Редактор: Иван Гобзев
(Новелла. Часть 2.
Часть 1 в №228. Часть 3 в №230)
По соседству жили Варя и Витька, её несколько странноватый сын. Не то чтобы особенный, но девятилетку едва на тройки закончил, пожалела классная руководительница, смотрела на него как на блаженного. Он ведь всегда в облаках витал. О продолжении образования и речи не шло. И даже не в деньгах было дело. Ненавидела Варя эту поганую деревеньку, да уехать не могла. А если Витьку отправлять в колледж или ПТУ, то уж непременно нужно как-то рядом с ним жить, один в большом городе он чего доброго в беду попадёт. Очень уж наивный и мечтательный.
Витька вырос настоящим богатырём. Умом, может, не вышел, зато силища в нём какая была! Как-то приволок он огромных валунов и вместо гирь использовал. Насмотрелся где-то с одноклассниками роликов в интернете. Разумеется, интернет был у школьных товарищей. Варя компьютер или новомодный телефон покупать не хотела, ещё чего доброго дитя залипнет в видеоиграх, а так хоть на свежем воздухе занимается упражнениями. Потом Витька купил настоящую штангу с блинами (на это в отличие от телефона Варя деньги выделила). И занимался. Нет, с такой силищей добра не жди. Как бы чего не вышло. Витька ведь иногда ещё вспыльчивым бывал. Как вспыхнет, как раскричится, как сломает что-то, а потом вдруг станет кротким как овечка. Иногда даже заплачет. Куда его одного отпустить?
Деревенским помогал. Что-то достать с чердака, дров наколоть, дом подлатать, воды из колодца принести, огород вскопать, землю разравнять – всегда пожалуйста. Особенно нравилось ему помогать этой треклятой старухе Горице Вуковне. Уж сколько Варе лет – уже за сорок, а ведьма и в её детстве была старухой. И всё никак не отойдёт. Иногда даже как будто молодеет. Откуда только силы черпает?
Но больше чем Горицу Вуковну, Варя люто ненавидела Феночку. Было в чертовке что-то такое, от чего становилось неуютно, будто она наперёд всё о Варе знала. И Витька! Витька – молодец, удружил матери, всё заглядывался на Феночку. А девка хихикала-хихикала, да своего не упускала, вертела дурнем как хотела. Ох, дурень-то дурень! Угораздило же дурня воспитать. И ведь винить некого, кроме самой себя.
Нет, конечно, это Горица распроклятая Вуковна виновата. Она у Вари роды принимала. Небось, Витьку и подпортила. Всё же глаз у старухи плохой. С другой стороны, роды и в самом деле были тяжёлые. Варя только-только на болото к Гуне пришла, как у неё воды отошли. Надо было бы сразу развернуться и домой, в больницу собираться, она ведь даже договорилась с внуком деда Аркадия, чтобы тот довёз если что, но нельзя же было Гуню не покормить. Обратно уже с трудом шла. Кажется, сознание потеряла или в беспамятство впала. Когда очнулась, уже как будто дома лежала, а вокруг Горица Вуковна хлопотала, да всё приговаривала: «Ой, дура ты, дура, Варька». А больше ничего толком не вспомнить.
Варя оперлась на забор и наблюдала за парочкой, которая приехала к Горице Вуковне. Родственники или так, комнатку сняли? Тут многие сдавали комнаты. Городским, чай, небось иногда хочется на свежем воздухе отдохнуть. У Горицы Вуковны дела хорошо шли. Почти каждую неделю кто-то подселялся. В Интернете что ли объявление разместила? И всё у неё всегда так ладно было, и стол во дворе под навесом накроет, и шашлык гостям пожарит, и помидорчиков красных и спелых даст. Навес, кстати, ей Витька пристроил, и площадку под навесом плиткой хорошо выложил, камин такой ладный сложил. Родной матери такого не делал. Впрочем, Варя и не просила. Ей эта зона отдыха к чёрту не сдалась.
А вот чертей лучше не поминать просто так. Ещё в детстве, когда без спросу с ведьминого участка яблочко сорвала да уронила, Варя мелкого чертёнка, что по ночам из яблока появляется, случайно повредила. Каждую ночь на заборе Горицы Вуковны чертенята невидимый свет зажигали, чтобы чудищ из леса отпугивать, и все чертенята были как на подбор, ровные, стройные, красивые, только один был скошенный какой-то и хромой. Чертенята, конечно, этого Варе не простили.
Маленьких бесят Варя не сразу стала видеть. Такое только со временем приходит, чем дольше с тайными силами соприкасаешься, тем больше сама становишься другой. Варя, когда школу закончила и насовсем в деревню переехала, только тогда и увидела чертенят на заборе Горицы Вуковны. А раньше Варя лишь гадала, кто по ночам то обувь её на дерево закинет, то сеточку с окна сорвёт, чтобы комаров в комнату напустить. Варя, однако, всё в толк не могла взять, кого же Горица Вуковна так боится, что весь забор уставила фонарями и чертями. Ведь не сфагнума же. Он слишком слаб, чтобы покинуть болото.
И вот сегодня чем больше Варя приглядывалась к городским, тем неуютнее ей становилось. Никакие это не городские. Вон у них в багажнике сколько походного барахла. Могли бы и сразу в лесу разместиться. Или поближе к озеру. И лица у них хмурые, сосредоточенные. Нет, эта парочка здесь неспроста. Уж явно не в отпуске.
Варя хотела даже не ходить к Гуне, мало ли что, выследят ещё. Неспокойно было. Обычно, когда городские приезжают, ей всё равно. Это даже и неплохо. Городские часто просят Витьку им подсобить, то машину посмотреть, то на озере с лодкой помочь, а то и на рыбалку берут. Иногда Витька и просто их развлекает. Тут у одного деревенского богача бык есть. Вот Витька всякие трюки с быком и показывает. А городским всё смешно, всё нравится. Деньги Витька, конечно, матери отдаёт.
Но вот сегодняшние городские ой как не нравятся!
И всё же идти придётся. Сердце Вари страшной тоской наливалось. Гуня безмолвно сквозь пространство взывал к ней. Как не почувствовать его страх?
Странные вещи начали происходить ещё за несколько ночей до приезда чужаков.
Позавчерашним душным вечером Варя чутьём угадала что-то нехорошее. Недобрые ощущения и предчувствия тревожили и других. У деда Аркадия разболелась старая военная рана. У соседки, не ведьмы, а другой, на закате сбежали все куры. Витька, конечно, бросился помогать их ловить, но в темноте много не поймаешь. Кого радикулит прихватил, у кого пробки выбило, у кого трубу прорвало и пришлось всю воду перекрыть. Словом, у всех в деревне вечер не задался. Какая-то нечистая сила хорохорилась и готовилась разгуляться. Это было накануне той ночи, когда Аня видела во сне лося.
Варя редко ложилась спать до полуночи, обычно томилась в полудрёме или что-то читала, в полночь выглядывала из окна, смотрела, как с яблони Горицы Вуковны спрыгивают чертенята и разжигают проклятущие огни. Хоть бы однажды спалили и дом, и ведьму! В ту ночь у забора, который выходил к лесу, возникла странная суматоха. Однако, всё улеглось, когда на забор запрыгнул рыжий кот. Ещё одно чудо дивное. Этого кота Варя ещё в детстве видела. Он уж от старости давно должен был помереть, а прыгает как молодой. Впрочем, может, это другой, просто похожий рыжий кот? Варя ещё немного понаблюдала, но больше ничего не приметила. И легла спать.
Долго спать не пришлось. Сквозь чуткий сон просочилось чьё-то мутное бормотание. Варя не была уверена, удалось ей поспать, или это был тот тревожный, рваный сон, когда просыпаешься каждую минуту.
За окном стояла неестественная темень, даже колдовские огни едва проглядывались. И в густой чёрной ночи, победившей свет звёзд, что-то происходило. Шепоток шёл из леса, но это был не плач сфагнума, подобный тому, какой Варя слышала много лет назад в ночь знакомства с Гуней. Тревожный, леденящий говорок, будто нечто стелилось над землёй подобно туману и бормотало. Такой шепоток уже однажды был, за ночь до первого приезда Вари в деревню, но тогда, конечно, Варя никак не могла его слышать, иначе бы сейчас узнала. Злой шепоток с изнанки бытия, который забирается под кожу и разъедает изнутри.
Благоразумнее бы запереться дома, и никуда не ходить, но вдруг нечто угрожает Гуне? Ведьмины же черти не просто так всполошились? Варя, кутаясь в свитер, выскользнула из дому. Высокая нескошенная трава холодом ужалила голые щиколотки. Варя чуть потопталась, набираясь мужества. Надо идти!
Лес, защищавший болото, где жил Гуня, всегда был благосклонен к ней, но сейчас вдруг стал чужим, точно иная сила теперь управляла им. Варя и раньше знала, что для всех прочих, кроме неё, лес разделён на тот, который рад человеку, он ограничивался старой, почти заросшей канавой, и тот, который плутал случайного человека. Но этой ночью в лесу что-то изменилось, тайный баланс сил был нарушен. Варя впервые по-настоящему ощутила всю незначительность и никчёмность человеческой жизни. И если сейчас какое дерево захочет оплести ветвями-корнями, то она даже вздохнуть в последний раз не успеет, просто безвольно застынет дуплом, одним из тех сотен лиц, что немыми ртами кричат со старых стволов. Сердце билось сильнее, и, казалось, биение разносится по лесу. И то рыщущее зло услышит и придёт. Только бы успеть к Гуне. Только бы успеть.
Варя быстро заблудилась. Ни одной знакомой приметы. Земля странная-престранная, чёрная, выжженная, неживая, только обугленные мёртвые деревья торчат уродливыми кольями. Под слоем чёрных игл бурлила, пенилась, выплёскивалась вода, точно что-то пыталось вырваться.
Чёрная пена брызнула Варе в лицо. Та оступилась, упала, больно отбив копчик. Со стоном перевернулась набок. Поясницу пронзило болью. Шепоток звучал громче, бился внутри головы. Тошнота медленно сковывала тело. Прямо перед ней лежал бездыханный чертёнок. Гибкое тело было закручено в спираль, а круглые бусины глаз почти выпали из орбит. Варя зажмурилась. Грохочущие удары шепотка и позывы тошноты. Страха не было, только что-то животное, первобытное, пьяное.
Подняв взгляд, Варя увидела впереди неясную тень. Чёрная девочка медленно подошла к Варе. Лицо её покрывала запёкшаяся корка чёрных ожогов.
«Каждый, кто совершит против законов мироздания, будет за то проклят и наказан».
Сказала и исчезла.
Варю, наконец, вырвало. Вытерев губы, она поняла, что шепоток внезапно исчез. И в оглушительной тишине в животе лопнул комок давнего страха и яд разливался по телу. Варя быстро вскочила, ойкнула от боли и не разбирая дороги помчалась прочь. В ту ночь ей повезло, чужой лес выпустил её. Хотя домой она вернулась только тогда, когда запел петух Горицы Вуковны. Эту проклятую птицу, которая поёт чуть свет, Варя терпеть не могла, но в этот единственный раз была рада знакомому крику.
Росой блестело раннее утро. Витька, наверное, уже встал. Он всегда вставал с петухами, делал перед домой разминку, а потом бежал трусцой несколько километров к озеру, купался и возвращался к завтраку. Варя дождалась, когда Витька убежит, и с кружкой растворимого кофе села на крыльцо. Подташнивало, и завтракать не хотелось. Варя смертельно устала.
Слова чёрной девочки не выходили из головы. У Вари и раньше бывали минуты отчаяния и сомнений, но теперь стало страшно по-настоящему.
Страшно за себя.
«Господи, да какая в сущности разница? Гуня – ребёнок, не могу же я его бросить. Всё равно буду ходить. Я ему теперь как мать. Да, его мать никогда не вернётся, я не имею права его бросить».
Об исчезновении матери Гуня рассказал в их первую встречу. Ещё тогда Варя думала, что Горица Вуковна может быть замешена.
«Ведь знает, что я хожу на болото. Прямо, конечно, об этом не говорит, но ведь знает. И про сфагнумов знает. Наверняка, и про мать Гуни ей что-то известно».
Чтобы единственная ведьма на всю округу, да и не знала, что происходит в лесу в полукилометре от её избы? Знает! Только не скажет. А как выяснить? Столько лет прошло? Да и зачем теперь? Что прошлое ворошить?
День прошёл в смятении, новая ночь была бессонной, уставшая Варя, то и дело потирая ушибленный копчик (гордость не позволяла обратиться к ведьме за мазью), сходила к Гуне. Мальчик тоже был встревожен. Но ничего не сказал. Следующим днём приехали городские, куда-то ходили, ночь опять была беспокойной. Варе всё казалось, что вокруг дома кто-то бродит и заглядывает в окна, но проверить она не решилась.
Следующим утром вновь наблюдала за городскими. Те расспрашивали соседей, с дедом Аркадием говорили особенно долго, а вот к Варе не заглянули. Затем как будто засобирались прочь. Во всяком случае, их внедорожник выехал за пределы деревни. Ну точно неспроста приехали! Кто же на следующее утро уезжает? Впрочем, причин могло быть много. Но сколько странных совпадений: шепоток из леса, чёрная девочка, страх Гуни, который Варя чувствовала даже на большом расстоянии, да и Горица Вуковна с утра какая-то нервная. Варя так часто и так много за ней наблюдала, что научилась различать малейшие изменения в её настроении.
Варя побежала на болото. Гуня сидел под пнём, почти полностью погрузившись во мхи. Варя обняла его и ощутила привычное лёгкое покалывание: её тепло переходило к Гуне. Мальчик зашептал. Варя слушала, точно окутанная мороком. Голова потяжелела, словно туман, окутывавший болото, проник в сознание. Варя слушала и как будто проваливалась в первобытную глубь веков.
Давным-давно весь мир принадлежал сфагновым людям. В поисках еды – тепла – они постоянно перемещались. Оставляя после себя болота. Но затем пришли чудовища. Мир изменился. И низины рек заселили другие существа. Сфагнумов становилось всё меньше и меньше.
«Он придёт за мной. Болотник, придёт за мной. Болотники всегда охотились за сфагнумами, пытались отнять наше болото. Я не хочу умирать. Пожалуйста, Варечка, спаси меня. Я не хочу в эту темноту».
«Как же мне помочь тебе, родной?»
«Болотнику нужна жертва, тогда он поглотит её и заснёт снова, надолго, пока его кто-то не пробудит».
«Какая же жертва?»
«Беленькая девочка, маленькая беленькая нечисть, беленькая водянтиха, она подойдёт. Болотники любят водянтих».
Горица Вуковна пожалела, что выпроводила незваных гостей. Ведь хотела же к ним приглядеться. Авось, что и вышло бы. Ох, ну и противный косматый мужик. Охотники все противные, а этот особенно. Начал докапываться, что да как. Да какая разница кто и зачем обряд сотворил? А ведь всё могло бы обойтись. Ну, чего уж теперь? Остаётся единственный известный путь. От Болотника можно избавиться, усмирив жертвой. Чтобы он не просто сожрал проклятое сфагновое отродие, а как подношение, дар, откуп. Придётся как-то убедить Варю открыть дорогу на болото. Да уж, как же, послушает она.
— Феночка, а ну-ка, сбегай в магазин за хлебом. Гости-то всё подъели.
Когда Феночка упорхнула, ух, чертовка, ведь не до магазина побежит, а до своего суженого. И что она в этом Витьке нашла? Горица Вуковна усмехнулась. Вот уж ирония! Феночка влюбилась именно в Витьку. Конечно, не судьба и уж тем более не предназначение (хотя Феночка по молодости-глупости-неопытности и твердит другое, начитавшись какой-то бульварщины), но ведь это было неизбежно. Феночке – с её-то происхождением – только в Витьку и влюбиться. В кого ещё? Подумать только! Мать, глупая Варя, ходила кормить сфагнума своим теплом, покуда была беременна. Горицу Вуковну аж передёрнуло. Так что Витька тоже другой. Надо было всё же с Варей поговорить. Но разве она поверила бы?
Впрочем, Горица Вуковна ещё опасалась, что Варя узнает её тайну.
Нечто странное насчёт Горицы Вуковны подозревала чуть ли не половина деревни, только мысль свою никто до конца не додумывал. А как не подозревать? Она уж сколько поколений односельчан пережила. Те меняются, а она – нет. Правда, кроме Вари, никто ее открыто ведьмой не считал. Другие как-то уважали, что ли? Горица Вуковна старалась ни с кем не спорить, в сплетнях не участвовать, за глаза ничего плохого не говорить, а если уж говорить, то только хорошее. Словом, со всеми дружила. Так что никто, кроме Вари, в подозрениях копаться не хотел, а Варю считали чудаковатой.
Прожив столько лет среди людей, Горица немного очеловечилась и уже смутно помнила те истлевшие времена.
Иногда ей снились сны.
Каменистый берег широкой реки, с редким рогозом и большими валунами. Горица плещется в воде, солнце слепит глаза, и когда она отворачивается к лесу, то видит на высокой глыбе седого лося с огромными рогами, которые теряются где-то в мягкой вечерней дымке. И Горица знает, что на рогах написана история мироздания, что было, что есть, что будет. Стоит только подойти и прочитать. Но всякий раз, когда Горица взбирается к нему, седой лось исчезает.
Всего лишь сон или явь?
А вот жизнь в местечке была правдой. Горица и сёстры-водянтихи были беззаботно счастливы, пока не пришли сфагнумы. Сначала их особо не замечали, только старый водяной насторожился. Сфагнумы вели себя тихо, облюбовали край болота. Вскоре оттуда повеяло жутью, и все стали уходить: мелкие бесята, водяные, лягушки, даже комары улетели! Родное топкое полотно, тёмная чавкающая чаща, грибная опушка, смеющаяся змеиная река – вся близь наполнилась едким, смрадным ужасом.
Сфагнумы охотились на нечисть.
Горица много раз думала о том, чтобы переселиться на другое болото. Но здесь во мхах покоились иссушенные тела сестёр. Горица не смела их бросить. Да и на новом месте она будет чужая, а здесь её дом.
Дом, за который надо бороться любой ценой. Дом – мягкий кокон водорослей, навалившиеся через реку арки деревьев, сидя на которых можно рыбачить звёзды и ловить из воды лунно-молочные протоки; безмолвные лица на стволах, тихий шёпот создателя, разносимый ветром, горьковатый вкус корешков и жужжащее поле.
С плачем и вызовом Горица пришла к хозяйке, к той, которой было назначено защищать место, но которая не сделала ничего. Она-то и Горицу поначалу не хотела принимать, говорила странные речи о неизбежности и закономерности происходящего, о гармонии бытия. Но какая же гармония, когда все жители гибнут? Горица яростно колотила в дверь избы, кричала и выла, скулила и плакала. Наконец, хозяйка всё же сжалилась над водянтихой, вняла слезам и рассказала о том, как прогнать сфагнумов. И вовремя рассказала, ведь следующей ночью в избе случился пожар, кровавой кометой отразившийся на небе, и хозяйка погибла в огне. Больше помощи ждать было не от кого.
Горица печально сидела на поваленном дереве и думала о том, как приложить к делу секрет хозяйки. Не с руки водянтихе провести такой сложный обряд в одиночку! И вдруг она уловила запах, которого давно не было. Человек! Люди не часто забредали в болотный край, а как появились сфагнумы, так и вовсе ходить перестали.
Он был не из ближайшей деревни. Там Горица всех знала. Сама любила девок в полях пугать да запоздалых путников хороводить по лесу. Но этот человек был другим. Горица не успела понять, что с ним не так. Изо мхов потянулись ветви сфагновых лап, опутали, оплели, сжали обмякшего человека. Проклятые твари! Учуяли! Сожрут и станут сильнее.
Горица спрыгнула перед сфагнумами, бросила в них порошок с едким запахом, какой взяла у хозяйки, и пока те замешкались, ослабили путы, вытянула человека изо мхов, взвалила на плечо и, напрягая все свои нечеловечьи силы, потащила вглубь леса.
Сфагнумы редко заходили в лес. Пока ещё боялись его чёрного, непроходимого нутра. Но только пока.
Горица дотащила человека до избы, в очаге разожгла огонь и стала ждать. Человек был холодный, как речная вода зимой. Сфагнумы успели высосать из него тепло. Нужно его согреть, вновь напитать жизнью. Горица могла бы уйти. Какое ей дело до человека? Горица начала растирать человека, чтобы он быстрее согрелся. Люди – слабые, ничего не ведающие, слепые, блуждающие в собственной тьме, потерявшие связь с мировой гармонией и природой. Но чутьём Горица угадывала инаковость человека, его отчуждённость, даже отверженность от людского собора.
Ночью с болота повеяло той гадкой сыростью, какой пахнут сфагнумы. Они кого-то поймали и сожрали. Тлетворный аромат смерти распространялся по лесу и подкрадывался к избе. Под далёкие раскаты грома из выжженной земли поднялся неупокоенный дух хозяйки.
«Гиблое дело ты, Горица, задумала. Не отворачивайся, посмотри на меня».
Горица притулилась ближе к углу, очертив вокруг себя углём защиту и крепко зажмурившись. Ни в коем случае нельзя смотреть мёртвой хозяйке в глаза. Пока не встретишься с ней взглядом, она тебя не увидит. Но мёртвая хозяйка знала, что Горица где-то здесь, и не уходила.
«Ну же, что ты так трусливо прячешься? Чувствуешь, что тягаться тебе не по силам? Горица-Горица, горе тебе. За преступление своё ты ответишь!»
Горица спрятала лицо в коленях, ладонями замкнула уши, но противный говорок всё равно вился и вился над нею, пока не рассвело.
Человек со стоном перевернулся на бок. Проснулся. Горица встрепенулась. Рядом с линией круга пролегли глубокие борозды от когтей. Мёртвая хозяйка разорвала бы круг, да ночи ещё коротки.
Увидев Горицу, человек улыбнулся. Водянтихе стало не по себе. Она вскочила и убежала. Бежала долго. До самой реки. И долго там вымывала оставшийся на теле человеческий запах. Она сама не могла объяснить, чего вдруг испугалась и побежала. Просто повеяло от человека – чем? Угрозой? Нет, что-то другое. Непонятное.
Хотя у человека были нож и охотничье ружьё, он не был похож на тех, кто ходит в лес за дичью.
«Ах, да, старый вук говорил, что бывают охотники за иными. Называют нас нечистью и охотятся. Значит, он за мной приходил? Тогда почему не убил, пока я не видела?»
Горица перестала брызгаться. Выпрямилась. Стояла, обнажённая, по колено в воде. Капризными струйками вода стекала по изгибам тела. Прохладный ветер радостно заиграл лёгкими влажными волосами. Кожа покрылась мурашками, но Горица не заметила.
Она поняла: именно такой человек и поможет избавиться от сфагнумов. Тонкие губы водянтихи расплылись в улыбке впервые с тех пор, как с хрустом распалась счастливая вечность.
Вечером Горица вернулась к избе. Оттуда исходил приятный запах. Человек успел убить пару зайцев, освежевать их, и теперь варил обед. Люди поразительно быстро и легко осваиваются в чужих избах.
Горица присела рядом с большим камнем на выжженной поляне. Она приносила сюда цветы и оставляла как подношение той, что когда-то жила здесь. Иногда сразу уходила, иногда подолгу сидела, погрузившись в печаль, и размазывала скупые слёзы по лицу. Человек тоже оставил подношение: миску с похлёбкой. Стало быть, сегодня мёртвая хозяйка не явится.
Горица приоткрыла дверь, осторожно вошла и села в углу. Открытого огня она немного боялась. Человек разлил две миски похлёбки. Одну протянул водянтихе. Горица недоверчиво окунула ложку в похлёбку, захватив гущу очень осторожно поднесла ложку, подула на неё и, прошептав короткий защитный говорок, отправила ложку в рот. Непривычная пища Горице понравилась.
Человека звали Прохор. Он спросил о сфагнумах. Пока водянтиха рассказывала то немногое, что знала, Прохор пристально смотрел на неё. Впервые Горице захотелось прикрыть наготу. Было странно, что охотник изучает существ вместо того, чтобы убивать. Впрочем, она и сама недавно взглянула на мир другими глазами.
Нравилось Горице место: лес, река, болото. Люди редко сюда захаживали. Если расставить какие надо обереги, то, возможно, получится и совсем оградить близь от чужого внимания. Надо только от сфагнумов избавиться. И Прохор мог бы помочь. Но можно ли ему верить? Вон как лукаво смотрит, свои мысли у него имеются. Или нет? Люди не понимают законов мироздания. Они даже с домовыми, которые их оберегают, часто поладить не могут.
Несколько дней Горица присматривалась к Прохору. Её странным образом влекло к человеку, в животе становилось тепло, и мягкое, вязкое, податливое тепло растекалось по телу, добиралось до головы и клубилось туманом. В один момент она перестала понимать происходящее. Стала безвольной, слабой, как комок старой паутины. Прохор взял водянтиху за руку и повёл в деревню. Горица глупо хихикала, представляя, как изумятся жители деревни, увидев мужика, ведущего голую девку.
Едва зашли в дом, Прохор – уверенно, Горица – на ватных ногах, всё переменилось. Горица зашипела, ощерилась, отскочила от Прохора, вся сжалась и как дикий зверь смотрела из угла. В воздухе пустого дома густо плавал отрезвляющий запах смерти.
— Я хочу уйти.
Прохор только усмехнулся. Покружив по комнате, Горица проскочила мимо охотника, открыла дверь, ринулась в проём, взывала от боли. Внутренности скрутило. Водянтиха упала, так и не выйдя за порог.
— Что ты сделал? — оскалилась она. И только теперь заметила накинутую на шею петлю. Прядь волос была срезана. А под порогом, наверняка, закопаны защитные мешочки с прахом предков, через которые она не могла перешагнуть.
Морок спал. Поймал! Поймал и приковал к дому в мёртвой, обезлюдевшей деревне. Горе тебе, Горица. Топи, где сёстры твои лежат, больше не увидишь, так и сгинешь в чужом месте. Люди давно бежали отсюда, ощутив липкое, зловонное, что подползало по ночам.
— Выпусти меня, — прошипела Горица.
— Нет. Ты знаешь, как защититься от сфагнумов. У нас с тобой одна цель. Избавиться от сфагнумов и сделать это место безопасным. Только ты хочешь, чтобы тут нечисть твоя родная жила, а я хочу, чтобы люди.
Горица молчала и зло смотрела исподлобья.
— Тебе-то что до этой деревни? Чужие ведь тебе люди.
— Но люди.
— Да, вы люди почему-то всегда защищаете людей. Нет, чтобы немного подумать об устройстве мироздания. У меня нет причин тебе помогать.
Прохор рассмеялся.
— Тем не менее, ты ведь хотела использовать меня. Так что не обижайся, что и я к тебе так же. Что посеешь, то и пожнёшь.
Время шло. Уйти водянтиха не могла, поэтому забралась на остывший чердак, подальше от Прохора, и оттуда зло шипела, когда он подсовывал миску с едой.
Какое ему дело до деревни? До ушедших людей? Кем он себя возомнил? Ах, да, охотником, который будет поддерживать равновесие между миром и изнанкой бытия. Какая благородная цель! Только разве человеку познать тайны мироздания?
Прохор тем временем обустраивал дом. И чем уютнее становилось внутри, тем холоднее и тоскливее казалось на улице. Из чердачного окна Горица видела дремлющий в тумане чёрный лес. Веяло сыростью. Сфагнумы, почувствовав беспризорность леса, потихоньку осмелели, вылезли из болота, примерились к буреломам, походили вокруг да около и как дыхнули на выворотни, те и начали гнить, а гнилые ветки было просто ломать, и поползли сфагнумы в лес. Каждую ночь близь вздрагивала от криков. Всё то, за что боролась Горица, о чём мечтала, медленно погибало. А ведь она совершала ужасные, даже противоестественные вещи! О чём и вспоминать не хочется. И ради чего? А скольких сил стоило выяснить, как уничтожить сфагнумов!
Лучше спасти хоть что-то, отдать часть места людям, чем позволить сфагнумам уничтожить всё.
Наконец, Горица спустилась к Прохору.
— Сфагнумы боятся двух вещей. Во-первых, чудовища, хтона, именуемого Болотник. Во-вторых, огня, особого огня, разожжённого из праха мёртвой хозяйки.
— Огня? А разве они не питаются теплом?
— Теплом живых существ. Заколдованный огонь их самих высушит и сожжёт. Мхи любят влагу, но не огонь.
— Ясно. А Болотник что такое?
— Существо, пожирающее хтонов и нечисть вроде меня. Я сама его боюсь. Впрочем, все Болотники уже давно спят. Их не видели сотни лет. Может, это и вовсе сказки. Даже если и нет, Болотника своей воле не подчинить. Он поглотит всё, до чего сможет дотянуться. Используем огонь.
— Хорошо. А прах хозяйки ты, конечно, возьмёшь на той выжженной поляне?
— Да.
— Ты её знала? Хозяйку?
Горица не ответила. Конечно, она знала хозяйку. Ту, которой надлежало беречь лес, болото, реку, озеро, поля, всё окрест и которая не выполнила долга. Ту, которую она предала. Горица всё ещё чувствовала жар пламени, которое плясало вокруг избы и хвостом вздымалось к небу, растекалось по дуге и расплавленными каплями падало. Горице было жарко снаружи и холодно внутри. Но человека это не касается.
Прежде всего нужно заклясть место, чтобы оно подчинялось новой хозяйке. Земля, деревья, травы, воздух, воды, заключённые в них древние силы должны признать Горицу. Несколько недель, не смыкая глаз, Горица трудилась над оберегами, которые затем закопала вокруг деревни.
Она станет настоящей хозяйкой. Лучше прежней.
Нашёптывая заклинания, Горица в горшочке замешала прах, смолу и масло. В смесь окунула обыденное полотенце, то которое соткала и сшила за одну-единственную ночь, обмотала его вокруг шеста и подожгла. Факел загорелся ярко-кровавым огнём из самого сердца инобытия. Огнём, в котором умирала чья-то жизнь.
«Ты будешь наказана», — прошептал чужой голос в голове. Но Горица лишь мотнула головой, словно могла вытрясти незваный голосок. И всё же на огонь она взирала с опаской. Для Горицы, как нечисти, он тоже был смертельно опасен.
Прохор взял факел. Его огонь мог лишь ласково пощекотать. Да, только человек справится с этим делом. Горица свистнула трижды, и появился чёрт. Он, нахмурился, недовольно цокнул, выслушав просьбу Горицы, но отказать не посмел. Прохор не выказал никакого удивления при появлении чёрта, хотя водянтиха была уверена, что доселе охотник не так уж много нечисти видел. Чёрт взгромоздил Прохора на спину и с диким улюлюканьем помчался на болото.
Горица наблюдала с пригорка. Огненная пляска завораживала, притягивала взгляд, жидкое пламя как будто проникало внутрь, растекалось по телу и лишало всяких сил. Задыхаясь от странного томления, Горица опустилась на колени. Ужас и трепет сдавливали грудь. Болото горело. Отсветы пламени обжигали щёки, обжигали низкие хмурые тучи, горелое небо пахло брыдко, приторно зверино и напоминало запах горящей бычьей шкуры.
И всё же Горица не могла сдержать улыбки. Наконец, сёстры отомщены. Сладостное чувство разгоралось внутри. Истошно вопили сфагнумы, превращаясь в пепел. И было в их криках что-то такое, что резало по сердцу. И сладость скисала, горчила полынно.
«Я построю новый дом на этом месте. Любой ценой», — прошептала Горица и отвела взгляд. Она провела рукой по лицу, к пальцам прилипли кусочки кожи.
«Ничего, заживёт».
Трое последних сфагнумов, двое взрослых и детёныш, оказались загнаны в огненный угол. Взрослый сфагнум подпрыгнул, ухватил чёрта за копыто, тот накренился, и Прохор, выронив факел, упал в воду. Факел погас. Но это уже не имело значения. Пепельные мотыльки хороводили над беспорядочным буйством пламени. Сбросив сфагнума в огонь и освободившись от ноши, чёрт взмыл к верхушкам сосен. Словно очумев, Горица металась по берегу. Кисло-полынное нутро её бурлило и бесновалось. С тяжким «эх» чёрт повалил старую сосну как мост через огонь. Горица, мгновенно собравшись, бросилась на помощь Прохору, вытянула из трясины. Кипучие поцелуи искр оставили на коже чёрные укусы возмездия. Чёрт покачал головой и поскакал прочь.
Двое оставшихся сфагнумов уже не кричали, а плакали. Огонь окружил их. Горица втащила Прохора на пригорок, упала в редкую траву, закаталась, как безумная, сбивая искры, чтобы самой не загореться. Тело ломило от жара, глаза слезились от дыма. И хотелось только одного: бежать прочь!
Мягкий белый свет разрезал рдяную занавесь пламени. Повеяло свежим зимним холодом. Седой лось, наклонив усталую голову, шёл через огонь. И там, куда он наступал, огонь потухал.
Когда сморщился и погас последний островок пламени, лось подошёл к сфагнумам. Мать подхватила детёныша, с благодарностью коснулась белой шкуры лося и нырнула во мхи. Лось немного постоял над ними, затем подошёл к Горице и Прохору.
Сколько лет она, видя его только во снах, ждала этой встречи! Нежность тепла, сладкая нега умиротворения, покой осознания правильности бытия наполнили Горицу. Лось чуть мотнул головой, с рогов соскользнули звёзды и упали по краю болота. И там выросли зачарованные деревья, огромные вековые сосны с перекрученными стволами, которые навсегда отгородили сфагновое болото от людей, нечисти и любого, кто будет искать туда дорогу.
— Он не хочет, чтобы последние сфагнумы исчезли, — поняла Горица.
Она долго смотрела вслед лосю, пока лунно-белая тень не испарилась в лесной дымке. Горица столько лет думала о встрече с тем, кто ведает прошлое, настоящее и грядущее, кто знает все тайны и законы мироздания, но он лишь прошёл мимо. Она даже не обернулся к ней, не признал её. Неужели она его прогневала? Конечно, прогневала. Горица печально вздохнула. Полынно-горькое разочарование уютно устроилось в уголке сердца.
Ну и пусть. Любой ценой будет она защищать свой дом.
Они возвращались в деревню, и с каждым шагом тоска Горицы рассеивалась. Босыми ногами она чувствовала, как под слоем омертвелой земли пробуждались тайные нити, как живительные соки начинают бег. Ушедшая сила возвращалась в лес. Разве возрождение не стоит всех потерь? Только выжженная поляна, где погибла прежняя хозяйка, осталась чёрной и мёртвой.
Горица и Прохор вернулись в дом. Прохор отдал прядь волос, снял петлю, и теперь водянтиха могла уйти. Но она решила остаться в доме. Нашла в светёлке сундук с женской одеждой и оделась как баба. Прохор тоже не ушёл. Полёта над горящим болотом он не сдюжил. Что-то в нём оборвалось. Теперь он занимался всяким деревенским ремеслом, впрочем, иногда с тоской смотрел вдаль и вздыхал.
В деревню возвращались люди. Нечисть вновь заселила леса и реки, по ночам бегая к окошку Горицы и советуясь что да как.
Люди в деревне, конечно, косо смотрели на Горицу, понимали, что что-то с ней не так. Но Прохора они уважали, и вскоре выбрали старостой деревни.
Время шло. Прохор постарел, сильно сдал, теперь по утрам Горица долго ждала, когда он проснётся и можно будет подавать завтрак. Хозяйка тоже постарела, но не сильно, больше морок навела, чтобы отвести людям глаза.
Прохор умер чудесным ведренным днём, когда начали сеять. Благосклонно-солнечно, безоблачно-безветренно, он услышал мягкий шёпот и отошёл с улыбкой.
Схоронив нареченного мужа, Горица осталась одна. Тогда-то в груди и шевельнулась страшная, надрывная тоска.
На следующий год завыла война, ей вторила революция. Тогда Горица думала, что хорошо, что Прохор умер и этого не видит, и хорошо, что у них нет детей, которых теперь смёл бы вихрь. Горица делала подношения земле, чтобы даже в плохие годы земля давала урожай. Незримые чертенята помогали ухаживать за посевами. Только их помощью и сдавали нужное количество зерна в колхоз. Потом случилась война, ещё страшнее прежней. Небо плакало чёрным, прокисшим молоком. Ветер доносил крики умирающих, пространство наполнилось тревожными снами, где рокотал ненасытный пулемёт. Когда пришёл враг, Горица укрыла в лесу немногих оставшихся стариков, женщин и детей. И когда после войны в разрушенную деревню не вернулось ни одного мужчины, Горица и чертенята-невидимки помогали всё отстроить заново.
Время шло, жизнь бежала. Несколько раз менялось население деревни. Никто уже и не помнил, что Горица была водянтихой из леса. Время настало мирное, сытое, и люди уже как будто не нуждались ни в помощи, ни в защите Горицы. И хозяйка была счастлива.
Ей нравилось жить в деревне среди людей. Вот только иногда тоска заедала. Не было у Горицы ничего своего, всё, что было, она давно раздала людям. Тогда хозяйка решила завести ребёнка. Вот только как?
Впервые за много лет Горица вошла в лес. В последний раз она была там во время войны, прятала чужих детей. Они прижимались к ней исхудавшими телами, и Горица едва слышно учила их защитному говорку. Конечно, когда дети выросли, то забыли слова. А Горица помнила, как совсем рядом ходили чужие, помнила их незнакомую, резкую речь, помнила тошнотворный запах смерти и хаоса, который они принесли с собой.
Пару раз вместе с лешим, старым волком, хозяйка водила кругами захватчиков, пока те не увязали в трясине. Но больше Горица в лес не ходила. О важном обычно докладывали чертенята или маленькие лешачки. Так что Горица обо всём знала, а сама не ходила, ибо стоило ей приблизиться к защитной канаве, как слышала противный шепоток: «Будешь наказана».
И вот теперь она брела в то место, которого так долго избегала.Шла, а за ней шёл рыжий кот, ещё в войну прибившийся к ней. Кот никогда не говорил, ни на человечьем языке, ни на зверином, но дом охранял исправно. Теперь он молча шёл за ней и всё под ноги заходил, пытался как-то повернуть назад.
«Что молчишь-то, немой? — говорила Горица. — Знаю я, что не надо туда идти, да что делать-то».
Наконец, Горица вышла к горелой избе. Внутри лежало иссушенное тело в нацистской форме. Видимо, заблудился в войну. Прибраться бы тут, а то нехорошо как-то. Хозяйка завернула тело в тряпки, оттащила на улицу, приказала земле разверзнуться и, прошептав слова упокоения, сбросила тело в яму. Земля сомкнулась, только небольшая рыхлость осталась. Можно было бы взять череп для фонаря колдовского, да возиться некогда. Обошла поляну. Больше здесь ничего нового не было. Горица ожидала, что явится дух мёртвой хозяйки. Но та не явилась.
Горица села в избе и стала слушать. Если долго слушать, то услышишь нужные слова. Иногда Горица трусливо оглядывалась, но в избе, кроме неё, никого не было. Кот сидел на коленях, довольно прикрыв глаза.
В русалочью ночь Горица набрала земли с прахом мёртвой хозяйки, размочила кровью кусок глины, замешала, добавила земли с могилы Прохора и вылепила девочку. Только девочка та вышла странная, не девочка, а глиняная куколка.
Рыжему коту куколка понравилась. Он лежал рядом, охраняя её непробудный сон, и раз даже мяукнул, впервые подав голос. Из леса потянулась гости посмотреть, что за дочку вылепила Горица. Куколка всем очень нравилась. Каждый приносил дары: грибы, ягоды, рыбий скелет, гнилое яблоко, плетёные колоски, кусочек коры, ведёрко жуков и личинок.
Только не куколку хотелось Горице, а девочку настоящую. Красивую, добрую, нежную. Где же для неё достать живой теплоты?
Наконец, пришёл и леший в волчьей шкуре. Горица сердечно поприветствовала старого друга, с которым пережила две войны. Сели пить чай с мёдом. Глиняная куколка спала в люльке. Кот сидел на подоконнике и наблюдал.
— Мне тут, Горичка, одна идея в голову стукнула. Ты, ежели хочешь девочку, похожую на человека, то попробуй у сфагнума силу отобрать, — сказал леший.
— А сфагнум-то как поможет?
— Они же столько тепла когда-то поглотили, столько душ невинных. А куда делась энергия их жизни? Всё в мире должно быть в равновесии, и ничто не исчезает без следа. Осуши сфагнума, уж одну-то душу от них можно получить.
— Нельзя. Лось не позволит. Да и как через барьер пройти? Сам же знаешь, никого те деревья не пропускают.
— А вот я стал замечать, что в лесу мелкая живность пропадает. Может, оно просто совпадение, а, если нет, то сфагнум иногда высовывается со своего болота. Ну, сама смотри. Я просто мыслью поделился.
После ухода лешего Горица долго думала. Сфагнумов трогать нельзя. Они часть ткани мироздания... Но, что если мир уже достаточно изменился, и они больше не нужны? Может, если забрать их силу и передать глиняной куколке, то ничего страшного и не случится? В конце концов, столько жизней сфагнумы загубили, разве не должны они теперь помочь жизнь создать? Какая разница в какой форме будет заключена их сила? Всё течёт, всё меняется. А девочка будет такой чудесной, такой прекрасной!
Лес расступался неохотно, как будто предчувствуя беду. Тропинки петляли, меняли направление прямо под ногами. Горица грозила им всяческими наказаниями. Долго ли, коротко ли хозяйка всё же вышла к высоким зачарованным соснам.
«Тот, кто пройдёт против законов мироздания, будет за то наказан», — прозвучал холодный голос в голове.
Но что стоит эта бренная, тягостная жизнь, если нет самого любимого существа? Зачем дана жизнь без любви? Разве любовь не оправдывает все совершаемые ужасы? Горица гнала прочь все сомнения. Будет у неё доченька. Будет! Любой ценой.
Горица прислушалась, принюхалась. С болота просачивался кисло-молочный запах слабости. Сфагнумы долго были заперты, питаясь только жуками и мошками, не зная настоящего тепла. Горица перед зачарованными соснами поставила силок с курицей, которую утащила с совхозной птицефермы, начертила круг-ловушку, а сама спряталась в кустах и стала ждать.
К вечеру зачарованные сосны чуть дрогнули, потрещали жалостливо, и в маленькую щель пролезло существо. Сфагнум. Женщина. Упав на колени, она с шумом втянула воздух. Аж задрожала от нетерпения! Курица была большая в сравнении с жучками и мышами, которых обычно собирала сфагнум. Столько живого тепла! Сначала она ползла осторожно, припадая к земле, озираясь, возбужденно подрагивая, затем резко кинулась к курице, ногой угодила в силок и упала.
Горице не составило труда её поймать. Ослабевшая, сфагнум почти не сопротивлялась. Хозяйка придавила её коленом, полоснула трофейным с войны ножичком и в маленький сосуд собрала тёплую тёмно-зелёную жижу, кровь сфагнума. Тело сфагновой женщины быстро сморщилось и истлело. Жизнь в нём закончилось. И когда Горица наступила на него, оно рассыпалось, и влажная почва с благодарностью поглотила пыль. Хозяйка обернулась и, увидела, что на неё смотрит чёрненькая девочка. Она висела в воздухе, чуть склонив голову набок и безвольно опустив руки вдоль тела.
«Против природы идёшь, Горица. Против мироздания. За то будешь жестоко наказана».
«Поди прочь, проклятая. А что б тебя! Вроде и сожгли тебя, а всё никак не отстанешь!»
Горица принесла тепло домой и отдала глиняной куколке. Только та всё равно не стала красивой светловолосой девочкой. От горячего, хранимого сотни лет тепла сфагнума куколка стала упырихой. Она удивлённо открывала и закрывала большущие глаза и хватала воздух скрюченными пальцами. Горица отнесла её на чердак, соорудила то ли люльку, то ли гнездо, оставила горячей каши и ушла. А рыжий кот сразу к упырихе забрался и замурлыкал. И яблони с неспелыми плодами, как будто почувствовали, что в доме что-то произошло, и неспелые яблоки сразу соком налились, покраснели, побагровели. Хозяйка на то внимания не обратила, но многое в доме и в окрестном лесу преобразилось.
Горица очень горевала, что девочки у неё не получилось.
«Ну ничего-ничего, — приговаривала она. — Уже лучше. Упыриха – это не глиняная куколка. Сделаю я из тебя человека».
Но недолго Горица план обдумывала. Свалилась на неё новая беда. К соседке приехала девочка, внучка. Хорошенькая такая. Правда, жутко любопытная. Сразу поняла, что с Горицей что-то не так, а потом мерзавка и вовсе на чердак залезла. Упыриху увидела. Горица уже хотела наглую девчонку околдовать и наказать за дерзость, да в ту ночь как завоет на болоте сфагнум!
Люди-то обычно не восприимчивы к голосам сфагнумов, в упор их не слышат, а вот нечисть вроде водянтих ещё как слышит! И вой этот всех сил лишает. Так что не пошла Горица в ту ночь девочку Варю ловить, а на следующее утро поняла, что девчонка со сфагнумом спуталась, и решила её не трогать. Было в девочке что-то странное, что вызывало и уважение, и любопытство. Ещё Горица заметила, что запретный лес стал мрачнее и сырее. И когда хозяйка решила вновь выйти на болото, она уж второй раз не смогла к нему дороги найти.
Время шло. Горица с ужасом увидела, что повзрослевшая Варя вышла замуж и забеременела. Само по себе это было ничего, вот только Варя продолжила бегать на болото, а это было плохо. Потом Варя родила Витьку. И Горица, принимавшая роды, вздохнула с облегчением. Мальчик как мальчик. Не чудовище. Правда, шибко умным не выйдет, но то уже проблемы Вари.
Ещё сильнее стала тосковать Горица, чёрная зависть изводила. Хотелось ей маленькую светленькую девочку. Да и Варя во дворе своего нянчила. Ничего так оказалась мать. Не бросила ради сфагнума. Даже потом подрабатывать в райцентре начала, чтобы деньги были поднять ребёнка. Позавидовала Горица, ой, как позавидовала. Разве не благодаря Горице в деревне есть жизнь? Разве не заслужила она для себя счастья?
Стала Горица думать, как всё же упыриху-то в девочку превратить. Только надо что-то верное придумать. Думала, думала, советовалась с ветром, советовалась с лесом, с месяцем, у реки и озера совета спросила. Но те лишь качали головами. Даже леший, волком обежавший все первозданные края, ничего не смог посоветовать. А призрачная чёрная девочка всё над Горицей зло потешалась. Набирала проклятая силу. Как бы чего не учудила.
«Ты сколько жизней у мира отобрала, а другой вернуть не можешь. Горе тебе, Горица, горе. Долг твой перед мирозданием растёт. Будешь ты проклята».
«Помолчала бы! Сама сколько зла сделала, а ещё мне выговаривает».
«А я не зло делала, я равновесие поддерживала».
«Сколько моих сестёр из-за твоего бездействия умерло!»
«Не мне и не тебе решать, кому жить, кому нет».
«Да ну тебя!»
Ночью сидела Горица на крыльце, смотрела, как чертенята фонари по забору расставляют, отпугивают густую тьму, которая повадилась приходить к дому хозяйки. Темнота, как бездомный зверь, скалилась и рычала, а чертенята её раз и дубинкой света по башке, чтоб не повадно было. Тьма отступит, и уже лисицей хитрой подходит, заискивает, а чертенята ей раз и угольев в глаза кинут, и та как заскулит, как побежит, поджав хвост, а чертенята вслед куражатся.
Горица плела защитный оберег. Маленькая упыриха играла рядом, завязывала на ниточках узелки и после каждого завязанного узелка довольно улыбалась. Рыжий кот прогуливался по забору и проверял работу чертенят. Вдруг одного подхватил за шкирку и принёс Горице.
Батюшки! А чёртик-то хромой.
— Я хоть и хром, дорогая хозяйка, зато кое-что выяснил интересное.
— Говори.
— Ты, хозяйка, мы все знаем, хочешь себе девочку, дочку, но только человеческую. Да не ведаешь, как её наколдовать. Ты уже со всеми советовалась, а вот с нами не советовалась.
— Ну, тогда советуюсь.
— Ты воззови к древним, хтоническим силам, которые когда-то всё живое и породили. К самым древним, самым первым силам, волею которых всё мироздание держится.
— Я бы обратилась к ним. Сама об этом думала, да я слов правильных не знаю. Ведь к такой силе надо особым говором обращаться.
— Ну так я, хозяйка, для тебя такие слова выведал. Мы, хромые, всегда знаем и умеем больше.
Запрыгнул чертёнок на плечо и прошептал особые слова. Горица их запомнила.
Следующей ночью она понесла упыриху к реке. Над водою кисельный туман, а в нём серебряные точки танцуют. Нырнула хозяйка вместе с дочкой и поплыла туда, куда не плавают, туда, куда люди не знают, а знают только водянтихи. Там Горица воззвала к хтоническим силам, к мёртвым сёстрам, к тварям, что населяли эти леса и реки давным-давно и сгинули тысячи лет назад. Призраки мёртвых, почти бестелесные субстанции, окружили, схватили её и хороводили до тех пор, пока Горица не обессилила и не заснула.
На утро она вышла из реки, а на руках у неё была красивая девочка-младенец. Чистенькая, беленькая, ладненькая.
На берегу Горицу поджидала чёрная девочка. Провал рта на безглазом лице заговорил:
«Будешь ты наказана, Горица. Умрёт твоя Феночка, прежде чем её шестнадцатое лето закончится».
Горица лишь отмахнулась.
С радостью она наблюдала, какой умной и красивой растёт Феночка. Даже дружба с Витькой Горицу не пугала. Пусть дружат, что плохого? Дружба, похожая на любовь, любовь, похожая на дружбу? А что? Витька звёзд с неба не хватает, а при малознакомых людях едва слово может выговорить, зато какая силища! Богатырская! Вот уж кто бы подумал, что от сфагнумов богатыри родятся.
Горица была счастлива, вот только настало шестнадцатое лето, вспомнила хозяйка предостережение чёрной девочки.
Феночка, хоть и выглядела человеком, а всё же была и нечистью. Не могла она покинуть места, и судьба её ждала, как и всякую нечисть. И чёрная девочка, наверняка, угрозу исполнит. Сколько бы оберегов Горица не поставила бы вокруг, Феночка-то ведь в доме не сидела, постоянно куда-то ходила. Поймает её однажды чёрная девочка, наберётся силы и поймает. Ох, поймает, что сделает? Надо было уничтожить её сердце, пока была возможность. Да, горе тебе, Горица, горе! Позарилась ты на сердце хозяйки, на силу великую, да не вышло.
Хотелось, чтобы Феночка была человеком, прожила обычную человеческую жизнь, хорошо бы счастливую – нет, у Феночки непременно будет именно счастливая жизнь, самая счастливая! Любая человеческая жизнь лучше, чем жизнь нечисти поганой, прикованной к одному клочку земли. А Феночка пусть уедет куда-нибудь, пусть мир посмотрит, пусть учится в университете, пусть с людьми знакомится, пусть живёт! Она ещё молода, судьба не выбрана. И Витьку пусть с собой забирает, раз он ей так люб. Вот только душа нужна человеческая.
И решилась Горица ещё раз нарушить законы мироздания и воззвать к древним хтоническим силам. Пусть сделают Феночку человеком. Пусть она уйдёт из этого места. Уж теперь-то должно получиться. Ах, Горица, горе тебе! Три раза колдовала, три раза шла против природы. Три – хорошее число. Почто четвёртый раз с судьбой заигрываешь?
Эта была та ночь, когда Варя услышала странный шёпот из леса и впервые встретилась с чёрной девочкой, та ночь, когда Аня видела во сне лося. Та ночь, когда пробудился Болотник.
Горица колдовала, и обряд как будто удавался. Защитный круг, который она выложила, надёжно защищал от посягательств чёрной девочки. Та тщетно петляла вокруг и ухала как трухлявое дупло. Ничего ей не испортить. Всё получится.
Затанцевавшая древняя сила игриво пощипывала Горицу. Но Горица пригрозила пальцем. Она чувствовала, что может ею управлять. Ещё чуть-чуть и она направит поток так, как нужно. Но вдруг поток взбесился, завизжал, вырвался и сбил Горицу с ног. Развернулся, вернулся и со всего размаха звонко ударил по лицу, что густо-кровавые капли поползли по лицу.
«Я тебя предупреждала. Что посеешь – то и пожнёшь», — сказала чёрная девочка. Она смеялась. Впервые за много лет.
«Близок час отмщения, Горица! За свои преступления заплатишь самым дорогим. Не быть тебе больше хозяйкой!»
Всё стихло. Горица лежала и плакала. Она почувствовала, что неконтролируемый поток энергии пробудил Болотника. Он голоден после спячки. Он будет искать кого бы поглотить.
Сначала Болотник съест сфагнума, потому что сфагнум его природный враг. А затем Болотник съест Феночку, потому что Феночка родилась от тепла сфагнума. Феночка, бедная Феночка, созданная из праха мёртвой хозяйки, крови водянтихи и тепла сфагнума, бедное дитя, ни то ни сё, самый лакомый кусочек.
Вот, сбывается угроза чёрной девочки. Мёртвая, даже мёртвая переиграла Горицу.
«Я что-нибудь придумаю. Столько оберегов вокруг развешено. Он не почует. Нет, почует, почует. Феночка, бедная моя девочка, за что тебе это?» — Горица беззвучно выла.
Горица Вуковна и раньше с тревогой куда-либо отпускала Феночку. Мало ли что. Но всегда отпускала. Слишком хорошо хозяйка знала, какое это наказание жить взаперти. Феночка должна быть свободна и счастлива. Иначе зачем было давать ей жизнь? Поэтому, даже зная, что Болотник и чёрная девочка бродят рядом, Горица Вуковна отпустила Феночку. А что делать? Всё равно ведь убежит гулять, только на мать обиду затаит. Пусть уж лучше так.
А Феночка беззаботно бежала и бежала, конечно, не в магазин, как поручила мать, а по своей нужде, к суженому своему. Феночка ничего про своё рождение не знала и не помнила, как была упырихой, а знала и помнила только счастливую и весёлую жизнь.
Витька ждал Феночку в условленном месте, у большого мшистого камня на опушке. Феночка со смехом увернулась от объятий и легко вскочила на камень. Осторожнее бы! Древний валун полон расселин, в которые легко угодить ногой. Да и мох на камне едва-едва держался, запросто можно поскользнуться и шею свернуть. Но Феночка о том не беспокоилась. Она откуда-то знала, что всё будет хорошо и правильно. Витька поднапрягся, залез за ней, а Феночка уже спрыгнула и побежала. Витька – за ней. Добежали до поляны черничных звёзд. Уселись и стали набивать рты вкусными ягодами.
Молчаливый валун так и остался прикованный к месту. Знал он без счёта сказаний и легенд, заговоров и преданий, да не имел языка хотя бы слова вымолвить. Впрочем, когда дождило, и капли падали на тоненькие ножки мхов, соскакивали с них в расселины, валун что-то неразборчиво бормотал.
— Ну так как? Выяснил, куда твоя мать ходит? — спросила Феночка. — Узнал тайный ход на болото?
— Всё выяснил, всё узнал, — заулыбался Витька.
Продолжение следует…_________________________________________
Об авторе:
ДАРЬЯ ЛЕДНЕВАДарья Михайловна Леднева – прозаик из Москвы. Окончила РГУТиС (2012), Высшие Литературные Курсы (2017) и аспирантуру по кафедре новейшей русской литературы (2022) в Литературном институте им. А.М. Горького. Пишет фантастику и лирическую прозу. Публиковалась на порталах «Мир Фантастики» и «Лиterraтура», в журналах «Рассказы», «Хоррорскоп», «Полдень», «Мю Цефея», «Аконит». В качестве критика публиковалась в журналах «Знамя», «Звезда», постоянный автор портала Pechorin.net.
скачать dle 12.1
