(О книге: Вл. Новиков. Литературные медиаперсоны XX века: Личность писателя в литературном процессе и в медийном пространстве. – М.: Издательство «Аспект Пресс», 2017)
Прозаик, литературный критик и наставник будущих критиков, профессор МГУ Владимир Новиков в своей новой книге пропагандирует, защищает и демонстрирует «антропологический поворот» в критике и литературоведении. «Время эстетизма и литературоцентризма миновало, – утверждает исследователь и сразу спрашивает, себя и нас: – А какое время наступило? Двенадцать лет назад мне довелось в «Романе с языком» развить мысль о том, что на смену филологической эпохе приходит эпоха антропологическая. Сегодня с чувством глубокого удовлетворения читаю там и сям об «антропологическом повороте».
Сущность, границы, перспективы «антропологического поворота» в последние годы стали предметом большой дискуссии в кругах гуманитариев. Журнал «Новое литературное обозрение» неоднократно обращался к этой проблеме. В манифесте Ирины Прохоровой «Новая антропология культуры» чаемый «поворот» определяется как «часть общего процесса демократизации исторического знания, которое с большим опозданием – по сравнению с художественной практикой – перестраивается от повествования о "богах и героях”, от хроник царств и биографий тиранов к созданию истории жизни приватного человека» (НЛО. 2009. № 100). Ольга Тимофеева, редактор номера, главной темой которого стал «Антропологический вызов», отмечает: «"Антропологический поворот” в гуманитарных науках, и в частности в литературоведении и истории литературы, – тема, активно обсуждаемая в настоящее время далеко не только на страницах НЛО. Оживлённость дискуссий, посвящённых тому, каков должен быть характер взаимодействия и взаимовлияния гуманитарного знания, с одной стороны, и социологии, антропологии, социальной истории, с другой, свидетельствует о том, что наукам о текстах становится тесно в собственных дисциплинарных границах. <…> Однако особым вызовом стала широко понятая антропология, находящаяся на пересечении не только социальных или гуманитарных, но и естественно-научных дисциплин и ставящая под вопрос их границы» (НЛО, 2009, 106). Продолжая дискуссию, журнал публикует статью Николая Поселягина «Антропологический поворот в российских гуманитарных науках» и двенадцать полемических откликов на неё (2012, № 113).
Острота споров свидетельствует, что «контуры» или «сценарии» поворота только начинают вырисовываться, а разнообразие позиций – от предложений радикально перестроить всё гуманитарное образование до «поисков идентичности» – доказывает, что и цели поворота ещё далеко не ясны.
Все участники дискуссий в «Новом литературном обозрении» исходят из того, что «поворот» ещё впереди, Владимир Новиков уверен, что он уже произошёл: принципиальным и наглядным доказательством он считает «биографический бум», начавшийся в нашем столетии. В своей книге он предлагает не только определение и чёткое понимание целей «антропологического поворота», не только рабочую гипотезу для будущих изысканий, но также образцы уже выполненных исследований на основании собственного понимания свершившегося «поворота».
Если сказать предельно обобщённо, то Новиков стремится преодолеть культ текста как такового и вновь соединить творчество с творцом: «Предлагаю следующую рабочую гипотезу. В системе художественных приёмов поэта присутствует доминантный приём, подчиняющий себе остальные приёмы и представленный на всех уровнях текста. Этот главный приём координируется с личностью поэта в двух аспектах: он соотносим с психологической доминантой автора и находит соответствие в его биографии. При этом отношения между приёмом и личностью, поэтикой и биографией видятся мне не как обусловленность одного фактора другим, а как их равноправное взаимодействие, их онтологическая эквивалентность. Затем, по-видимому, потребуется разработка типологии приёмов и доминант, а также типологии творческих личностей и типологии литературных судеб. Типология личностей и судеб – предмет, выходящий за пределы традиционного литературоведения. Здесь необходим междисциплинарный подход, привлечение психологии, этики, философии».
В чём цель воссоединения творчества и личности писателя? В чём цель создания нового «антропологического» литературоведения, выходящего за пределы традиционного? В том, чтобы воссоединиться с человеком-читателем, преодолеть антиномию элитарной и массовой литературы. «Пишем для человека! – требует Новиков: – Можно и нужно быть «заодно с гением» и при этом заодно с читателем».
А поскольку всякая новая теория возникает на опыте предшественников, то предзнаменования «антропологического поворота» Новиков открывает у формалистов: «Примечательно, что создатели «формального метода» в своем индивидуальном литературном развитии двигались от преимущественного внимания к «текстам» в сторону постижения писательских личностей. Ю. Н. Тынянов осуществлял это в романной форме (Кюхельбекер, Грибоедов, Пушкин), В. Б. Шкловский — в форме эссеистического биографического повествования («О Маяковском», «Лев Толстой»). Сходна и эволюция Ю. М. Лотмана как литератора: от семиотического разбора текстов – к «роману-реконструкции» «Сотворение Карамзина» – книге, в основу которой положена, в общем, художественная образно-метафорическая концепция: Карамзин как творец собственной личности».
Те статьи, в которых автор показывает возможности «антропологического литературоведения», выстроены по схеме «от текста к создателю текста», «от доминантного приёма к биографии». Наиболее подробно такой путь анализа представлен в статье «Три классика авторской песни. Их место в истории литературы и в истории страны». Автор ставит перед собой задачу: показать пересечение между эстетической реальностью поэзии Высоцкого, Окуджавы, Галича и личностным своеобразием каждого из трёх поэтов. Анализируя тексты песен Высоцкого, автор приходит к выводу, что главная особенность его поэтического мышления – антиномичность: «Начиная с самых первых песен так называемого «блатного» цикла поэт тяготел к переживанию взаимоисключающих точек зрения на жизнь как равноправных. Это находило отражение в языке, в конфликтном столкновении смыслов на уровне слова». Выявив этот «доминирующий приём», исследователь проецирует его на биографию поэта и устанавливает взаимосвязь: «Склонный к антиномичности в творчестве, Высоцкий и в житейском поведении избегал однозначных самоидентификаций. <…> Именно отказ от выбора обеспечивал цельность и единство личности и творчества Высоцкого. Ему суждено было сопрягать словесность и театр, индивидуальное и массовое, серьезное и комическое». В творчестве Галича выявляется, напротив, решительность выбора: «В связи с этим представляется, что переход Галича от подсоветской литературной работы к созданию крамольных песен носил не только и не столько политический характер, сколько характер эстетический». В поэтических текстах Окуджавы вскрыт основной приём «гармонизации». Обращаясь затем к биографии барда, Новиков и в ней выявляет стремление к гармонизации жизни и ставит вопрос: «Что здесь первично: гармонизация как базовый приём создания поэтических текстов или гармонизация как принцип житейского поведения?». Сам принцип «антропологического подхода» приводит автора к выводу, что «эти два феномена находятся не в отношениях обусловленности одного другим, а в отношениях эквивалентности, онтологического соответствия друг другу».
Аналогичные подходы и выводы читатель найдёт в статьях «Блок и Высоцкий – на фоне Пушкина», «Соотношение поэтики Хлебникова и его биографии», «Какой Солженицын нам нужен», «Заметки современника. Личность и приём. Довлатов, Бродский, Соснора» – и в ряде других.
Все эти работы – приглашение к важной дискуссии. По-моему, «антропологический поворот» в понимании Новикова скрывает в себе определённые опасности. Выход за пределы конкретной науки не только в область междисциплинарных исследований, но и в область «литераторства», «художества» может привести к обострению субъективизма в духе «я так вижу». А сильно акцентированная мысль об устарелости «культа текста» грозит тем, что «доминантный приём» будет не вычитан из текстов поэта или прозаика, а произвольно «вчитан» в них. Одно дело, если художественным воссозданием образа писателя занимаются высокоответственные исследователи текстов – такие, как сам автор книги или его учитель Михаил Викторович Панов, создавший стихотворные портреты поэтов Серебряного века в цикле «Звёздное небо». Другое дело, если начинающий исследователь усвоит, что пристальное внимание к тексту – дело второстепенное, «устарелое».
А вот самый спорный, на мой взгляд, момент. Владимир Новиков вводит понятие «семантика смерти», «смерть как приём», отмечая, что говорить об этом трудно и непривычно. «Смерть как приём – такая возникает тема, неподвластная позитивистскому постижению. Причём в данном случае осуществляется не столько самим писателем, сколько тем его Соавтором, который дает жизнь художнику и соучаствует в его творениях. Исследователь литературы, каких религиозных (или антирелигиозных) взглядов он ни придерживался бы, имеет, в отличие от легендарного Лапласа, ощутимую besoin de cette hypothèse. Имея дело с литературными судьбами, никак невозможно, подобно булгаковскому персонажу, быть уверенным, что «жизнью человеческой» «сам человек и управляет». Такой выход – куда? – в мистику, в оккультизм? – даёт полную волю самым безответственным фантазиям. И кого звать к обсуждению этого «приёма» – спиритов, визионеров?
В завершение скажу, что книга шире и богаче своей центральной темы «антропологического поворота». Владимир Новиков – яркий эссеист и мастер слова – порадовал читателя виртуозными, увлекательными и при этом строго научными эссе, главным героем которых становится сам язык: «Астроумие. Питерская смеховая культура глазами москвича», «Великолепное презренье. Булгаковское остроумие как феномен русского языка», «Роман русского литератора с итальянским языком». И каждый читатель книги запомнит эффектное стихотворение в прозе, которое разом и формулирует соотношение простоты и сложности и ставит всем пишущим цель: ясность.
«Соотношение простоты и сложности в литературе я проиллюстрировал бы такой тавтограммой, где все слова начинаются либо на «п», либо на «с», а в конце инерция нарушается буквой «я»: Простой пишет просто – получается примитив.
Простой пишет сложно – получается претенциозная пустота.
Сложный пишет сложно – получается сложность.
Сложный пишет просто — получается ясность».
____
См. в настоящем номере «Лиterraтуры» также рецензию Ольги Аникиной на книгу Владимира Новикова «Литературные медиаперсоны XX века». – Прим. ред.скачать dle 12.1