ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Мария Маркова. Избранные записи 2015-16 гг. Часть III

Мария Маркова. Избранные записи 2015-16 гг. Часть III

Мария Маркова. Избранные записи 2015-16 гг. Часть III

Часть I | Часть II >


ЧУВСТВОВАТЬ НЕ ПОНИМАЯ

Д. Ю. написал книгу. Написал ли он вторую книгу? Или я тогда всё же ошиблась, и это два человека, а не один? Нет, я не могла ошибиться. Даже одновременное удаление обоих журналов, без дальнейшего восстановления их обратно, добавляет мне уверенности в том, что я не ошиблась.

Иногда мне хочется написать ему, но что я напишу, что спрошу? Как иногда бывает, что перед нравящимся человеком теряешь дар речи и не можешь придумать ни одной умной фразы, так и со мной. Мне не о чем его спрашивать. Если бы он не удалил свой журнал, я читала бы, возвращалась бы к некоторым записям, думала бы. Не знаю, было ли возможно пересечение – встреча – в реальной жизни. Вероятно, да. Скорее да, чем нет. Но я часто вижу, как трудно найти общие темы для разговора. Быть кому-то интересной – что это такое? Я понимаю только, как кто-то может быть интересен мне (и чем), но не как интересной кому-то могу быть я. Возможно, что и не могу.

Недавно читала статью Кушнера про литературное самоубийство Мандельштама. Статья вроде и про О. М., но вообще она про Пастернака. Это как с моей рецензией на книгу Веденяпина, где я пишу только о Прусте и о времени. Так вот, в статье Кушнер говорит следующее:

«Вряд ли когда-нибудь я осмелился бы (даже если бы он прожил лет на пять-десять дольше) прийти к нему со стихами. Такие обдуманные визиты к великому человеку мало что дают: ты имеешь дело с человеком, оторванным от своих занятий, может быть, поджидающим парикмахера (как рассказал о своем посещении Пастернака Е. Рейн); ты имеешь дело с человеком – и только, а всё лучшее, что он может тебе предложить, сказано им в стихах, на бумаге».

Думала просто, чего могут ждать от меня те, кто хотят увидеть, как я живу и чем. Всё это так странно. Кроме разочарования, как мне кажется, это им ничего не даст, а мне знать, что кто-то во мне вновь разочарован, было бы обидно. В конце концов, ни очаровывать, ни разочаровывать я никого не хотела и не хочу. Хочу жить своей жизнью, для себя, а не для кого-то, как неодушевлённый предмет.

12 июля 2015


НЕ ХВАТАЕТ ТАЙНЫ

Проснулась со строкой «у людей пред праздником уборка» и так обрадовалась, будто мне снова тринадцать, и это мой день рождения, раннее утро, и просыпаюсь я от холодного аромата апельсинов, занесённых бабушкой из сеней и разложенных вокруг меня на кровати. Кажется, я не вспоминала эти стихи Пастернака лет пятнадцать, хотя про Магдалину – самые любимые из всей подборки – знала наизусть. «Слишком многим руки для объятья ты раскинешь по концам креста...»

Недавно тоже вспоминался Пастернак. Когда-то Паша Синельников ошибся с почтовым адресом, дал мне неверные данные, и предназначенная ему открытка ушла к кому-то незнакомому, а на днях пришла ответная со столетней давности стихами Б. П.:

Тучи, как волосы, встали дыбом
над дымной, бледной Невой.
Кто ты? О, кто ты? Кто бы ты ни был,
город – вымысел твой.


Мне кажется, и размашисто проставленная дата – 1915, и стихи – всё неслучайно. Как сказал Паша, меня могли уже найти в сети. Правда, ещё он сказал, что это могли быть плохие люди и что ему не нравится, что кто-то чужой знает, где я живу. Но я живу, и это хорошо. Остальное не так уж и важно.

Сперва я не могла сообразить, от кого открытка. Там только инициалы – А. Т. Мальчик? Женщина? Старик?.. Потом вспомнила и заволновалась, и волновалась сильней и сильней, пока не могла уже ни о чём думать, кроме этой открытки. Довязывала шарф, и волновалась, как юная гимназистка перед свиданием с равнодушным возлюбленным. Жаль, что такое состояние длилось немного. Но благодаря ему я писала вчера и позавчера. Мне не хватает такого волнения. Не хватает тайны.

Вчера был дождь, похожий на летний.

Вчера я читала Филиппова на сайте «Вавилона». До конца книгу не осилила, потому что параллельно общалась с N., которому что-то нужно от меня. Но дойдя до черепах микути, остановилась и долго перечитывала:

Микути
(сон)

Мне снились черепахи «микути»
Кислосладки на вкус.
Глаза, как шарики ртути,
Но отвращенья боюсь.

С этим сном я проснулся.
Вечер висел в окне.
И прямо с чайного блюдца
Пила бабушка чай под луной.

Я долго лежал в постели
И повторял названье
Черепах на лесной прогалине.

А потом я тоже выпил чая
И снова лег, но уже не печален.
Окно без занавески,
И небо – в ухе солнца подвеска.


Вдруг поняла, что с самого детства больше не пила чай из блюдечка. Конечно, немедленно пошла, вскипятила чайник, заварила и села пить. У меня даже нашёлся чай с чабрецом. Своего сбора нет, и я жалела вчера об этом. Как только появится возможность самой насобирать чабрец, сделаю это. В мельчайших подробностях помню, как с бабушкой мы запасали его на зиму.

Одновременно и из-за многократного упоминания его в текстах Филиппова вспомнила Пруста, его чаепитие, описание дежавю, памятный вкус. Потом я вернулась за рабочий стол и заплакала. Потом написала А. А. про детство и блюдца и снова заплакала. Мне очень сильно её не хватает.

Вчера в ленте наткнулась на стихотворение Марии Знобищевой. Оно за исключением отдельных мест почти всё прекрасно, но прочие стихи, что я тут же нашла и стала читать, совсем плохие. Гладкие, симпатичные, бездушные. У меня стало сводить скулы, и я бросила читать, полностью разочарованная, но белые пионы М. З., но чёрная разоблачённая пустота!..

Сельское кладбище

Здесь схоронили бабушку, а следом
В тугой земле похоронили деда.
Вся в трещинах, земля была суха,
Как жизнь, бездонна, и, как смерть, глуха.

Я снова прихожу на их могилы.
Несу в себе тебя, их правнук милый,
Чтоб древо рода снова зацвело
Земному безразличию назло.

Плечо к плечу по всей длине погоста
Растут кресты невиданного роста,
Умерших сосен ссохшаяся плоть.
Растут, как город, в месяц по три ряда,
Как будто для Невидимого Града
Сзывает новых жителей Господь.

Шесть метров, облицованные плиткой,
С оградой, клумбой, тумбочкой, калиткой,
С надгробья отшлифованной плитой.
Или другие шесть – в траве забвенья,
С неразличимой датою рожденья,
С разоблачённой чёрной пустотой.

Любовь и память пишут свой постскриптум.
Калитка отворяется со скрипом.
Колышет ветер душные цветы.
И пахнут тленом белые пионы,
И гнутся так, как люди при поклонах,
И лепестками трогают кресты.

Здесь тишина. Молчат односельчане.
Как бабушка сказала б, «осерчали».
Но на кого отныне им серчать?
Им всё равно теперь, «взошли ль картошки» –
Взошла душа! А значит, по одёжке
Им тоже больше некого встречать…

Расти, дитя, и думай о хорошем.
Молчит земля, беременная прошлым,
А если скажет миру что-нибудь,
То это слово – наш с тобою путь.

Я жизни жду, а думаю о смерти,
И в этой ежечасной круговерти
Мы все идём от света и на свет.
А значит, смерти не было и нет.


На самом деле сперва я испугалась, что появился кто-то с моим именем, младше меня, обладающий даром вызывать образы нечеловеческой силы. Потому что и пионы и пустота – это один мой обморок. Даже глаза нельзя прикрыть, читая, так сильно начинает кружиться голова. Просто пропасть открывается под ногами, где ничего больше нет – ни счастья, ни смерти, ни тёплых людей.

9 апреля 2015


ДВОЯЩАЯСЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Я слишком много думаю о том, что не стоит моего внимания. Думаю и никому об этом не говорю.

Белый шиповник отцветает. Розовый ещё в цвету.

Оказывается, я как-то неправильно вижу окружающее и слышу слышимое. У других не двоится. Нет ни воздушного пузыря, ни воды, ни границы. Но об этом – потом. Мне не рассказать сейчас. Я была уверена, что у всех так.

***

Человек-снаружи и человек-внутри. Или так: человек-внутри и человек-вовне.

20 июня 2015


ТОЖЕ, МОЖЕТ БЫТЬ, РЕЦЕНЗИЯ

Во время моего недельного пребывания в Екатеринбурге (первая половина июня) удалось встретиться и пообщаться с Андреем Пермяковым. Он заехал на пару дней по дороге в Иркутск. Зашёл разговор о книге Веденяпина «Стакан хохочет, сигарета рыдает». В мае Боря Кутенков предложил мне попробовать написать о ней для сайта «Лиterraтура»1. Оказалось, что у Андрея тоже вышла недавно в «Волге» критическая статья, в которой разбираются почти те же стихи, что отметила для себя я. Только ключевым текстом я считаю не «Послушных детей», а «Марселя и Иоанна». Но написать о нём так, как следовало, я просто не смогла. Можно сказать – не женского ума это дело. Если сравнить написанное мной и Андреем, то становится ясно, насколько я глуха к некоторым вещам. Зрения не хватает, не могу видеть всей картины. Только фрагменты. И, несмотря на то, что я пишу о времени, самого контекста времени нет.

Но это первый мой опыт подобного рода.

Думали ещё с Борей над названием. Он предложил на выбор два: «Сияющая и неприступная» и «Тоже, может быть, рай». Я настаивала на первом. Мне даже приснился сон, почти кошмар, что в итоге рецензия вышла с не тем названием, и поправить уже ничего нельзя. Что-то из разговорной речи, с визуально подчиняющими, берущими в тиски запятыми, не «тоже, может быть, рай», но очень похожее. Боря сперва согласился с моим выбором, но в итоге решили остановиться на втором. И правда. Выглядело бы странно. Словно это я сияющая и неприступная.

2 июля 2015


МОИМ НОМИНАТОРАМ

Такие новости: попала в шорт-лист премии «Белла». Но была уверена, что до шорта не дойду.

«Мозаика» Кудрякова (Алексея. – Прим. ред.) – чудесное стихотворение. Впервые прочитав его, вспомнила Андрея Нитченко и его «Удачно вышло, что Державин...», потому что есть что-то общее в едва слышимых звуковых затруднениях. Не знаю, как слышится вообще любой текст, каким он видится, но для меня всегда некоторые звуки выпуклы – выдаются на общем фоне, выступают сразу из ряда, и что-то происходит с текстом, от чего он либо совсем нечитаем, иногда – болезненно нечитаем, либо похож на законченное музыкальное произведение с тайным своим языком. Это мне всегда мешает просто читать, потому что текст бывает слишком живым. Он движется – одни слова заслоняют другие или просто разваливаются на части, сочетания звуков и слоги смешиваются, и смысл ускользает, будто его и нет. Слышала, так бывает, когда читаешь одну и ту же строчку, не видя ни её, ни остального текста, не понимая ничего, а перед глазами – рябь. Текст идёт фоном, пока сосредоточенно думаешь о чём-то другом или рассеян. У меня нет ряби, у меня невыносимое сочетание звуков. Или наоборот – какое-то упоительное. Можно перечитывать раз за разом несколько слов, вырванных из контекста, и всё становится объёмным, звучным, приобретает свой определённый единственный цвет, оживает. Особенно мне нравится, когда выступают сонорные или встречается самодостаточное слово-хор, как, н-р, «сад», распахивающееся до размеров настоящего зримого сада при произнесении вслух. Са-т. Произносишь, и всё начинает цвести, расширяясь и захватывая пространство в уме и в реальности. Это очень легко представить. Недавно один из френдов написал так: «гранатовый сок в награду», – и я тут же подумала, что должно быть для полного шума и удара – сердечного, волнующего, как бывает с влюблёнными людьми – не «сок», а «сад» – «гранатовый сад в награду», и это настолько потрясающее сочетание звуков, настолько слитное и самодостаточное, что словосочетание может быть отдельным стихотворением. С этим самым стихотворением – заворожённая – я ходила пару дней, повторяя и вызывая к жизни алый и зелёный – над головой широкой полосой – «воздух гор / ограненный гранатовый космос». Как и с живописью – это впечатление неповторимо. Нельзя пережить дважды или трижды одно и то же. Интенсивность ослабевает. Звуки теряют свою первоначальную силу. Быть потрясённым дважды нельзя. Мне кажется, это некое самосохранение. Сердце не выдержало бы второго удара. Но так жаль, что хочется плакать.

Удачно вышло, что Державин
Не завершил последней оды,
Что восемь первых строк – ухода
Не запретили, не держали.

«Река времён в своем стремленье...»
«Народы, царства и царей...»
Не требуется продолженья –
Подробностей и мелочей.


Я рада, что среди всех эссе было выбрано именно «Конец эстетической нейтральности» Владимира Губайловского. Мне кажется, бездна времени прошла с тех пор, как я его прочитала первый раз. Потом перечитывала ещё и ещё, и это то самое, что иногда влияет в дальнейшем на многое, если не на всё. На прошлогоднем Форуме молодых писателей В. Г. обмолвился, что эссе было сокращено, и многое из проговариваемого не вошло, и тогда я страшно жалела. Иногда хочется, чтобы то, что так сильно нравится, прирастало, а не сокращалось. В марте открывала текст снова, кому-то давала ссылку, и подумала, что нет, хватит и этого, что и написанное – уже слишком, раз я никак не могу от него освободиться.

Перечитала, и чувствую себя странно. Так это похоже на признание в любви. Но по-другому у меня не получается.

Хочется сказать спасибо моим номинаторам – Андрею Коровину и Лёве Оборину. Я как-то думала поздно вечером, что вспоминать человека и думать о нём – иногда лучше, чем общаться с ним непосредственно и постоянно поддерживать контакт. Ровность непроисходящего – как выверенный шаг, как сдержанный ритм – похожа на сердцебиение. Жизнь продолжается и не травмирует. Сон разворачивается и не травмирует. Стеклянная целостность сохраняется, и можно поддерживать внутренний ровный свет. Спасибо, что я где-то есть, как скрытый от любопытных глаз цветок, пускай и обманчивы, и прозрачны покровы пространства и времени, но и в иллюзии можно найти утешение и убежище.

И «моим номинаторам» – «мои номинаторы» – «и мои номинаторы» – «и мои номина» – «имои-номина». 

16 апреля 2015


О СМЫСЛЕ ПЕРВОЙ СТРОКИ

Ходасевич писал про М. О. Гершензона следующее: «Но и здесь были у него два "пунктика", против которых не помогало ничто: во-первых, он утверждал, что качество первой строчки всегда определяет качество всего стихотворения; во-вторых, считал почему-то, что если в четырёхстрочной строфе первый стих рифмуется с четвертым, а второй с третьим, то это – пошлость. Я соглашался покривить душой и помириться на компромиссе: безвкусица. Но Гершензон настаивал на пошлости. Так и не сговорились». Первая строка, как мне кажется, часто бессознательна. Слова, которые приходят сами по себе. Нечто, что раскрывает язык в лексическом плане, синтаксическом, морфологическом и др. Возможно, общее для всех носителей одного языка. Что-то, работающее, как ключ. Подобным образом работает обучающая система Ильи Франка: при чтении автоматически усваивается синтаксис, формируется словарь. Разговорный язык можно потом «добрать».

М.б., определяющим является синтаксис. Модель, где наполнение не столь важно. Это ещё и «глокая куздра» Щербы. И «мюмзики в мове» Кэрролла. Бессмыслица с характерными для конкретного языка морфологическими признаками. Модель. Так ли важен смысл первой строки «чудного мгновения» Пушкина, «аптеки» Блока? Ещё можно подумать над ритмом – поэтическим и прозаическим – синтаксическим, интонационным, ударным – над его полифоничностью.

3 ноября 2015


ОТСТУПАЮЩЕЕ И УМОЛКАЮЩЕЕ

Михаил Кузмин:

Куда иду я? кто меня послал?

Ах, нет ответа.
Какую ясность льет зимы предтеча!
Зари румянец так златист, так ал,
Так много света,
Что чует сердце: скоро будет встреча!


Стоило вернуться в Вологду, и пошёл снег. Правда, он уже растаял, но мы успели с Т. слепить в центре снеговика. Всё хожу и лелею «Свидание» Пастернака, неузнанное свидание, разгаданное лишь случайно во время игры «крокодил» в Нелипках. Видимо, Пастернак отступает в тень и умолкает. Это я твержу одно и то же, а кто-то уже забыл. Забывается и Цветаева, которую я давно разлюбила, но всё ещё помню. Иногда удивляюсь, насколько разными могут быть воспоминания людей одного или примерно одного возраста. Конечно, индивидуальная память избирательна, но какие-то вещи бывают общими. «Свидание» – не «Зимняя ночь», но всё равно.

Дочитала, пока была на форуме, «Некролог» Ходасевича. С С. потом, на выставке Серова, ахнули: вот он, Горький, каким он был описан у В. Х. Кокетливый, играющий в поэта, смеющийся над странными вещами, обманывающий надежды людей, бегущий разоблачения, усатый врун.

Ещё читала стихи Прасолова и некоторые статьи о нём. Дома уже – статью Киршбаума «Некролог аллегории», в которой подробно разбираются «Прощание», «Начало зимы», «Север» и «Седов» Заболоцкого.

Он умирал, сжимая компас верный.
Природа мертвая, закованная льдом,
лежала вкруг него...


и

Лодейников заплакал. Светляки
Вокруг него зажгли свои лампадки...


Вспомнила ещё, как когда-то меняла местами два слова: друзья мои, на торжестве холодном помянем тех, кто пал в краю народном.

30 октября 2015


ГЕОРГИНЫ

Подумать только, уже 8 (чуть не написала «28») апреля. Читала сегодня про Плат и Хьюза, Филиппова и несколько раз «Плавание» Шварц.

У Филиппова увидела про распускающиеся «словно два георгина» глаза. Из тех цветов, что мне известны, эти – самые нелюбимые. Даже так: ненавистные. А точнее: омерзительные. Они напоминают мне картофельную ботву в цвету, хотя сходства никакого. Цветущая ботва мне даже нравится.

А георгины – цветы из детства. Бабушка тряслась над ними, но они, к счастью, так и не прижились. По всем соседям разошлись и прижились, а у нас – нет. Но на какое-то первое сентября я несла букет с ними, и не было букета хуже в моей жизни. Мне тогда нравились гладиолусы.

8 апреля 2015


СМЕЩЕНИЕ ВРЕМЕНИ

Сижу над книгой одного поэта, над двадцать третьей страницей, и думаю: надо бы закрыть немедленно и отложить, что я делаю, мне же больше не открыть её впервые, а это, именно это стихотворение, возвращающее меня в какое-то давно забытое лето, больше не прочитать так, чтобы произошло мгновенное смещение времени.

И на самом деле, я так долго откладывала эту книгу лишь потому, что знала – стоит мне её прочитать, и одной желанной книгой станет меньше. Что скрывается под её обложкой? О чём говорит человек внутри? Это мне? Это я?..

19 марта 2015



_____________________
1 Рецензию Марии Марковой на книгу Дмитрия Веденяпина «Стакан хохочет, сигарета рыдает» см. в «Лиterraтуре», № 55, 2015 – Прим. ред.
скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
3 309
Опубликовано 15 окт 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ