигавшимся в ту же сторону, что и я, или в противоположную. Целый час я стоял на мосту, поджидая хозяина бумажника. Когда никто не пришел, я отправился в свою гостиницу. Я просмотрел содержимое бумажника, письма, чтобы по ним вычислить обладателя. Адрес на письмах подсказал мне Ваше имя и дал информацию о Вашем пребывании на этом постоялом дворе. Поэтому я отправился к Вам. Вчера вечером я уже был здесь, но не застал Вас.
Боже мой, как физиогномика[10] может ввести в заблуждение! Я готов был броситься на шею этому Мантойфелю. Я рассыпался в любезностях. Моя радость была такой же безграничной, как до этого мое раздражение. Но он ничего не хотел слышать. Я торжественно пообещал себе, что никогда в жизни больше не буду судить по внешности.
– Передайте привет от меня Вашей милой Фанни. Счастливого пути! Еще увидимся! – сказал он и удалился.



ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Теперь я мог уехать. Я расплатился с хозяином. Мой слуга с чемоданом на спине шел впереди, я вслед за ним спускался по лестнице. Тут я увидел своего брата, поднимающегося навстречу, того самого, ради которого я приезжал в Прагу.
Разумеется, теперь об отъезде нечего было и думать. Мы вернулись в мою комнату. Там я был рад услышать, что его шаткое материальное положение поправилось. Существенные убытки оказались в шестикратном размере возмещены за счет удачной торговли хлопком и кофе. Он поспешил в Прагу, чтобы самому устроить свои дела. «Теперь мои овечки в сухом хлеву[11], – сказал он, – ну и страху я натерпелся. С торговлей покончено. Я лучше вложу свои деньги под умеренные проценты, тогда не будет риска, что сегодня я миллионер, а завтра – бездомный нищий и обманщик. На этом я должен поблагодарить тебя за братскую помощь и навсегда рассчитаться с моими людьми».
Мне пришлось сопровождать его по разным адресам. Однако он чувствовал мое нетерпение и тоску по дому, поэтому через несколько дней он предложил, чтобы я уехал без него. Так я и сделал, ведь его пребывание в Праге грозило растянуться еще на несколько недель. Я воспользовался экипажем экспресс-почты и помчался на свою милую родину.
В дороге из головы у меня не выходил загадочный Мантойфель. Я не мог забыть фигуру в красном сюртуке, с косолапой ногой и отталкивающими чертами лица. Еще я вспомнил, что у него над лбом торчал пучок черных волос. Возможно, под ним был маленький рог, и тогда образ Вельзевула[12] был бы готов с головы до пят.
Да, он принес мне бумажник: порядочнее поступка не бывает. Он прочитал письма Фанни и указания, которые давал мне брат, а значит, он может знать мои секреты. Но это лицо – в природе не бывает таких несоответствий! Довольно! Если бы я когда-либо верил в существование Мефистофеля[13], я бы в этой ситуации ни на минуту не усомнился бы, что это он.
Я увлекся этой мыслью и, не буду скрывать, охотно предался игре своего воображения. Она скрашивала мне скуку. Пусть наш славный Мантойфель – это всамделишный дьявол, предположил я; его честность – это уловка, чтобы лишить рая мою бедную душу. Но если бы он действительно был дьяволом, что он мог бы мне предложить? Золото и богатство? Я никогда не был алчным. Царский трон? Да, вероятно, я бы посидел на нем недельку, чтобы провозгласить мир во всем мире, но потом я бы вернулся в свое скромное жилище, чтобы, как новый Цинциннат[14], своими руками выращивать репу. Красивые женщины? Гарем, наполненный прекраснейшими Еленами, Армидами и Амандами[15]? Нет, нет, при мысли о Фанни даже самые пленительные черкешенки[16] казались мне старыми клячами. Я бы не дал ломаного гроша за то, чтобы стать Доктором Фаустом[17]. И зачем мне? Я был счастлив! Счастлив? Нет, не совсем – именно потому, что я был слишком счастлив. Я немного страшился того парня с косой, проклятого скелета, который может однажды скосить мою Фанни, обоих моих сыновей и меня самого. И тогда еще неизвестно, где и как сможем мы встретиться в раю? Я хотел бы для успокоения бросить взгляд в будущее. Но, предположим, этот дьявол выполнит мое благочестивое желание и позволит мне одни глазком взглянуть через щелочку в небесных вратах, что смог бы показать мне слуга Адрамелеха[18], кроме ада?
Но хватит шуток.
Путь от Праги до моего городка занял два дня и одну ночь. Однако на второй день я добрался до цели лишь к ночи. Тщетно ругал я и подгонял почтовых извозчиков словами и деньгами: становилось все позднее, все темнее, и я все больше жаждал скорей оказаться дома. Ах, почти четверть года я не видел Фанни! И моих детей, которые кружились вокруг молодой мамы, как два ангела вокруг рафаэлевой Мадонны[19]! Я дрожал от радости при мысли, что прекраснейшая представительница прекрасного пола, моя жена, уже сегодня окажется в моих объятиях.
Вообще-то до встречи с Фанни я уже был однажды влюблен. У меня была Юли, отнятая затем у меня своеволием ее родителей и выданная замуж за богатого польского аристократа. Эта любовь была первой для нас обоих и граничила с взаимным обожествлением и неистовой страстью. Даже в час расставания мы клялись друг другу в вечной любви до гроба и после смерти, скрепляя клятву поцелуями и слезами. Но известно, как всё проходит. Она стала фрау Старостин, а я встретил Фанни. Моя любовь к Фанни была более возвышенной, зрелой, нежной. Юли была когда-то божеством моих фантазий, и только Фанни стала возлюбленной моего сердца.
Часы моего родного городка пробили час ночи, когда мы въехали в его сонные улочки. Я вышел у почтовой станции и оставил там слугу с чемоданом, так как собирался вернуться, если обнаружу, что дома все спят. Я отправился в пригород, на краю которого в тени высоких ореховых деревьев стоял мой любимый дом и уже издалека поблескивал мне навстречу своими окошками в лунном свете. 



НЕНАВИСТНЫЙ ГОСТЬ

Но все спали! О, Фанни, Фанни, если бы ты бодрствовала, сколько горя и ужаса я бы тогда избежал! Они спали – моя жена, мои дети, мои слуги, – в окошках не было ни огонька! Я десять раз обошел вокруг дома, всё было заперто. Будить я никого не хотел. Душа, освеженная сном, лучше воспримет радость встречи в утренний час, чем в сырую полночь.
Мне повезло, что наш недавно построенный уютный садовый домик оказался открытым. Я зашел в него. Там на столике стояла корзинка с вязанием моей Фанни, на полу в свете луны и на креслах я увидел деревянные лошадки на палочках, барабаны, кнутики моих детей. Наверное, они вечером тут играли. О, как мне было уютно среди этих милых сердцу вещей – как будто я уже оказался со своей семьей! Я растянулся на софе и решил тут переночевать. Ночь была теплой и мягкой, а аромат цветущих деревьев и садовых клумб проникал в мою комнатку.
Для того, кто не спал сорок часов, годится любое ложе. Я быстро заснул от усталости. Но едва я сомкнул глаза, как меня разбудил скрип двери садового домика. Я встрепенулся и увидел входящего человека. Сначала я подумал, что это вор. Но потом, вообразите мое удивление, я узнал нашего друга в красном сюртуке!
– Откуда Вы явились? – спросил я.
– Из Праги. Через полчаса я отправляюсь в дальнейший путь. Я хотел лишь мимоходом заглянуть к Вам и повидать Фанни, ведь я обещал. Я узнал от Вашего слуги, что Вы пошли домой, и думал, что застану всех бодрствующими. Неужели Вы хотите переночевать прямо здесь, в сырой прохладе, чтобы нажить себе какую-нибудь болезнь?
Я вышел вместе с ним в сад и почувствовал, что дрожу всем телом, – так поразило меня его неожиданное появление. Хотя про себя я понимал нелепость своего суеверного страха, но не мог от него отделаться. Таков человек. Жесткие черты лица пражского знакомого казались в обманчивом лунном свете еще ужаснее, а его глаза еще более колючими. 
– Вы меня испугали прямо как привидение! – проговорил я. – Я дрожу всем телом. Как Вам пришло в голову искать меня в садовом домике? У Вас всевидящее око.
Он злорадно ухмыльнулся и промолвил: «Теперь Вы знаете, кто я и чего хочу от Вас?»
– Вообще-то я сейчас знаю Вас не больше, чем в Праге. Но, к слову, я хочу рассказать Вам, какое впечатление Вы тогда на меня произвели. Не обижайтесь, но я подумал, что если Вы не волшебник, то, вероятно, сам дьявол.
Он снова ухмыльнулся и ответил: «Если бы, к слову сказать, я был именно им, Вы захотели бы иметь со мной дело?»
– Вы должны были бы многое мне предложить, прежде чем я вступил бы в сделку. Ведь, любезный господин Тойфель, если Вы позволите мне Вас в шутку так называть, я совершенно счастлив.
– Ого, я Вам ничего не предложу, ничего не дам. Так было принято в старые времена, когда люди еще верили в дьявола и тем сильнее от него защищались, чем больше он предлагал, но, в конце концов, сдавались. А сегодня, когда никто уже не верит в дьявола и хочет все устраивать по воле своего разума, люди как дети доверчивы и доступны.
– Однако я надеюсь, что со мной дело обстоит по-другому, хотя и считаю Вельзевула сказочным персонажем. Один грамм разума защищает лучше, чем тонна суеверий.
– В том-то и дело! Ваша надменная уверенность в себе – у вас, у смертных – Вы позволите, если я буду выступать в той роли, которую Вы мне приписали? Так вот, ваша надменная уверенность в себе обеспечивает большее пополнение обитателей ада, чем целый отряд наемников сатаны. С тех пор как вы сами начали считать вечность спорным вопросом, а ад – восточной сказкой, с тех пор как вы провозгласили честность и глупость добродетелями равного калибра, с тех пор как тяга к наслаждениям стала приниматься за милую слабость, эгоизм – за величие души, общее благо – за дурость, а отъявленное коварство – за практический ум, слугам ада больше не требуется усилий, чтобы ловить вас. Вы сами приходите. Разум у вас на языке, а власть сотен страстей – у вас в сердце. Самый святой среди вас, лишенных способности чувствовать, – это тот, у кого было меньше всего шансов согрешить.
– Вы говорите как настоящий дьявол! – вскричал я.
– Разумеется! – ответил господин в красном и снова ухмыльнулся. – Но я говорю правду, потому что Вы, люди, больше не верите в нее. Пока истина была священна для людей, сатана должен был быть отцом всей лжи. Теперь всё наоборот. Бедный дьявол – это всегда противоположность человека.
– Значит, по крайней мере, в этом Вы не мой противник, ведь я считаю так же, мой философствующий господин Тойфель.
– Отлично, Вы уже на моей стороне. Кто дает мне один лишь волос, тот отдает и всю голову. И – что-то холодно – мой экипаж наверно запряжен, я должен ехать. Итак, прощайте.
Он пошел. Я сопровождал его до почтовой станции, где в его карету как раз впрягли перекладных лошадей.
– Я думал, Вы подниметесь со мной и выпьете на прощание стакан пунша, который я заказал, прежде чем идти к Вам.
Я принял приглашение. Мне было приятно оказаться в теплой комнате.



ИСКУШЕНИЕ

Пунш уже стоял на столе, когда мы вошли в комнату. В ней устало и мрачно ходил туда-сюда незнакомый путешественник; это был высокий, худощавый, пожилой господин. Кругом на стульях лежала поклажа, а я заметил еще женскую шаль, соломенную шляпу и перчатки.
Пока мы пили, служитель почтовой станции принес багаж, и незнакомец обратился к нему со словами: «Скажи моей супруге, когда она придет, что я уже лег. Мы поедем, как только рассветет».
Я больше не хотел возвращаться в холодный садовый домик и оплатил себе кровать на ночь. Незнакомец ушел. Мы допили чашу с пуншем, болтая о том, о сем. Жар алкоголя пробрал и освежил меня. Красный сюртук поспешил к своему экипажу и, когда я помогал ему сесть, проговорил: «Мы еще увидимся». На этом карета укатила.
Когда я вернулся в комнату, там была женщина, которая пришла забрать шаль, перчатки и шляпу. Когда молодая красавица повернулась ко мне, я почти потерял дар речи. Это была Юли, моя первая возлюбленная, которая собиралась, как я потом узнал, совершить увеселительную поездку в Италию вместе с мужем. Она была не меньше меня поражена.
– Боже мой, ты ли это, Роберт?
– Юли!– пролепетал я, и все безумства первой любви снова проснулись во мне при этой удивительной встрече. Я хотел почтительно поприветствовать ее, но ее глаза наполнились слезами, ее руки раскрылись навстречу и я с рыданиями оказался у нее на плече.
Только когда мы пришли в себя, она заметила, что наполовину раздета. «Это не моя комната – воскликнула она и набросила на плечи шаль. – Пойдем Роберт, нам нужно много всего обсудить».
Она пошла в свою комнату, я последовал за ней. «Здесь мы можем спокойно поговорить!» – сказала она, и мы сели на софу. Тут полились рассказы. Я погрузился снова в лихорадочное опьянение прежней любви, которую я считал давно угасшей. Юли, в несчастливом браке со Старостиным, ухватилась за меня с прежней пылкостью. Она была более красивой, цветущей, чем когда-либо. Она и меня нашла похорошевшим, как она мне призналась. Огонь страсти передавался между нами через поцелуи. 
Волшебство, которое я не в силах описать, заключалось в словах и облике Юли. Все былое воскресло: первая встреча на балу в честь свадьбы ее сестры, чувства, которые всколыхнулись в нас тогда; наше новое свидание в саду герцогского замка; затем путешествие по реке с родителями с обеих сторон и то, как мы в райском саду Вёрлица[20] признались друг другу в любви, поклялись в верности. А затем – но довольно: у нас теперь было только прошлое, без будущего.
Внезапно распахнулась дверь. Высокий худощавый человек вошел с вопросом: «Кто это с тобой, Юли?»
В ужасе мы подскочили. Старостин стоял какое-то время молча, бледный, как привидение. Потом в три шага он оказался около Юли, зажал ее длинные, каштановые локоны в кулак, швырнул зарыдавшую девушку на пол и потащил ее, восклицая: «Изменница! Недостойная!»
Я бросился ей на помощь. Он с силой оттолкнул меня так, что я пошатнулся и тоже упал. Когда я поднялся, он уже отпустил несчастную и закричал мне: «А тебя я придушу!» В отчаянии я схватил нож со стола и пригрозил, что воткну его ему в ребра, если он не замолчит. Но обезумевший от ярости человек кинулся на меня, схватил меня за шею руками и надавил. У меня перехватило дыхание. В отчаянии я стал махать ножом во все стороны. Я несколько раз ткнул ножом и в него. Наконец, несчастный упал. У него в сердце был нож.
Юли лежала в слезах на полу рядом с убитым мужем. Я стоял над ними как неподвижная статуя. «О, – думал я, – если бы это был только сон, если бы я сейчас проснулся на софе в своем садовом домике! Проклятый Красный сюртук! Проклятый бумажник! О, мои бедные дети! О, моя любимая, несчастная, благочестивая Фанни! Будучи совсем близко от порога моего домашнего рая, я оказываюсь отброшен в такой ад, какой я себе и представить не мог! Я убийца!»
Шум в комнате разбудил людей в доме. Я слышал возгласы, окрики, топот. Мне не оставалось ничего другого, как спасаться бегством, пока меня не нашли. Я схватил горящую свечу, чтобы осветить себе путь из дома.



_____________________________
[1] Иоганн Непомук – чешский католический святой, мученик XIVв., считается покровителем Праги. Изображается на иконах с пальмовой ветвью и венцом из звезд над головой.
[2] «Новый город» – исторический район Праги, находится в центре города.
[3] Война за испанское престолонаследие шла в Европе в 1701–1714 гг. На одной стороне в ней участвовали Франция и Испания, а на другой – Великобритания, Голландская республика, Священная Римская империя (и более мелкие союзники).
[4] Великий инквизитор – глава испанской инквизиции. Святая инквизиция – общее название ряда учреждений католической церкви, предназначенных для борьбы с ересью.
[5] Вольтер – французский философ и писатель (1694–1778), известный своей критикой церкви и религии (хотя Вольтер не был атеистом в строгом смысле этого слова).
[6] Фридрих Вильгельм Йозеф фон Шеллинг (1775–1854) – представитель немецкой классической философии. Значение философии Шеллинга состоит в проведении той мысли, что в основе мира лежит живой идейный процесс, имеющий свое правдивое отражение в человеческом познании.
[7] Немецкое слово «Mannteufel» составлено из двух слов – «Mann»(человек) и «Teufel» (черт, дьявол). Следовательно, фамилия Мантойфель буквально переводится как «человек-дьявол» (стилистический прием «говорящая фамилия»).
[8] Город на севере Венгрии.
[9] Монограмма – знак, составленный из соединенных между собой, поставленных рядом или переплетенных одна с другой начальных букв имени и фамилии или же из сокращения целого имени. Художественно переплетенная, с дополнением витиеватостей, и образующая красивый узор монограмма, начальные буквы имени и фамилии (иногда и отчества), называются вензель.
[10] Физиогномика – метод определения типа личности человека, его душевных качеств и состояния здоровья, исходя из анализа внешних черт лица и его выражения.
[11] «Овечки в сухом хлеву» – немецкая идиома, означающая «дела улажены».
[12] Князь бесов, одно из имен сатаны.
[13] Искуситель Фауста в одноименной драме Гёте.
[14] Луций Квинкций Цинциннат – римский патриций Vв. до н.э., вошедший в историю как образец скромного государственного деятеля. Ради сельского образа жизни отказался от поста диктатора.
[15] Елена Прекрасная – в древнегреческой мифологии прекраснейшая из женщин; первоначально Елена – дорийское божество плодородия, пользовавшееся культовым почитанием в Спарте. Армида –главная героиня поэмы «Освобожденный Иерусалим» Торквато Тассо (итальянский поэт XVIв.), написанной на основе исторических событий Первого крестового похода. Аманда на латыни означает «достойная любви», «та, которую любят».
[16] В поэзии и искусстве стран Европы и Америки черкешенки часто служили идеалом женской красоты.
[17] Иоганн Георг Фауст – легендарный странствующий алхимик, астролог и маг, живший в первой половине XVI века в Германии. Впоследствии стал героем многих произведений европейской литературы, наиболее известным из которых является трагедия Гёте.
[18] Адрамелех первоначально – ассирийское божество, которому наравне с Молохом приносили человеческие жертвы. В европейской демонологии, возникшей в средних веках, Адрамелех стал демоном, правой рукой сатаны.
[19] Имеется в виду «Сикстинская мадонна» – картина Рафаэля, которая находится в Галерее старых мастеров в Дрездене. Принадлежит к числу общепризнанных вершин Высокого Возрождения.
[20] Город в центре Германии, в земле Саксония-Анхальт, известный своим великолепным парком.







_________________________________________

Об авторе:  ХАЙНРИХ ЦШОККЕ (ЧОККЕ) (1771–1848) 

Немецко-швейцарский писатель, педагог и политический деятель либерального толка. Родился в немецком Магдебурге, но переселился в Швейцарию. Литературное творчество Цшокке поначалу развивалось в романтическом ключе и было посвящено, как это и любят романтики, темам разбоя и ужасов (трагедия «Граф Мондалеши», роман «Абеллино, великий разбойник», новеллы «Мертвый гость» и «Деревня алхимиков»). Позднее Цшокке стал отдавать предпочтение назидательным и просветительским мотивам (сборник «Часы благоговения»). Читателю предлагается одна из его мистических новелл (I часть).




_________________________________________



Переводчик:  АЛЕКСЕЙ ГОРОБИЙ

Родился в 1982 г. в Твери, выпускник Тверского государственного университета. Кандидат исторических наук. По образованию историк, переводчик, тележурналист. Опыт работы переводчиком более 15 лет. Рабочие языки – английский, немецкий и французский. Проводил исследования по истории и философии в университетах городов Хайдельберг и Берлин.скачать dle 12.1