О финалистах премии «Нос-2016»
В шорт-лист литературной премии «НОС» в 2016 году вошли семь книг. Кроме получившего премию сборника Бориса Лего «Сумеречные рассказы», номинированы были «Авиатор» Евгения Водолазкина, «Шерлок Холмс и рождение современности. Деньги, девушки, денди Викторианской Эпохи» Кирилла Кобрина, «Калейдоскоп: расходные материалы» Сергея Кузнецова, «Аппендикс» Александры Петровой, «Книга Перемен» Владимира Мартынова и «Люди августа» Сергея Лебедева.
О
Евгении Водолазкине было сказано достаточно ещё до премии (см. статьи Сергея Оробия в «Лиterraтуре»
№ 9 и Евгения Фурина в «Лиterraтуре» №№
31,
85 –
Прим. ред.), о
Борисе Лего – тоже. Поэтому хотелось бы рассказать в первую очередь о произведениях, которые даже на финальных дебатах остались в тени. Это роман Александры Петровой «Аппендикс», о котором практически ничего не было сказано, и роман Сергея Лебедева «Люди августа», о котором было сказано чуть больше, но в таком ракурсе, который не только не раскрывает сути произведения, но и дает о нём ложное представление. Хочется также сказать несколько слов про роман Сергея Кузнецова «Калейдоскоп: расходные материалы», который составил главную конкуренцию сборнику Бориса Лего «Сумеречные рассказы». На протяжении финала премии два этих романа были в центре внимания.
Роману
Сергея Лебедева в жюри дали однозначную характеристику «роман о 90-х», таким образом сузив его рамки до небольшого временного отрезка. Это, однако, совершенно не так – временные и тематические рамки романа гораздо шире.
У «Детей августа» непростая история публикации. Сначала роман был издан в Германии, и лишь спустя год – в России. Найти издательство, которое взялось бы выпустить роман, оказалось не так просто, потому что Сергей Лебедев затрагивает довольно болезненную для нашей страны тему истории.
Главный герой, расследуя историю собственной семьи и пытаясь выяснить, кем был его дедушка, становится Искателем – человеком, разыскивающим для людей могилы родственников, чей след потерялся на войне, в лагере или в ссылке. Таким образом, пространство действия романа раздваивается: с одной стороны, герой живёт в 90-х годах ХХ века, но с другой – поиски постоянно выносят его за пределы этого времени, в прошлое других людей и страны. Именно в прошлом он находит причины многих событий настоящего, а в прошлом своего дедушки – собственные истоки. Прошлое и настоящее не просто связаны друг с другом, в этом романе они существуют одномоментно и уже творят будущее. А потому прошлое нельзя просто переписать, зачеркнуть или превратить в чистый лист. И относится это не только к судьбе какого-то конкретного человека, но и к судьбе целой страны и к истории в целом.
Роман «Аппендикс»
Александры Петровой жюри на голосовании также почти обошло стороной. «О чём книга», сформулировать было довольно сложно, и довольно скоро «Аппендикс» сошёл с дистанции как нечто не до конца понятное и, может быть, не вполне оценённое.
«Аппендикс» – это первое прозаическое произведение поэта Александры Петровой. В отличие от «Людей августа», сюжет которых можно сформулировать, «Аппендикс» по ходу развития текста преодолевает всякий сюжет, вырастая из него, как из тесной одежды. Сюжет произведения находится в зачаточном состоянии – главная героиня, иммигрантка из России, живёт в Риме, пытаясь постичь этот город и страну Италию, которую она переименовала в Яилатию; встречает на своем пути разных людей, также пытающихся подобрать шифр к стране, в которую приехали, и, наконец, выбраться из безвоздушного пространства, в котором пребывают люди, покинувшие родину. Но вскоре становится понятно, что судеб в романе описано несчётное количество, и все они по значимости равны одна другой и судьбе главной героини, от лица которой ведётся повествование. Этот роман мог бы продолжаться до бесконечности. Собственно, он и не заканчивается. Вместе с сюжетом он преодолевает и рамку текста, начало и конец, как еще один организующий элемент текста. Он начинается со слов «Да, не надо было вчера объедаться» – то есть уже в начале романа существует какое-то «вчера», вышедшее за его рамки, а кончается главой «Предпоследняя», словами «и чудо продолжалось без конца», после которых не стоит точка. Наращивая всё больше и больше сюжетных линий и набирая характеров, роман устремляется в бесконечность, и уже кажется, что его размер – произвольно взятая величина. Здесь нет истока и устья, как в человеческом сознании нет начала и конца: мы не помним, как появились на свет – для нас всегда было «вчера», и не знаем, когда уйдём из жизни, – для нас всегда есть «завтра». Роман моделирует саму жизнь, ход вещей и событий, и, хоть это звучит весьма пафосно, от текста действительно остается такое впечатление – впечатление течения жизни.
При таком неклассическом сюжетостроении и таком объёме роману сложно фокусировать и удерживать внимание читателя, и эту функцию берёт на себя язык. Окунувшись в материю текста, понимаешь, что и сюжет, в общем-то, второстепенен.
В работе «Исток художественного творения» Мартин Хайдеггер писал, что именно в поэзии слово становится словом, обретая ценность и впервые открывая суть вещей. В «Аппендиксе» чувствуется, что роман написан поэтом, потому что язык его живет на стыке прозы и поэзии, заставляя посмотреть на привычные вещи иначе и заново раскрывая их суть.
Вкупе получилось произведение, масштаб которого стремится к масштабу самой жизни.
Если роман Александры Петровой все время стремится вырваться из сюжетных рамок, то
«Калейдоскоп» Сергея Кузнецова такого сюжета вообще не имеет. Замысел романа выдает один из его персонажей:
«– Я хотел бы написать роман, – сказал Митя.
— Роман? – растерялся Денис. – Про что? Про всё вот это?
<…>
– Нет, – сказал Митя, – про вот это неинтересно. Я хочу написать такую модернистскую книгу, ну, как пишут сейчас в Америке…такие рассказы, превращающиеся друг в друга, такой современный «Декамерон» или, скажем, «Тысяча и одна ночь». Чтобы действие происходило в разных странах, в разные годы. Скажем, сто рассказов про сто лет истории»…
Так автор играет с читателем и с фигурой автора в своем произведении. «Калейдоскоп» действительно состоит из множества рассказов, каждый из которых имеет вполне полноценный сюжет и которые, на первый взгляд, никак не связаны друг с другом. Но при внимательном прочтении тексты начинают выстраиваться в некоторое единство. Повторяющиеся персонажи, отсылки, даты начинают работать и сшивают это лоскутное одеяло. Роман очень концептуален и представляет собой хорошо продуманную, но крайне сложную конструкцию. В конце, в приложениях, дан «Указатель повторяющихся имён персонажей», где прописаны и семейные связи, которые так тщательно выстраивал автор. Читателю их на большом романном пространстве проследить и удержать в памяти не удаётся. Также в приложениях дан список произведений, к которым так или иначе отсылает роман «Калейдоскоп». Эти указатели – также игровой ход: к художественным произведениям «аппарат» прилагать не принято. А может быть, и не игровой – автор не может не понимать, что без такой подмоги читателю его романа в самом деле не обойтись.
По размаху и масштабу очень хочется поставить этот роман рядом с «Аппендиксом» Александры Петровой, потому что обоим авторам удается держать такую дистанцию с текстом и с героями, будто бы они правда творят целый мир и историю. Но если Александра Петрова укоренена в языке и мир творит через язык, то Сергей Кузнецов язык совершенно игнорирует. Текст «Калейдоскопа» напоминает хорошо переведённый и тщательно отредактированный текст, без шероховатостей и художественного поиска. Автор будто бы намерено отказывается от языка, чтобы читатель не отвлекался на него от сложной и замысловатой структуры произведения. Язык здесь универсализирован, уведён на второй план, потому что в первую очередь автор работает со структурой произведения. Он будто избегает деталей, мешающих ему удалиться от текста на достаточную дистанцию, чтобы создать нечто по-настоящему грандиозное. (См. также рецензию Николая Редькина о романе Сергея Кузнецова в «Лиterraтуре»
№ 90 –
Прим. ред.)
В премиальном списке две книги стояли особняком. О «Книге Перемен» Владимира Мартынова жюри в один голос сказало, что сравнивать это произведение с другими невозможно, критерии его анализа и оценки должны быть иными. В интервью, опубликованном в интернет-журнале «Горький», Владимир Мартынов говорит, что его книга подходит для практикующих медитацию. Она совмещает в себе иллюстративный ряд, цитаты из прошлых текстов автора, а также «друзей, предков, Джойса, Пруста»… Именно визуальный образ, считает автор, лежит в основе познания, и эмпирический опыт предшествует интеллектуальному.
На мой взгляд, должны быть несколько иными и критерии оценки произведения Кирилла Кобрина «Шерлок Холмс и рождение современности. Деньги, девушки, денди Викторианской Эпохи». Произведение это посвящено историям о Шерлоке Холмсе и докторе Ватсоне, Артуре Конан Дойле и в общем и целом о Викторианской эпохе. Автор выступает в произведении как культуролог, литературовед, критик, историк… и это однозначно нон-фикшн, а как сравнивать нон-фикшн с художественной литературой – не совсем ясно. Они находятся в совершенно разных пространствах, которые не пересекаются даже на поле языка.
скачать dle 12.1