(О книге: Ян Бруштейн. Керосиновое солнце: стихотворения и поэмы. –
М.: Издательство Российского союза писателей, 2015. – (Серия : Лауреаты национальной литературной премии «Поэт года»)
Сборник Яна Бруштейна «Керосиновое солнце» вышел в серии «Лауреаты национальной литературной премии «Поэт года» в связи с присуждением поэту звания лауреата этой премии за 2013 год. В нём представлены стихотворения разных периодов, включая 60-е – 80-е годы, но преимущественно он составлен из произведений нескольких последних лет. Книга состоит из разделов «Високосное время», «Моя география», «Зарубки памяти», «Из холодного – в горячее», «Звери и мифы», «Этюды для Юли», «Первая тетрадь. 1961-1968 годы», «Седьмая вода», а также циклов стихотворений «Коктебель», «Sogni di Firenze. Сны о Флоренции», «Севера» и повести в стихах «Мир Ольги».
На первый взгляд стихи Бруштейна кажутся понятными и не требующими дополнительной расшифровки. Его стихи сюжетны – в том смысле, что речь в них больше идет о жизненных событиях, нежели о чувствах: по крайней мере, чувства привязаны к конкретным событиям. В них нет нарочитой звукописи или ярких образов. Они скромны, сдержанны, неброски. Вообще, если уместно говорить о «прозаизации» поэзии, то это явный пример.
Сознает это и сам Ян Бруштейн. В одном из своих интервью он говорит: «Проза пришла в мои стихи, видимо» (интервью поэта – на портале 37.ru). При этом стихи красивы – той красотой, которая вообще свойственна правильной, ёмкой и точной речи. И образы, возникающие в них, – это просто предметы, приметы обыденного мира. Но, взятые вместе, они образуют определенную картину, которая, как мне кажется, и образует поэтический мир Яна Бруштейна. О нём и поговорим.
Даже названия разделов сборника позволяют сделать некоторые выводы о художественном мире автора. Это поэт больших пространств – как географических, так и временных. Странствие – его естественное состояние, будь то странствие во времени или в пространстве. Даже приметы быта, часто упоминаемые в стихах, свидетельствуют об этом. Почти не видно образа дома, но часто упоминается плацкартный вагон (есть даже отдельное стихотворение «Плацкартное»), байдарки, и – рельсы как дороги в мире цивилизации, реки – как дороги в мире природы.
Рублю швартовы, пусть потом
Пропьют друзья, оплачут дети...
И уплывёт мой старый дом
Туда, где Бог, Судьба и Ветер.
Герой всегда в пути. И даже если он показан рядом с домом, взгляд его устремлен не вовнутрь, домой, а вовне – на окружающий мир.
Но смотри: пробились новые слова
На обочинах, засеянных не нами.
Соберу, дойду и буду слушать их,
На седом бревне устроившись удобно.
Кто узнает, для чего я здесь затих –
В эту морось, у поленницы, у дома.
Вечное странствие позволяет поэту острее вглядываться в окружающий мир, который открывается ему рассказами случайных попутчиков, географическими названиями, природными пейзажами. Этот мир вызывает у поэта двоякие чувства. Он любуется красотой природы, которую тонко чувствует и не менее тонко описывает. Но тот мир, что создан руками человека, не радует поэта. Более того, он просто-напросто страшен. Холодный, недружелюбный к людям, он медленно уничтожает своих обитателей.
И, вглядываясь в окоём,
Всё о своём бормочут мерно,
И видят: мы с тобой вдвоём
Живём среди беды и скверны.
Надолго ли моей брони –
Тончающей – на это хватит?
Вечерний луч в наш мир проник
И сник в застывшей серой вате…
Особенно страшно столкновение человека с государством. Трагические события российской и неразрывно с ней связанной семейной истории щедро дают поэту основания для таких выводов.
Где речка Юньяха до дна застыла в пространстве густом,
Лежит мой родич, еврей – под простым православным крестом.
Их в тридцать восьмом уравнял трибунал, побратал расстрел –
Пятьсот мужиков, пятьсот затоптанных в землю тел.
Не выдалось сгинуть моей родне на большой войне,
Потом за всех мой отец отвоевал вдвойне.
Единственное, что вроде бы оправдывает существование человеческого общества в глазах лирического героя, – это искусство. Он и сам ощущает себя прежде всего певцом, поэтом, и с особой теплотой относится к собратьям по искусству (сборник переполнен посвящениями). Художники, творцы создают пространство культуры, часто вопреки окружающему их обществу, и это, быть может, единственное, что есть высокого в этом мире.
Флорентинцы и миланцы,
Каботинцы, голодранцы,
Как же носит их земля?
Архитекторы, ваятели,
Колокольных дел старатели
И строители Кремля!
Отсюда – тяга поэта к местам, наполненных искусством и символизирующих поиск свободы и счастья там, в окружении красоты. Отсюда – циклы стихотворений, посвященные южной столице российской поэзии – Коктебелю, и столице мировой культуры, тоже южной – Флоренции.
Флоренция словно спасательный круг
В летальной борьбе между болью и светом.
А кто победит... я узнаю об этом
В той жизни, где снова мы вступим в игру.
Но эти земли не спасают. Коктебель рано или поздно приходится покидать, а Флоренция оказывается жестоким обывательским миром, губительным для своих творцов.
Флоренция, мечту поправ,
Скрутила свой могучий нрав
И жалкие играет роли.
Поэты и, шире, художники оказываются одинокими и ненужными в этом мире. Они чужды как государству, так и самому мирозданию.
А там, где на излёте лета
Последний планер пролетел,
Гуляли пьяные поэты
В невыносимой пустоте.
И вновь странствие. Из горячего – в холодное. С Юга – на Север. Всё чаще взор поэта оборачивается за пределы цивилизации, в мир природы. На Севере, в противоположность южным землям, нет места культуре. Тут мы видим лишь красоту природы в её чистом виде. Эта красота здесь соседствует с ужасными следами деятельности государства, и это соседство – ужаса и красоты, двойного ужаса – от бесчеловечности государства и от внечеловечности природы – и космической, внеземной красоты, открывшейся поэту, рождают особое чувство, смесь притяжения и отталкивания, страха и завороженности, которым пропитан цикл «Севера».
Как давно я выжил в этих местах:
Лена, Яна, Индигирка и Колыма.
По воде идёт онемевший страх,
Это дышат в спину зима и тьма.
Чтобы стать своим в этом мире, надо в каком-то смысле перестать быть человеком. Надо стать немного сверхчеловеком. Как шаман Алдан.
На щеках Алдана – зарубки лет,
Но бесшумен бег и тугой кулак,
И такого второго шамана нет
На великом озере Укулях.
Здесь железная рыба подземных рек,
Белый конь и навеки седой орёл,
Здесь не выживет разве что человек...
– Да зачем он нужен! – Алдан орёт.
Вообще, надо быть своим для зверей и духов, исконных обитателей этого мира. Отсюда – тяга поэта к мифологии («Звери и люди», «Седьмая вода») как к естественному способу осмысления мира природы.
Лина (это было её детское имя)
Задумывалась: а что там, наверху?
Наверное, рай для рыб, где они становятся другими.
Не такими уродами, как здесь, во тьме –
Серебристыми, стремительными, с длинными крепкими спинами,
Чешуёй отражают солнце, радуются волне,
И плывут вечно рядом с Всевышним Дельфином.
Но опять же – абсолютно принять этот язык и поверить в миф поэт не может. И завершается вышеприведенное стихотворение гибелью рыбы. Носитель культуры, поэт не способен стать частью чужого для него мифологического, природного мира. И осознанием этой невозможности, тоской по собственному неверию пропитаны многие стихотворения сборника. Интересно, что в стихах часто появляется образ пса – как некоего посредника между миром человека и природы, как некое его alter ego, аватар автора в мифологическом мире.
Но оранжевый пёс, не боящийся зла,
Побеждает сгустившийся страх,
И на небе следы остаются от лап,
Словно клочья цыганских рубах.
Но поэт идёт дальше, и, может быть, это желание – выйти за пределы своего естества, стать своим в мире природы – подвигло Яна Бруштейна на крайне рискованный эксперимент – повесть в стихах «Мир Ольги». Это не просто повесть – судя по интервью поэта, это был опыт вживания в своего персонажа. И, судя по тому, как поверили в существование Ольги Мансуровой читатели, – опыт удался. Героиня повести очень близка к миру природы. Даже её фамилия – от названия деревенской речки. Почти все «стихи Ольги» – об этом: о возвращении к миру природы, деревни, о детстве. И скорбь, скорбь о невозможности этого возвращения, об угасании этого родного и знакомого с детства мира.
Вообще, женщины, судя по интервью поэта, существа изначально другой природы, чем мужчины. «Вы невероятно сложные, мужикам непонятные, мужики рядом с вами – это телеграфные столбы без извилин». И эта сложность помогает лирической героине уйти туда, куда нет доступа автору-мужчине.
Повесть и сборник заканчиваются одновременно – Ольга уходит. В мир природы, где ждёт её счастье. Поэту нет туда хода – остаётся лишь ждать на берегу, надеясь на её возвращение.
Так живём, варенье варим на меду,
Солим рыбу и грибы, и все дела.
И пока что я отсюда не уйду...
Да, ещё намедни кошка родила!
Бедный автор, на меня сердиться брось.
Из России я сбежала в эту Русь.
Вот помрёт мобильник – сразу станем врозь.
Я исчезну, я навеки растворюсь.
(«Второе письмо Ольги»)
Куда поведет поэта тяга к странствиям дальше – остаётся лишь гадать. Найдёт ли он убежище в мире природы, обретет ли гармонию в мире людей или так и останется вечным странником – сейчас сказать не может никто. Нам же остаётся лишь ждать дальнейших рассказов об этом пути.
скачать dle 12.1
