ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 222 октябрь 2024 г.
» » Евгения Вежлян. КРИТИКА: «СМЕРТЬ» ИЛИ «ПРОМЕЖУТОК»?

Евгения Вежлян. КРИТИКА: «СМЕРТЬ» ИЛИ «ПРОМЕЖУТОК»?



Периодически в жизни нашей литературы наступает момент, когда литдеятели самых несовместимых мастей начинают собираться и на разных площадках обсуждать вопрос «Что нам делать с…». Далее по списку: с постмодернизмом, с премиями, с поэзией…Выглядят обычно такие разговоры как поминки. И свидетельствуют они о том, что литература – как имеющий определенную привычную конфигурацию институт – трансформируется, и трансформируется катастрофически быстро, так что никакие его составляющие больше не выглядят по-прежнему и не «работают» так, как раньше. Смотрит литдеятель в привычном направлении, хочет увидеть там…ну хоть журналы, ан глядь – там вроде то, и не то: пустота. Что-то серое, поскольку – пока невыясненное, недофреймированное, неопознанное. Блоги? И да, и нет…А журналы – уже сместились, и актуальная функция их – неясна.

Но о журналах «роща золотая» уже отговорила, вроде. Так почти ничего, правда, и не поняв. Сейчас другая модная тема для коллективных «поминок»: критика. Сначала, где-то в средине двухтысячных, это был спор между книжными журналистами - обозревателями и «традиционными» толстожурнальными критиками. Более-менее, на кону стояла риторическая сложность и развернутость аргумента, свойственная «длинному» письму журнального критика – против обозревательской лапидарности и «декларативности». Но, однако, еще в 2000-х книжный обозреватель играл на стороне литературы, и за лапидарностью коротких рецензий, скажем, Дашевского или Наринской - стоило их «развернуть» - выстраивалась литературная диахрония, с ее системными связями и закономерностями. Более того, в критике того типа, который представляли эти авторы, заключалась тонкая и почти нереализуемая задача реорганизации автолитературоцентристской постсоветской (наследующей в этом смысле позднесоветской) литературной оптики – в сторону размыкания горизонта, нового вписывания явлений современной литературы в глобальный культурный контекст, так сказать, внедрения «культурного» в «повседневное». Тут бы нужно отвлечься и порефлектировать о той роли, которую играли в конце 90-х – начале 2000-х собственно «тонкие», то есть глянцевые журналы. Об этом проницательно написал Сергей Кузнецов в «Учителе Дымове», тексте – для меня лично – более «знаковом» (в смысле «аллегорическом», многое в современной жизни объясняющем), чем значимом (в смысле литературной переломности или новизны). Его герой выбрал работу в глянце, в изданиях «для людей, которые не пытаются быть радикальными, а остаются обычными потребителями, воспринимая книги, кино и одежду как еще один товар». И делал он это потому, что «он никогда не сознался бы в этом коллегам, но в глубине души считал, что таким образом помогает своей стране выйти на новый путь, преодолевает наследие совка». Эта «обычность», эта «деиерархизированность» мира, где быт – не порицается, а ценится, а культура – не «превозвышается», а в этот новый быт на равных вписывается – действительно та самая новая конфигурация ценностей, в создании которой и участвует литературное обозревательство 2000-х годов. Это своего рода «глянцевое новое просветительство», которое, как любое просветительство, сохраняет все же в целости поле экспертности, базис экспертного суждения. Потому я и утверждаю, что эта парадигма критики играла на стороне литературы, соотнося свои «инсталляционные» усилия с ее институциональной цельностью и ценностью.

Но дискуссии, о которых мы писали, породила не эта эпоха. Это все была предыстория. История начинается с возникновением и распространением …да, угадали – соцсетей. Как и следовало ожидать, как только возникли книжные блоги, затем началось великое борение обозревателей с книжными блогерами. Это борение, собственно, продолжается по сей день. Теперь на кону стоят уже экспертность и рефлексивность, чья значимость подкреплена была местом самой литературы в ценностном поле, подпитывающем, в свою очередь, и институт критики. Многочисленные блогеры, авторы «обзоров на книги» - в основном юные, удивительно много читающие, потребители многообразной литературы, вкус которых – не воспитанный тысячелетиями «чистый взгляд» (как называл это тот же Бурдье), а «вкус» в изначальном смысле слова, и единственный критерий этого вкуса – повышенная, переразвитая чувствительность к потребительским свойствам текста, описываемая с помощью оппозиции «зашло – не зашло». Текст «бесит», «восхищает», «огорчает» (хотя при описании этих реакций юные блогеры используют другие, более «навороченные» слова). Они, как мы понимаем, сами себе эксперты и ни в каких экспертах-просветителях, не нуждаются. Как и в "традиционных критиках» с их «длинным аргументом» на 15 печатных страниц. Чтение их, выражаясь на «умном» языке экспертов – эмерджентно. Оно осуществляется здесь и теперь, полностью локализуясь в моменте восприятия, где я плачу или смеюсь, где я боюсь и …читаю. Какая еще «литература»? Есть только читающее и, что то же самое, пишущее «Я», бесконечно производящее эмоции, по ту и по эту сторону текста.

Чтобы выиграть в этой гонке эмоций, обозреватель должен научиться работать с чувствами, стать таким же блогером. Только обладающим избытком знания. Только – этот избыток ни в коем случае нельзя показывать. Иначе контакт с аудиторией исчезнет, и – ищи свищи твою аудиторию…Нужно, следовательно, играть на стороне не литературы- нет. Читателя. Бросить просвещать его рассудок, выражаясь в старинных терминах, а обратиться к чувствительности. Для этого, ясное дело, имеющийся аппарат не годится. Потому что он, в той или иной степени, аналитический, и направлен на высвечивание «целесообразности» (по-кантовски выражаясь) текста, который устроен так-то и так-то, и потому так-то и так-то «работает». Но если текст – часть эмоциональной практики, каковой теперь надо полагать чтение, то «механика» его (то есть то в нем, что условно, что замыкает его реальность «в себе», делает его реальностью «в себе»), нас более не должна интересовать просто как самоцель, как таковая. «Это стихотворение завораживает меня, и мне все равно, какие там рифмы», - сказал как-то и кто-то по другому поводу, но сгодится и нам. Критик, если хочет выиграть аудиторию у блогов, должен стать виртуозом читательской чувствительности, чтения-как-завораживания. Быть прежде всего «завороженным», остальное – потом. Пример известен. Да, это Галина Юзефович. Она, правда, такая пока одна. Остальные сходятся, чтобы обсудить еще и еще раз вопрос «Что нам делать с критикой».

Тут есть сильное искушение впасть в некий род кибероптимизма и сказать, что, мол, пусть все старое идет прахом. Скоро ничего все равно не будет, одни блоги. И Галя. Пока ее голос не будет поглощен хором из свободных блогеров нового поколения, более «искушенных», чем их теперешние предшественники. Тем более, что классическая критика в последние годы выработала и развивает особого рода имитационные практики, когда автор, как танцор в плохом балете, микширует классические риторические «позы», практически никаким содержанием их не наполняя. Случайно выхваченный пример: «С тех пор автор прошёл некоторый путь по ступеням успеха: две подборки [называются некие толстые журналы], выступления – и вот, наконец, книга, названная в издательской аннотации первой (вероятно, именно с неё действительно стоит вести отсчёт творческого пути автора; впрочем, то, что многие поэты стесняются своих «предранних» сборников – характерное и, наверное, нормальное свойство этапов становления». В принципе, неважно, какому автору посвящен сей пассаж. В этот шаблон, как в советский некролог, можно подставить любое имя. Проканает. Наличие таких шаблонов говорит о вычерпанности данной конкретной практики письма, о кризисе языка. А то, что сообщество готов принять это за «произведение к критическом жанре», свидетельствует об усталости института критики, о его реальном кризисе. Еще одно свидетельство кризиса – тот печальный факт, что критическая сцена последние годы напоминает «Прощальную симфонию» Гайдна. Началось все с Немзера и Кучерской, которых поглотила НИУ ВШЭ, продолжилось уходом Анны Наринской. Не пишут Лиза Новикова, Лиза Биргер, Михаил Эдельштейн (про Славу Курицына я уже и не говорю, мои студенты всякий раз спрашивают у меня, кто это такой, так давно он ушел с активной критической сцены). Рубежным событием ощущается мною смерть Григория Дашевского. На нем вообще завершилась некая эпоха, о чем не тут и не сейчас – нужно говорить особо. Но теперь-то ощущение, что, несмотря на самоотверженность отдельных персонажей, например, Ольги Балла, и несмотря на то, что все еще работает «старая гвардия», Наталья Иванова, Сергей Чупринин, все равно, все ушли, загасили свечи и осталась одна Галя…Да вот, к примеру, хоть мои скромные заходы в критику текущей литературы стали еще более нерегулярными, чем были. Я ведь тоже увлеклась академической работой, как вышеназванные коллеги.

Ну и …? Каков мой тезис, спросите вы? А таков мой тезис: рано еще констатировать смерть критики как экспертного института. Рано и непродуктивно. Отчасти в этом алармизме привычка принимать тенденцию – за норму, «данное» (деиерархизацию поля культуры под влиянием соцсетей) - за «должное». На самом деле не только литература как институт находится в кризисе, которому не в состоянии сопротивляться – институциональный кризис охватывает все части общественной структуры. Просто у «соцсетей» есть ресурсы для захвата символической власти. А у «профессионалов» – нет. Но это же не значит, что не должно быть газет и журналов, не должно быть экспертных интернет-порталов, а должны быть одни соцсети и книжные блогеры. Так думать – странно. Но эта странность в целом характерна для наших культурных сообществ. Литературное сообщество тут не исключение.

Но если говорить о критике, дело тут, думается, не в положении вещей, вызванных наступлением новых технологий. Кризис подтачивает систему изнутри. Я говорила с некоторыми коллегами, которые больше не обозревают книжки. Я спрашивала, почему? Ответ был такой «Мне перестало это быть интересным». Критике нужна новая мотивация, новая цель и новый язык.

В одном из интервью Галина Юзефович сказала, что она «специалист по деревьям, а не по лесу». Ее, естественным образом, интересуют сами произведения и их читатели (деревья), а не те процессы, в которые вовлечены потребители и производители литературного продукта (лес). Но ведь и эти процессы – они безумно интересны, если на них посмотреть с позиции – нет, не старой критики, с ее местами гегельянско-белинским, а местами – полуформалистским аналитическим аппаратом, а с позиции тех новых теорий, которые и вообще более пригодны для описания состояния современного мира. Литературная критика должна захватить территорию, которая сейчас является местом ухода от проблем литературной современности - а именно территорию университетов. Ее удел, думаю, - «объективирующая» (то есть – осуществляющая процедуру объективации, выхода вовне любых позиций с целью их рефлексии, а не «объективная», как многие подумали, наверное) критика механизмов складывания современного литературного поля, которое простой читатель, обозреватель, блогер получают как бы asis. Власть критика в новых для литературы условиях базируется на аппроприации права на метаязык (языки). Словом, критика – это, фактически, теория, вырабатывающая инструмент для анализа текущих литературных констелляций. Примеры такого рода мы находим как в отделе практики «Нового литературного обозрения», так и в соответствующем разделе «Нового мира». Другое дело, что подобная модель критики предполагает отказ от любой литературной «партийности». Ей одинаково – не с разных позиций – интересны и массовая продукция, и беллетристика, и поэзия, как в популярном, так и в экспериментальном ее изводе. Наивно полагать, что тут есть хоть что-то, что мы можем выпустить из рассмотрения. Потому что критика, о которой я говорю – это не старая «критика вкуса». Это критика института литературы и его частей с точки зрения метапозиции. В том числе и – критика критики. Чем я тут и занимаюсь, пытаясь на уровне метапроблематики обнаружить для себя и коллег новый источник азарта и вдохновения, новое обоснование того, «зачем все это». Тут не хватает финала. Но его и не будет. Какой тут может быть финал. Этот текст я могла бы назвать (но не назову) «Критика как пересборка литературы».


__________
Евгения Вежлян. Поэт, литературный критик, доцент РГГУ.



Фото Анатолия Степаненко.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 653
Опубликовано 20 авг 2018

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ