Дмитрий Ластов. ПИАРЩИКИ (II часть)

Редактор: Наталья Якушина


(невольная фантазия или незамысловатая история, см. I часть в № 197)



Действующие лица:

ЯНА — администратор театра (около тридцати лет).
КОСТЯ — администратор театра (около тридцати лет).
ПЕТЯ — администратор театра (около тридцати лет).
АНТОН ЮРЬЕВИЧ КУЗЬКИН — художественный руководитель театра, режиссёр (около пятидесяти лет).
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ — случайный тип.
КОЗЛОВ ИВАН СЕРГЕЕВИЧ — артист театра (за пятьдесят лет).
ЗУЕВА АЛЬБЕРТА ПЕТРОВНА — артистка театра (за пятьдесят лет).
ЖУРНАЛИСТ — пронырливый тип.
ОПЕРАТОР — шустрый тип.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. 
ОКСАНА КОТОВА — известная журналистка (за сорок).


ЧЕТВЁРТАЯ ЧАСТЬ

Фойе. Вечер. 

КОСТЯ. И что мы имеем?
ЯНА. Полный зал. Толпы народа. Пройти негде.
ПЕТЯ. План перевыполнен. Билетов нет.
ЯНА. Перекупщики скупают билеты и дежурят перед театром до открытия кассы.
ПЕТЯ. Вперёд графика начинаем продажу билетов на следующие месяцы, на год вперёд.
КОСТЯ. Звонили из одного банка, хотят выкупить зал целиком.
ЯНА. У них там много импотентов или жирных?
КОСТЯ. Да дилемма другая.
ПЕТЯ. Какая же?
КОСТЯ. Тот же спектакль хочет целиком выкупить мэрия.
ЯНА. Тот же?!
КОСТЯ. Да. И как быть, не знаю. И с банком ссориться не хочется, и с мэрией. А они уперлись. Хотят – и всё.
ЯНА. Да уж.
ПЕТЯ. А я на следующий месяц уже четыре спектакля так продал: один – нашему рынку, другой – учителям, третий – полиции, четвёртый – уже не помню кому.
КОСТЯ. Я вот думаю, и какой же у нас тогда театр, раз мы продаёмся так оптом?
ПЕТЯ. Да ладно. А про свой банк и мэрию ты у Антона спроси. Он умный – пусть думает.
ЯНА. Звонили из соседних театров, хотят заимствовать наш опыт.
ПЕТЯ. А «Трём девушкам в голубом» хотят дать Золотую маску.
КОСТЯ. И разве это не победа?
ЯНА. Как-то всё странно.
ПЕТЯ. Ну да, столько времени влачить жалкое существование – и тут...
КОСТЯ. Толпы жаждущих приобщиться к искусству...
ЯНА. Да ты бы их видел! Перед началом я зашла в зал и была в шоке.
КОСТЯ. А что там?
ЯНА. Сидят мужики всех наружностей, расставив ноги, с расстёгнутыми ширинками.
ПЕТЯ. Весело.
ЯНА. Толстые-толстые дамы просто жмутся к сцене.
ПЕТЯ. А ещё толпа паломников на галёрке.
ЯНА. Да, которые крестятся, молятся...
КОСТЯ. Ну и весело. То был один человек, а то толпа... Играй – не хочу.
ПЕТЯ. А я думаю, что они всё равно не будут довольны.
КОСТЯ. Кто?
ПЕТЯ. Актёры. Вот увидишь, что Зуева скажет сегодня.
ЯНА. Она попросит оградить её от такой публики.
КОСТЯ. Ну да.
ПЕТЯ. Слушайте, а не погорим ли мы тут?
КОСТЯ. Да почему?
ПЕТЯ. Ну, так...
КОСТЯ. Билеты проданы, продаём на следующие месяцы. Театр выдвигают на премии. Говорят во всех СМИ. Сегодня появился репортаж, где раскрывают многолетние отношения между Котовой и режиссёром Кузькиным... И самое главное, они сами всё это завертели. Зуева на камеру кричала, что Котова спала с режиссёром Кузькиным, а журналисты всё это растрезвонили. Сам Антон Юрьевич говорил о важности быть открытым и приводил примеры. Что не так?
ЯНА. Флюгеры они.
ПЕТЯ. Кто?
ЯНА. Театр, да режиссёры.
КОСТЯ. Как бы ему теперь не разорваться на части.
ЯНА. Почему?
КОСТЯ. Обслуживать и правых, и левых, и самому не запутаться. Ладно, Яна, созвонись с Ростовом, пусть подтвердят бронь, там группа паломников.
ЯНА. Хорошо.
КОСТЯ. А ты Петя свяжись насчёт плана на следующие месяцы. Надо на все сайты спустить информацию. Кстати, бюджет нам увеличили, деньги текут рекой.

Яна и Петя уходят. Костя ходит по фойе. Слышится, что идёт спектакль. Шум зрительного зала, аплодисменты. Костя ходит в задумчивости по фойе. Появляется Антон Юрьевич. У Антона Юрьевича большой синяк. 

КОСТЯ. Что это у вас?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Упал я, упал. Темно было.
КОСТЯ. Не больно?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Видал, видал! Полный зал!
КОСТЯ. Тут вопрос есть один.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Глобальный, а?
КОСТЯ. У нас всякие инстанции залы целиком покупают.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ну и… Это же хорошо! Деньги безналом, все сразу.
КОСТЯ. Так вот, тут на 27-е.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Надо же, на эту скукотищу…
КОСТЯ. Ну да. Так вот, сначала из банка позвонили и договорились, что они выкупают.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ну и здорово!
КОСТЯ. Так вот, а потом из мэрии позвонили и тоже 27-е хотят. И никак…
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Что никак?
КОСТЯ. И никакой другой спектакль не хотят. Только 27-е им подавай. Я в банк позвонил, а они уже деньги перевели. А мэрии я говорить не стал, что продали. Мы же их всех в зале не уместим.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Не уместим. Проблема. Мало их – плохо, много их… Слушай, а давай так.
КОСТЯ. Как?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Давай так. Эту скукотищу я сокращу в два раза – так часа на полтора. Начало для мэрии сдвинем с семи вечера на шесть. Они всё равно там не работают. А для банка начало сдвинем на восемь – эти пусть и поработают. И как раз всех и обслужим! А!
КОСТЯ. Гениально. А артисты?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А они пусть работают! Это их дело! Их дело – играть! А им хлопать будут, и в кармане будет что. А то тут ходят, мне пишут жалобы, что зарплаты маленькие. Пусть теперь придут! Ироды! Эта Зуева…
КОСТЯ. Залы теперь полные…
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Я всегда говорил, что настоящее творчество, настоящая режиссура найдёт своего зрителя. Вот и нашла. Пусть радуются. А я ещё не то придумаю! Пока вы там сидели в своей каморке, я ставил грандиозные спектакли и ещё поставлю более грандиозные спектакли. Я собираюсь поставить настоящую древнегреческую трагедию, она будет идти восемь часов подряд на...
КОСТЯ. Круто!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Она будет идти максимально приближенно к подлиннику.
КОСТЯ. Это как?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. На древнегреческом.
КОСТЯ. А зрители поймут.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Настоящие ценители поймут.
КОСТЯ. Думаете?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Это вопрос творческий, чисто режиссёрский. Тебе не понять.
КОСТЯ. Ну да...
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ну ладно. Вот это артисты помучаются играть! А пару спектаклей – зараз, банкирам и мэрии – пусть радуются. Слушай, помрежа не найду и завтруппой, где они?
КОСТЯ. Не знаю.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Вот увидишь их, скажи. Завтра Хмурову, Жукову, Петрову снимаем со спектакля.
КОСТЯ. Это с «Трёх девушек в голубом»?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Да, да... И срочно надо вызвать Захарова, Клюева и… кто у нас там покрасивше?
КОСТЯ. Баев.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Да, да, его... Срочно. Надо завтра же всё отрепетировать.
КОСТЯ. А афиши менять? Фамилии менять?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Нет! Ни в коем случае. Это будет такой секрет.
КОСТЯ. Понятно.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Костя, надо быть в тренде. Надо идти по-новому.
КОСТЯ. Сегодня ползала паломников.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. И в то же время надо не забывать и старое. Надо искать компромиссы между прошлым и будущим. И я подумал тут, что театр как раз и призван находить эти компромиссы.
КОСТЯ. Люди притащили на спектакль трехлитровые банки с водой и просят Козлова их зарядить.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А он?
КОСТЯ. А он во время антракта их заряжал!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Вот! Вот! Учись, Костя! Я верил в Козлова. Это настоящий артист! Он играет роль! А самое главное, что люди втягиваются в эту постановку. Как говорил Олег Ефремов, главное – это сопереживание, сопричастность, когда нет границ между сценой и залом, а!
КОСТЯ. Их и вправду там уже нет.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А вот Зуева у меня вызывает опасение. Она не прониклась идеей нового театра.
КОСТЯ. Вижу.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Она старомодна, а в новом театре, театре компромиссов, театре для всех — такой быть нельзя. Вот так.
КОСТЯ. Это точно.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А как тебе идея моей древнегреческой трагедии?
КОСТЯ. Мы не соберём зрителей, если честно. Восемь часов и на древнегреческом...
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Вот и ты, Костя, не понимаешь режиссёрского замысла, не зришь, так сказать, в корень.
КОСТЯ. Да. Не зрю.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ты что думаешь, что я дурак?
КОСТЯ. Нет.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Я поставлю туда наших красавцев – Клюева и Захарова...
КОСТЯ. И Баева.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. И Баева. И раздену их.
КОСТЯ. Разденете?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Да, раздену. Ведь мы идём к истокам.
КОСТЯ. А поймут?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А жрицам повешу кресты. Они будут предвестниками новой эры.
КОСТЯ. Весело.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Нет, это будет спектакль эпохи, сочленение древнегреческой трагедии и современного мировоззрения. И надо туда позвать какого-нибудь экстрасенса.
КОСТЯ. Всё хорошо. Но древнегреческий?..
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А это задумка.
КОСТЯ. Какая?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А зачем текст? Зачем его слушать? Это пусть артисты учат. Представляешь, сколько им учить – заняты, не пристают. Сидят и учат. Хорошо!
КОСТЯ. Хорошо. А зрителям?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А зрителям тоже хорошо. Зачем им понимать этот глупый текст.
КОСТЯ. Как так?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Смотри, кто-то пусть сидит с умным видом и смотрит это всё, и думает, что это имеет большой смысл. Ведь есть такие театралы, которым показывай в течение часа палец, и им этого достаточно.
КОСТЯ. Ну да.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Другие пусть смотрят на причиндалы артистов.
КОСТЯ. А артистки?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Точно. И артистки… Так вот, остальные пусть смотрят на артисток. Пусть думают, что это что-то высокоморальное и божественное, отсылающее нас к каким-то истокам.
КОСТЯ. А на самом деле?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А кто понимает, что такое это «на самом деле»?
КОСТЯ. Не знаю, вы же режиссёр.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Вот, Костя, то-то и оно! Миф это. Раз клюют они на всё – надо всё это смешать и побольше. Напихать туда ненужных смыслов, религии, антирелигии, неясных метафор и древнегреческого, чтобы никто окончательно ничего не понял.
КОСТЯ. А зачем нужно такое?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А ты думаешь, кто-то вообще понимает, зачем что-то нужно. Артисты талдычат тексты, которые им непонятны, играют мизансцены, которые им чужды... Режиссёры делают умный вид, и как будто только им что-то ясно или понятно.
КОСТЯ. А на самом деле?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А на самом деле, такое впечатление, что никому ничего непонятно. Я отдал двадцать лет театру, ставил замечательные спектакли. И что? Это было кому-то нужно? А стоит только белое назвать чёрным, а чёрное белым – и что? Ты что думаешь, что я не понимаю. Понимаю, ещё как!
КОСТЯ. А может, не надо эту древнегреческую.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Надо, надо! Пусть восемь часов сидят и мучаются. Ещё и дверь надо закрыть и не выпускать в туалет.
КОСТЯ. Зачем?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А чтобы искусство острее воспринималось.
КОСТЯ. Скоро конец спектакля, слышите?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Слушай, я тут с тобой разоткровенничался. Не говори никому, понял?
КОСТЯ. Да.

Антон Юрьевич уходит. 

КОСТЯ. Театр... И ведь поставит эту древнегреческую... и ведь на восемь часов... И что самое противное, ведь дадут ему за это премии и получит он признание, и писать будут, а ведь всё это признание, все эти награды – только из-за этой шумихи, из-за этой Котовой, из-за этих голубых. Ерунда какая-то! Если ты такой раскрученный, то что же – ковыряйся три часа в носу и тебе за это будут и награды, и почёт. Абсурд!

Костя уходит.

Свет гаснет. 


ПЯТАЯ ЧАСТЬ

Фойе. Вечер. В кресле сидит Яна. Входит Петя.

ПЕТЯ. Представь: полный зал, толпы народа, артисты вошли в роль, Козлов чего-то лечил.
ЯНА. И вылечил?
ПЕТЯ. Вылечил. То-то и оно.
ЯНА. Кошмар!
ПЕТЯ. Ага, толпы мужиков в надежде, что с первого спектакля у них всё заработает, бегали в туалет.
ЯНА. А несколько женщин после спектакля спрашивали, где можно взвеситься.
ПЕТЯ. Это успех!
ЯНА. А во что мы превратили театр?
ПЕТЯ. А тут не приходится выбирать: либо пустые залы с единственным зрителем, которого ты зацеловала, а Костя чуть не изнасиловал…
ЯНА. Либо?
ПЕТЯ. Либо забитые, но придётся поступиться...
ЯНА. Вообще, когда я шла работать в театр, я не хотела очутиться на рынке, в сумасшедшем доме...
ПЕТЯ. А этот зацелованный зритель подал заявление в полицию.
ЯНА. Слышала.
ПЕТЯ. Ничего, выпутаемся. Зато все билеты проданы на три месяца вперёд.
ЯНА. Слушай, а если я у Антоши попрошу зарплату вперёд. Как думаешь, даст? Мы же сделали всё – залы полные.
ПЕТЯ. Конечно, даст! Он уже не хочет сезон заканчивать. Говорит, что всё лето будем работать.
ЯНА. Ужас!
ПЕТЯ. Тут группа паломников приедет.
ЯНА. Сейчас?
ПЕТЯ. А чего, мы с Костей придумали: помимо спектаклей ещё и экскурсии проводить, так сказать, по святым местам. Я с паломниками, а он с этими шизанутыми на всяком колдовстве.
ЯНА. Нет слов...

Петя убегает. Входят Антон Юрьевич и Костя. 

АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Костя, там у нас на складе афиши есть старые, всякие программки. Их надо им продать как амулеты. Что ещё придумать? Ну, ты понял. Ты проведёшь их по театру. Самое главное, не столкнись с Петей. А то эти группы шизанутых и паломников друг дружку могут не понять.
КОСТЯ. Хорошо.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. И надо задержать в театре Козлова и Зуеву. Пусть встретятся с ними.
КОСТЯ. А они согласятся?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Никуда не денутся. Пусть отрабатывают популярность. А вот ещё… Надо будет достать какие-то костюмы из костюмерной, парики и за деньги, повторяю – за деньги, давать их мерить. Скажи, что они приносят удачу, лечат, и не знаю, там что. И смотри, чтобы не утащили. Эти могут по волоску всё повыдергивать.
КОСТЯ. Это да.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Я придумал. Надо им продавать по волоску из париков. Нет! Надо из Зуевой и Козлова их выдергивать.
КОСТЯ. Это как?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Надо гримёрам потихому сказать, чтобы стригли, выдергивали. Ты представляешь, какие это деньги! Один волосок продавать по сто рублей. А сколько их там?
КОСТЯ. Не знаю.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Много, много, много...
КОСТЯ. Вы серьёзно? Так они без волос останутся?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ничего – отрастут, либо новые найдём. Этим всё равно, какие волосы. Головы найдём с волосами. Иди, а то уйдёт Зуева. Знаю я её.

Костя убегает. Антон Юрьевич подсаживается к Яне. 

АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Яночка, какой успех! Это же надо! Я думаю, вот здесь, в фойе, открыть лавки, нет – киоски! Лавки – это грубо.
ЯНА. Киоски?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Да. Вот здесь киоск по продаже всяких иконочек, святой воды. А вон там, подальше, будут амулеты, исцеляющие пояса.
ЯНА. И, конечно же, попкорн?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Яночка, какая ты умница! Точно. И по залу надо его разносить во время спектакля!
ЯНА. А артистов вам не жалко?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Я о них и думаю, об их семьях.
ЯНА. Как?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Нам надо деньги зарабатывать. Будут покупать попкорн – значит, будем его продавать. Будут лягушек жареных кушать – и их продадим. Надо всех в оборот брать, раз такое дело.
ЯНА. И голубых?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Точно! Точно, Яночка. Ну, ты умница!
ЯНА. И для голубых?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ну конечно. Надо все целевые аудитории брать. Вот чтобы ещё такое придумать?
ЯНА. В каком смысле?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ну, экскурсии мы сделали, киоски откроем. Ещё что-то такое сделать бы… Не знаешь? Идея нужна!
ЯНА. Я тут слышала, в одном театре йогой занимаются.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Точно!
ЯНА. Что?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Это идея!
ЯНА. Да? Серьёзно?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Понимаешь, сам Станиславский был йог.
ЯНА. И Пушкин?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Может быть. Но Станиславский – точно. Мы, так сказать, во всём приблизимся к идеям Станиславского. А курсы будут вести Козлов с Зуевой. Нет, и красавчика Баева для девушек привлечём. Я уже представляю его обнаженный величественный торс, его грудь.
ЯНА. Думаете? Вы серьёзно?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Вот, знаешь, я вот думаю, у нас столько валяется ненужной одежды в театре. Можно их фотографировать, с той же «Голубой луной» наладить связи. Это уже очень ценная аудитория. О нас же весь мир заговорит. Завтра у нас будет фурор.
ЯНА. Что?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Вместо женщин будут играть наши мальчики. Обо мне все заговорят.
ЯНА. А вас не прибьют?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Нет. Я же пошёл по верному пути. Видишь, у нас и устои представлены, и новое направление, и нетрадиционное направление. Мы не будем уклоняться во что-то одно. Как учил Станиславский, надо делать общедоступный театр. То есть театр для всех: и для верующих, и для неверующих, и для всяких там, поняла?
ЯНА. Да.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ну, вот так.
ЯНА. Антон Юрьевич, послушайте.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Да, Яночка.
ЯНА. Вот сейчас всё продано. Мы такое дело сделали! А могли бы вы мне аванс выплатить?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Аванс?
ЯНА. Да, аванс. Ведь столько денег за билеты получили. Мне ипотеку надо платить. Деньги нужны.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Яночка, милая. Ну что вы? Ну, какой аванс?
ЯНА. Ну, мы же так старались, всё продано.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Яночка, ну не надо преувеличивать. Старался я. Эти двадцать лет, как раб на галерах. Понимаете, Яночка. Пока вы там, в администраторской, сидели, я ставил спектакли, я искал тот ключ к публике. Понимаете, Яночка, это целиком моя заслуга, мой подвиг, так можно сказать, моя режиссёрская победа. Зрители потянулись в театр, они пришли на спектакли.
ЯНА. И в ларьки.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. В киоски. А потом, Яночка, надо шире смотреть на театр. Театр – это не только спектакли. Театр должен идти в массы, на площадь.
ЯНА. На рынок.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. И на рынок. Где люди – там театр. Понимаете, еще Фонвизин говорил.
ЯНА. И он тоже говорил?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. И Добролюбов, и Белинский, и тем более уж Ленин.
ЯНА. А что они говорили?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Что надо идти в народ. И мы пойдём в народ. Мы сделаем театр массовым, доступным, интересным.
ЯНА. И денежным, и прибыльным.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А артисты и режиссёры должны на что-то жить?
ЯНА. Должны.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ну вот. Вот! А вы говорите, Яночка.
ЯНА. Мне нужны деньги.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Я сочувствую. Но бюджет расписан. Столько долгов, столько всего, столько планов. Ну, об этом не надо. Яночка, ну займите у кого-нибудь. Ну что вы мне настроение портите. Ладно, всё испортили. Пессимистка вы...

Антон Юрьевич уходит. Яна остаётся одна в задумчивости. Через некоторое время появляется Козлов. 

КОЗЛОВ. Яночка, это же просто ужас!
ЯНА. Вы так считаете, Иван Сергеевич.
КОЗЛОВ. Я играл Пушкина, Грибоедова, Толстого, Островского, Тургенева. Я учился и хотел жить для того, чтобы нести что-то светлое, хорошее людям.
ЯНА. И что?
КОЗЛОВ. Конечно, это плохо, когда в зале сидит единственный зритель, которому всё равно, что там творится на сцене. Но, когда перед тобой сидят... на тебя смотрят толпы невменяемых людей, и надо опасаться наклоняться, а то останешься без рукава – они же были готовы меня разорвать на кусочки. Они же забирались на сцену, целовали мои ботинки! Мне пришлось войти в эту роль – тереть их больные места, заряжать какие-то предметы.
ЯНА. Это популярность.
КОЗЛОВ. Нет, нет. Лучше пустой зал, чем такое.
ЯНА. Вы думаете?
КОЗЛОВ. Если это будет так постоянно, я не смогу так. Я постоянно забывал текст. Мне постоянно приходилось импровизировать. Я не мог смотреть в зал. Как только я видел эти блаженные лица, я просто терялся. А вы слышали, что сейчас мне предлагают?
ЯНА. Что же?
КОЗЛОВ. Завтра я должен играть женщину! Женщину!
ЯНА. Это же интересно!
КОЗЛОВ. Вы думаете? Возможно, и интересно, но с каким подтекстом. Конечно, как актеру, мне интересно разное. И я даже сегодня вошёл в роль некоего старца, такого одухотворенного, лечащего, мудрого. Но это же ужасно. А завтра я буду играть даму под шестьдесят лет. И в зале соберутся толпы мужиков, которые будут смотреть на меня ниже пояса.
ЯНА. Зато полный зал. И мы выполним план.
КОЗЛОВ. Это не театр. Это вертеп. Яночка, ну сделайте же что-то.
ЯНА. А что я могу?
КОЗЛОВ. Всё было так нормально, так тихо, так мирно. Зарплату платили, зрители не ходили, о наших премьерах никто не писал. Такое было хорошее, мирное, спокойное время.
ЯНА. А сейчас?
КОЗЛОВ. Полный зал! Дышать нечем! Чем меньше народу – тем больше кислороду.
ЯНА. Здорово!
КОЗЛОВ. Я не могу сосредоточиться. А завтра… Завтра я буду играть эту женщину. Это ужас! А сейчас меня ждут на примерке платья. Платья! Это я, мужчина, должен ходить в платье, надевать колготки, брить ноги. Это же ужас! А потом приедут какие-то паломники. И за ночь я должен выучить текст! Это... это... это ужас!

Козлов уходит. Яна остаётся одна. 

ЯНА. И когда никого нет, они недовольны...

Входит Зуева.

ЗУЕВА. Ирочка!
ЯНА. Яночка.
ЗУЕВА. Да всё равно! Что это такое!
ЯНА. В каком смысле?
ЗУЕВА. Ну кого вы пускаете в театр?! Это же кошмар! Вы заполонили театр какими-то ненормальными! Ну, надо смотреть, кого вы допускаете в этот храм искусства! Это же храм, а не вертеп! Я недовольна! Я пойду к Антоше и всё ему скажу!
ЯНА. Идите. Мне всё равно.
ЗУЕВА. Это хамство. Надо было вас выставить на сцену перед этими мужиками. Они расставляли свои ноги, понимаете! Некоторые, некоторые, расстёгивали свои ширинки. Так демонстративно! Меня тошнило. Какие-то жирные женщины толпами ходили по проходу. Они забирались на сцену. А одна об меня начала тереться! А на галёрке, под конец, они достали какие-то знамена и стали петь какие-то гимны. Вы просто издеваетесь надо мной!
ЯНА. Да?
ЗУЕВА. Вы специально пускаете в зал ненормальных! Вы хотите меня выдавить из театра! Вы работаете на эту Котову!
ЯНА. На Котову?
ЗУЕВА. Надо следить за тем, кого вы впускаете в зал! Надо допускать нормальных людей, которые хотят лицезреть мое искусство, а не какой-то сброд!
ЯНА. Вы хотите пустой зал?
ЗУЕВА. Вы просто хамка! Вы не умеете работать! Вас надо гнать из театра!
ЯНА. Меня?

Появляется Единственный зритель с полицейским. 

ЗУЕВА. Не меня же.
ЯНА. Так, мне пора.

Яна быстро уходит. 

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Кто к вам приставал тут, можете показать?

Единственный зритель показывает на убегающую Яну, но создаётся впечатление, что он показывает на Зуеву. 

ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Она.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вот эта женщина?
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Да.

Они подходят к Зуевой. 

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вы приставали к этому мужчине?
ЗУЕВА. К нему! Вы издеваетесь?!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Приставали?
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Да она...
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Помолчите. Давайте её спросим. Вы целовали его? Вы к нему приставали, вы запирали его в зале?
ЗУЕВА. Маньяки! Если ты переоделся в полицейского...
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Так, не трогайте меня.
ЗУЕВА. А этого я знаю. Он постоянно вертелся.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. То есть признаёте, что приставали?
ЗУЕВА. Да я бы убила его!
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Да она не та.
ЗУЕВА. Удушила бы!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Это типичные проявления психического заболевания.
ЗУЕВА. Что?! Ты, переодетый козёл!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вы мне?
ЗУЕВА. Вам обоим!

Полицейский пытается задержать Зуеву. 

ЗУЕВА. Что вы делаете?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Задерживаю вас.
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Да она – не та.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ну, нам лучше знать.
ЗУЕВА. Антоша!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ещё один сообщник!
ЗУЕВА. Антоша!
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Она – не та. Была другая!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Значит, ещё одна. К вам что, несколько человек приставали? Не вырывайтесь, женщина. Сейчас в участке проведём опознание!
ЗУЕВА. Антоша!

Полицейский пытается надеть Зуевой наручники. 

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ваше имя!
ЗУЕВА. Альберта!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Что? Сумасшедшая!
ЗУЕВА. Дурак!

Зуева ударяет в пах полицейского и пытается удрать с надетыми наручниками, но сталкивается с Антоном Юрьевичем, и её нагоняет полицейский. 

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Стойте! Кто вы такой?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Я главный в этом театре, что происходит?
ЗУЕВА. Антоша, они меня задержали. Эти уроды хотят меня арестовать. Антоша!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Что случилось?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Эта женщина…
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Она Заслуженная артистка.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Так она ещё и заслуженная! Ясно, ясно. Так вот, она приставала к этому мужчине. Я веду её в участок.
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Да не она.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Да я знаю. Здесь их целая группа. Вот в участке и выясним.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Она актриса. Не уводите её.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Знаю я таких актрис. На улице стоят.
ЗУЕВА. Козлы!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Я при исполнении.

Появляется с другого края Козлов в женском платье и в парике. Видя Антона Юрьевича, Козлов откашливается и, входя в роль, говорит женским голосом. 

КОЗЛОВ. Антон Юрьевич, посмотрите.

Козлов проходится, крутя бедрами. 

ЗУЕВА. Как пошло!
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Кажется, она.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Что?
ЕДИНСТВЕННЫЙ ЗРИТЕЛЬ. Она. Похожа.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Стойте! Вы к нему приставали?
КОЗЛОВ. Я? К нему? Ну, приставала, ну и что. Разбойники!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Они серьёзно! (Козлову.) Он мужчина! (Полицейскому.)
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Не вижу я, что он мужчина. В участке разберёмся. Таких на улице полно.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Да оставьте его!
КОЗЛОВ. Не трогайте меня своими лапами!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Держи пока эту заслуженную. (Говорит Единственному зрителю.)
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Что вы творите! Это театр!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Вижу я ваш театр! Стой! Стрелять буду!
КОЗЛОВ. Мужлан! Не трогайте меня! Антон Юрьевич, этот полицейский – новый актёр? Это…
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Что? Руки!
КОЗЛОВ. Вы что?
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Я вас арестовываю!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Они артисты!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Да, да, конечно. Все тут артисты. В участке разберёмся.
ЗУЕВА. Антоша!
КОЗЛОВ. Антон Юрьевич, это что, не репетиция! Я думал...
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Я вам покажу репетицию. А ну пошли!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Отпустите их!
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Так, отошёл подальше.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Но они артисты...
ЗУЕВА. Я Заслуженная...
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Знаю, слышали. И ты, небось, заслуженная?
КОЗЛОВ. Я ещё нет...
ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Ну вот, у нас станешь.

Под восклицания вся группа уходит. Сцена пустеет.  

Свет гаснет. 


ШЕСТАЯ ЧАСТЬ

День. В фойе Костя, Петя и Яна. 

ПЕТЯ. Представляете себе картину: вечер, и полицейский ведёт эту группу – Зуева и Козлов в женском платье, какой-то тип непонятного вида и за ним наш Антон Юрьевич.
КОСТЯ. Комедия.
ПЕТЯ. Цирк.
ЯНА. Он мне отказал в авансе.
КОСТЯ. Да?
ПЕТЯ. Прямо так и отказал?
ЯНА. Да, сказал, чтобы я не примазывалась к его заслугам, что полные залы – это целиком его заслуга.
КОСТЯ. Вот...
ЯНА. И вообще, мне это всё не нравится. Он вчера сказал, что вот здесь поставит ларьки.
КОСТЯ. Ларьки?
ЯНА. Киоски и будет торговать амулетами, заряженной водой и шмотками для голубых.
ПЕТЯ. Здесь будет магазин?
ЯНА. Нет. Это он называет «двигать театр в массы», как Станиславский учил!
КОСТЯ. А Станиславский так учил?
ЯНА. Антону Юрьевичу виднее. Ещё и йога у нас будет. Говорит, что сам Станиславский был йог. Сказал мне тарифы разработать и план занятий йогой разработать.
КОСТЯ. Вляпались мы.
ПЕТЯ. А на сегодня все билеты проданы.
КОСТЯ. И на приставные, и на стоячие проданы.
ПЕТЯ. А всех мужиков-артистов собрали в зале и помреж репетирует.
КОСТЯ. И по театру ходят переодетые в женские платья мужики.
ЯНА. Кошмар! Надо что-то делать!
ПЕТЯ. Зато полные залы!
КОСТЯ. Ещё какие полные!
ЯНА. Ребята, но это же не театр! Это же... я не знаю что...
ПЕТЯ. А что ты хотела?
ЯНА. Я хотела остаться здесь работать. Я хотела, чтобы зрители смотрели эти дурацкие спектакли.
ПЕТЯ. Так они их и смотрят.
ЯНА. Может, мы перегнули палку? Эти женские платья на мужчинах, энергетически заряженная вода и озабоченные своей потенцией мужики... Это же не театр.
ПЕТЯ. А может, это сейчас и надо.
ЯНА. Нет, лучше я уйду отсюда. Лучше здесь никогда не появляться.
КОСТЯ. Ты хочешь, чтобы всё вернулось как было?
ЯНА. Пусть будет, как было, чем этот цирк.
КОСТЯ. Но обратно уже ничего нельзя сделать. Все билеты проданы на три месяца вперёд. Во всех изданиях, на телевидении репортажи о наших спектаклях, о нашем театре, о Котовой и Антон Юрьевиче. Вон, смотрите – ещё одни телевизионщики.
ЯНА. Меня тошнит от них. Быстрее. Пойдёмте.

Яна, Костя, Петя уходят. В фойе входят Котова, оператор и журналист. 

ЖУРНАЛИСТ. Оксана, я так понимаю, что вы хотите что-то нам сказать. Зачем вы нас сюда вызвали?
КОТОВА. Я устала от этих скандалов, понимаете. Сейчас этот театр.
ЖУРНАЛИСТ. Коля, бери крупный план. Света нет. Где свет.
КОТОВА. Что? Вы снимаете?
ЖУРНАЛИСТ. Нет, нет. Ну что вы. Я просто говорю, что здесь нет света. Я сейчас. Коля снимай её пока.

Журналист убегает. 

КОТОВА. Вы куда?

Котова и оператор остаются одни в фойе. Котова ходит в задумчивости по фойе. Оператор пытается незаметно её снимать. 

КОТОВА. Зачем я сюда пришла. Когда-то я пробовалась в такой же театр. Я хотела играть Нину Заречную. Я хотела играть в «Грозе». Я хотела чего-то чистого от театра. А меня не взяли. Что вы за мной ходите?
ОПЕРАТОР. Я это… Ну, так...
КОТОВА. Отойдите.

Котова в задумчивости отходит. 

КОТОВА. А меня не взяли в театр. Я пошла в модели, на телевидение. Веду эти бесконечные шоу. И все они… Все они думают, что я счастлива. Эти мужья... Эти все люди... А мне нужна тихая гавань. Может, я была бы счастлива, играя в каком-то таком маленьком театрике, выходила бы на сцену и смотрела в глаза своему единственному зрителю.

Зажигается свет в фойе. 

КОТОВА. Что вы за мной ходите?
ОПЕРАТОР. Я ищу нужный ракурс.

Котова отходит от оператора подальше. 

КОТОВА. Они не понимают своего счастья. Играют в спектаклях, без этой суеты, этого телевидения... для своего зрителя.

Появляется журналист. 

ЖУРНАЛИСТ. Еле нашёл, где здесь включается этот свет. Оксана, зачем вы нас сюда позвали?
КОТОВА. Я хочу сделать заявление.
ЖУРНАЛИСТ. Коля!
ОПЕРАТОР. Иду.
ЖУРНАЛИСТ. Заявление. Здесь?
КОТОВА. Да, именно здесь.
ЖУРНАЛИСТ. О чём же?
КОТОВА. Снимайте.
ЖУРНАЛИСТ. Да. Всё, мы готовы.

Котова становится перед камерой, готовая сделать своё заявление.  

КОТОВА. Я, Оксана Котова, стою здесь в этом театре, который в последнее время стал широко известным. И я хочу признать, что всё, что было сказано ранее – это правда.
ЖУРНАЛИСТ. Правда? Вы серьёзно?
КОТОВА. Не перебивайте! Да, это правда. Да, я тайком ходила сюда, чтобы смотреть спектакли. Да, я люблю театр.
ЖУРНАЛИСТ. И Антона Кузькина?

В фойе входят Антон Юрьевич, Зуева и Козлов в женском платье. 

КОТОВА. Да, и Антона Кузькина я люблю.
ЗУЕВА. Стерва!
КОТОВА. Как режиссёра.
ЗУЕВА. Я так и знала!
КОТОВА. Что она хочет?
ЖУРНАЛИСТ. Не знаю. Коля, снимай!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Альберта!

Зуева набрасывается на Котову.  

ЗУЕВА. Паразитка, сволочь такая... я так и знала.
КОТОВА. Не трогайте меня.
ЗУЕВА. Спала с моим Антошей… Тайком.
КОТОВА. Да что вы, отцепитесь.
КОЗЛОВ. Альберта...
КОТОВА. Женщина, отойдите.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Алечка...
КОТОВА. Отцепитесь!
ЗУЕВА. Коза драная. По телевизору показывают – так она сюда.
ЖУРНАЛИСТ. Коля, снимай!

Зуева вцепилась в Котову, Антон Юрьевич и Козлов пытаются их разнять. Журналист отходит в сторону и начинает репортаж. 

ЖУРНАЛИСТ. Коля, снимай меня на их фоне. Давай.
ОПЕРАТОР. Пошло.
ЖУРНАЛИСТ. Итак, мы находимся в театре. Госпожа Котова только что сделала заявление, что она действительно в течение двадцати лет была любовницей режиссёра Кузькина. И сейчас мы видим сцену ревности. Видимо, одна из любовниц режиссёра Кузькина пытается решить вопрос окончательно. А что это за потасканный мужчина в женском платье со съехавшим париком? Неужели это любовник режиссера Кузькина!? Коля, за мной.

Журналист подскакивает к Козлову и пытается его спросить. 

ЖУРНАЛИСТ. Скажите, давно ли у вас связь с режиссёром Кузькиным?
КОЗЛОВ. Что?
ЖУРНАЛИСТ. Давно ли вы с Кузькиным?
КОЗЛОВ. А, ну, лет двадцать.
ЖУРНАЛИСТ. А как вы относитесь к Кузькину?
КОЗЛОВ. Уважаю его. Да.
ЖУРНАЛИСТ. И любите...
КОЗЛОВ. Ну да.
ЖУРНАЛИСТ. И как мужчину?
КОЗЛОВ. В каком смысле?
ЖУРНАЛИСТ. Ну, он же мужчина?
КОЗЛОВ. Да, да... Конечно.
ЖУРНАЛИСТ. Как вас зовут?
КОЗЛОВ. Артист Иван Козлов. Иван Сергеевич.

Журналист с оператором отскакивают от дерущихся и разнимающих их. 

ЖУРНАЛИСТ. Коля, снимай. Что и следовало доказать. Мы видим всю разносторонность уже ставшего знаменитым режиссёра Кузькина. У него многолетняя связь не только с Котовой и другими женщинами, но и с артистом Иваном Козловым, Иваном Сергеевичем Козловым. Мы полагаем, что их отношения зародились ещё в школьные годы, когда их теплая мужская дружба переросла в нечто большее.
ОПЕРАТОР. Всё?
ЖУРНАЛИСТ. Да, поехали. Надо срочно в эфир.

Котова, Зуева Козлов и Антон Юрьевич продолжают выяснять отношения.  

Свет гаснет. 


СЕДЬМАЯ ЧАСТЬ

Фойе. День. Козлов в женском платье и Зуева. 

КОЗЛОВ. Алечка, это было ужасно. Всю ночь в этом участке доказывать, что я не целовал этого мужика. Я артист! Я играл Ракитина, Тригорина... и скатиться до такой низости. Они меня спрашивают: давно ли я этим занимаюсь? Я им говорю: более двадцати лет. А они переглянулись так...
ЗУЕВА. Ванечка, Ванечка, какое унижение! Докатиться мне, заслуженной артистке, до тюряги. Этот плохо пахнущий участок, эти скабрезные люди, далекие от нашего искусства, от нашего театра.
КОЗЛОВ. А он так ухмыляется и похлопывает меня по коленке.
ЗУЕВА. Кто?
КОЗЛОВ. Полицейский.
ЗУЕВА. Это ужасно, Ванечка!
КОЗЛОВ. А сегодня я должна... Ой, должен играть женщину.
ЗУЕВА. Все билеты проданы.
КОЗЛОВ. Кому! Этим так называемым ценителям! Я должна. Должен выйти в этом платье. А они будут смотреть. Они не будут слушать, что я им говорю, – они будут смотреть, что у меня выпирает ниже пояса.
ЗУЕВА. Ванечка, я тут подумала… ну, что я с тобой была такой жестокой.
КОЗЛОВ. Ты?
ЗУЕВА. Помнишь, эту иголку, и этот клей в ботинках. Ну, в Саратове. А этот парик, который с тебя падал, ну, в Воронеже. Это всё я. Я такая плохая. А на самом деле я хорошая. И Антошка мне противен, слышишь!
КОЗЛОВ. Да это ясно.
ЗУЕВА. Почему ясно?
КОЗЛОВ. Да я же знаю, что ты мне пакостишь.
ЗУЕВА. А почему ты…
КОЗЛОВ. Так это же наша жизнь. И что Антошку ты не любишь, я тоже знаю. Это же наша игра. А вот, что ты не знаешь, так это то, что платье тебе три дня назад я укоротил, а не Машка-костюмерша. Ага! Скушала!
ЗУЕВА. Ты?
КОЗЛОВ. И люк на сцене я четыре дня назад закрыл. Ты бегала кругами. Весело, а!
ЗУЕВА. Про люк я догадалась. А как же ты платье...
КОЗЛОВ. А вот так.
ЗУЕВА. А помнишь, как я тебе первый раз прищемила палец дверью. Как ты орал на весь театр! Как ты за мной бегал!
КОЗЛОВ. Да, было время, молоды были.
ЗУЕВА. Я заперлась в туалете, а ты выламывал дверь и кричал на меня. Так здорово, так нежно кричал: открывай сука. А теперь так не кричишь.
КОЗЛОВ. Стареем, Танька.
ЗУЕВА. Мне так надоело это имя – Альберта.
КОЗЛОВ. А зачем брала?
ЗУЕВА. Красиво. А помнишь, мы поехали на гастроли куда-то в Магадан, и я твой паспорт спрятала, и ты там остался. Тебя на самолет не брали. Как здорово было!
КОЗЛОВ. А это я твоему мужу второму или третьему записку-то подложил: встречаемся там же, как обычно, презервативы не забудь, мужу не говори.
ЗУЕВА. Какой ты милый, Козлов. Придушить бы тебя.
КОЗЛОВ. Было время...
ЗУЕВА. Слушай, Вань. А вот жили мы тут, играли. А вот придут эти…
КОЗЛОВ. Не говори. Эти паломники. С безумными глазами щупают меня...
ЗУЕВА. Эти мужики с раздвинутыми ножищами.
КОЗЛОВ. И женщины вместо мужчин, а мужчины вместо женщин.
ЗУЕВА. Как женщины вместо мужчин?
КОЗЛОВ. А вот так – новая идея нашего Антоши. Он же в роль вошёл. Он будет ставить спектакль, где героев мужчин будут играть женщины.
ЗУЕВА. Вот, зараза. В мужика я точно не переоденусь.
КОЗЛОВ. Скажет – переоденешься.
ЗУЕВА. А зачем?
КОЗЛОВ. Он сказал, что хочет охватить и лесбиянок своим вниманием.
ЗУЕВА. Придут эти и будут меня разглядывать... Мама!
КОЗЛОВ. Папа!
ЗУЕВА. Ванечка, но зачем нам это нужно? Играли мы в пустых залах... ну и ладно. Зачем нам эти безумные зрители, эти дурацкие роли? Ванечка, я же не выдержу.
КОЗЛОВ. Антоша говорит, что артисты должны уметь все.
ЗУЕВА. А потом он нас заставит играть зверюшек.
КОЗЛОВ. Нет. Это банально. Мы будем насекомыми.
ЗУЕВА. Я так хочу вернуться обратно, в свой родной пустой зал театра.
КОЗЛОВ. И я.
ЗУЕВА. И чтобы там никого не было.
КОЗЛОВ. Никого.
ЗУЕВА. Только ты и я.
КОЗЛОВ. Ты и я?
ЗУЕВА. Да.
КОЗЛОВ. Правда?
ЗУЕВА. Обними меня.

Козлов обнимает и целует Зуеву. В это время в фойе входит журналист с оператором, Яной и Костей. 

ЖУРНАЛИСТ. Коля! Смотри. Снимай.
ОПЕРАТОР. Ага!
ЖУРНАЛИСТ. Итак, мы снова в театре. И как мы видим, здесь кипит жизнь. Две женщины целуются в фойе театра.
КОСТЯ. Не снимайте!
ЯНА. Прекратите!
ЖУРНАЛИСТ. Новые пространства открывает театр, новые направления.
КОЗЛОВ. Уберите их.
ЗУЕВА. Паразиты!

Костя и Яна пытаются выдворить из фойе журналиста с оператором. 

КОСТЯ. Уходите!
ЖУРНАЛИСТ. Как мы видим, местные сотрудники не очень довольны тем, что мы раскрываем зрителю их секреты.
ЯНА. Убирайтесь.

Журналист с оператором уходят. 

ЗУЕВА. Это возмутительно. Кто их пустил?!
ЯНА. Они сами проходят, входят. Ими полон весь театр.
КОЗЛОВ. Нигде не скрыться.
КОСТЯ. Вы же хотели полные залы.
ЗУЕВА. Хотели.
КОСТЯ. Ну вот...
ЗУЕВА. Костя, не надо нам этого. Я Антошу беру на себя. Пусть будут эти школьники, эти милые бабушки, дедушки, эти целующиеся студенты.
ЯНА. Что?
ЗУЕВА. Пусть даже один человек сидит. Верните! Верните мне мой театр! Слышите! Я прошу вас! Сделайте хоть что-то.
ЯНА. Ну как!
КОСТЯ. Уже поздно!
КОЗЛОВ. Вы думаете?
КОСТЯ. А что, у вас есть идеи?
КОЗЛОВ. Послушайте, я же артист. Да, Алечка?
ЗУЕВА. Да, да.
КОЗЛОВ. Я выходил и не из таких передряг.
КОСТЯ. Но что вы предлагаете?
КОЗЛОВ. Надо всюду, всем сказать массу глупостей. Чем откровенней, чем глупее будет представление, чем оно будет меньше похоже на правду, тем больше нам поверят!
КОСТЯ. Это как?
КОЗЛОВ. Помнишь, Таня… Аля, как я забыл текст во время премьеры. И я не нашёл ничего лучшего, как просто сказать: я забыл текст, товарищи, представляете!
ЗУЕВА. Да, он так и сказал.
КОСТЯ. И что?
КОЗЛОВ. Я стою на сцене, текста не помню, смотрю на своих партнеров. А они все смеются, не могут удержаться. И как-то вдруг понимаю, что они все уже ушли за кулисы, и я стою один. Ну, я и сказал. А потом добавил: все ушли, пойду и я.
ЯНА. И что?
КОЗЛОВ. Зрители подумали, что это часть постановки. А помнишь, как у гримёрши кончилась краска?
ЗУЕВА. А мы играли «Отелло». Ваня должен был быть весь чёрный.
ЯНА. И что?
КОЗЛОВ. Я вышел на сцену и говорю: друзья, поверьте, я на самом деле чёрный… Чем больше чепухи мы несем, тем больше нам верят. Вы не понимаете?
КОСТЯ. Уже успел убедиться.
КОЗЛОВ. Зовите этих журналистов. Я беру всё на себя. Слышали! А сейчас мне надо переодеться. Пошли, Танечка!
ЯНА. Так что вы хотите сделать?
КОЗЛОВ. Они считают меня святым. Я к ним выйду! Мы устроим!
ЗУЕВА. Что ты придумал?
КОЗЛОВ. Помнишь, Таня, у нас были эти страшные костюмы инопланетян.
ЗУЕВА. Ты хочешь переодеться и…
КОЗЛОВ. Мы скажем, что наш театр захватили инопланетяне.
КОСТЯ. Вы думаете, что в это поверят?
КОЗЛОВ. Ещё как! Еще как!
ЯНА. Так что вы им скажете?
КОЗЛОВ. А мы не будем говорить – вы скажете. Позовёте журналистов и скажете, что наш театр захватили инопланетяне и что здесь опасный радиационный фон.
ЗУЕВА. И скажите вот что… что ни у кого ничего, как это?
КОЗЛОВ. Не встанет.
ЗУЕВА. И что люди от меня только полнеют, как и я.
КОЗЛОВ. Не правда.
ЗУЕВА. Что?
КОЗЛОВ. Я от тебя худею.
ЗУЕВА. Мы им скажем всю правду.
КОСТЯ. А что потом? Ведь нас разорвут на части.
КОЗЛОВ. Не разорвут. Помнишь, Алечка, как мы прятались на чердаке.
ЗУЕВА. Было… Зовите, зовите их. Немного грима – и мы будем здесь.
КОЗЛОВ. Да, мы переоденемся во что-то отталкивающее.

Зуева и Козлов уходят.  

ЯНА. А они оказались и не такими нафталинными.
КОСТЯ. Стойте!
ЗУЕВА. Что ещё!
КОСТЯ. Послушайте! Не надо больше этих выдумок.
ЯНА. Ты что!?
КОЗЛОВ. А как же?
КОСТЯ. Не надо этого вранья, лжи, пиара. Надоело! Не могу!
ЯНА. Что ты предлагаешь?
КОСТЯ. Послушайте. Несколько дней назад мы стояли тут, и в зале был всего один зритель. Помните?
ЯНА. Ты хочешь…
КОСТЯ. Подожди. Так слушайте. Мы втроём, все администраторы, стояли тут. Наш худрук прибежал и готов был всех нас уволить.
ЗУЕВА. Да он только так…
КОСТЯ. Так вот, у нас семьи, ипотеки. Мы просто взяли и придумали.
КОЗЛОВ. Что придумали?
КОСТЯ. Мы, я… Да, пусть это буду я. Я один придумал.
ЯНА. Нет, это мы все придумали.
КОСТЯ. Нет, я.
ЯНА. Нет, Костя, мы придумали.
ЗУЕВА. Так что придумали-то?
КОЗЛОВ. Правда, что?
КОСТЯ. Я придумал.
ЯНА. Мы придумали.
КОЗЛОВ. Да без разницы.
ЗУЕВА. Что придумали-то? Говорите.
КОСТЯ. В общем, про то, что вы исцеляете, а вы лечите от импотенции, и всю прочую ерунду мы придумали. Мы написали, позвонили – и все быстро поверили.
ЗУЕВА. Вы… Да… Как?
КОЗЛОВ. Танечка…
ЗУЕВА. Вас… убить…
КОЗЛОВ. Танечка, они же помочь хотели…
КОСТЯ. Правда, мы же не думали…
ЗУЕВА. Не думали! Вы украли у меня мой театр!
КОЗЛОВ. Ладно тебе.
ЗУЕВА. Убери руки, Козлов!
КОСТЯ. Правда, мы просто хотели остаться здесь работать, мы хотели, чтобы залы были полными, и зрители ходили в театр.
ЗУЕВА. Но не так же!
КОСТЯ. А как?
ЗУЕВА. Ну, разместили бы объявления, ну, интервью, ну, фотографии бы сняли.
КОСТЯ. И что?
ЗУЕВА. Нормально как-то, по-обычному.
КОСТЯ. А по-нормальному никому не нужно!
ЗУЕВА. Как. Ну как…
КОСТЯ. А вы не видите? Им всем нужно что-то ненормальное. Всем вокруг. Им нужны голубые, розовые, серобурмалиновые, перевернутые с ног на голову!
ЗУЕВА. Не понимаю.
КОЗЛОВ. На самом деле так.
ЗУЕВА. Что?
КОЗЛОВ. Танечка, ведь он прав. Ну сделали бы они фото, объявления… Ну кому это нужно, когда в театре играют обычные, человеческие спектакли.
ЗУЕВА. Никому!
КОЗЛОВ. Именно. А если ты лечишь импотенцию и ожирение или являешься каким-то гуру…
ЗУЕВА. Это ужасно. Я отказываюсь в это верить. Я заслуженная…
КОЗЛОВ. Но только как быть теперь?
ЗУЕВА. Я не смогу так.
КОСТЯ. Я хочу всем сказать правду.
ЯНА. О чём, Костя? Какую правду?
КОСТЯ. Я скажу, что это я всё придумал, и пусть делают, что хотят.
ЯНА. Тебя посадят, Костя!
КОСТЯ. Пусть.
ЯНА. Мы вместе всё скажем.
КОСТЯ. Нет.
КОЗЛОВ. И вы думаете, что правде поверят?
КОСТЯ. Должны.
КОЗЛОВ. Они больше поверят лжи и сочтут её – правдой.
КОСТЯ. Почему?
КОЗЛОВ. Поверьте артисту.
КОСТЯ. А как же…
КОЗЛОВ. Понимаете, правда горька, а ложь…
КОСТЯ. А как же быть?
КОЗЛОВ. Говорите правду, раз решили. А я… ну, я с вами буду.
ЗУЕВА. Мы вас не отдадим.
КОЗЛОВ. Спрячем в туалете.
ЗУЕВА. На чердаке! Как тогда, помнишь, Ваня?

Козлов и Зуева уходят.  

КОСТЯ. Яна!
ЯНА. Что?
КОСТЯ. Если тебя или нас выгонят отсюда…
ЯНА. Выгонят?
КОСТЯ. Если выгонят...
ЯНА. Ну да...
КОСТЯ. Если у тебя не останется квартиры... и денег...
ЯНА. Не останется.
КОСТЯ. Ты, в общем, ну, в общем... Я это ради тебя... Нравишься ты мне. Раз тебя этот твой бросил...
ЯНА. Что?
КОСТЯ. Вот так.
ЯНА. Что так?
КОСТЯ. Я тебя не брошу.
ЯНА. Не бросишь?
КОСТЯ. Пошли отсюда, а.
ЯНА. Ну пошли. Стой.
КОСТЯ. Что?
ЯНА. Если тебя посадят… в эту… ну, в тюрьму…
КОСТЯ. Что?
ЯНА. Я тебя… ну… в общем… пошли.

Костя и Яна уходят. В фойе входит Котова. 

КОТОВА. Как смешно. Теперь никто не знает ни правды, ни лжи. Всё смешалось.

За ней входит Антон Юрьевич. 

АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Вам правда нравятся мои спектакли? И вы приходили на них?
КОТОВА. А разве что-то сейчас имеет значение?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Как?
КОТОВА. За нас уже всё решили. Я люблю вас и тайно с вами встречаюсь двадцать лет.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Правда?
КОТОВА. Все так уже считают. Все об этом пишут.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А на самом деле?
КОТОВА. В нашей жизни нет этого «на самом деле».
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А что есть?
КОТОВА. Выдумка, правда, ложь, настоящее и вымышленное. В общем, это всё перемешалось.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А зачем вы здесь?
КОТОВА. Я хочу играть здесь.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Как?
КОТОВА. Да. Я хочу, чтобы вы меня взяли.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Сюда?
КОТОВА. Да. Но только без этого телевидения, без этих журналистов и зрителей с безумными глазами. Я хочу играть на сцене, и пусть в зале сидит тот единственный зритель, которому я буду смотреть в глаза, для которого я буду учить роль. Глупо? Банально? Высокопарно? Пусть так. Буду волноваться – будут ли мне хлопать и как меня примет зал? И пусть в зале будет сидеть только один человек… Всё равно.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Сейчас у нас полные залы, и проданы все билеты на следующие три месяца.
КОТОВА. Значит…
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Значит, не будет вашего единственного зрителя.
КОТОВА. Вы меня не возьмете? Откажете самой известной женщине?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Нет, но у нас нет того театра, который вы описываете. Мы популярны.
КОТОВА. Популярность преходяща. Это всего лишь пиар.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Пиар?
КОТОВА. Да, пиар, раскрутка. Берём пустое и наполняем его, наполняем... и все думают, что в этом что-то есть. Берём полное и опустошаем его... и все думают, что это пустое. Это выдумки, сказки. Главное – с серьёзным видом говорить о том, о чём ты не имеешь никакого представления. И тебе поверят. Главное – говорить. И не думать. Никогда не думать. Всё у нас пиар. А я... Журналисты выхватывают из контекста что-то и из пары твоих слов делают тебя то одним, то другим. Они манипулируют нами, мною, обществом. Сегодня ты приличный человек – а завтра враг всего и вся. Сегодня ты честный – а завтра нет. Всё просто... Всё пиар. Всё у нас пиар. А я всё-таки хочу прийти к вам.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. На самом деле?!
КОТОВА. Я так устала от всего этого телевидения, от этого мира. Вы не представляете.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Почему же?
КОТОВА. А для чего я живу? Зачем я всё это делаю? Зачем эти шоу, эти скандалы? Что в остатке? Может, это я такая? Может, это уже старость? Ладно, проехали. Не хотите, так…
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Стойте! Подождите!
КОТОВА. Что?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Я хочу сказать, что я тоже… Понимаете, я тоже… Вот учился я, хотел стать режиссёром. Мне казалось, что стоит только выучиться, стоит только, чтобы тебя приняли в театр… стоит стать главным режиссёром – и всё свершится. Понимаете! Ты сможешь делать то, что хочешь, ставить те спектакли, какие хочешь, быть тем, кем хочешь.
КОТОВА. А вы не ставите то, что хотите? Разве не ставите?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А я вынужден со всеми считаться. Считаться с одним артистом, с другим. Я вынужден подлаживаться. Это не поймут, то не оценят зрители. А на этот спектакль вообще не пойдут. А как поймаешь волну, как видишь, что вот на этот спектакль идут, думаешь, ну вот… буду ставить такие… и ставлю… и делаю… Мы все зависимы, понимаете! А ведь что я подумал… что мы сами, мы, творческие люди, и делаем таким театр.
КОТОВА. Каким?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Отталкивающим.
КОТОВА. Отталкивающим?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Да, да… В погоне за чем-то… В желании достичь, переплюнуть что-то или кого-то. Так мы забываем о зрителе, о том, настоящем, зрителе, ради которого и есть все эти театры. Мы отталкиваем его – зрителя, мы отталкиваем всё талантливое – талантливые пьесы, талантливых режиссёров – боимся…
КОТОВА. Боитесь?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Боимся! Что мы останемся ненужными. Лучше оттолкнуть талантливое, не дать ему прорасти. А вдруг ты сам не окажешься таким? И мы отталкиваем и зрителя, и талантливых артистов с режиссёрами. И в кого же мы превращаемся?..
КОТОВА. А вы думаете, что у нас, на телевидение, по-другому?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Нет, не думаю. А я ведь хотел жить по-другому, хотел ставить другое… а в кого я превратился…
КОТОВА. В кого же?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. В конъюнктурщика! В приспособленца! Надо делать так, как популярно. Надо делать так, как поймут. Надо делать так, чтобы не сняли с должности!
КОТОВА. А могут снять?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ещё как! Желающих много. Вы не представляете, сколько бумаг надо тут заполнять. В зале сидят три человека, а отчетов мы составляем тонны. На любой чих – отчёт, на любое дело – отчёт. Это кошмар! Никакого творчества. А самое главное вы сказали – а остаток? А что в остатке? А для чего я всё делаю? Для чего весь этот театр, все эти спектакли, все эти комедии, интриги, драмы? Ну! Всё – пустяки. В остатке – ноль, пустота. А может быть, лучше было бы вообще никем не становиться, а просто…
КОТОВА. Когда вы были студентом, я была на вашем первом спектакле. Вам хлопали. А я сидела в уголке и потом подошла к вам, а вы меня не заметили. Тогда для меня вы были кумиром, звездой. Да и сейчас…
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Это правда?
КОТОВА. Не всё ли равно, что правда, а что нет. Всё – миф. Не всё ли равно, для чего мы…

Котова уходит.  

АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Приходите... Приходите. Оксана, подождите. Я помню вас. Стойте...

Антон Юрьевич убегает за Котовой. 

Свет гаснет. 


ВОСЬМАЯ ЧАСТЬ

Яна, Костя, Петя, Журналист и оператор находятся в фойе. 

ЖУРНАЛИСТ. Зачем вы нас опять сюда позвали? Сначала выгоняете, затем зовёте.
ЯНА. Подождите.
ЖУРНАЛИСТ. У нас эфир скоро. Я не могу ждать!
КОСТЯ. Я хочу признаться.
ЯНА. Мы хотим.
КОСТЯ. Мы.
ПЕТЯ. Да.
ЖУРНАЛИСТ. Признаться? В чём?
КОСТЯ. Это всё неправда! Понимаете?
ПЕТЯ. Да, это мы всё сделали.
ЯНА. Да, а на самом деле…
ЖУРНАЛИСТ. Стойте. Я не понимаю. Что за чепуха. Вы что?
КОСТЯ. Всё это неправда. Всё мы придумали. Вот так.
ЖУРНАЛИСТ. Да зачем вы нас позвали? Вот это сказать? Коля, пошли! Время теряем!
КОСТЯ. Да куда вы?
ЖУРНАЛИСТ. Нам нечего снимать, молодой человек. Какая такая неправда? Не понимаю.
КОСТЯ. Стойте. Мы просто хотим сказать, что мы простой театр, что у нас ничего нет особенного и что артисты простые, а не святые и не экстрасенсы.
ЯНА. Совершенно простые артисты и театр. И Котову мы здесь…
ЖУРНАЛИСТ. Что Котова?
ПЕТЯ. Играем классику.
ЖУРНАЛИСТ. Так что с Котовой?
КОСТЯ. Ничего сверхъестественного, ничего необычного у нас тут нет. Это всё выдумки. И Котовой тут нет.
ЖУРНАЛИСТ. Как выдумки? Вся страна уже знает. Сюда едут со всех краёв автобусы с толпами верующих и страждущих. Да что вы чепуху несёте! А Котову с вашим главным я только что видел тут.

Оператор держит камеру и потом, отойдя чуть подальше, начинает снимать. 

КОСТЯ. Не чепуху. Всё мы придумали.
ЯНА. Слушайте, мы всё придумали. Нам нужны были тут зрители, понимаете!
ПЕТЯ. Пустые залы у нас были. Мы решили что-то устроить – ну, скандал.
ЯНА. Нас хотели уволить. Нам надо было что-то придумать.
ЖУРНАЛИСТ. Кто хотел уволить?
ПЕТЯ. Худрук хотел.
ЖУРНАЛИСТ. Зачем?
КОСТЯ. Пустые залы были, план не выполняли. Ну как вы не понимаете!
ЖУРНАЛИСТ. Я только понимаю, что вас хотели уволить. Ну и…
ЯНА. Мы придумали, понимаете. Мы выдумали, что у нас тут можно излечиться, что Козлов – святой, и мы никакое не место для притяжения голубых.
КОСТЯ. Мы простой театр.
ЖУРНАЛИСТ. Вижу.
КОСТЯ. Не верите?
ЖУРНАЛИСТ. Чему? Я вас вообще не понимаю.
КОСТЯ. Да, всё же просто.
ЯНА. Подожди. Вот! Понимаете, нам нужно было срочно заполнить залы!
ЖУРНАЛИСТ. Ну и хорошо.
ЯНА. Ну, мы и сказали, что Козлов – святой, что Зуева лечит от импотенции и так дальше.
ЖУРНАЛИСТ. Ну и что такого? Не понимаю.
КОСТЯ. Да что вы…
ЯНА. Подожди.
ПЕТЯ. Мы просто написали всюду про это.
ЖУРНАЛИСТ. Про что?
ЯНА. И про Котову… всё враньё.
ЖУРНАЛИСТ. Я не понимаю, и что? Ну, написали. Меня-то зачем позвали!? И причём тут Котова, если она сама во всём призналась?
ЯНА. Как?
ЖУРНАЛИСТ. Да уже всем всё про Котову известно. Что вы хотите сказать, не понимаю.
ЯНА. Да сказать, что это всё неправда, что у нас тут самый простой, самый обычный театр.
КОСТЯ. Что мы играем никому не нужные спектакли, и никто к нам не ходит.
ЖУРНАЛИСТ. Ребят, давайте, а… Ну хватит. Это перебор уже.
КОСТЯ. Да какой перебор? Это наше заявление. Это…
ЯНА. К нам не надо ходить. У нас тут ничего нет. Нам не нужны такие толпы зрителей. У нас ничего нет, слышите! Мы обычные.
ПЕТЯ. Обычный театр.
КОСТЯ. Мы никого не лечим!
ЖУРНАЛИСТ. Значит, и больным и верующим сюда не надо идти?
КОСТЯ. Совершенно так. Они здесь ничего не получат.
ЖУРНАЛИСТ. Слушайте, я теряю время. У меня эфир!
КОСТЯ. Вы нас не будете снимать?
ЖУРНАЛИСТ. Вас?
КОСТЯ. Да.
ЖУРНАЛИСТ. Вот этот бред, который вы все тут несёте? Нет.
ЯНА. А как же?..
ЖУРНАЛИСТ. Ребят, ну, я, правда, не понимаю, что вы тут хотите мне сказать.
ЯНА. Да я же…

Журналист собирается уходить и не слушает ребят. 

ЖУРНАЛИСТ. Ой, всё. Слушайте, мне пора.
ПЕТЯ. Подождите…
ЯНА. Вы же нас не выслушали!
ЖУРНАЛИСТ. Девушка, у меня эфир скоро!
ЯНА. Но вы же должны…
ЖУРНАЛИСТ. Я вообще не понимаю, что тут…
КОСТЯ. Пошли, Яна!
ЯНА. Но он же должен нас снять.
ЖУРНАЛИСТ. Я никому ничего не должен.
ЯНА. Мы же вам говорим честно. Почему вы не верите?
КОСТЯ. Пошли. Ну, ты же видишь…
ЯНА. Снимите нас.
ЖУРНАЛИСТ. Коля, пойдём.
КОСТЯ. Пошли, ребят. Битый номер.
ЯНА. Костя?
КОСТЯ. Пошли!

Костя берёт под руку Яну, и они вместе с Петей уходят. 

ЯНА. Он же не хочет нас слушать! Он же даже не пытался!
ПЕТЯ. Может, мы сумбурно говорили?
КОСТЯ. Да не хочет…
ЯНА. Как же быть?
КОСТЯ. Никак.
ЯНА. Я не выдержу этих толп сумасшедших!
КОСТЯ. Уволимся.
ЯНА. Сейчас?
КОСТЯ. Да.

Ребята уходят. Журналист в задумчивости стоит и смотрит на уходящих ребят. 

ЖУРНАЛИСТ. Странные. Ты снимал?
ОПЕРАТОР. Ага. Всё.
ЖУРНАЛИСТ. Что-то было?
ОПЕРАТОР. Да так…
ЖУРНАЛИСТ. У меня идея.
ОПЕРАТОР. На эфир?
ЖУРНАЛИСТ. Да. Чтоб не зря сюда ехали, сейчас выдам, придумаю.
ОПЕРАТОР. Снимать?
ЖУРНАЛИСТ. Да. Только скажи, что ты успел снять?
ОПЕРАТОР. Ну, там девушка, ну, все они говорили, что у них самый простой и обычный театр.
ЖУРНАЛИСТ. Ясно. Снимай!
ОПЕРАТОР. Ага.

Журналист становится в позу перед камерой. Оператор начинает снимать. 

ЖУРНАЛИСТ. Итак, мы снова здесь. В этом театре, в месте притяжения многих людей, многих верующих и страждущих. Что же заставило нас здесь оказаться. Как выяснилось, здесь происходят странные вещи. Наша редакция провела расследование и выяснила, что не все довольны тем, что, наконец, у миллионов людей появилось такое место, такая отдушина, как этот театр, куда они могут прийти и получить то, что они так желают и ждут. Есть и недовольные. Видимо, они хотели утаить это замечательное место, видимо они рассчитывали использовать театр сугубо для своих корыстных целей. Как мы слышали, они говорят, что у них простой и самый обычный театр, что к ним, якобы, не надо ходить. Кто этому поверит сейчас, когда уже тысячи людей убедились в обратном. И наша программа, и я лично были этому свидетелями. Мы не скроем своей озабоченности. Возможно, что скоро эти люди повлияют на власти или сделают что-то другое, но это место исчезнет, и миллионы людей не смогут здесь оказаться. Наше дело – предупредить наших зрителей и сделать всё, чтобы люди имели сюда доступ. Со своей озабоченностью мы находимся здесь. Возможно, это связано с романом местного худрука и известной нам всем Оксаны Котовой. Сложно сказать. Недавно пришла информация и об инопланетном влиянии, и о соответствующем фоне в этом месте, и о заинтересованности властей закрыть это место, о чём мне сообщили уфологи. Пока сюда можно прийти, пока мы здесь. Но что будет завтра – кто знает.
ОПЕРАТОР. Всё, готово. А что, про уфологов – правда?
ЖУРНАЛИСТ. Про уфологов? Будет правдой. Побежали. Надо ещё смонтировать. Вставим их бред и получится… Нормально всё получится!

Оператор и журналист убегают. В фойе появляются Яна и Костя. 

ЯНА. Костя, сначала мы хотели, чтобы был полный зал.
КОСТЯ. А теперь – чтобы он был пустой.
ЯНА. Но у нас же получилось.
КОСТЯ. Что?
ЯНА. Ну, это всё.
КОСТЯ. Всё?!
ЯНА. Из мухи раздуть слона.
КОСТЯ. Но мы всё равно остались с пустым карманом.
ЯНА. С пустым. Но у нас получилось.
КОСТЯ. Самое главное, чтобы из слона нам не раздуть ещё что-то.
ЯНА. В каком смысле? Слушай, а когда делают так, чтобы зрителей было меньше, это, значит, антипиар.
КОСТЯ. Ну да.
ЯНА. То есть мы пиарщики, и антипиарщики?
КОСТЯ. Наверное.
ЯНА. Надо же. Мы и пиарщики и антипиарщики.
КОСТЯ. Только быть антипиарщиком ещё сложнее. В основном люди не специально что-то делают, чтобы сделать хуже, и у них это хорошо получается. А вот когда надо специально сделать что-то хуже, антипиарить – это сложно.
ЯНА. Жаль, что ничего не вышло.
КОСТЯ. Наверное. Смотря что…
ЯНА. Послушай, а ты мне тоже нравишься. Честно.
КОСТЯ. В нашем мире уже ничему нельзя верить.
ЯНА. А вот этому поверишь?

Яна целует Костю.  

Свет гаснет. 


ДЕВЯТАЯ ЧАСТЬ

Вечер. Фойе. Котова и Антон Юрьевич. 

АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А мы поставим хороший спектакль с вами.
КОТОВА. Без этой модной шелухи, просто нормальный спектакль!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Да, да...
КОТОВА. Братья Карамазовы?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Нет! Вы будете играть...
КОТОВА. Что-то чистое, хорошее, да?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Да, вы будете играть...

Вбегает Петя. 

АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Что?
ПЕТЯ. Я просто хотел сказать, что театр штурмуют толпы людей.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Зачем?
ПЕТЯ. По телевизору показали новый репортаж о нашем театре!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. И что?
ПЕТЯ. Там сказали, что мы скоро закроемся.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Закроемся?
ПЕТЯ. И что мы не хотим пускать сюда зрителей и хотим скрыть от людей Зуеву и Козлова!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Как?
ПЕТЯ. Этот журналист всё переврал, всё перемонтировал и выдал всё так, что… Теперь нам обрывают телефоны, емейлы. На улице стоят толпы с плакатами. Козлова и Зуеву выставили как борцов, угнетаемых администрацией и властью. А ещё, чего он только не намешал: и геев, и инопланетян…

Прибегает Яна и Костя. 

ЯНА. Мне оборвали все телефоны.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. И что хотят?
ЯНА. Хотят их увидеть. Звонили из-за границы уже. Зуевой и Котовой дали какие-то премии. Собирают подписи. Не поняла в чью поддержку.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Что?
КОСТЯ. Я продаю оставшиеся билеты. Мы продаём билеты в ложи осветителей. Все хотят к нам. Нас ждут в Лондоне, Париже, Лос-Анжелесе…
ЯНА. В Мадриде. Послы ряда стран уже едут сюда.
ПЕТЯ. Десятки телеканалов, блоггеров уже тут.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Так что они хотят?
КОСТЯ. Видеть Зуеву, Козлова, наш театр, геев, верующих, инопланетян. Я уже ничего не понимаю.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ещё и инопланетян…
ПЕТЯ. Этот журналист что-то такое сказал, что теперь нами заинтересовались и уфологи.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Это правда?
ЯНА. Откуда мы знаем? Но мне уже звонили насчет инопланетян.
ПЕТЯ. И голубых.
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Что?
ПЕТЯ. Голубые хотят попасть на спектакль!
ЯНА. И куча уфологов!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Так, планы меняются.
КОТОВА. Что?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. «Три девушки в голубом» в мужском составе на сегодня отменить.
КОСТЯ. Как?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А вы, Оксана, не хотите сыграть инопланетянку?
КОТОВА. Я?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ну да. Раз зритель хочет, мы же, как говорил Станиславский...
КОТОВА. Вы думаете?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Тащите сюда что-нибудь инопланетное! Быстро!
КОСТЯ. Антон Юрьевич!
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Что?
КОСТЯ. Понимаете, у нас-то публика разная, там всё-таки собрались…
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Что собрались?
КОСТЯ. Ну, голубые, импотенты, толстые, церковные…
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Ну и что?
КОСТЯ. Надо учесть...
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Вот это каторга! Быть режиссёром театра – это каторга! Это же непосильная задача. Итак! Итак...
КОСТЯ. А ещё мне написали из Ассоциации борьбы за права бесполых граждан…
ЯНА. Что?
ПЕТЯ. Что...
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Раз так, сегодня у нас будет спектакль...
ПЕТЯ. Какой?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А у вас, Оксаночка, будет очень лиричная роль...
КОТОВА. Какая?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Три...
КОСТЯ. Три...
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Три инопланетянина...
ЯНА. Да…
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Три инопланетянина в голубом!
КОТОВА. А я кто?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. А у вас, Оксаночка, будет прелестная роль инопланетного существа без пола.
КОТОВА. Без пола?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Надо учесть интересы и наших бесполых зрителей.
КОТОВА. А такие есть?
АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Есть! В театре всё есть! Зуеву, Козлова на сцену! Играем! Играем наши роли!
ЯНА. А кресты, амулеты вешать будем?

Котова, Яна, Костя, Петя уходят.

АНТОН ЮРЬЕВИЧ. Будем! И древних греков, и инопланетян сюда! Театр работает для всех – для синих, для красных, для серобурмалиновых! Покупайте билеты! Платите деньги! Заполняйте залы! А остальное – разве не пустяк!? Итак, начинаем спектакль! Занавес!

Антон Юрьевич, уходит со сцены. Под задорную музыку на сцену выходят непонятные существа и разношерстная публика и начинают танцевать друг с другом. Постепенно их становится больше. В конце танца инопланетяне снимают головы своих костюмов. 

Среди персонажей нет массовки – зрителей, капельдинеров, администраторов. Автор не возражает, а только приветствует любые мизансцены с использованием массовки. 


Октябрь 2019 г. – февраль 2020 г. 
г. Москва







_________________________________________

Об авторе:  ДМИТРИЙ ЛАСТОВ 

Родился 5 октября 1979 года в Москве. По образованию – историк. Участвовал в конкурсе «Действующие лица» – 2019, 2021 годах, а также в ряде других творческих конкурсов. Автор нескольких пьес, которые опубликованы в Интернете и в сборниках. Новый драматический театр, его спектакли, его артисты, его многолетний художественный руководитель Вячеслав Васильевич Долгачёв стали для Дмитрия Ластова тем творческим домом, в котором он вырос. Под впечатлением замечательных спектаклей, которые видел Дмитрий Ластов в этом театре, было создано большинство его пьес.скачать dle 12.1