О русской литературе Австралии
Там в Австралии вашей, наверно, жара
и лафа – не опишешь пером.
Эти слова Булата Окуджавы очень точно характеризуют представление об Австралии людей, никогда здесь не живших: далёкая страна, где жарко и много диких кенгуру. Зверушки эти – вообще напасть в любых разговорах, как справедливо жаловался Даниил Гранин в книге «Месяц вверх ногами»:
Когда человек приезжает из Франции, его не спрашивают:
– Ну как там Эйфелева башня? Стоит?
Про любую заграницу задают вполне осмысленные вопросы. Но попробуйте приехать из Австралии. Каждый, кто встречает вас, будь он даже лучший друг, задаёт один и тот же вопрос:
– Ну как там кенгуру? Видел? Прыгают?
Любой разговор начинается с вопроса о кенгуру. Ни образование, ни возраст, ни должность роли тут не играют.
Ещё одна характерная черта восприятия континента извне – общее чувство «сказочности»: об этом «тридевятом царстве» можно рассказывать всё, что заблагорассудится, поскольку мало кто заглянет сюда с оказией, проверить, так ли всё это. Наверное, не случайно Александр Галич поместил Фрези Грант, вопреки гриновскому оригиналу, на корабль из Австралии, а не из американского Бостона:
И корабль этот вёл из Австралии
Капитан Александр Грант.
Но помимо этой «сказочно-счастливой» традиции существует и другой пласт описаний пятого континента: строки, созданные писателями, побывавшими здесь из любопытства или принесёнными сюда волной очередных катаклизмов на родине.
Знакомство России с «пятым континентом» продолжается уже более двухсот лет: первым русским подданным, поселившимся в Австралии на постоянной основе, считается житель Белоруссии Джон Потоцкий, прибывший в город Хобарт (штат Тасмания) на каторжные работы в 1804 году. А три года спустя шлюп «Нева» совершил первый в истории визит русского военного корабля в Австралию. На здешние берега высаживались беглые русские матросы, русские евреи успешно осваивали золотые прииски, о русской колонии на «пятом континенте» мечтал Н.Н. Миклухо-Маклай, проживший в городе Сиднее несколько лет. Но прошло более века с визита «Невы», прежде чем первый признанный русский поэт ступил на землю Австралии.
Этот город (Хобарт – Н.К.), бывшее место каторги, произвел на меня самое мучительное впечатление. Не знаю, почему, – пишет в 1912 году один наш соотечественник. И продолжает в том же духе:
На траме и пешком, вчера и сегодня, исследовал чуть ли весь Мельбурн. Чудовищно-огромный, безжизненный город. Жители – какая-то английская помесь 3-го сорта. Хороша лишь бухта огромная… Я невольно задержался в Аделаиде и тоскую… Осчастливленный находкой утащенного багажа, отбыл и прибыл в Сидней, очаровательный город, разбросанный над огромной горной бухтой… И люди здесь приятнее. Но ненависть к англичанам у меня укрепилась безвозвратно. Я не мог бы жить в Англии. Эта тупость их возмутительна. Они ничего не понимают и не чувствуют.
Русский поэт К.Д. Бальмонт посетил далёкую страну во время одной из своих длительных экспедиций. На этот раз странствия провели Константина Дмитриевича из Лондона к побережью Южной Африки и далее – к берегам Австралии. Однако земля пятого континента, как видно из его писем, произвела на поэта тяжёлое впечатление. Бальмонт был возмущён и разочарован увиденным здесь:
Отобрав у Чёрных земли и превратив царство чёрных в пастбище для баранов и в фабричные города, англичане систематически истребили туземцев и свели их действительное существование на нет.
То же горькое чувство звучит в стихотворении Бальмонта «Чёрный лебедь»:
Нет Австралии тех детских наших дней,
Вся сгорела между дымов и огней.
Создатель этих строк – возможно, «первых ласточек» настоящей русскоязычной поэзии в Австралии – на пятый континент больше не вернулся. Бальмонт умер 30 лет спустя в приюте «Русский дом» под Парижем.
В том же 1912 году Австралию посетил ещё один русский писатель, Александр Александрович Усов, печатавшийся под псевдонимом «Чеглок». Как и Бальмонт, он озаглавил одно из своих произведений об Австралии словами «Чёрный лебедь». Правда, это не стихотворение, а рассказ; но взгляд наших соотечественников на происходящее в те далёкие годы оказался поразительно сходен, несмотря на разницу в судьбе и направленности этих двух авторов:
Это было давно, очень давно, в той части света, где всё наоборот. Много тайн, кровавых тайн хранится там. Кровью чёрных людей написаны они на земле. («Чёрный лебедь», Чеглок)
Александр Усов, хоть и не столь знаменит, как модный тогда «странствующий певец», был фигурой не менее колоритной. В 1905 году он вынужден бежать из России: писатель-натуралист дворянских кровей оказался замешан в организации вооружённого восстания на юге России. В изгнании Усов совершил кругосветное путешествие, а также бывал на Капри, где встречался с Лениным, Горьким, и очень дружил с А.В. Луначарским, будущим наркомом просвещения. Под влиянием Усова Луначарский даже на время отошёл от большевизма и стал сторонником «богостроительства» – философской ревизии марксизма. После февральской революции Усов вернулся в Россию и поселился недалеко от Сочи, где зажил довольно аскетичной жизнью: мясной пищи не ел, сам шил себе одежду и обувь. Одновременно с писательским талантом Усов проявил и талант изобретателя: он получил авторское свидетельство на изобретение струнного музыкального инструмента, конструировал авиационные двигатели, построил в горах «Дом солнца»: здание это было спроектировано в форме звезды, и система зеркал в нём позволяла солнцу освещать каждую комнату в течение всего дня. Полагается, что «Дом солнца» был храмом теософов, а среди его посетителей был и поэт Максимилиан Волошин. В 1936 году Усова арестовали как мистика-анархиста и через два года выслали в Мурманскую область. В 1942 году, не дожидаясь следующего ареста, Александр Александрович ушёл из поселения в тайгу, чтобы умереть на свободе – и больше его никто не видел.
Но вернёмся в Австралию. Всего за несколько месяцев до прибытия сюда Бальмонта на пятом континенте поселился ещё один русский поэт. И хоть имя его тоже не очень известно, строки этого автора помнят гораздо лучше, чем произведения Константина Дмитриевича: вряд ли первый встречный легко прочтёт вам наизусть «что-нибудь из Бальмонта», но зато почти всякий без запинки сможет сообщить, что
Хороши весной в саду цветочки,
Ещё лучше девушки весной…
Кто только не пел этих строк: Утёсов и Лемешев, Хиль и Евгений Самойлов, группа «На-На» и «Бурановские бабушки»… Но далеко не каждый сможет назвать имя их автора. А звали его Сергей Яковлевич Алымов.
И уж совсем единицы знают, что впервые создатель этой песни начал публиковаться в Австралии: он прожил здесь пять лет после побега из сибирской ссылки, куда угодил за участие в революционной деятельности группы анархистов-коммунистов. Или что он долго считался (да и сам себя считал) создателем песни «По долинам и по взгорьям». Что основал несколько кафешантанов в китайском Харбине – и что там же попал в тюрьму за дуэлянство. Что вошёл в число поэтов, участвовавших в конкурсе на написание гимна Советского Союза. Что был репрессирован и работал на Беломорканале. Что сам напросился на фронт и за боевые действия был награждён орденом «Красная звезда» и медалью «За оборону Севастополя». Что в 1942 году на своём юбилее он при свидетелях расстрелял портрет Сталина, висевший на стене – да так, что одна только рамочка осталась. И что этот же человек – автор популярных в своё время песен «Любимый Сталин», «Песня о Сталине» и прочих опусов в том же духе. Правда, в Харбине, Алымов писал строки совсем иного характера:
Звёзды – алмазные пряжки женских, мучительных туфель
Дразнят меня и стучатся в келью моей тишины...
Вижу: монашка нагая жадно прижалася к пуфу
Ярко-зелёной кушетки... Очи её зажжены.
Вот уж действительно «много есть чудес на свете – человек их всех чудесней».
В 1916 году этот самый «чудесный человек» вместе с известным революционером «Артёмом» (Ф.А. Сергеевым) работал в австралийском городе Брисбене над созданием одной из первых русскоязычных газет пятого континента. Как ни странно, именно революционерам Австралия обязана появлением изданий на русском: прибывавшие сюда ранее «трудовые» иммигранты были заняты исключительно попытками наладить свой быт на новой земле, а вот партийные группы не собирались прекращать классовую борьбу и здесь. И в 1912 году «Союз русских эмигрантов», возглавляемый «товарищем Артёмом», создал первую русскую газету пятого континента, «Эхо Австралии». Правда, австралийские власти эту газету живенько прикрыли – и тогда в следующем году появилась газета «Известия Союза русских эмигрантов», которую через три года власти закрыли тоже. Та же неуёмная группа немедленно наладила выпуск нового издания под названием «Рабочая жизнь»… Неизвестно, сколько бы продлилось это весёлое соревнование, но от этой головной боли австралийские власти нежданно избавила февральская революция в России: политэмигранты получили возможность вернуться на родину – и дружно покинули континент антиподов.
В следующее десятилетие австралийская земля видела ещё немало интересных посетителей русского происхождения. В 1923 году здесь побывал Степан Скиталец (поэт Петров). Друг Горького, участник революционного движения, плодовитый автор реалистической прозы, он остался в русской литературе, прежде всего, как автор самого раннего варианта слов знаменитой песни «На сопках Маньчжурии»:
Спит гаолян,
Сопки покрыты мглой...
На сопках Манчжурии воины спят,
И русских не слышно слёз...
В 1926 году в Австралии и Новой Зеландии гастролировали Фёдор Шаляпин и Анна Павлова, причём балерина произвела на местную публику такое сильное впечатление, что новозеландский повар приготовил в её честь первый в мире торт «Павлова». Впрочем, австралийцы до сих пор настаивают, что рецепт этого кулинарного изыска впервые появился именно у них. Но при всей «звёздности» имён побывавших здесь наших соотечественников, в русской литературе пятого континента, похоже, наступило затишье.
И только после 1945 года в Австралии снова появились значительные литературные фигуры. Потоки русских эмигрантов в этот период шли двумя основными путями: один – из Европы, второй – из Китая и Дальнего Востока.
Именно с этой волной приехали на пятый континент два русских поэта, Борис Нарциссов и Константин Халафов, очутившиеся по окончанию Второй Мировой войны в европейских лагерях для перемещённых лиц.
Б. Нарциссов, оставивший после себя шесть поэтических сборников, переводы с английского, эстонского и французского, родился в России в 1906 году, а провёл свою молодость в Эстонии, где окончил химическое отделение Тартуского университета. Начинается война, и в 1943 году офицер Нарциссов попадает в немецкий плен. Путь в советскую Эстонию для человека, уцелевшего в плену, закрыт – и в 1950 году Борис Анатольевич оказывается в Австралии. «Принято было считать, что никто не отразил в русской поэзии Австралию так глубоко, как это удалось Нарциссову», – пишет литературовед Е. Витковский. Ярко и зловеще встаёт в стихах поэта чужая высохшая страна:
Этот серо-зеленый покров – эвкалипты.
Это – шкуры змеиные слезшей коры.
И вот так без конца. И ты знаешь: погиб ты
Здесь, в краю эвкалиптов и тусклой жары.
или
Над плоским, пересохшим континентом
От моря и до моря темнота.
В этих строках – чувство потерянности и почти животного ужаса от осознания: ты – на краю земли и это – конец. Конец света. Не удивительно, что в 1953 году Нарциссов уезжает в США, где активно начинает заниматься литературной деятельностью и исследовательской работой. Умер Борис Анатольевич в 1982 году в Вашингтоне.
Та же волна послевоенной эмиграции принесла на пятый континент автора, весьма отличного от Бориса Нарциссова по духу, и, пожалуй, первого значительного русского поэта, тепло воспевшего приютившую его Австралию:
В небе непрозрачно-голубом
Блещут горных ясеней вершины
Матовым, чеканным серебром.
Птица Лира кличет из долины.
Я разлёгся на скамейке длинной,
Вверх гляжу и знаю – здесь мой дом,
Здесь светло, приятно и прохладно,
Ходит по площадке шоколадной
Попугаев бодрая семья.
Снизу, где блестит среди расселин
Папоротников древесных зелень,
Слышен лепет медленный ручья.
Написавший эти строки К. Халафов покинул Россию ещё в 1920 году: 17-летний юноша, примкнувший к Белому движению, эвакуировался из Крыма в Константинополь вместе с остатками армии генерала Врангеля. Из Турции Халафов немедленно перебрался в Королевство Сербов, где поступил в Белградский университет. Константин Константинович, работая всю жизнь инженером, параллельно был концертирующим пианистом, композитором и поэтом. В Белграде он участвовал в нескольких литературных кружках, неоднократно публиковался в русской периодике Франции и Германии. В конце войны семья поэта оказалась в лагере для перемещенных лиц – и тогда Халафовы решаются на отъезд в Австралию.
Проживая в Мельбурне, Константин Халафов продолжал публиковать свои стихи за пределами пятого континента. В Австралии же Халафов всерьёз занялся орнитологией: «на смену поэту приходит натуралист; и этот "натуралистический интерес” приносит К.К. Халафову известность среди орнитологов, далеко вышедшую за пределы Австралии», – будет написано в некрологе Константина Константиновича.
Константин Халафов прожил в австралийском городе Мельбурне последние двадцать лет своей жизни, оставив после себя статьи и фильмы по орнитологии, труды по инженерному делу, музыкальные произведения – а также свежий, чистый и добрый поэтический взгляд на полюбившуюся ему Австралию.
Но основной поток послевоенной эмиграции русских пришёл в Австралию не из Европы, а с Дальнего Востока: это была так называемая «харбинская волна». В конце XIX века в Китае русские основали железнодорожную станцию Трансманчжурской магистрали, ставшую городом Харбин. В 20-е годы прошлого века в Харбине уже насчитывалось 100-200 тысяч русских эмигрантов, на то время – самая большая русская диаспора. Значительным было также русское население китайского Шанхая: в 30-е годы оно достигло 20 тысяч человек. Однако с японской оккупацией и последующим приходом советских войск белоэмигранты и просто люди, боящиеся репатриации в новую Россию, стали срочно покидать Китай. Через Гонконг и Филиппины многие их них добрались до Австралии, значительно увеличив русскую общину на пятом континенте. Часто это были высокообразованные люди, сохранившие великолепный язык – и последствия этой «волны» 50-60хх годов не замедлили сказаться на русской литературе земли антиподов.
Именно тогда приехал в Австралию писатель-натуралист, автор многочисленных рассказов и повестей, Николай Байков. Родился он в 1872 году в Киеве, учился в Тифлисе, а после служил в Заамурском округе пограничной стражи. Маньчжурия сразу пришлась по сердцу Николаю Аполлоновичу и стала главной его музой. Однако экспедицию на Дальнем Востоке прервала Первая Мировая, а потом и гражданская война. Покинув Россию, Байков прошёл через русские эмигрантские лагеря в Египте, Индии, Индокитае – всё для того, чтобы однажды вернуться в столь полюбившуюся ему Маньчжурию. В Китае Николай Аполлонович начинает активно публиковаться: у него выходит более десяти книг, очерки и рассказы Байкова охотно печатают харбинские журналы и газеты. Но в 1956 году семья писателя была вынуждена покинуть любимые им края. Рассматривая австралийский ландшафт из окна поезда, Николай Аполлонович был удручен сухой и монотонной природой пятого континента. «Теперь, – писал он, – осталось вспоминать свою молодость, и жизнь, и охоту на моей второй родине, в Маньчжурии». В 1958 г. Николай Аполлонович скончался в Брисбене, прожив на пятом континенте всего два года.
С «харбинской» волной в Австралии начинают появляться литературные кружки, проводятся первые поэтические фестивали, увеличивается чисто русских периодических изданий – и, наконец, русские писатели Австралии появляются на литературной карте мира. В ноябре 1963 года в Германии журнал «Грани» печатает, то, что стало, вероятно, первой подборкой «русских австралийцев», опубликованной за пределами Австралии. В публикацию вошли стихи Клавдии Пестрово и Маргариты Дьяконовой, рассказ Андрея Кривицкого, а также стихи и проза Михаила Волина (Михаил Володченко, 1914 – 1997). Строки последнего, впрочем, знает наизусть любой читатель, знакомый с творчеством Александра Вертинского, ведь именно вместе с М. Волиным была написана песня «Дорогая пропажа»:
Самой нежной любви наступает конец,
Бесконечной тоски обрывается пряжа…
Что мне делать с тобою, с собой, наконец,
Как тебя позабыть, дорогая пропажа?
Веху «конца эпохи» русской литературы в Китае обозначил литературовед Е. Витковский: в 1976 году «последняя русская поэтесса Нора Крук, родившаяся в Харбине в 1920-м, уехала из Гонконга в Австралию». Элеонора Мариановна Крук, урождённая Кулеш, начала писать в семь лет. В 1933 г. она переехала в Мукден, а позже – в Шанхай, где работала журналисткой, дружила с ведущими поэтами восточной эмиграции В. Перелешиным и Л. Андерсен, была знакома с А. Вертинским. Стихи Норы вошли в сборник «Русская поэзия Китая», публиковались в периодических изданиях России, Америки, Китая, Израиля, Финляндии, Германии и Австралии.
Изысканность речи, привычка к жизни в чужой среде и почти обязательные строки о Китае – все эти черты авторов «харбинской волны» присущи и стихам Норы:
Климат душевный тяжёл, ограниченны дали,
Страшно, что вакуум жизни уютен и чист.
Люди и сами смертельно уютными стали,
Тянет в болото безжалостный город-садист.
Но приехав в Сидней, Нора в полный голос заявила о себе как о поэте Австралии, причём сразу на двух языках. Англоязычные издательства опубликовали три книги стихов Норы; в это же время она писала строки на русском языке, представляющие Австралию очень внимательно и разносторонне. Здесь и автобиографические стихи «Она австралийка», и тёплые зарисовки-верлибры о красоте пятого континента:
Отряхнула прошедший день
Еду через Карлотту – чудо!
В джакаранды вливается синь неба
Розовые деревья стерегут радостные дома
Но здесь же и тревожные стихи о современной австралийской жизни:
В этом городе изумрудном –
Бухты, пляжи, загар на лицах,
Джакаранды, спортклубы, бары,
Небоскребы и "ягуары”,
А в траве у скамеек – шприцы.
Это уже не просто строки «харбинца», это – стихи человека, более 35 лет живущего на пятом континенте, считающего себя австралийкой. Русской австралийкой.
Последняя значительная «волна» эмиграции приходится на 90-е годы и связана с распадом Советского Союза. Это уже была, в основном, «экономическая» эмиграция: люди самых разных национальностей, но объединённые одним «советским прошлым». Достаточно трудно сказать точно, сколько русскоязычных людей живёт сейчас в Австралии. По данным переписи населения 2011 года, 44 тысячи человек говорят дома по-русски. В исследованиях 2006 года 67 тысяч австралийцев заявили о своих русских корнях – но, конечно, многие из детей эмигрантов уже утратили русский язык. С другой стороны, только из Российской Федерации на «пятый континент» прибыло более 15 тысяч человек – что, конечно, не учитывает русскоязычных эмигрантов из других республик бывшего Советского Союза.
Но именно из этих «других республик» с последней волной эмиграции прибыло в Австралию несколько интересных литературных имён, в том числе уроженец Самарканда прозаик Игорь Гельбах и одесский поэт Юрий Михайлик.
И.Е. Гельбах родился в 1943 году, окончил физический факультет Тбилисского университета. Жил в Сухуми, Риге, Москве, Ленинграде и, наконец, осел в Мельбурне. Писать Игорь Ефимович начал ещё в 60-х, но впервые был опубликован лишь в 1986 году. В 2004 году имя Игоря Гельбаха вошло в короткий список Премии Андрея Белого, старейшей независимой литературной премии современной России, а в 2013 году его книга «Ушедшие в ремарки», была удостоена третьей премии им. Марка Алданова, учреждённой «Новым Журналом». Три книги И. Гельбаха, опубликованные в российских издательствах – «Утерянный Блюм», «Признания глиняного человека» и «Показания Цаплина» – получили самую высокую оценку критики: как сказал писатель Андрей Битов, проза Гельбаха обращена к тем читателям, которые, несмотря ни на что, испытывают тоску по настоящей литературе:
В библиотеке, как во всяком публичном заведении, пахло человеческой усталостью, у зеленой лампы сидел лучший в стране знаток Гегеля, по профессии служебный собаковод, в буфете была кислая сметана, у каталогов болтали что-то о спецхране, на улице шёл дождь. Через полчаса они промокли, но дождь, казалось, уже кончался, в саду меж деревьями лежал туман, сзади дымно розовело здание Инженерного замка, по черным стволам деревьев, по обшлагам рукавов и по лицу текли капли дождя. Когда они вышли из сада, людей на улице почти не было, и она сказала: «Ты всегда приезжаешь на несколько дней, дни проходят быстро, и мы ничего не можем решить...»
Несколькими годами позже в Австралию приехал Юрий Михайлик, автор двенадцати книг стихов и пяти книг прозы. Родился Юрий Николаевич в 1939 году, вёл в Одессе литературную студию при Дворце Студентов, а позже – студию Круг. «Закатилось солнце русской поэзии в Одессе, чтобы взойти над Австралией» – написала одна из местных газет об отъезде поэта. Сам же Михайлик, уезжая из родного города, написал строки, во многом характеризующие настроение его отъезда:
Ах, как сладко выбирать –
где придется умирать.
То ли там, от ностальгии –
задыхаясь и дрожа.
То ль от здешней хирургии –
от кастета и ножа.
Но постоянные или временные переезды русских авторов в Австралию не привели к созданию единого литературного пространства. В отличие от поэтов Нью-Йорка, уже задавших «гудзонскую ноту», видные русские литераторы «пятого континента» жили достаточно обособленно, находя каждый свою отдушину, пытаясь быть по-своему востребованными.
Так, поэтические сборники Ю. Михайлика вышли в Одессе и в Москве, он изредка публикуется в русских журналах «Октябрь» и «Новая Юность», сознательно оставаясь непричастным к изданиям и ЛИТО «пятого континента». Книги Бориса Нарциссова вышли в Америке, Германии, России. Две книги Игоря Гельбаха, изданные в Австралии, были уже благоразумно переведены на английский язык, а сборники стихов Норы Крук изначально были написаны по-английски. Казалось бы, зачем признанной англоязычной поэтессе писать на русском – да ещё и в далёкой Австралии, без особых надежд «докричаться» до читателя в России? Но русское слово не отпускает автора: «Да, – объяснила Нора, – английских стихов у меня больше. Но я была под большим влиянием Блока, очень люблю поэзию Инны Лиснянской, люблю Ахматову. И есть моменты, когда просто хочется сказать что-то по-русски».
А на русском языке в Австралии продолжали выходить книги, издаваемые самими авторами или их родственниками: во второй половине прошлого века свет увидело более сотни таких публикаций. Иногда это были коллективные сборники: так, «Лирная пристань» объединила трёх поэтов, а вышедшая «Антология русских поэтов Австралии» – 46 авторов. Очень разные по качеству, эти книги всё же позволили сделать несколько интересных находок; в том числе – яростные, запоминающиеся строки Гали Плисовской о событиях 1917 года:
В зловещем круге
Метались вьюги,
Метались вьюги по всей земле;
Умы бродили,
Умы блудили,
Скрывалась злоба в холодной мгле.
Но при сильной раздробленности авторов, при очень разном уровне публикуемых произведений вопрос «существует ли русская литература в Австралии» оставался открытым. Желание объединить русскоязычных авторов пятого материка послужило толчком к созданию нового литературного фестиваля – «Антиподы», основанного в 2006 году.
Фестиваль этот был знаменателен не только тем, что он объединил талантливых авторов из разных уголков Австралии: о «русской литературе в Австралии» было, наконец, заявлено и в России – статьи о фестивале появились в ведущих русских периодических изданиях («Знамени», «Литературной газете» и др.). А в следующем году журнал «Дети Ра» познакомил читателей с творчеством С. Климовицкого, Е. Михайлик, Е. Чинаховой, Т. Бонч-Осмоловской, В. Власкина и В. Кабо. И хотя многие из этих авторов уже неоднократно печатались как в России, так и за её пределами, публикация в «Дети Ра», была, видимо, самой первой «австралийской» подборкой, вышедшей в России, – и второй за пределами Австралии. Последователи этого начинания не заставили себя ждать. Уже в следующем году московский журнал «День литературы» опубликовал подборку стихов четырёх авторов ЛИТО «Лукоморье» из города Мельбурн. В 2011 году в литературной газете «Интеллигент» появились три публикации «австралийских подборок», а в следующем году русской литературе Австралии был посвящён целый номер этой газеты. Наконец, с 2012 года «Литературная газета» ежегодно публикует большие подборки австралийских авторов.
Итак «где она, русская литература Австралии?» За последнее столетия на «пятом континенте» побывало немало интересных авторов, открывших читателям Австралию, часто совершенно непохожую на тот счастливый, экзотический мирок, который придумали поэты северного полушария. Многие из них – вольно или невольно – остались на этом материке и продолжали писать, опираясь на литературный опыт, приобретённый в Европе, России или Китае. Но есть и талантливые авторы, взявшиеся за перо только в Австралии – и уже получившие признание за её пределами; здесь можно говорить и о лауреате «Русской Премии» Алисе Ханцис, и о стихах Сергея Ерофеевского, и о прозе Ирины (Ляли) Нисиной, и о многих других. Возможно, начинается следующий виток литературы Австралии: с развитием средств коммуникации творческие люди, живущие на «пятом континенте», находят аудиторию, издателей и друзей далеко за его пределами. Впрочем, то же сейчас переживают люди в любой точке земли: сейчас можно дружить не только с соседом по лестничной клетке: у каждого появилась возможность найти настоящего единомышленника, живи ты во Владивостоке, а он – в Тимбукту. Размылись границы. Нет больше отрезанного от цивилизации континента «Австралия». Есть общий мир.
скачать dle 12.1