Редактор: Марина Яуре
Над крышами, над городом, над рекой – летим. Мы, стая, я, я. Воздух – свистит, небо – молчит, обнимает. Играем: изображаем вихри, волны, знаки, огромную птицу. Собой – своим многокрылым полупрозрачным телом. Тенью. Играем, летаем… Тянет! Назад, в дом, к камню, к кому-то. Воздух внутри, между нами. Распирает, толкает, рвет. Нет. Показалось? Сжимаемся крепче, держимся вместе, остаемся целой. Но кто-то. Там. Один. Над крышами, над городом.
Я собираюсь на ветру, прихожу в себя на мокрой черепице. Что-то не так. К пальцам понемногу возвращается чувствительность, чернота перед глазами рассеивается. Лежу на скате крыши, в полуметре от закрытой двери в нашу мансарду. Захлопнулась? Быть не может, я сама проверяла, и кирпичом ее подперла. Ага, вот и кирпич, ниже – не удержал.
– Ты как? – голос Тима. Вижу его босые ступни, худые икры, протянутую руку.
Тим помогает подняться, но я спотыкаюсь и висну на его плече: больно! От лодыжки боль летит вверх, в бедро, несется по позвоночнику до самого затылка. Вывихнула? Да нет, вроде уже полегче.
– Давайте быстрее! – шипит Викс. – Там в окне мужик какой-то – на наши голые жопы пялится!
– Жопы-то ладно… – говорит Женька, и мы все понимаем: главное, чтобы не увидел, как мы собирались. Превращались. Счеловечивались. Ну, вы поняли.
Женька с хрустом поворачивает дверную ручку, матерится себе под нос, и мы заваливаемся в квартиру – пять молодых голых тел. Мы дома. Здесь тепло, сухо, пахнет сандалом, нашим потом и хвойной ароматической свечой. Я медленно выдыхаю, начинаю согреваться и вдруг слышу отрывистый стук за спиной. На подоконнике – маленькая черная птичка. Бьет клювом в стекло, а потом поднимает голову и, прихрамывая, идет ко мне. Я ковыляю ей навстречу, протягиваю руку, но птица проскальзывает в приоткрытую дверь и улетает.
***
Готовим ужин. Лера делает огонь поменьше, и в то же мгновение Тим перекладывает в сковородку мелко нарезанный лук. Викс закидывает пасту в кипящую воду, и я знаю, что она будет готова ровно тогда, когда Лера закончит с заправкой. Женька открывает вино, Тим моет зелень, Викс достает тарелки. Я всем мешаю. Задеваю Леру, проходя мимо, не понимаю, чего от меня хотят, едва успеваю убрать палец из-под ножа. Выпала из ритма, забыла движения, больше не слышу, о чем они молчат друг с другом.
– Бедная моя! – Викс гладит меня по голове, в другой руке держит два звенящих бокала. – Иди отдохни уже. Трудный денек был.
Я киваю, падаю на диван. Наблюдаю за ними. Взгляд расфокусирован, их движения сливаются в плавный шаманский танец, голоса звучат друг за другом, заполняют промежутки, не пересекаясь. Кухонные запахи становятся ароматом готовой пасты с базиликом и помидорами. Пар из кастрюли подползает ко мне, теплой стеной встает между нами.
За ужином они болтают как обычно, легко и складно. А я молчу, только пару раз вставляю что-то невпопад – разучилась, как та сороконожка. Они смотрят сочувственно, но я не знаю, что они чувствуют на самом деле.
Лера, не глядя, берет мой бокал, пьет, со смехом ставит обратно. На ободке – полукруг ее помады. Пахнет вином, косметической отдушкой, помидорами и чем-то еще. Слюной? Я отставляю бокал в сторону и больше его не трогаю. Пила она раньше из моей посуды? Вроде да. А остальные? А я? Ну да, само собой! А что такого?
Вино и вкусный ужин притупляют тревогу. Я помогаю убрать со стола, стараясь не путаться у них под ногами. Мы смотрим любимый сериал при свете ночника, и я снова нащупываю связь, верю, что все еще можно исправить. Через пять дней мы снова полетим, а дальше оно само как-нибудь наладится.
Ночью лежу на нашем огромном матрасе – вообще-то это целых три матраса, гигантское лежбище! – и не могу уснуть. Справа Женька, слева Викс. Теплые, маленькие, привычно неудобные. На мне Женькина рука и колено. Я слегка разворачиваюсь и зарываюсь лицом в его шею. Сандал – аромат нашего дома, которым пропитаны мы все. Отголоски ментоловой пены для бритья, зубной пасты, а еще что-то теплое и уютное, похожее на чай, землю в лесу, нагретые солнцем старые доски. Запах его кожи? Странно, никогда не замечала. Я аккуратно выворачиваюсь из-под его руки и подкатываюсь к Викс. Нюхаю ее лицо. Она что-то бормочет, но не просыпается. Ее запах спрятан глубже – за кремом, цитрусовой туалетной водой, гигиенической помадой, той же, что и у Леры. Но я нахожу: сливочное, мягкое, а за ним, еще глубже, едва заметный терпкий животный аромат. Викс пахнет жизнью и молодостью, и я вспоминаю, что она, и правда, младшая среди нас. Хочу узнать, чем пахнут Лера и Тим, но боюсь их разбудить. Лежу на спине, смотрю в потолок и, кажется, наконец, засыпаю.
***
Я узнала, чем пахнет Тим, через два дня. Мы валялись на диване, его губы ползли вверх по моей шее, от ключицы до самого уха, а я принюхивалась. Острое, тяжелое, телесное. Пот, нотка торфа, горькая сочная трава. Красивый энергичный аромат, твердый и сильный. Чужой. Его язык прошелся по кромке моего уха, вернулся к мочке. Я почувствовала ее влажность, подумала: вот теперь я тоже немного пахну Тимом. Он поцеловал меня в губы, придавил своим телом, а я пыталась вспомнить, как это было раньше, когда я его хотела. Хорошо было. Конечно, хорошо. Мы просто включались одним прикосновением, переливали друг в друга наше желание – оно было общим. Все было общим. А теперь есть я и есть он: другой. Он – не я. Только я – я. Черт, какой бред, ну какой же бред! Я не двигалась, просто следила, как мое тело концентрируется, захлопывается на все замки. Тим заметил, слегка отстранился, посмотрел вопросительно. Пробормотав извинения, я быстро ушла в туалет.
***
Они уехали в лес на нашем стареньком «хиппи-басе», а я осталась. Первый раз осталась дома одна. Я медленно обходила квартиру и составляла мысленный список. Наш проигрыватель с коллекцией пластинок. Наш телевизор и приставка. Наши красивые кружки и тарелки – по пять одинаковых. Шкаф с нашей одеждой и пятью ящиками для белья. Я достала свои трусы, положила свой телефон в карман наших с Викс общих шаровар и пошла в ванную. Мое полотенце. Моя зубная щетка, моя мочалка. И ванна с солью – моя хоть до самого вечера.
Я лежала в теплой воде и слушала гудящую тишину. Чудились шорохи и голоса. Стучали шаги: вороны гуляли по жестяной крыше. На двери ванной уже давно сломалась задвижка, но я знала, что сегодня никто не войдет – и от этого вдруг стало грустно. Я дотянулась до телефона и открыла музыкальное приложение под нашим общим аккаунтом. Ткнула пальцем в какую-то случайную группу с первой страницы, и маленькие динамики взорвались агрессивными барабанами. Загудела бас-гитара, высокий мужской голос пропел спокойный вкрадчивый куплет, а потом закричал. Я подпевала ему, проглатывая незнакомые слова и срывая горло, и только к концу альбома заметила, что вода давно остыла. И почему мы такое никогда не слушали? Надо будет рассказать им об этой группе.
Я вылезла из ванны, увидела отражение в зеркале и подошла ближе. Там была она – смутно знакомая, пятая с наших общих фотографий. Маленькая, чуть повыше Викс. С темными, как у Тима, волосами – но прямыми и длинными. Отраженные руки, ноги и живот казались непривычно вытянутыми. Я коснулась пальцами шеи, пропустила их через мокрые волосы. Рука пахла шампунем, чуть-чуть гелем для душа и больше ничем – своего запаха я не знала. Пятая из зеркала смущенно улыбнулась.
Я закуталась в полотенце, вернулась в комнату и заметила краем глаза, как с карниза взлетела птица.
***
– Прикинь, у нас в плейлисте металл какой-то обнаружился! – Женька был возмущен, и остальные, похоже, разделяли его чувства. – Едем назад, спокойные такие, за окном закат, Morcheeba играет – а тут следующая песня, и мужик этот ка-ак заорет из колонок!
– А я вам говорила – херово нейросети работают! Что-то сглючило у них, походу – мы ж такое говно в жизни не слушали! – добавила Викс, а я решила промолчать.
Они показывали фотки, хвастались, как искупались в озере и покатались на тарзанке, и я почувствовала себя полной дурой. Все пропустила. И музыка у меня говеная.
***
Утром снова полетим. Не уверена, что смогу – что-то во мне сломалось. Разучилась, забыла самое очевидное – какой уж тут полет. Они это видят, но убеждают меня, что все получится. Врут, конечно – сами не верят.
Опять не сплю, смотрю на них.
Вот Тим. Самый красивый, высокий. Темные глаза, черные кудряшки, шикарный нос с горбинкой – такой называют орлиным. Что он забыл среди нас, маленьких птичек? Он мало говорит, загадочно улыбается и боится кошек. Ладно, кошек мы все боимся. Еще Тим грызет ногти: обкусывает ровными полумесяцами, так что и стричь не надо. Наверное, зубы у него острые.
Женька наоборот все время болтает. Он – наш переговорщик, связь с внешним миром. Маленький, тощий, много лет уже выглядит как подросток и совсем этого не стесняется. Но и у Жени есть страшная тайна: он ест мороженое! Вчера я заметила обертку у него в кармане и почувствовала сладкий молочный запах. Выходит, не все мы здесь веганы.
А Лера пишет стихи. Думает, что мы не знаем – может, и правда, остальные не в курсе. Лера – настоящая валькирия. Крутая, сильная, убивает словом и взглядом. Я бы ее боялась, если бы не была в стае.
И Викс: вот у нее нет никаких секретов – всегда говорит, что думает, даже когда лучше бы помолчать. Мелкая бешеная девчонка. Люблю ее.
Да что там, всех люблю. Я сажусь и осторожно наклоняюсь над каждым, чтобы поцеловать, погладить, запомнить. Что будет, если завтра я не взлечу? Останется ли для меня место в этом доме?
***
Я впервые вижу превращение со стороны. Ничего особенного: наши тела не разрывает на части, птицы не вылетают изо рта, никто не кричит и не корчится. Вот человек, а через мгновение он исчезает, и сотня черных скворцов улетает в окно, сливаясь с остальными в небольшую стаю. А я сижу на полу и смотрю им вслед, с человеческими руками, ногами и голосом. Я пыталась сосредоточиться, пыталась расслабиться, но все без толку: больше не верю, что могу превратиться.
Я кричу, хожу из угла в угол, бью кулаком по стенам – а потом вижу черное облако за окном. Оно приближается, растет и вытягивается. Принимает форму птицы. Круга. Сердца. Вернулись! Они вернулись! И меня тут же тянет наружу: к небу, к ветру, к ним. Дом – позади, и мы летим. Над площадью, над парком, над мостом – скворцы. Стая, птица, пятьсот, пять. Мы. Я? Не думать – летать. Сотня – в сторону, тянет назад. К ним? Домой – к ней, к одной? Черная птичка дома одна. Своя. Я. Я.
Окно всасывает мое многоптицее тело, и прежде чем очнуться человеком, я успеваю почувствовать ее – мою маленькую, хромую, недостающую, – внутри себя, частью себя. Я открываю глаза в нашей уютной мансарде, одна, чужая, оторванная от стаи – и все-таки целая.
Подождать, пока перестанет кружиться голова. Надеть что-то из нашей общей одежды. Взять свою зубную щетку, полотенце, телефон и уйти, не прощаясь. Зачем прощаться – рано или поздно мы с ними еще увидимся.
_________________________________________
Об авторе:
АЛЁНА КИРСАНОВА Родилась в 1989 году Новосибирске, живет в Санкт-Петербурге. Окончила факультет журналистики НГУ, училась в литературных школах CWS, «Глагол», Band. Пишет рассказы в жанрах социальной фантастики, реализма и автофикшн, работает над романом «Три. Два. Один» о поколении, начавшем взрослую жизнь в России 2010-х.
скачать dle 12.1
