Редактор: Марина Яуре
(рассказы)
А И Б– Дорогие ребята, – говорит Нина Семёновна, директор нашей школы, – мы рады снова видеть вас, таких окрепших, весёлых, хорошо подготовленных к новому учебному году! Вы же хорошо подготовились к учёбе? Да?
– Да-а-а-а…, – нестройным хором отвечают выстроившиеся на площадке классы.
– Ну тогда с возвращением вас в страну знаний!
Мы аплодируем. Нина Семёновна, невысокая, румяная толстушка с огромной родинкой на щеке очень любит завернуть что-то такое сказочно-сентиментальное – про страну знаний, про увлекательное путешествие по миру наук, про крепкую дружбу с задачами, уравнениями, правилами и тому подобное. У первоклашек эти пышные слова вызывают торжественный трепет, а у патлатых старшеклассников, понятное дело, саркастические ухмылки.
На пороге школы, за длинным столом, покрытом красной материей, стоят директриса, завучиха, военрук в орденах, физрук, буфетчица, завхозина и несколько учителей. Над дверями строго возвышаются профильные барельефы Пушкина, Толстого, Горького и Маяковского. Перед тем, как Нина Семёновна взяла приветственное слово, на площадке отзвучали по нескольку раз «Дважды два – четыре», «Вместе весело шагать по просторам», «Взвейтесь кострами, синие ночи», «Солнечный круг» и другие обязательные для первого сентября ритуальные песни. Учащимся младших классов эти незатейливые куплеты дарят праздничное настроение, старшеклассниками и старшеклассницам смущение и желание побыстрее слинять с церемонии.
Я, перешедший в шестой класс, еще не совсем расстался с конфетно-игрушечным детством, но и не вполне вступил в сигаретно- карбидное отрочество. Правда, я уже начал заглядываться на Ленку Борисову. В этом году она будет учиться в 7-м «Б», а я, соответственно, в 6-м «А». Разница в год не так уж велика. Но для многих школьников она, конечно, представляется бездонной пропастью, разделяющей два несовместимых мира. Впрочем, я – акселерат. В двенадцать я выгляжу на все четырнадцать. Поэтому тринадцатилетняя Ленка не шарахается от меня, как шарахалась бы от кругленького, маленького, ушастика Колокольчикова. А он, между прочим, старше меня на полгода.
На первосентябрьскую линейку Ленка пришла с праздничным бантом на затылке. Он был не таким пышным, какие носят в пятом и в шестом классах. Скромный бант семиклассницы – это уже скорее женское украшение, а не элемент формы.
На Ленке коричневое платье и белый кружевной фартук. Девочки в этом облачении похожи на горничных из фильма про аристократов девятнадцатого столетия. Через пару месяцев Лена сменит фартук на синий костюм взрослой ученицы и станет похожа на стюардессу. Я же, шестиклассник, буду до конца года носить свою дурацкую затертую курточку с металлическими пуговицами и дебильными погончиками. Если пуговицу от моей формы натереть мелом, а потом поводить этой пуговицей под глазом – получится искусственный синяк, неотличимый от настоящего. Кстати, поздней весной можно делать синяки неосеменившимися одуванчиками. Это так, к слову.
На левом рукаве моей куртки – эмблема: раскрытая книга с тремя страницами и сияющее солнышко. Эту книгу я превратил в «дневник», изрисовав её пятерками. Один мой одноклассник, носящий немыслимую фамилию Упырёв, назло родителям и учителям, заполнил свой «дневник» на эмблеме двойками и колами.
Чтобы как-то разнообразить убогость нашей формы, мы её украшаем всякими незатейливыми приблудами, например, настоящими знаками родов войск. Их достают с помощью друзей, чьи родители отовариваются в «Военторге». В нашем классе учится несколько офицерских детей. Также мы любим лепить на форму разноцветные бусинки. Тонюсенькая пластмассовая нитка продевается сквозь маленькую дырочку в ткани формы, затем поджигается изнутри и снаружи. В результате по обе стороны формы образовывается по крохотному цветному шарику. Красиво. Куски пластмассовых нитей нам продаёт Упырёв, точнее отдаёт, получая взамен всякую всячину, в основном, вкладыши от жвачек. Откуда у Упырёва появились эти разноцветные пластмассовые нити, никто не знает. Наверное, упёр где-то.
С восьмого класса мальчикам разрешается носить взрослую форму. Она представляет собой некое подобие делового костюма. На левом рукаве этой формы красуется уже другая, более «взрослая» эмблема: эллипсы орбит, вращающиеся вокруг черного кружка, видимо, символизирующего нашу планету. Над этой загогулиной – зубчатая дуга, а чуть ниже – опять открытая трёхстраничная книжка. Мы не понимаем и не стараемся понять, что пытается донести до наших детских умов и сердец создатель эмблем на школьных костюмах.
Мне предстоит еще целый год таскать нелепую «детскую» форму, но в седьмом классе, с негласного согласия школьной администрации, дети начинают переодеваться во «взрослое». Поэтому семиклассницы могут выглядеть и как горничные, и как стюардессы, а семиклассники – и как гимназисты, и как молодые чиновники низших рангов. Дополнительно к привилегии носить взрослые костюмы, учащимся седьмых классов разрешается ходить в школу с дипломатами. Мы же, сопляки-шестиклассники, вынуждены еще год таскать учебники в спортивных квадратных сумках.
После выступления директрисы слово берёт седой военрук. Он рассказывает нам о росте напряженности в международной политической обстановке. Потом выступает физрук, тоже пожилой человек, призывает нас воспитывать в себе волю, выносливость, отвагу. Затем усатый Суднародов, самый высокий парень из 10-го «Б», сажает себе на шею похожую на куклу первоклассницу Юлечку Потоцкую и принимается нарезать круги по площадке. Потоцкая ошалело размахивает звонким колокольчиком. Глаза некоторых мам и бабушек наполняются слезами умиления. Суднародов идёт, краснеет от стыда, стараясь не смотреть по сторонам.
Ленка Борисова следит за шествием и то и дело одергивает платье. А я пялюсь на Ленку. Тёплый ветер теребит её распущенные кудри. Ленка… В восьмом классе она ходила с короткой стрижкой и выглядела гораздо взрослее. Но теперь, когда Ленка перешла в 7-й «Б», она довольно сильно изменилась. Солнечные лучи делают её улыбку еще более светлой. Ленка чувствует, что я на неё смотрю, но никак не реагирует. А потом, когда я отвожу глаза, она начинает разглядывать меня. Суть нашей игры заключается в том, чтобы не дать обнаружить свой взгляд, направленный в партнёра.
Наконец Суднародов ставит Потоцкую с колокольчиком на земную твердь. Нина Семёновна торжественно объявляет начало нового учебного года. Крохи из 1-го «А» нерешительно топают к открытой двери. Ленка вдруг оборачивается и улыбается мне. Я цепенею и почему-то думаю, что в её голубые глаза попало несколько капель чистого сентябрьского неба. Как это? С чего это вдруг такая нелепая, дикая мысль?
Весь год мы будем вместе. Я буду кидать в неё снежками, а потом извиняться, приглашать на индийские двухсерийные фильмы, в которых каждая песня длится по пять минут, рассказывать о «Королеве Марго», «Наследнике из Калькутты» и «Копях царя Соломона». А она будет рассказывать мне про Холдена Колфилда, насмехаться над моей математической тупоголовостью и словесной безграмотностью. Я буду обижаться, но не долго. На следующей день после ссор, я буду показывать Ленке, как делаются ракетки, летающие на селитрованной бумаге. Прекрасный год нас ждёт … И следующий учебный год, когда Ленка перейдёт в 6-й «Б», а я, соответственно, в 7-й «А» – будет не менее счастливым. Только теперь подтрунивать и подкалывать буду я. А дальше… Ну, а дальше мы начнем расходиться. Она перейдет в пятый класс, а я в восьмой. Пятиклассница восьмикласснику – не товарищ. Восьмиклассник уже интересуется старшеклассницами, а то и студентками. Потом я перейду в девятый, в десятый, а Ленка станет совсем дитём, неизбежно приближаясь к исходной точке обучения. И я её начну забывать. Я закончу школу, получу аттестат, перейду в 9-й «Б», начав обратное движение. И когда я опущусь до 8-го «Б», Ленка окажется за партой в кабинете 1-го «А». Маленькая, круглолицая девочка с золотыми косичками и я, солидный восьмиклассник. К этому моменту мы окончательно забудем друг друга. Но в четвертом и пятом классах снова встретимся. И опять что-то промелькнет между нами. Только мы не поймем,
что именно. Лишь какие-то смутные обрывочные воспоминания и невнятные догадки снова сблизят нас. Пройдет еще несколько лет, и мы снова окажемся в 6-м «А» и 7-м «Б». И опять начнутся индийские фильмы, совместное выполнение домашних заданий, катание с горок и валяние в снегу. А потом – снова расставание на несколько лет и снова встреча. Вот что значит учиться в разных «буквах». Ашки и бэшки всегда двигаются в разные стороны. Такова природа нашей школы. Она дарит мне и Ленке непродолжительное счастье, чтобы потом растворить его во времени. Но зачем думать об этом? Самое главное то, что происходит здесь и сейчас.
Перед тем как скрыться за дверью школы я смотрю на идущих вслед за нами семиклассников. Ленка снова улыбается мне.
– Поздравляю вас, дети, с началом нового учебного года! Учитесь и ведите себя хорошо! – говорит в микрофон Нина Семёновна. – Учёба – это ваша работа. И выполнять её надо прилежно!
МАДЕ ИН ДЖАПАН На своё семнадцатилетие Ржана получила от родителей роскошную магнитолу Panasonic. Папа приобрел драгоценный двухкассетник у барыги, торгующего дефицитными вещами с сомнительным, как говорится, бэкграундом. С появлением японского красавца, Ржана начала слушать своего любимого Цоя, не вынимая кассету из прямоугольного гнезда: в Панасонике имелась функция «автореверс». Когда пленка на стороне «A» заканчивалась, кассета начинала вращаться в обратную сторону, воспроизводя песни, записанные на стороне «B». А потом – всё сначала. Настоящий перпетуум мобиле!
В те годы Ржана ощущала себя неформалом. Она носила джинсы с дырой на одном колене и нарисованным пацификом на другом, никогда не убирала длинные волосы, читала Кастанеду, Хаксли, Толкина и без конца слушала группу «Кино».
На третьем курсе она познакомилась с Мишей Дождило, довольно отвратным мажором, нацеленным на большую карьеру и обеспеченную жизнь. Этот жук решил приударить за Ржаной, потому что брак с ней сулил неплохие перспективы. А Ржаночка, человек с чистой цоевской душой, повелась на шаблонные ухаживания, и сама не заметила, как очутилась в тисках ушлого шустрилы.
Как-то незаметно Ржана, быстро ставшая женой и мамой, прекратила слушать Цоя. Не сразу, конечно, а постепенно. Увлечения молодости, как известно, всегда рассасываются. Иногда это происходит болезненно и шумно, иногда тихо и незаметно. Но всегда неизбежно. Сначала она включала Цоя раз в день. Потом еще реже. И вот, когда Ржана забыла про любимую кассету и верный Панасоник на целую неделю, мир потрясло ужасное известие – Цой погиб!
Ржана тут же свалила всю вину на себя. А иного и быть не могло. Она ведь действительно предала Цоя, променяла его романтический мрачный мир на пошлые блестки прагматичного мировоззрения. Спасибо её ушлому муженьку – перевоспитал! Впрочем, горевала Ржана не очень долго. Уже через пару месяцев после гибели Цоя на полочке, рядом с Панасоником появились кассеты с иной музыкой – незамысловатой, легкой, пустой, создающей приятный фон в несущемся невесть куда порожняке будней. Ничего не поделаешь… Житейская рутина и всякие бессмысленные хлопоты быстренько засасывают в клоаку небытия даже самые светлые головы.
В своем паноптикуме попсарей Ржаночка чаще всего привечала лучистого исполнителя с детскими бесполым именем. Его шлягеры в стиле «три прихлопа-два притопа» стали саундреком новой размеренной жизни, отгоняя лишние мысли. А поскольку любая человеческая мысль лишняя, этот певец помог Ржане избавиться от мыслей вообще. Особенно ей нравилась песенка про «Девочку мою синеглазую». Ржане казалось, что певец, наряжающийся в сверкающие наряды, исполняет этот хит персонально для неё и исключительно про неё.
Годы летели, а автореверс ржаниного Пансоника гонял голимую попсятину дни напролёт – туда-сюда, туда-сюда. Когда дочка Ржаны пошла в школу и у хозяйки Панасоника появилась капелька свободного времени, она тут же познакомилась с Бориславом, стильным человеком иррациональной, творческой породы. Он интересовался философией, искусством и восточными единоборствами. Носил как Цой черную одежду, говорил мало, зато много думал. Влюбившись в Борислава, Ржана быстренько сбросила накопленный в семейном плену десяток килограммов и укатила с маскулинным интеллектуалом в новую жизнь. Укатила в прямом смысле. Потому что в богатом наборе своих мужских достоинств Борислав еще имел и мощный мотоцикл, рычащий, как возбужденный лев. Из прошлого она забрала только дочку и Панасоник, а всё остальное оставила. Даже любимую коллекцию попсовых кассет.
Рядом с новым мужчиной Ржана опять превратилась в неформалку. Она вернулась к хорошей музыке и умным книгам. А пока владелица Панасоника упивалась прослушиванием элитарной музыки, исполнитель поп-шлягеров, её бывший любимец, певец с бесполым именем, взял и покинул наш дивный мир. Ходили слухи о пагубном пристрастии к алкоголю, которое его, якобы, и уничтожило. Но Ржана-то понимала, кто на самом деле поставил точку в его «песенке».
От греха подальше она решила больше не прикасаться к страшному двухкассетнику. Хотя в своем роде это был шедевр технических искусств – объемное звучание, глубокие басы, высокое качество записи, надежность и долговечность механизма – не магнитола, а праздник какой-то! Маде ин Джапан! Но как бы там ни было, в те дни мир уже уверенно шагнул в эпоху компакт-дисков и лазерных проигрывателей, а кассеты продолжали крутить лишь любители винтажа и всякие нищеброды.
ГАЛЛЮЦИНАЦИИ Катя задумчиво села за стол и принялась медитативно бултыхать чай маленькой ложечкой. Лицо её выражало глубокую внутреннюю озабоченность.
«Так… – подумала Оксана, – опять что-то себе напридумывала. А может быть, и приснилась какая-нибудь хрень. У девочки такая буйная фантазия».
Катя коснулась губами края чашки и, проигнорировав бутерброды и любимый кекс, начала излагать очередную басню:
– Я видела странное существо. Вроде обычный человек, только с плоской волосатой грудью, широкими плечами, узким задом и здоровой такой мордой. Из щек и над верхней губой тоже волосы пробиваются. А там, где кончается живот, болтается такое… Страшно вспомнить! Какой-то несусветный нарост с мешком. Ужас! Копыт только не хватает. Уверена, что это и есть антитело. Это не сказки! Антитела существуют! Но самое жуткое, что не успела я и глазом моргнуть, как это чудовище проникло в меня каким-то жутким неестественным способом и, похоже, что-то там, во мне, оставило. Вот.
Оксана бросила на сестру тревожный взгляд и почувствовала, как проснувшийся было аппетит быстро засыпает.
«Будь ей десять лет, я бы просто улыбнулась этой выдумке, – грустно вздохнула Оксана, – но ведь ей уже четырнадцать. Пора бы начинать жить реальностью, а не фантомами. Всё никак не может расстаться с детством. Раньше она придумывала, насмотревшись своих дурацких комиксов, летающих слонов с ластами и рогатых собак. А теперь каких-то плоскогрудых людей с отростком в паху. Надо же такое вообразить! Что это? Болезнь? Или богатое воображение? Человек с отростком! Дикость какая! Хотя кто знает, может быть через десяток лет она станет великим писателем-фантастом. Но лучше, конечно, всё-таки показать её доктору Романовой, а то неизвестно, чем это всё закончится».
Оксана отрезала кусочек кекса и положила его в свое блюдце, украшенное рисунками античных существ.
– А что если, – сказала она, – ты придумала нового мифического персонажа? Кого-то вроде минотавра, кентавра или сатира? Кто знает, может быть, нам даже удастся продать этот образ издательству комиксов или кинокомпании. Но нельзя исключать, что над нами просто посмеются и скажут, что ничего более нелепого в жизни не встречали. Однако сейчас нам надо подумать о том, как провести выходные с максимальной пользой для нашего хозяйства. А то мама будет расстроена, если мы не решим целый ряд домашних проблем.
Иногда, разговаривая с младшей сестрой, Оксана включала важную манеру и вещала, как премьер-министрша, хотя самой едва исполнилось восемнадцать.
«Боже! – всколыхнулась в голове Оксаны страшная мысль, – она принимает наркотики. Это же – явно галлюцинации, вызванные психотропными препаратами. Неужели, наша девочка – наркоманка».
Оксана внимательно вгляделась в зрачки своей сестры.
– Никого я не придумала… – обиженно ответила Катя. – Антитела существуют.
Сёстры замолчали. Мысли о домашних хлопотах никак не хотели выстраиваться в стройный ряд. Вместо них в голове у обоих торчало увиденное Катей антитело – нелепый монстр на кривоватых ногах с наростом под животом.
ДВАДЦАТЬ АВТОРСКИХ ЛИСТОВ Некоторое время назад я написал большую книгу об известном советском изобретателе. На работу мне отвели полгода, но я уложился в один месяц восемь дней и три часа. Нам, «авторам по вызову», платят не за время, а за объем, поэтому мы оттягиваем начало пахоты до критического момента, а потом начинаем строчить сутки напролёт. Поскольку у меня не было ни сил, ни времени, ни желания рыться в архивах и беседовать с потомками героя, я многое в его биографии, что называется, «приукрасил».
Основой конструкции книги я сделал статью из Википедии, слепил из неё «каркас» и заполнил его яркими событиями, рожденными моей фантазией. А фантазия у меня – ого-го! Поэтому от этой статьи почти ничего не осталось, разве что годы рождения и смерти.
Кстати, гонорар мне отвалили щедрый. И не зря. Книга вышла насыщенной, плотной, увлекательной. Глаз не оторвать! Редактор остался доволен. Хотя легче покойника расшевелить, чем порадовать этого занудного хрыча.
Скажу вам начистоту: реальная жизнь моего героя была скучна, как моль. Он всю жизнь не вылезал из своего пыльного кабинетика, вид имел аскетичный и неприветливый, с людьми почти не общался, работал очень много, ни в каких политических передрягах не участвовал, женщин обходил за версту. До конца своих дней изобретатель оставался серой мышью, честной и пунктуальной до гротеска. Ну какой же это изобретатель? Изобретатель должен быть чокнутым, не правда ли?
По моему разумению, я совершенно справедливо отправил его в командировку в Штаты, где он познакомился с модной актрисой, восходящей звездой Голливуда, и, потеряв голову, решил не возвращаться в СССР. Ничего не поделаешь – страсть. Вроде я подобную историю где-то уже слышал. Впрочем, какая разница? Всё в нашем мире повторяется.
Роман с американской кинодивой разыгрался в 30-е годы. Непростое было время, как вам известно. Сталину очень не понравилось поведение одаренного ученого. С помощью своих коварных агентов он выманил влюбленного гения из США и отправил его прямиком на лесоповал, но не затем, чтобы убить, а ради сурового урока для остальных своевольных умников. Здесь, как вы заметили, я использовал прием под названием «Игра контрастов» или «Из князи в грязи».
Окей, далее его незаконная американская жена – я назвал её Мэри Стейн – рванула следом, пытаясь найти своего ненаглядного. Вот это была любовь, доложу я вам! А вы говорите…
Тем временем на зоне мой герой разработал великое изобретение и подарил его начальнику лагеря в обмен на встречу с Мэри. Сделка состоялась. И вот студеным февралем тридцать какого-то года они, наконец, увиделись в специально натопленной для свидания избе. Начальник тот оказался в определенном смысле порядочным человеком – своё обещание выполнил. Встреча в страшном лагере стала кульминацией моего повествования размером в двадцать авторских листов. Потом я еще много всякого интересного понапридумывал. Очень советую почитать – не пожалеете!
И вот теперь я сижу перед Михаилом Петровичем, внучатым племянником изобретателя, и готовлюсь выслушать его претензии. Мы находимся в небольшом малолюдном кафе. На столике лежит том моего творчества и здоровенный, величиной с репу, кулак Михаила Петровича. Другой рукой мой собеседник, грузный пожилой мужчина с блестящей представительной лысиной, звенит маленькой ложечкой в кофейной чашечке. Михаил Петрович смотрит на меня пристально и тяжело, как Сталин на сбежавшего изобретателя.
«Если он решил со мной встретиться и поговорить с глазу на глаз, – думаю я, – значит, есть небольшая вероятность выкрутиться. Хотя, что значит выкрутиться? Это – просто отчаянное предположение, писк попавшей в капкан мыши».
– Я прочитал вашу книгу, – басовито произносит Михаил Петрович.
Мои внутренности сжимаются в трепещущий комок.
– Должен сказать, она меня возмутила.
Мой пульс разгоняется до 120 ударов в минуту. Я вообще-то пьющий сердечник, и такие волнения мне могут дорого обойтись.
– В книге есть грубейшие искажения, – продолжает Михаил Петрович. – Разве так можно, Владимир?
Михаил Петрович достаёт из своего портфеля стопку фотографий и кладёт её на стол.
– Смотрите на этот снимок.
На выцветшей карточке улыбается мой изобретатель, молодой еще человек, обнимая обаятельную стройную блондинку в роскошном платье. Они стоят на фоне статуи Свободы.
– А теперь читайте, что написано на обороте.
«Моему дорогому от Розмари Стейн» – читаю я по-английски.
– Розмари, а не Мэри! – возмущенно грохочет Михаил Петрович, нависнув надо мной глыбой своей широкоплечей фигуры.
– Какая бестактность! – распаляется он. – А теперь взгляните на этот снимок и посмотрите, как он подписан.
На карточке – изобретатель и Розмари в телогрейках и завязанных ушанках. За их спинами мрачный бревенчатый дом, утопающий по окна в снегу. Лица их уже не веселы, как на первой фотографии, но, тем не менее, озарены светом кроткого счастья.
Я читаю надпись на обороте:
«Январь 193… года». Последнюю цифру, видимо, стёр ластик беспощадного времени.
– Это, к вашему сведению, мой двоюродный дед и Розмари Стейн на Колыме. Но только их встреча состоялась не в феврале, как вы изволили написать, а в январе. И гидравлический авиамобиль был изобретен не в 1929-м, а в 1927-м!
Михаил Петрович швыряет на стол снимок фантастического средства передвижения, толкаемого водяными столбами. Этот гидроавиамобиль я придумал, нарисовал и описал за полчаса, среди ночи, после бурной пьянки с верными дружбанами.
– В целом же я ваш труд принимаю, – заключает Михаил Петрович. – В нём есть правда жизни, драматизм, стиль. А самое главное, вам удалось показать живого человека, а не картонку. Жаль только, что вы не проявили должного внимания к деталям и необходимого уважения к материалу в целом. Скажите, а почему вы вообще взялись за эту работу?
Я хочу ему ответить, что меня заинтересовал жирный гонорар. Но такое объяснение мне кажется нетактичным. Поэтому я заявляю об искренней симпатии к моему герою и эмоционально восхищаюсь невероятной судьбой ученого, его грандиозными открытиями и великими изобретениями.
В ответ на моё признание Михаил Петрович открывает мне массу романтических подробностей истории любви изобретателя и Розмари Стейн, иллюстрированную старыми фотографиями, письмами, дневниковыми записями, коими забит портфель моего собеседника. Несколько часов я слушаю эту захватывающую сагу, затаив дыхание. О! Это была душераздирающая песня, длинною в пятьдесят с чем-то лет. Просто кровь, пот и слёзы. По идее, мне следовало бы создать новую версию книги, расширенную и обогащенную, но мой писательский кураж уже ищет новые темы. Да и бесплатно мы, писатели по вызову, за работу не садимся.
НЕЗДЕШНЯЯ ДАВАЛКА Летели качели, да без пассажиров… Егор Летов
– Раньше многие детские площадки украшали деревянные истуканы. Они сильно напоминали древнеславянских языческих идолов. Кстати, кое-где их можно увидеть и сегодня. Когда-то христианские миссионеры рубили ненавистных деревянных богов, а нынче модернизаторы из сферы жэкэха дружно уничтожают потрескавшихся, потемневших от дождей, снега, палящего солнца бородачей, похожих одновременно на фаллосы и ядовитые грибы. Да… уходят в прошлое времена визгливых качелей, ржавых горок, песочниц без песка, досчатых лавочек без досок. Наступают времена пластиковых безопасных мини-аттракционов. Ярких, но бездушных. Как поётся в песне: «Пластмассовый мир победил…» Но кто же создавал эти странные деревянные скульптуры, место которым не на детской площадке, а скорее в музее религии или в научно-исследовательском институте мировой культуры? Открою вам секрет – их вырезала Таня Л., загадочная, странная девушка, не обделенная художественным талантом.
Я познакомился с ней лет тридцать пять назад. Кажется, мы встретились на какой-то закрытой выставке авангардного искусства. А может быть на квартирнике полуподпольной рок-группы. Не помню точно. В те дни жизнь клокотала: невиданные книги и фильмы, отступление ненавистной цензуры, быстрый распад официальной морали, которую не воспринимали всерьез даже её блюстители.
Не скажу, что Танечка Л. мне сильно понравилась. Отнюдь. Однако в ней наблюдалось что-то такое… Знаете, она не была красавицей. Можно сказать, что внешне она скорее отталкивала, чем привлекала. Но это не помешало мне приударить за ней. Долго бегать за Танечкой не пришлось – дело, как говорится, молодое, бесшабашное. Она оказалась очень покладистой. В прямом смысле слова. Выглядела Танечка как Белоснежка из мультфильма – огромные синие глаза, маленький ротик, золотые локоны, круглое детское лицо. Просто картинка! Фея. Я понимал, что с такой «можно» только разок. А потом – бежать до канадской границы. Слишком уж странной была эта Таня Л. Когда у нас дело дошло «до самой сути», Танечка вдруг потребовала, чтобы я ни в коем случае во время «этого» не открывал глаза. «Не спрашивай меня, почему, – пролепетала она. – иначе… Просто поклянись мне, что выполнишь мою просьбу».
Я поклялся. Но, как вы уже догадались, клятву сдержать не сумел. А как иначе? Открыв глаза, я увидел… Вы подумали, что я увидел чудовище или ангела? Ничего подобного! Подо мной лежала обычная девка не слишком выдающихся форм. Я даже усмехнулся: «Делов-то!» И тут же превратился в здоровенное дубовое бревно.
– Я же просила тебя не открывать глаза! – сердито крикнула Танечка и грустно добавила: – Ты такой же, как все…
Потом она пнула меня ногой, и я скатился на пол. Обиделась, знамо дело. Пинками Танечка перекантовала меня в чулан и пристроила рядом с другими бревнами.
Как вы уже догадались, все брёвна когда-то были парнями и мужиками. Количество колец на их срезах демонстрировало прожитые годы. Я мог похвалиться лишь двадцатью тремя кольцами. А у одного пня их было аж сорок семь. Старый хрен, а туда же! Самый юный из обитателей чулана имел всего семнадцать колец, сердешный. От нечего делать мы все перезнакомились. Как вы уже догадались, брёвна умеют разговаривать. Безмолвно, метафизически, так сказать. Кое-кто из человеков способен слышать наши голоса. Вот вы, например.
Короче, выяснилось, что все попавшие в чулан чурки еще недавно ходили на двух ногах, пили вино, ели арбузы, цепляли баб и путешествовали автостопом. В основном мы принадлежали к одной общественной категории - «неформалы». Был, правда, среди нас один комсомольский работник. И кажется один офицер – младший лейтенант. Но это – просто исключение.
Время от времени, Танечка спускалась в чулан, выволакивала одно из брёвен, докатывала его пинками до своей мастерской и там, словно папа Карло, выстругивала из заготовки, как вы уже догадались, очередного болванчика. Весело звенела пила, деловито впивался в деревянную мякоть рубанок, ловко плясали в золотых руках резцы, шустро разлеталась стружка. Танечка Л., хоть и напоминала Дюймовочку, на деле оказалась опытнейшим мастером.
Долго ли, коротко ли, но вот дошла очередь и до меня. В кого Таня превратила бревно, которым некогда был я, наверно не сможет определить даже самый искушенный искусствовед – не то викинг, не то гном, не то стенобитное орудие. Танечка обладала бурной и буйной фантазией. Где она сейчас? Чем живёт? Кто знает… Наверное, стала известным скульптором, типа, Церетели.
А потом меня и еще нескольких свежевырезанных истуканов забрали сотрудники коммунального хозяйства. Помню, в помещение небольшого склада, примыкающего к мастерской, зашли три мужика в телогрейках и в желтых накидках-жилетах. От них сильно пасло многодневным перегаром. Брёвна, как вы уже догадались, тоже обладают обонянием.
– Ну, где наши ребята? – шутейно спросил пожилой мужик с прилипшей к нижней губе «Примой», наверно бригадир этой компании. – Ох, ты! Красотища! Вы, Татьяна Петровна, просто гений. Вам в Третьяковке выставляться надо. Держите и распишитесь.
Плешивый протянул Танечке тонкую пачку купюр и мятую ведомость. Мастерица нарисовала в указанной графе замысловатый вензель.
Далее меня кинули в кузов раздолбанного грузовика, привезли сюда и, как вы догадались, врыли в землю. Проторчал я здесь всю перестройку, лихие девяностые, первые два срока Путина, так называемую «оттепель Медведева», еще один срок Путина. А теперь похоже, настало время… Кстати, зовут меня Петя.
Я не стал дослушивать историю облезлого и потрескавшего истукана Пети – слишком уж невыносимой она мне показалась. Допив литровую коробку сухого, купленного в «Отдохни!», я встал и поплёлся к дому. Смеркалось.
– А меня зовут Маша, – лязгнул за спиной чей-то металлический голос. – Со мной вот что произошло. Лет сорок назад я училась на филологическом факультете в МГУ…
Голос принадлежал старым ржавым качелям, давно потерявшим сидение.
ТАЙНА ТОЛСТОГО МАЛЬЧИКАКое-как дожив до окончания пятого класса, Миша сбежал в деревню. Он надеялся, что в гостях у двоюродной бабули ему удастся немного отдохнуть от унижений и издевательств, которым его ежедневно подвергали одноклассники. «Поскольку деревенским ничего не известно, о том, как ко мне относятся в школе, – наивно полагал Миша, – значит мне некоторое время удастся пожить как человеку. Главное не дать слабину в самом начале… И вообще деревенские ребята проще и добрее городских чудовищ».
Разумеется, он жестоко ошибся. Так называемые «деревенские» ребята тоже приехали на каникулы из города. Но дело не в этом. Просто новые знакомые в первый же день обнаружили в прибывшем толстяке мишень для подколок и подстав. Издеваться над Мишей было интересно и весело, потому что он не пропускал мимо своих торчащих поросячих ушей ни одну злую шутку, ни одну провокационную идею.
«А слабо толстому, – предполагал кто-нибудь, – залезть на это дерево?»
И толстый лез, а потом с визгом падал в лужу, не выпуская из руки кусок отломанной ветки.
К завершению каникул Миша уже мечтал покинуть ад деревни и побыстрее вернуться в ад школы, рассчитывая, что его одноклассники за три месяца подзабыли о нём и слегка подобрели.
Перед самым отъездом «деревенские» ребята решили побывать на развалинах секретного объекта – то ли бывшей части спецвойск, то ли «замороженного» НИИ. По слухам, этот объект построили аж при Сталине, чуть ли не по личному распоряжению Вождя. А теперь, при Горбачеве, закрыли от греха: солдат и ученых вывезли, лабораторные разработки где-то надежно запрятали, а все входы на запретную территорию закрыли металлическими щитами. Местная шантрапа, конечно, верила, что предполагаемое страшное оружие и другие тайны на территории объекта сохранились. А как же? Иначе и быть не могло! И хотя так называемым «посторонним» строго запрещалось гулять по ту сторону высокого кирпичного забора, малолетние исследователи все-таки решили нарушить границу немыслимого. «Слышь, толстожопый, – обратились загорелые, жилистые, похудевшие и окрепшие за лето ребята к Мише, – пойдешь с нами в экспедицию?». Толстый Миша не задумываясь примкнул к команде.
Проникнуть на территорию объекта можно было через замаскированный досками и еловыми ветками лаз. Все ребята ловко, словно ужи, проскользнули за забор, а Миша, как говорится, «не прошел по габаритам».
– Ну и иди на хер! – велели ему ловкие ребята, – не смог пролезть, значит не маячь тут у забора, не привлекай внимания.
У Миши потемнело в глазах от обиды. Только в этот раз он не зарыдал, а кряхтя прикатил лежащий неподалеку огромный валун и заткнул им дыру. Он вообще был неслабым мальчиком, а тут еще и злоба прибавила ему сил. Распалившись, он прикатил еще один валун, а затем припер все это дело куском бетонной плиты и, торжествуя, побежал домой. В этот же день он вернулся в город. Каникулы закончились.
Совершенное преступление не прошло для Миши даром. Бог – или кто-там наверху – наслал на толстяка страшное наказание. Для пацана – страшнее не придумать: он перестал взрослеть. То есть, его одноклассники постепенно день за днем, месяц за месяцем, год за годом вытягивались, крепли, мужали, а он так и оставался маленьким шибздиком. Ужас! Казалось бы, жить в таком состоянии невозможно. Но только человек ведь ко всему привыкает.
Чтобы не попасть под прицел ученых, Мише и его родителям пришлось постоянно менять место жительства. Иначе невзрослеющего мальчика уморили бы в лабораториях. Так худо-бедно он дожил до сорока с чем-то лет. И вот как-то сидя на кухне очередной съемной квартиры, он вдруг понял, в чем фишка.
Миша тут же сорвался и налегке помчался в ту самую деревню, в окрестностях которой несколько десятков лет назад совершил страшное преступление. Ехал чуть ли не месяц, потому что приходилось передвигаться «короткими перебежками», стараясь не попадать на глаза гопниками, ментам, злым детям. Долго ли, коротко ли, но всё-таки добрался до цели.
Несмотря на то, что страна за минувшие годы прошла через огни и воды катастрофических перемен, забор вокруг секретного объекта остался целёхонек. Только оброс кустарником и берёзками. Миша быстро нашёл тайный лаз. Откинул кусок плиты и валуны. Из дыры выскочили «деревенские» ребята.
– Ну где ты там шляешься, толстый? – сходу наехали ребята на Мишу. – Заманались уже ждать.
Оказывается, пока снаружи забора пролетели годы, на секретной территории не прошло и получаса.
Ребята для порядка вякнули еще что-то обидное, но на лице Мишы даже бровь не дрогнула. Всё в нём кардинально поменялось – и взгляд, и осанка, и тон голоса.
Выбравшись наружу ребята сразу почуяли неладное. Их юные души быстро уловили весь кромешный ужас будущего, в которое они попали по милости толстого. А кто их заставлял мучить безобидного пацана? Можно сказать, что все в этой истории получили по заслугам.
– Слышь, толстый, где это мы? – спросили ребята, испугано глядя на кошмарный новый мир, поднявший на них свои когтистые лапы.
– Не ссыте, – уверено ответил Миша и добавил фразу из какого-то американского боевика. – Если хотите выжить, лучше держитесь за мою задницу. Теперь я буду вашей мамочкой.
_________________________________________
Об авторе:
ВЛАДИМИР ГУГА Родился в Москве. Выпускник музыкального училища им. С. Прокофьева и Литературного института им. А.М. Горького. Прозаик, публицист, эссеист, корреспондент журналов «Читаем вместе», «Региональная Россия» и портала «Книги моей жизни» (издательство АСТ). Координатор проекта «Народная книга» (издательство АСТ). Автор многочисленных рассказов, рецензий, интервью. Публиковался в журналах и газетах: «Огонёк», «Урал», «Полдень XXI век», «Лиterraтура», «Литературная Россия», «НГ- Exlibris», «Литературная газета», «День литературы», «Частный корреспондент», «Свободная Пресса», «Перемены» и проч. Участник тематических сборников прозы, выпускавшихся в издательствах АСТ, ЭКСМО, Астрель-СПб, Рипол-Классик. Автор книги коротких рассказов «Плюш и бархат». В августе 2016 года выходит документально-публицистическая книга Владимира Гуги «Фаина Раневская великая и непредсказуемая», (ЭКСМО).
скачать dle 12.1
