Александра Зайцева. ПРИВЕТ, НЕДОРАЗВИТАЯ!

Редактор: Наталья Якушина


(пьеса)



Сцена первая

На сцене по центру сплошной забор торцом к зрителю. Лиля (14 лет) сидит на полу с одной его стороны, прислонившись спиной. Даша (13 лет) стоит лицом к забору и гладит его ладонью.

ДАША. Лиля. Ли-и-иля. Лиля-Лиля-Лиля. Я из окна видела, что ты здесь. Чего молчишь? Я, между прочим, бежала. Как заметила тебя, сразу побежала, даже об дверь ударилась. Хочешь, синяк покажу? Мама не разрешает бегать, но её дома нет, поэтому я со второго этажа через две ступеньки прыгала. Представляешь? И не упала!

Лиля тяжело вздыхает, делает жест «рука-лицо». Даша стучит по забору.

ДАША. Тук-тук-тук, а Лиля выйдет? Конечно, выйдет, Даша, она ведь твоя лучшая подруга. Она по тебе скучала, целых пять дней не виделись…
Лиля (негромко). Шесть.
ДАША (не слышит и продолжает своё). И за письмами Лиля не выходила, только вчера их забрала. Потому что болела. А теперь она поправилась. Лиля, ты поправилась?

Лиля молчит и не двигается.

ДАША. Ты мои письма читала? Я твоё читала. Которое ты через забор вчера кинула. Его сначала мама нашла. Мне не дала, сказала, что письмо плохое и ты плохая, спрятала его в стол. А я оттуда вытащила. Мама ошиблась, не так поняла твоё письмо, ты ведь пошутила? Друзья могут по-разному шутить, правда? Мальчики в школе тоже иногда дерутся для смеха, я знаю.

Пауза.

ДАША. Лиля? Ты там? Всё в порядке? Я сейчас к тебе перелезу!
Лиля (вскакивает). Не надо! Не надо никуда лезть! И вообще, отстань от меня! Отвяжись!
ДАША (радостно). Ага! Я знала, что ты там! Привет!..

Лиля прижимается лбом к забору.

ДАША. Опять молчишь… А-а-а, я поняла, мы теперь по-другому будем, как в твоём письме: привет, недоразвитая! Мама сильно на это обиделась, когда прочитала. Но я сразу поняла, что это смешно. Это будет наше особое приветствие, такой прикол. Здорово ты придумала!
Лиля. Это не прикол и не смешно. Ты правда недоразвитая. И ты мне надоела.
ДАША. Да ладно, перестань. Я тебя раскрыла, дальше можно не играть.
Лиля (вполголоса). Блин, до чего тупая. (Громко.) Слушай, дай посидеть спокойно, я из-за этого гриппа неделю на улице не была. Просто подышать хочу, понимаешь? Молча, в своём собственном дворе, чтобы никто не доставал. Иди домой, а?
ДАША. Домой? А как же?.. Мы же давно не виделись, я, знаешь, как сильно скучала?
Лиля. А я не скучала. В письме – правда, уходи.
ДАША. Нет, это прикол.
Лиля. Правда!
ДАША. Нет, прикол! Ты опять меня разыгрываешь. Как в торговом центре, когда сделала вид, что ушла, а я испугалась, запуталась между полками в книжном и плакала, но ты рядом была и просто пошутила. Или когда ты мой телефон прятала, а я переживала, что он потерялся. Что я, не понимаю? Я всё понимаю! Вот оно (достаёт из кармана бумагу, поспешно разворачивает), тут написано, тут всё ясно, слушай! (Радостно.) Привет, недоразвитая!
Лиля (зло). Привет, недоразвитая.

Дальше девочки говорят одни и те же фразы, но с разной интонацией – Даша позитивно, Лиля едко, с агрессией.

ДАША. Я тут с простудой свалилась, а ты даже не зашла проведать. Конечно, у тебя же иммунитета нет.
Лиля. Я тут с простудой свалилась, а ты даже не зашла проведать. Коне-ечно. У тебя же иммунитета нет.
ДАША. Тебя беречь надо, сокровище наше. Сердечко слабенькое, головка глупенькая.
Лиля. Тебя беречь надо, сокровище наше. Сердечко слабенькое, головка глупенькая.
ДАША. А мне надоело всё. Комната эта тюремная, дом этот, город ваш. Жили в Москве, как нормальные люди… Но ты не поймёшь, вечно тут торчишь. Уютное такое болото для тебя – все знают, все любят. Разве можно тебя не любить?
Лиля. Надоело всё, достало. Комната эта тюремная, дом этот, город… и ты. Тебя все знают, все любят. Разве можно не любить? Обязаны любить. Ты же добренькая, просто ангел небесный. И ладно бы притворялась, но ты на самом деле милая до тошноты. Была бы лицемеркой, я бы тебя презирала, а так, что мне делать? Как объяснить, что бесишь? Прям по башке треснуть всё время хочется, и от этого я плохая, в сто раз хуже тебя. Но это ты недоразвитая, ты! Потому и добренькая, от тупости. Слышишь, Даша? Я тебе сейчас самое важное скажу. Очень серьёзно, по-настоящему. Ты меня хорошо слышишь?
ДАША (приникает к забору). Ага, слышу.
Лиля. Мы больше не будем разговаривать. Никогда. Потому что я тебя не люблю и мне тебя не жалко. Хватит. Иди к чёрту!
ДАША (отшатывается от забора). Ты что?! Нельзя поминать чёрта! Твоя мама…
Лиля. Плевать на мою маму. И на твою. И на папу. И на всех. Наплевать и растереть. К чёрту! К дьяволу! Сдохните! Дошло?
ДАША (после паузы, тихо). Дошло. Кажется…
Лиля. Вот и иди отсюда.
ДАША. Не пойду.
Лиля. Чего тебе ещё надо? А? На каком языке сказать? Пошла вон!
ДАША. Нет. Я у себя во дворе. Если у тебя плохое настроение, сама иди.
Лиля. Тогда заткнись и не лезь ко мне.
ДАША. Я и не лезла.

Лиля молчит. Даша подходит вплотную к забору, хочет что-то сказать, но не решается. Медленно бредёт прочь, но на половине пути останавливается, оборачивается.

ДАША (громко). Я сама виновата. Мама же не захотела отдать твоё письмо, запретила брать, а я не послушалась. Даже хуже сделала, открыла ящик её стола отвёрткой. Отвёртку у папы взяла, там где всякие опасные вещи в коробке, и разрешение не спросила. Молоток нельзя, гвозди нельзя, отвёртку тоже нельзя. Надо слушаться. Но я скучала, и волновалась сильно-сильно. Ты болела, а я даже позвонить не могла. Мы с твоей мамой в храм ходили, я свечку за твоё здоровье зажгла. И каждое утро, каждый вечер на твоё окно смотрела, желала тебе поправиться. Вот так зажмуривалась и со всех сил желала. От этого даже болело в животе, вот здесь. Разве я могла не прочитать это письмо? Но не надо было. Мама правильно сказала, оно плохое. Всё из-за него… Но знаешь, что я сделаю? Знаешь? Я. Его. Уничтожу!

Даша рвёт письмо.

ДАША. Вот и нет письма! Лиль, а давай представим, что его совсем не было?
Лиля. Нет.
ДАША. Закроем глаза и представим.
Лиля. Я сказала нет.
ДАША. На счёт три.
Лиля. Ни за что!
ДАША. Раз. Два. Три.

Медленно закрывает лицо руками. Свет гаснет.

Сцена вторая

Играет «Лунный свет» (Бергамасская сюита, пианино) Дебюсси. Девочки сидят на полу лицами к залу, каждая со своей стороны забора. Какое-то время они слушают музыку.

Лиля. Да ответь ты уже! Или сбрось.

Даша вынимает из кармана телефон, музыка обрывается. Отвечает на звонок.

ДАША. Да, мамочка. Дома. Всё хорошо. Нет, не сделала, я не очень правило поняла и не знаю какие слова подчёркивать. Ладно, подожду тебя. Читала… немного. Голова чуть-чуть болит. Хорошо, отдохну. И я тебя целую.
Лиля. Я вот думаю…
ДАША. Что?
Лиля. Зачем тебя недоразвитую в нормальную школу отдали. Типа, не хотят признавать, что ты больная? Очень глупо. Занималась бы со специальными учителями, самой бы легче было.
ДАША. Мне и так легко. И я доразвитая. У меня только сердце с пороком и сосуды где-то здесь (осторожно трогает голову).
Лиля. Ну да, легко. Твои письма читать невозможно. В трёх словах восемь ошибок.
ДАША. Мы с мамой занимаемся. А в школе я, чтобы дружить.
Лиля. Вот и дружи в школе, а от меня отстань!
ДАША (после недолгого молчания). Разве тебе не нравятся мои письма? Даже с ошибками? Это же ты предложила их через забор кидать. Я бы ни за что не додумалась, а ты умная.
Лиля. Поживи без телефона, тоже поумнеешь.
ДАША. Я просила у мамы с папой подарить тебе на день рожденья телефон. Но твои родители сказали, что не надо. Что интернет для учёбы есть в их компьютере, и этого хватит. Что телефон – вредный, из-за него ты перестанешь быть отличницей. И звонить тебе всё равно некому, только со мной дружишь, а я рядом живу, и мы почти одна семья. Мы постоянно вместе, и родители наши вместе, понимаешь? Я так не могу объяснить, но они складными словами сказали. И тогда мои мама с папой не захотели тебе телефон покупать.

Даша ждёт ответа, но напрасно.

ДАША. Слушай, Лиль, а если мы почти однасемья, зачем между нашими домамиэтот забор?

Нет ответа.

ДАША. А хочешь, я тебе свой телефон подарю? Прямо сейчас! Если брошу на ту сторону, поймаешь? Или давай я к тебе приду через уличную калитку и в руки его отдам? Хочешь?
Лиля. Не хочу. Не смей ко мне приходить. И телефон твой мне не нужен.
ДАША. Нужен. Просто ты не хочешь меня видеть.
Лиля. Поняла, наконец!
ДАША. Но такое и раньше бывало, когда ты не хотела меня видеть. А потом опять хотела. Даже в самый первый раз, помнишь? Хотя, нет, в первый раз ты меня сначала не заметила. Вы тогда только переехали, и я услышала, как твоя мама ругается. Я не знала ещё, что это твоя мама, просто тётя какая-то. Кричала и кричала в вашем дворе. Я сильно испугалась, у нас же не кричат. А она: «паразитка!» и «криворукая!», и «отродье!» Я сначала сидела у окна, нагнулась ниже подоконника и надеялась, что она уйдёт, но она только сильнее ругалась. И я решила, что это она меня обзывает. Так обидно стало, не представляешь!
Лиля (хихикает). Ну нет, вид у тебя был совсем не обиженный, а как у мокрого воробья, которого кошка пожевала и выплюнула. Это когда ты из вашего дома выскочила и пропищала моей мамаше: «Тётенька, я вас не знаю, перестаньте, пожалуйста, обзываться таким неприятным громким голосом».
ДАША. А ты, прям, покатилась от смеха. Стояла возле машины, держала в руках большую коробку, и ка-а-ак захохотала.
Лиля. Это потому что мамашу мою перекосило из-за тебя. Она натурально захлопнулась от неожиданности. Орала-орала, что я в коробку с бабушкиным сервизом чугунную сковородку сунула, и вдруг – хлоп – только зубы щёлкнули. Как у собаки, когда та блоху ловит. А ты тоже засмеялась. И я подумала: «Вот же безбашенная».
ДАША. Я с тобой за компанию смеялась. Ты же от хохота красная стала и даже коробку уронила.
Лиля. И сервиз окончательно раскокался. Тыдыщ!
ДАША. И тогда твоя мама прямо завыла.
Лиля. Но тут выбежала твоя.
ДАША. Что началось!
Лиля. Битва титанов!
ДАША. Это было… ужасно!
Лиля. Ужасно эпично!
ДАША (отсмеявшись). Странно, что они после этого сразу подружились, да? А мы нет, потому что ты не захотела. Прогнала меня, когда я на другой день в забор постучала.
Лиля. Я тогда на всех злилась. Ждала, что меня Юля заберёт.
ДАША. Ходила грустная по двору. Грустная-грустная. Будто плакала. Я нарочно смотрела, ты не плакала слезами, но всё лицо… как сказать? Всё лицо вниз опустилось.
Лиля. Не ври. Ничего подобного.
ДАША. Не вру. Я же поэтому сразу побежала во двор, чтобы тебя пожалеть, а ты меня дурой назвала.
Лиля. И правильно. Дура и есть. (Пауза.) И я тоже дурой была. Настоящей идиоткой.
ДАША. Потому что Юлю ждала? Ты никогда не рассказывала про Юлю. Подружка из Москвы?
Лиля. Не твоё дело.
ДАША. Мне просто интересно. Это же хорошо, когда у человека много подружек.
Лиля. Ты такая… такая простая! Ладно, сиди здесь хоть до старости, лучше я уйду.
ДАША. Но почему?
Лиля. Потому! Какие подружки?! В школу возят, из школы возят, телефон не дают, за комп на два часа пускают и следят, книжки сами выбирают, а потом надо пересказывать, а ещё в храм ходи, в хоре пой, одевай что дадут, думай, как скажут, и всё это, всё это типа для моего счастья! Ну скажи, какие у меня могут быть подружки?!
ДАША. А та Юля?
Лиля. А Юля предательница. Я думала, что она совсем другая, не как мама. Они ведь совсем не похожи, даже не скажешь, что сёстры. Юля что угодно разрешала, когда меня к ней отпускали. И никогда не покупала мне такое же мороженое как себе. Спрашивала, что я сама хочу. Понимаешь? Всегда спрашивала. И говорила, что мне, конечно, дома тяжело, но надо потерпеть. «Не кисни, Лилька, и не заметишь, как вырастешь. Знаешь, чем я меряю время? Новогодними ёлками: вроде только игрушки с гирляндами снимешь, а их опять вешать надо. Время моментально пролетит, скоро заживём свободно». Вот так она говорила. Заживём. Типа вместе. Но если не собиралась со мной жить, зачем это слово? Я же поверила. Никому нельзя верить.
ДАША. А мне?
Лиля. Что – тебе?
ДАША. Мне верить. Рассказала бы раньше про свою Юлю, мы бы ей позвонили.
Лиля. Не хватало ещё. Ты бы по своей кретинской наивности меня сразу сдала. И я звонила вообще-то. Когда ты думала, что телефон потеряла, я с него звонила и писала ей. Умоляла приехать за мной.
ДАША. Тебя бы родители не пустили.
Лиля. Я бы убежала. Да и какая разница, она же всё равно не приехала. Сначала придумывала отговорки, а потом прямым текстом сказала, что не будет никакого «заживём», потому что у неё свои интересы и дела. Без меня. Бросила, короче. Оставила совсем одну.
ДАША. Нет! Не одну, со мной! Мне ты тоже писала, наши письма через забор, и я каждый раз отвечала. Ты же сама придумала так писать! Первое письмо про интернет, помнишь? Ты спросила, можно ли у меня дома в интернете посидеть (сверху падает-кружится лист бумаги). Потом ещё (ещё лист). Потом про школу, сколько у меня уроков (третий лист). А я отвечала (несколько листов сразу). И дальше много писем обо всём на свете. Про дождь, про кино, про кашель, про журналы, про бутерброды с маминой бужениной, про плохие слова, про геометрию, про… много-много всего! Я не слишком хорошо считаю, но это целый миллиард писем. Или миллион! Разве может быть миллион зря? Скажи, Лиль, разве может быть? (Листы сыплются и сыплются. Девочки смотрят на них, словно на снегопад.)

Сцена третья

Лиля со своей стороны забора собирает бумажные листы по одному в стопку, Даша сгребает их в кучу. В процессе они просматривают некоторые письма.

Лиля. «Знаешь, Дашка, школа у вас тут мерзкая, но самое противное, это физкультурная раздевалка. Потому что другие девчонки всегда пялятся. Все делают вид, что не смотрят, но на самом деле по-тихому разглядывают чужие трусы и лифчики. Они вообще всё замечают и, типа, сравнивают. И нельзя сказать, чтобы отвалили, потому что разглядывают скрытно, будто ничего такого не происходит. Но ты не поймёшь, у тебя освобождение. Везёт некоторым!»
ДАША. «Я полночи не спала, гоняла комара. Вот кажется, маленький комарик, укусит и сразу улетит. Но я не хочу, чтобы кусал. Мне от его нудного жужжания противно. Я свет включала. Он при свете на стену сядет, и тогда хлопну. Потом выключала, потом включала, и выключала. А когда он правда сел, стало жалко убивать. Он ведь умрёт».
Лиля. «Слушай, какая у меня философская мысль. В храме нельзя смеяться. Но почему? Мама говорит, что это неуважение. Но это если над кем-то, а если просто? Человек, когда смеётся, чувствует себя счастливым, разве нет? А в храме и надо быть счастливым. Я думаю, что уважение ни при чём. Просто чужой смех других людей раздражает. Получается, что людей раздражает, когда кому-то хорошо».
ДАША. «Если я могу взять линейку и померить стороны треугольника, зачем мне теорема? Лиль, ты знаешь? Я спросила у Ольги Николаевны, но она велела не говорить глупости. Почему это глупости? У меня в учебнике треугольник, очень удобно померить. А если нет линейки, тетрадным листом можно. Две клеточки равны одному сантиметру. Правильно? Объясни, пожалуйста».
Лиля. «Дашка, скажи родителям, что завтра у вас дополнительный классный час, и что я тебя подожду. Пусть позже за нами приедут. Ради меня!»
ДАША. «Лиля, помоги, а? Я совсем не могу разобраться со стихом. Его надо выучить, а как я запомню, когда там на другом языке. Какие-то вакханки и лоханки, чревы, пучины, лиры со взорами. Никогда не пойму, за что некоторые люди любят стихи. И вообще искусство. Оно такое странное».
Лиля. «Мальчишки из хора все нудные, мелкие и тупые. Как младшие братья, если бы у меня был младший брат. Один в носу ковыряет, представляешь? Ртом поёт, а пальцем ковыряет. Меня даже затошнило. А нормальных нет. Вернее, есть, но не в хоре. Но мне они не интересны, мне никто не нужен, потому что я умнее. Всё равно жизнь – не кино, всё дурацкое. Вот мы вчера у тебя посмотрели классный фильм, и от него до сих пор тоска накрывает. Потому что когда фильм закончился, у меня что-то хорошее отобрали. Что-то только моё, любимое. И оно больше не моё».
ДАША. «Ты сегодня не придёшь, потому что опять с мамой поругалась? Я слышала со двора. Или это она с твоим папой? Моя мама говорит, что если ты будешь молчать и соглашаться, то вы перестанете ссориться. Это же легко. Попробуй. Всем людям нравится, когда с ними соглашаются».
Лиля. «Помнишь, я тебе рассказывала о Ромео и Джульетте? Ну, спектакль такой есть. Прикинь, ей было тринадцать лет! Младше меня! А уже успела тайно замуж выйти и от любви помереть. А папаша мой утверждает, что это современные дети испорченные. Ну да, ему ж виднее».
ДАША. «Я написала письмо на один сайт! Вернее, мы с мамой. Там конкурс, надо рассказать про друга и послать фотографию. Я выбрала летнюю фотку с моря, когда мы и вы вместе ездили. Ты её не любишь, потому что у тебя там талии нет, но мне нравится. И я написала в рассказе, что на самом деле талия у тебя есть, просто с этой стороны не видно. И что ты красивая, даже очень».
Лиля. «Даша, Дашулечка моя, придумай что-нибудь про завтра, чтобы мы после уроков задержались. Ну пожалуйста. Очень тебя прошу!».
ДАША. «Секрет – это не враньё, правда, Лиль? Врать нельзя, но хранить секрет можно. Наверное, потому, что врёшь для себя, а секрет хранишь для кого-то другого. Не знаю, как объяснить. Например, когда взял чужое – значит украл. А если на улице нашёл? Это ведь тоже взял чужое, но воровства нет. Так и с секретом, да?»
Лиля. «Ох, как сложно. Оказывается, иногда человек может быть очень рад и совсем не рад одновременно. Если ты на качелях делаешь «солнышко», например, это нормальные ощущения: с одной стороны, тебе весело, а с другой – страшно и укачивает. Но если ты просто идёшь по школьному коридору, говоришь «привет» и ничего больше, а чувства, как от качелей? Мне это не нравится. И нравится. Блин».
ДАША. «Лиля, у тебя совсем много домашних заданий, да? Прям, ни минуточки нет? Ты давно ко мне не приходила. Можно я к тебе приду? Я случайно рассказала маме, что дополнительного урока не было, что мы по твоей просьбе задержались. Потому что ты в библиотеке с одноклассником сидела. Честное слово, я не хотела!»
Лиля. «Я мыслю, а значит, существую. Я мечтаю, а значит, существую. Я – это я, и я существую».
ДАША. «Лиля, Лилечка, не злись, посмотри, какой снег! Выходи скорее!»

Тихо играет «Лунный свет».

Лиля. Снег. Что в нём хорошего? Ничего. Особенно, когда тебя толкают в него лицом, чтобы показать остальным, что ты совсем не нравишься. Этот снег, он падал, падал, а потом школьный сторож сгребал его лопатой. Наверняка было ещё темно, когда он начал. Не спеша, одинаковыми размеренными движениями, и лопата скребла по асфальту там, где снега было меньше. Сторож сгребал и оставлял проплешины – тёмные линии на снежной дорожке, и получалась зебра. Полоса тёмная, полоса светлая. А по сторонам – снежные кучи. Если рухнешь в такую, когда толкнут, очень трудно выбраться. Лицо обжигает и царапает мелкими льдинками, острый холод набивается под куртку, и там становится мокро, как от жалящей склизкой медузы. И снег этот такой вязкий, такой липкий, его потом ни за что не отряхнуть. Никогда. А потом грипп. Потом температура целую неделю и холод. Снаружи такой холод, что трясёшься вся, а внутри жара хуже, чем в духовке. Но снег внутри не плавится, не вытекает слезами. Ненавижу снег. И предателей!

Лиля подходит к забору и перебрасывает свою кипу бумаги через него.

Лиля. На, забирай. И нечего мусорить.
ДАША (собирает и эти листы в свою большую кучу). Падать в снег – это весело! Можно делать снежного ангела, или просто валяться, и никогда не ударишься до крови, потому что снег мягкий.
Лиля. Какая же ты глупая.
ДАША. Нет, я смелая! (Разводит руки в стороны и падает на бумажную кучу спиной.)
Лиля. Глупая. Ты так и не ответила на звонок.
ДАША. Точно (музыка уже какое-то время не играет), надо перезвонить. А где телефон? (Ищет.) Лиля, я его потеряла! Уронила! Не могу найти. Лиля, что делать? Что же теперь делать? Ой, мамочки…

Сцена четвёртая

Дашу не видно, только куча бумаги с её стороны забора. Лиля прислушивается.

Лиля. Ну что, нашла? (Пауза.) Эй, балда, нашла спрашиваю? (Пауза.) Дашка?.. Ты чего молчишь, ревёшь, что ли? (Подходит вплотную к забору, прислушивается.) Нет, вроде нет. Дашка! Хватит придуриваться, отвечай давай! Эй! (Насмешливо.) Ты там не загнулась от переживаний? (Пауза.) Я серьёзно. Даша, слышишь меня? Чёрт! Погоди, я сейчас… я сейчас…

Куча бумаги шевелиться, Даша, которая лежала в ней, садится.

ДАША. Ели ты за меня волнуешься, значит, на самом деле любишь. А ссорилась понарошку.
Лиля. Чего?! Дуры кусок, я не за тебя волнуюсь, а вообще! Мне только трупа на соседнем участке не хватает!
ДАША. Нетушки, я тебе больше не поверю. Просто ты часто злишься, но на самом деле добрая. Позлишься и перестанешь.
Лиля. Иди знаешь куда!
ДАША. Куда?
Лиля. Домой, к мамочке своей. На звонок не ответила, сейчас она примчится. Будет скакать вокруг тебя, охать и ахать. По головке гладить и в глазки заглядывать.
ДАША. Ну да, она ведь тоже волнуется. И за тебя. Мама говорит, что ты ей как родная, хоть и вредничаешь иногда.
Лиля. Вот спасибо! Родная! А что же она тогда всё моей мамаше докладывает? Любую мелочь бежит рассказывать. Знает, что после её доносов у нас обязательно скандал, хоть бы раз промолчала. Какое ей дело, что я думаю и с кем время провожу?
ДАША. Такое. Она как лучше хочет. И твоя мама за тебя переживает, поэтому ругается.
Лиля. А может быть лучше, когда дома не орут постоянно? Или это слишком сложная мысль для них? Знаешь, когда мне было лучше? Всю эту неделю (начинает играть «Лунный свет», сначала очень тихо, но звук усиливается). Потому что я болела, и никто меня не трогал, никто не лез со своим воспитанием. И никто… никто… не хотел обо мне знать и со мной говорить. Никто даже не…
ДАША. Телефон! Телефон звонит! Где-то здесь!

Даша разбрасывает бумагу, находит телефон и отвечает.

ДАША. Да, мамочка! Прости, не услышала, я прилегла, а телефон внизу остался, и поэтому я… Лилю? Не видела. Честное слово! Хорошо. Да, поняла. И я тебя!
Лиля (передразнивает). Лилю? Не видела, честное слово.
ДАША. Но я тебя не видела, только из окна один раз. И сейчас не вижу. Так что никакого обмана.
Лиля. А дай-ка угадаю, твоя чудесная мамочка, которой я как родная, запретила тебе со мной общаться. Так?

Даша молчит.

Лиля. Почему я не удивляюсь?
ДАША. Но мы всё равно будем! Будем общаться! Ты хорошая! Мама сказала, что ты не дружила, а использовала меня, что учила врать, что сама ты врунья, завистница и притворщица. Что ты мне отвратительное письмо написала. Что изворотливая, грубая и… и…
Лиля (насмешливо). И что? Всё верно она сказала.
ДАША. Нет! Просто ты обиделась. Я должна была тебя навестить. Друзья ведь для этого, чтобы навещать. А я слушалась свою маму, и твою маму. Но не всегда надо слушаться. Даже если они взрослые. Тебе было плохо, а я…
Лиля. А ты – тупая Даша. Никакой ты мне друг, и не подруга, и вообще никто! Меня заставили. Сами спелись и меня заставили с тобой дружить.
ДАША. Кто?
Лиля. Надзиратели в пальто! Родители наши – твои и мои. «Ой, девочки, как удачно получилось, будете лучшими подружками». Щас! Я тебе нянька, служанка, аниматор, но уж точно не подруга. Ну, напряги свою больную голову, пошевели этими, как их, дефективными сосудами. Я ведь должна выслушивать твои бредни, не портить тебе настроение, выгуливать, развлекать. Каждый день без праздников и выходных. Пожалей Дашу, потерпи Дашу, не обижай Дашу. Пару раз попросила что-то для меня сделать – побыть в школе лишний час, так ты моментально меня продала! Всё им рассказала, всё!
ДАША. Я же извинилась.
Лиля. Засунь эти извинения… Вы все одинаковые. Юля, ты. И этот. Гад.
ДАША. Нет, Лиля, я не одинаковая! Я тебя правда люблю, как сестру, клянусь! Прости, что случайно предала! Прости, что я глупая! Что мне сделать, чтобы ты простила?
Лиля. Отстань от меня. Навсегда. У тебя и так доброжелателей хватает.
ДАША. У меня да. А у тебя?

Молчание.

Лиля (с нажимом). С ними и дружи. И мама твоя рада будет, что избавилась от моего дурного влияния.
ДАША. Мама ошиблась, я же говорила. Мы ей объясним, она поймёт и перестанет сердиться.
Лиля. Это ты должна понять, ты! Твоей маме совсем не важно, что со мной и почему. Я для неё не человек, а средство. Инструмент для твоего развлечения. Вот покупают детям игрушки, чтобы они порадовались, и я такая игрушка. Пластиковый мусор, одноразовый пакет! Вот, что я для твоей мамы! И улыбочки её, тортики, чаи с конфетами, подарочки на праздники – это просто плата за пользование игрушкой. Она же никогда не слушает, спрашивает из вежливости что-нибудь и не слушает, смотрит мимо. И советует мне не огрызаться, чтобы с моей мамашей не скандалить, не ради меня, а чтобы тебя наши вопли не расстраивали. Да я начну вешаться на этом заборе, она и не вздрогнет. Она лживая! Лицемерка твоя мама, вот кто!

Пауза.

ДАША. Не говори так.
Лиля. А ты мне не указывай. Тем более, это правда.
ДАША. Не говори. Перестань.
Лиля. Не перестану.
ДАША. Про маму нельзя!
Лиля. Ой-ой-ой, как я могла, на святое покусилась, твою мамочку задела!
ДАША. Про любую маму так нельзя. И про твою тоже.
Лиля. Да ну? А знаешь, что? Здорово наши родители рядышком поселились, лживые святоши нашли друг друга. Что твоя мамаша, что моя – без разницы. Я пока болела много чего передумала, и про этих двоих тоже. Для твоей матери я – ничто, ладно, всё-таки чужая. Но и моя не лучше. Ей нужна не дочь, а вещь, которой можно гордиться и хвастаться. Типа Юлю она упустила, не воспитала младшую достойно, та легкомысленной выросла. Теперь за меня взялась. Я работа над ошибками, и больше ничего. Но я надеялась. Всё ждала, когда она меня пожалеет. Валялась эти дни с гриппом и думала: вот сейчас хоть по голове погладит... Нет. Каждый раз, когда я пытаюсь добиться сочувствия, она говорит: «Хватит ныть. Вон Дашка недоразвитая, больная вся, а никогда не ноет. Тебе грех жаловаться, ты нормальная». Ясно? Это она тебя недоразвитой называет. А я просто повторила. Потому что меня выворачивает уже от их вранья, от твоей тупости, от меня самой! Ненавижу! Так что беги к своей лживой мамочке!
ДАША. Лиля, пожалуйста, замолчи.
Лиля. Лживые!
ДАША. Хватит!
Лиля. Они твари!
ДАША. Не смей!
Лиля. А то что? Что ты сделаешь? Пожалуешься? Расплачешься? Что?!
ДАША. Я тебя… ударю!
Лиля. Очень смешно!
ДАША. Ударю! Вот так! (Бьёт по забору.)
Лиля. О-о-о, блаженная разбушевалась!
ДАША. И вот так! (Снова бьёт.)
Лиля. Давай! Давай бей! Только смотри ручонки не сломай!
ДАША (кричит). И так! И вот! И так! Я тебя! Тебя! Вот так! (Бьёт забор руками и ногами.)
Лиля (тоже кричит). И я тебя! (Начинает бить забор со своей стороны.) Вот так! До крови! Тебя! Её! Вот! Получи! Его! И ещё!

Девочки крушат забор с двух сторон, он не выдерживает и разваливается. В первую секунду они отскакивают назад от неожиданности. Тяжело дышат, с ужасом смотрят на груду обломков, потом друг на друга, вскидывают кулаки и бросаются вперёд, драться. Но в шаге от линии столкновения замирают. Даша первая опускает руки, сутулится, отступает.

Лиля. Прощай, недоразвитая.
ДАША. Сама такая.

Девочки расходятся, медленно бредут в разные стороны. Когда начинает играть «Лунный свет» останавливаются. Даша вертит в руках телефон, словно не узнаёт, отключает его, роняет. Они с Лилей смотрят друг на друга. Разворачиваются друг к другу лицами. Свет гаснет.






_________________________________________

Об авторе: АЛЕКСАНДРА ЗАЙЦЕВА

Родилась в 1981 г. Проживает в городе Астрахань. Вторая премия конкурса-фестиваля «Русский Гофман – 2018» в номинации поэзия, первая премия Гайдаровского конкурса – номинация стихи для детей, полуфиналист конкурса «Заблудившийся трамвай» и конкурса им. Сергея Михалкова, финалист конкурса «Книгуру» и лауреат Крапивинской премии. Публикации: литературные журналы «Зелёный луч», «Муза», «Перископ», «Великороссъ», «Алтай», «Москва», «Дружба народов», «Сибирские огни», поэтический альманах «45-я параллель». Изданы повести: «Моя Аника», «Девочке в шаре все нипочем», «Мы встретили зло», «Я, не я, Жанна», «Соль», «По ту сторону кошки» (в соавторстве с Ксенией Комаровой), «Первая касса, отмена» и «Василиса ноль калорий». Сборник стихотворений «Дом, сотворённый из вторников».скачать dle 12.1