Колонка Николая Подсокорского(
все статьи)
(О книге: Токарчук О. Диковинные истории / пер. с пол. И. Адельгейм. – Москва: Эксмо, 2019. – 288 с.)Ольга Токарчук – 57-летняя польская писательница, лауреат Международной Букеровской премии (2018) и Нобелевской премии по литературе (2018). Последнюю ей присудили с формулировкой «за воображение, с энциклопедической страстью показывающее нарушение границ как способ жить». В сборнике рассказов «Диковинные истории» (на данный момент это последняя по времени книга Токарчук, впервые опубликованная в прошлом году в Кракове) не стоит искать ни живой жизни, ни романтической страсти, хотя некоторый, чисто описательный, сухой энциклопедизм, действительно, сразу бросается в глаза.
Алехандро Ходоровский в своей «Психомагии» так определяет литературу подобного сорта: «Ты мне напоминаешь тех творческих деятелей, которые говорят, что этот дрянной мир ничего не стоит, что мы ни к чему не придём, что Бог умер и т. д. Этим занимается никчемная литература. Писатели показывают пупок, рассказывают, как утром пили кофе с молоком в окружении недовольных людей, в прогнившем мире. Пока мир умирает, я пью кофе с молоком. Или занимаюсь любовью. Это устарело. Надо преодолеть невротический барьер. Я, например, признаюсь, что не могу читать Пруста. Он слишком болен для меня, я могу заразиться его невротическим настроем. Если я каждый день вижу невротический хаос, то для чего мне читать произведения других больных. Сегодня везде можно встретить Кафку. Иду отправить письмо и вижу Кафку на почте. Он – служащий, у которого полным-полно проблем».
Такая литература подражателей Пруста и Кафки никуда не ведёт и ни к чему не зовёт. Это бесцельный поток сознания, подробнейшим образом фиксирующий разнообразные ощущения автора при скольжении его взгляда по грубой материи вещей. Рекламные фразы, вынесенные на тыльную обложку книги, как это нередко бывает, способны ввести потенциального читателя в заблуждение. Одна из них следующая: «”Диковинные истории” – собрание причудливых рассказов, где каждая история – окно в потустороннее».
К сожалению, окон, работающих по назначению, в доме, созданном воображением польской писательницы, нет (или они все закрыты наглухо), так что в нём вполне можно было бы задохнуться, если не принимать в расчёт, что он давно уже мертвый. Зато в этом доме есть швы, углы, подвалы, шкафы и прочие места обитания нечисти, которая, впрочем, также не имеет субъектности и потусторонней природы, но лишь является проекцией напуганных и несчастных людей – узников своих внутренних страхов и барьеров, установленных им их родителями.
Рассказ «Пассажир» как раз об этом – в нём герой с раннего детства боится некоего глядящего на него лица, и успокаивается лишь, перешагнув шестидесятилетний рубеж, когда наконец
видит свое отражение в окне (!) и понимает, что всю жизнь боялся самого себя.
«Сработала привычка – он уже набрал в лёгкие воздуха, чтобы закричать, – но звать было некого. Родители умерли; он остался один, детские ритуалы тоже утратили свою силу, он давно уже не верил в ангела-хранителя. Но мгновенно поняв, кого боялся когда-то так сильно, этот человек испытал подлинное облегчение. Родители, в общем, были правы – окружающий мир безопасен». Иначе говоря, герои Токарчук успокаиваются там, где похоронены все надежды и усыплены провидческие способности, родители умерли, ритуалы утратили силу, ангел-хранитель также не способен помочь, ибо в него не верят.
Кажется, вся «диковинность» представленных в сборнике историй состоит лишь в том, что из привычного мира убрали несколько измерений, и он стал более плоским, мрачным и серым. По сути это такой маскарад гиликов, без какой-либо душевной глубины, метафизики и Света Творца. Во второй истории показан больной врач, который не способен исцелить ни короля, ни самого себя. Свой психологический портрет он рисует уже на первой странице:
«Я боялся чужих обычаев, жестокости восточных и северных народов, но более всего – здешней непредсказуемой атмосферы, холода и влажности». Страх и здесь исправно делает своё дело, предопределяя надвигающуюся трагедию, связанную с появлением в деревне «зеленых детей».
Эти зеленые дети при ином с ними обращении вполне могли бы обернуться совсем другой своей стороной, но поскольку они были грубо похищены из леса солдатами, то стали источником бедствий для селения, забрав всю молодежь в «край, где луна светит так же ярко, как солнце, более тусклое, чем наше». В этом рассказе, как нельзя лучше, проявляется лунатичность прозы Токарчук, описывающей не столько самих людей и предметы, сколько их отражения и тени. Кроме того, в нём также в очередной раз провозглашается мысль о «простой» жизни «без сознания существования Бога»:
«Как-то Рычивольский спросил Середку, верят ли они в Бога.— А что такое Бог? – ответила она вопросом на вопрос.Это всем показалось странным, но, кажется, также и привлекательным: жизнь без сознания существования Бога была бы проще, не пришлось бы задаваться этими мучительными вопросами: отчего Бог допускает столь чудовищные страдания всего сущего, если он добр, милосерден и всемогущ?» Критик Галина Юзефович, также процитированная на обложке книги, заметила, что «Токарчук – автор, способный значительно обогатить и украсить любой – в том числе, конечно же, и российский – книжный ландшафт». Этими словами она невольно указала на ключевую особенность автора. Искусство Ольги Токарчук – предельно заземленное, описательное, однородное, иначе говоря –
ландшафтное. Способно ли оно при этом что-то всерьёз обогатить и украсить – вопрос, на который у меня, по прочтении одной книги, нет положительного ответа.
В третьем рассказе сборника «Банки с домашними заготовками» описывается (от третьего лица) безымянный сын безымянной матери, которая умерла, не оставив ему ничего, кроме обилия домашних заготовок. Единственным её желанием при жизни было, чтобы безработный пятидесятилетний сын наконец от неё съехал, и она смогла от него «отдохнуть». Он, конечно, так никуда и не съехал, но вскоре после смерти матери отравился припасёнными ей маринованными грибами. Морали здесь нет, кроме той, что во взрослом возрасте лучше не жить в одной квартире с родителями, и ещё – следует быть осторожным при употреблении грибов.
Читать Токарчук неприятно, ибо её герои ничтожны и вторичны – они лишь тени или картонные фигурки, метущиеся в кафкианской атмосфере безумия, паники и нависшего тяжелого рока. В рассказе «Швы» пан Б., сидя на унитазе, неожиданно увидел, что оба его носка имеют по центру шов, и переживания по этому поводу вывели его из душевного равновесия – он стал сходить с ума. В «Правдивой истории» с ума сошёл профессор, на глазах у которого упала на пол женщина – описано это, однако, так, что никакого сопереживания герою не возникает, ибо характер его не раскрыт, даже имя не названо, но лишь подробно перечисляются происходящие с ним злоключения. Заканчивается рассказ на поистине адской ноте:
«Тем временем подбежали охранники, вытащили профессора из воды и бросили на колени. Тут подоспели игроки – как было не удержаться и не лягнуть хоть пару раз это озябшее и столь бесцеремонно оголившееся тело? А оно даже не застонало, безголосое и содрогающееся от холода. Мгновение они посовещались над ним, а затем, подхватив под руки, отволокли туда, где ему место». Порой такие описания похожи на дурные психологические сны, даже мучительные кошмары, в которых остатков сознания хватает лишь на примитивные действия и элементарные эмоции. В «диковинной» истории «Transfugium» эта беспомощность особенно наглядна, ибо рассказ изобилует оборотами вроде следующих: «когда она отъезжает от стоянки, авто-автомобиль задаёт ей несколько рутинных вопросов»; «они обе вели обычную жизнь»; «трагедии и драмы – среднестатистические»; «от него исходил банальный запах ополаскивателя для белья»; «Хана была хорошей внучкой» и т.п.
Увы, но и такие истории для литературы не диковинные, а именно что банальные, рутинные, среднестатистические. Возможно, за предельную понятность и энциклопедическое описание нарушения границ в мире, в котором последовательно умерли Бог, автор, герой и читатель, писательницу и наградили престижными премиями? Ведь как говорит один из её персонажей:
«Дикий мир. Без людей. Мы не можем его увидеть, потому что мы – люди. Мы сами от него отдалились и теперь, чтобы туда вернуться, должны измениться. Я не могу увидеть то, частью чего не являюсь. Мы – узники самих себя. Это парадокс. Любопытная гносеологическая перспектива, а также фатальная ошибка эволюции: человек всегда видит только самого себя».Извечная дилемма состоит в том, чтó есть человек – случайная песчинка или сверхразумная Вселенная? Человек – это слишком мало или безмерно много? Для меня мир Токарчук удушлив и тесен, и возвращаться в него больше не хочется.
скачать dle 12.1
