Редактор: Максим Дрёмов
(О книге: Олег Шатыбелко. Федератив. Стихи Галы Пушкаренко. – С.: ЛитГОСТ, 2021.)Гала Пушкаренко ака Олег Шатыбелко производительна: под этим гетеронимом поэт уже выпустил пять сборников, о последнем из которых, «Федеративе», и пойдет речь. Тексты Галы – это ещё один вариант поэтических машин (тех, что расположены в диапазоне от Вадима Банникова до Ивана Мишутина), которые самим своим движением указывают на давно уже утвердившийся режим производства и потребления поэзии: все культурное производство и поэзия, как его субполе, приобрело черты машинерии. Даже в замкнутом, хотя и проницаемом, поэтическом анклаве количество созданных текстов почти бесконечно велико – в антропологической/экзистенциальной перспективе; даже авторы/авторки, которые пишут нечасто и публикуются редко, кажется, не создают достаточно мощного контрдвижения в этих машинах, а включаются в них. На этом фоне индивидуальные тактики чтения, отслеживание премий-дайджестов и тому подобные вещи служат слабым анестетиком.
Особенность машин Шатыбленко/Пушкаренко в том, что они работают сразу за нескольких «человек». Гала Пушкаренко дифференцируется, вырабатывая все новые способы письма (сам автор обозначает их примерное число: 7-8 штук). Такая пролиферация текстов и поэтик ставит вопрос о том, где, как и кому произвести в этих машинах срез; вопрос тем более острый, что на кону – статус сборника как одной из возможных поэтических величин. В случае с Галой Пушкаренко порой кажется, что это действие можно совершить едва ли не в любом «месте»; главы и даже циклы, подзаголовки и сами строфоиды – все это воспринимается как вторичные образования, семиотические сгустки, эффекты машин, которые продуцируют нечто вроде историй и субъектов, распыленных до мельчайших частиц.
(Можно было сказать, что «разбиение на главы/циклы/etc. произвольно», но это – переломив сопротивление материала – оставило бы нас на стороне автора-аранжировщика текста, чья за- и внутритекстовая роль уже не так очевидна; конечно, автор в лице мятущегося гетеронима продолжает мерцать по краям зрения и чтения, но, возможно, адекватней будет представить его в роли детонатора для возвышенного: функции, которая провоцирует лавину и лепит снеговиков, пока она сходит; последней трещины в дамбе, на секунду сложившей красивый узор.)
Впрочем, «Федератив», похоже, представляет собой более замкнутое образование, которое теоретизирует новый формат сборника и сам опыт его восприятия. Книга состоит из пяти циклов, которые, однако, не отделены друг от друга четко – там и тут на протяжении сборника повторяются схожие сюжеты и языковые фигуры. То, как действует эта часть поэтической машины, напоминает мне принцип работы эхокамеры, в которой наблюдается эффект реверберации: попадая в такую камеру, звуки возвращаются эхом, постепенно затухая (замечу при этом, что такой взгляд не отменяет другие способы структурирования сборника, которые он для себя изобретает – об этом подробней в конце). Похожий эффект Пушкаренко обнаруживает в одном из истоков речи, в голосовом аппарате, который спутывает внешнее и внутреннее, но не снимает их оппозицию, а скорее наоборот – подчеркивает ее:
Контрязык:когда мы говорим: мы слышим себя костью:
этот голос слышим только мы:
больше никто
(поэтому не узнаём и ненавидим его в записи):
фактически
слыша себя вне: мы
слышим своё эхо
В навязчивом возникновении «отражений», которые заворачиваются сами в себя, проглядывает схожий процесс:
Когда они вошли в венецию
она остановилась
развернула его к себе
поставила на колени
прижала голову к животу
Я хочу остаться у тебя на лице
: пусть каждая песчинка
замрёт сквозь язык
внутренняя отражению и
отражённая <закончившись>
отражённая <отпустив>
отражённая <неотрываясь>
При изменении масштаба принцип эхокамеры продолжает действовать. Так, в разных циклах возникают приметы одного и того же исторического антуража – всплывают реалии пандемии, перемежаясь упоминаниями Октябрьской революции и Гражданской войны (ещё не и уже мифологизированными):
[... и весь ужас был в том что нас было много
может быть даже несколько тысяч тех кто
из Москвы августа 2020 года оказались
в Москве февраля 1918; <несёт тёплым снегом>]
Или в другом месте:
И меч [миртрудмай] взвешенный водой
впадая в кому
впадая в море
впадая в ночь
несётся на рим
несётся на губах
врезается в сон
в грудь
в август
Хаб лезвий
утром просыпается безгубый
босой
проспавший революцию
Историческое событие (и личная/любовная история) – необязательная точка отсчета в хаосе сборника, но оно – один из немногих относительно устойчивых комплексов, как будто вброшенных в эхокамеру и рассеянных в ней. Настойчивые возвращения таких событий уже нельзя назвать повторением мотивов (многие элементы текста для этого слишком абстрактны, а исторические события теряются как часть потока, произведенного поэтической машиной), они функционируют иначе: как растянутые во времени и опыте неполные тавтологии, как физические сигналы, на которые непроизвольно реагируешь тем больше, чем дальше заходишь в сборник. По нему действительно можно пройтись – попав в любую точку, читатель тут же окажется окружен эхом и отголосками.
Прогуливаться по сборникам можно по-разному, и многое тут зависит от их содержимого: где-то рванный синтаксис позволяет скользить среди лакун, наблюдая за синтезом и распадом смыслов, вспышками и угасанием аффектов, где-то приходится пробираться сквозь плотное вещество, сооружать мнемонические дренажи и укрепления во избежание оползней; где-то сподручней, уже вернувшись, выхватывать любимые/важные строки там и тут (позволяя им порой заместить текст или накрыть своей тенью сразу несколько: соседних и дальних).
«Федератив», как уже было сказано, оперирует системой сигналов: они отталкиваются от воображаемых стенок, их улавливает (в себе/я) читатель, смутно припоминающий, что нечто такое уже было, но как именно – сформулировать не получается. Эта не поддающаяся прямой вербализации взвесь смысла, (исторического) опыта и аффекта присутствует в каждом моменте любого чтения – сборник Галы Пушкаренко выводит этот процесс на поверхность.
При этом сигналы постоянно стирают сами себя и те ощущения, которые они вызвали; они устанавливают между собой призрачные иерархии (содержащиеся в любом словосочетании, в том числе – в тавтологическом) и тут же их снимают:
: ветер стирающий ветер
: ветер срывающий ветер
[птицы опустевшие ветром]
[структура холста]
[крик крика]
[шёпот шёпота]
[сон сна]
[дым дыма]
Этот акцент на стирании Пушкаренко усвоила в диалоге с Аркадием Драгомощенко, дополнив его тем энвайронментализмом, который я описал выше. (Эхо)камерные условия сборника позволили с другой стороны посмотреть на безостановочную субъективацию, сделав больший акцент на когнитивном аспекте этого процесса.
Сборник пронизывают и волны другого типа: технологии беспроводной связи – LTE, Beamforming, 5G – не только присутствуют в виде (конспирологических) примет современности, они составляют еще один слой сигналов, моделирующих современную субъектность (со всеми присущими ему помехами, которые вызваны отчуждением от технологического ресурса и действием мириад других акторов). В некоторых местах все уже обозначенные сигналы сгущаются особенно плотно, предвещая новые техно-(природно)-утопические констелляции и тут же – угрожая ими:
Вслушиваясь в ледник
сливший стёрший набережную
Вслушиваясь в ледник
вышедший на площадь
Вслушиваясь в ледник
взломавший революцию полупроводников
[слепой; немой]
единственно-оставшись
лижет сосёт царапает
хлеб царь-колокол лобное LTE
перемещёнными прозрачными губами
целует красно-закрытые камни
Индивидуальные физические/когнитивные реакции включаются в работу бо́льших образований, резонируя и диссонируя с ними; мера захваченности индивидов и групп этими процессами, (не)возможность от них отстраниться – ещё один предмет исследования в «Федеративе», который самим свои заглавием прозрачно намекает на работу с актуальными (и протяженными) политическими процессами:
Способ работы материи: государство:
спокойные поля: крипторечь
Способ работы материи: город:
расположенный в межрёберной паузе
тянется к
разрушенному дождю
Способ работы материи: интернет:
ты ходишь [ты хочешь] как
свая которую
лижет прибой
обратно-поступательно
качаясь
кончаясь венецией
Со временем, однако, реакция на повторяющийся сигнал постепенно притупляется, и свидетельствует об этом, в том числе, слово «крипторечь», которое в окружении других современных технологий не может избежать сравнения с криптовалютой. Эту аналогию необходимо продумать тщательней, сейчас будет достаточно предположить, что такая речь замыкается сама на себя становясь все более плоской (так французское «parole», превратившись в русском в «пароль», сделало ничейную (пограничную) уже речь тайнописью, которая шифрует и разгадывает саму себя). Отсутствие глубины ставит под вопрос возможность религиозного измерения, которое, несмотря на его постоянную инфляцию, остается важным для Пушкаренко:
Хор цифровых воротничков:
производство сюрреализма спасёт мир
производство сюрреализма спасёт мир
перепроизводство сюрреализма спасёт мир
Лишняя миля: говорит: изыди
Хор синих воротничков:
производство б-га спасёт мир
производство б-га спасёт мир
перепроизводство б-га спасёт мир
Пережди: говорит: жемчужина
Хор золотых воротничков:
производство смысла спасёт мир
производство смысла спасёт мир
перепроизводство смысла спасёт мир
О христианской проблематике у Пушкаренко говорит и Мария Малиновская в рецензии на «Матрицу Э. Дикинсон». Она отмечает при этом, что обращение к ней ограничивает спектр возможностей, открытых перед поэтом: вся сложность и эклектичность мира и обещание его трансформации начинает тяготеть к оси «тело-текст-бог». Говоря о «Федеративе», я не могу с этим до конца согласиться. Присмотримся к последнему циклу сборника, «Musikalisches Würfelspiel», в котором прослеживается импульс к приостановке речи, бесконечно малой и бесконечно большой:
Б-г говорит
Море волнуется раз
Море волнуется два
Море волнуется три
постоянная Планка на месте
замри
<…>
Постоянная Планка говорит
Море волнуется раз
Море волнуется два
Море волнуется три
Речь сфинкса на месте
замри
Завершается отрывок смертью проигравшего б-га и, кажется, его воскресением: постепенно истирается само стекло, которое воспроизводило отражения – за ним, вероятно, открывается трансцендентный пейзаж (ср. со «стеклянным Эдемом» выше, в котором еще сохраняется логика отражения-эха):
Снег убивает б-га:
теодицея:
рассеивание:
пронизывание холода;
шестое доказательство Канта
[водораздел]
: о, стирание стекла
Последний цикл отличается большей структурности по сравнению с остальными (такая попытка возникает и во втором из них, “Fingers in the Fish”, но структура в нем состоит, скорее, из провалов): в нем выстраивается (почти) линейная и (в чем-то) эсхатологическая перспектива, нужные вещи занесены в нужные графы (положительное/отрицательное/нулевое значение воды). Однако эта структура, а значит и «финальное» преображение, подрываются иными логиками, населяющими текст. В него вводится принцип случайности и неопределенности: «музыкальная игра в кости» отсылает к поэме Малларме «Бросок костей никогда не исключает случайность» и алеаторной музыке (вещам сопоставимым), из планктона путем паронимической аттракции (или – послышалось?) возникает Планк; к тому же, кажется, причин считать, что финальный стих – это разрешение, а не еще один резонанс, нет. Другими словами, сама память о трансцендентных свойствах религиозного сохраняется, но – со всей возможной честностью – его особый статус ставится под сомнение, оно помещается на ту же плоскость, что и остальные явления, хотя и не умещается в ней до конца:
Гвоздь вбитый в дерево отрицает дерево
Гвоздь вбитый в руку не отрицает но отрица телен
Упоминание же квантовой физики, которой «проигрывает» б-г (если можно так нарративизировать происходящее в тексте), тут неслучайно и позволяет сделать предположение о мерцающей природе всех элементов сборника («мерцать речь»). Пушкаренко разрабатывает своего рода квантовую поэтику, в которой каждый элемент может пребывать в нескольких состояниях одновременно: быть частью структур разной величины и бесструктурной совокупностью сигналов, соотноситься с субъектом, формируя его, и пребывать в стороне. Это – проступившая в текстуальности многомерность мира, не ограниченного феноменологической перспективой, но и не исключающего ее.
Возвращаясь к тому, что я говорил в начале, можно теперь сделать еще одно заключение о «Федеративе»: поэтические машины в нем разыгрывают драму перепроизводства элементов разного рода и одновременно – пребывания в замкнутой энтропийной системе. И тот и другой процесс приводят примерно к одному результату (затуханию любых процессов: семиотических, политических); выход из этой драмы – в постоянном поддержании сложности и дифференцированности систем и процедур. Как все эти представления опрокинуть в сферу культурного производства – вопрос открытый.
скачать dle 12.1
