Я, конечно, не критик, хотя изредка и сочиняю какие-то тексты, написанные из позиции критика. Но это, возможно, и к лучшему, потому что в нынешнем веке вроде бы уже окончательно ясно, что профессионализм — это не жёстко заданная идентичность, непредумышленно вылезающая из человека в самые неподходящие моменты, а определённая оптика, включаемая инструментально, там и тогда, когда человек принимается за работу именно этого вида. Критическая оптика задаётся, прежде всего, медиаторной функцией: критический текст всегда коммуникативен, обращён к ясно представимой аудитории и желает оказать на неё воздействие. В идеале это воздействие лежит в просветительской плоскости, как любое выступление эксперта: критика выстраивает контекст, располагая множество произведений в некотором порядке и снабжая читателя средствами навигации по образовавшемуся пространству; применительно к отдельному произведению: она ставит его в некоторый опознаваемый читателем ряд и указывает на индивидуальные признаки, выделяющие его из ряда.
В предыдущую эпоху, 15-20 лет назад, приходилось много говорить о том, что противостоит критике, прежде всего, реклама и антиреклама, манипулирующая читателем с целью продвижения не столько даже отдельных произведений (до критики, ангажированной конкретными издательствами, например, российский книжный рынок так и не дошёл), сколько определённого сегмента литературы, тех или иных типов письма, — и именно этим объясняется такое обилие негатива в критике (ругань пишется проще и смотрится выигрышнее, на ней легко заработать символический капитал, чтобы потом делегировать его «своим» авторам; удивительно, но и сегодня до этой идеи заново додумываются отдельные
редкие птицы). С другой стороны, во времена Вячеслава Курицына огромным соблазном была подмена критики эссеистикой, фокусировавшей внимание на фигуре говорящего и использовавшей книги или фильмы как подручный материал. При этом адресованность читателю не исключала и другой адресованности критического текста — профессиональному сообществу, внутри которого тоже есть большая необходимость в структурировании и картографировании пространства (и тут особенно рельефно выступает различие в оптике, а не в идентичности: у коллеги по литературному цеху есть два различных запроса к критике: «Что бы и мне почитать?» vs. «Где я нахожусь со своими текстами и что меня окружает?»).
Сегодня мы видим, что главная проблема русской критики лежит в другой плоскости — институциональной. Критик — посредник между литературой и обществом, но между критиком и обществом, как и между критиком и литературой, тоже есть посредники. Между критиком и литературой, с одной стороны, лежит работа издательств, это всем понятно, и о проблемах российской издательской сферы можно разговаривать отдельно. Но я хотел бы указать, что — в иной плоскости — между критиком и литературой лежит наличный дискурсивно-методологический ассортимент: не предполагается, что критик (каждый) изобретает с нуля свой способ разговора о литературе. В явном ли виде, с апелляциями к конкретным именам филологов, философов, социологов и предлагаемой ими терминологии, или в скрытой форме, вплоть до полного отсутствия рефлексии по этому поводу, — критик говорит о современной литературе в рамках некоторой предлежащей ему системы представлений о том, что такое литература и что такое современность. И тут есть проблема, потому что филология, переживающая в России тяжелые времена, в значительной степени вышла из культурного арсенала размышляющих о литературе, а более широкая гуманитарная мысль существует в режиме интеллектуальной моды и в критике являет себя судорожно накатывающими волнами (ещё вчера универсальной отмычкой служил Агамбен, сегодня уже Мейясу, а завтра — Бог весть). На этом фоне по причине энтропии выигрывать начинает критика настолько консервативная, что ее методологическим основанием выступают «здравый смысл», «хороший вкус» и прочие псевдонимы тяжёлой инерции давнопрошедших интеллектуальных конструкций. По другую сторону критики, между нею и обществом, лежат площадки для критического высказывания — и здесь на наших глазах, по причинам социально-экономического и политического характера, место литературной (а впрочем, и работающей со всеми иными видами искусства) критики в изданиях общего профиля съежилось до минимума, оставив, в сущности, ровным счётом Галину Юзефович и Игоря Гулина (сопоставление которых — тема познавательная, но частная), а вся остальная критика оказалась отправлена в специализированные издания. Специализированные издания (скажу как редактор одного из них) — штука нужная, но тут внезапно обнаруживается, что при замыкании в них критики утрачивают мотивацию: свои и так всё понимают, а чужим всё равно не докажешь. Кроме того, у специализированных изданий нет денег — и при прочих равных профессионалы, способные включать критическую оптику, предпочитают потратить время на собственные стихи, переводы, публикационные проекты и т. п.
Разумеется, всё это не мешает мне мечтать о том, что завтра откуда ни возьмись явится новое критическое поколение, решительно настроенное навязать сперва профессиональному сообществу, а потом и более широкой аудитории свою повестку (и при этом готовое избрать для этого действующие площадки вроде моей). Но что можно сделать для того, чтобы жизнь в очередной раз победила смерть ранее неизвестным способом, — представления не имею.
скачать dle 12.1