Фото Андрея Тарасова26 июня 2024 года скончался замечательный поэт Бахыт Кенжеев. По просьбе «Литерратуры» своими воспоминаниями поделились его друзья, коллеги и знакомые.Евгения БарановаВпервые я попала на выступление Бахыта Кенжеева на «Киевских Лаврах» в 2009 году. Я была человеком молодым и дерзновенным, поэтому интерес у меня тогда вызывали либо мои ровесники, либо отвязные авангардисты всех мастей. На совместный вечер Цветкова и Кенжеева 22-летнего варвара занесло почти случайно, и я на всю жизнь влюбилась в поэзию что первого, что второго. Впрочем, Бахыт Шукуруллаевич какой-то особенной интонационной интимностью был и остается мне роднее. Знаю, что с нами жил поэт огромной силы, жил и притягивал, как Юпитер, своих менее значительных коллег. Вообще-то счастье, что он с нами был так долго и написал так много. Мог бы и раньше улететь в стратосферу, оставив в наследство только тексты 70-х.
Ян БруштейнПоэт редкого и мощного дара. Видел его и разговаривал с ним только однажды - в Коктебеле, на Волошинском фестивале. Но читаю постоянно. И каждый раз завораживает глубина поэтического чувства и густая, всегда оригинальная образность.
Геннадий КалашниковУшел Бахыт Кенжеев... Даже не верится, что он больше не приедет в Москву, не выступит на своем вечере, не посидит в кругу друзей, не прочтет новые стихи, не процитирует, к случаю или просто так, любимого Мандельштама.
Помню, как в давние времена при Союзе советских писателей, этом департаменте казенной литературы, была учреждена молодежная студия. Точнее — Литературная студия при МГК ВЛКСМ и Московской писательской организации. Впрочем, неважно, как она именовалась официально, целью ее было «пасти» литературную молодежь, держать ее под недреманным идеологическим оком, вовремя выявлять и пресекать крамолу. Может что-то из этого и происходило, но в студии, во всех ее семинарах царил, говоря пафосно, по преимуществу дух молодости и свободы.
Я уже писал о нашем семинаре, которым руководил Борис Абрамович Слуцкий, о своих товарищах по семинару. Почти все они состоялись в литературе. Но тогда все только начиналось...
Мы очень гордились, что занимаемся у самого Слуцкого. Это возвышало нас в собственных глазах, да и многие кивали с почтением, мол, «Слуцкий!»... В общем, на посещавших другие семинары мы поглядывали свысока.
Но как-то Алексей Королев, гордость нашего семинара, замечательный поэт, к сожалению умерший несколько лет назад, сказал:
— Нет, ребята, вот в семинаре Вадима Сикорского тоже есть интересные поэты. Сергей Гандлевский, Бахыт Кенжеев...
Так я впервые услышал имя Бахыта. Гандлевского к тому времени я немного знал.
Вскоре мы пошли на персональное обсуждение стихов Кенжеева. Вадим Сикорский, «атлетический повеса», как иронично написал он о себе — большой, широкоплечий, с рубленным мужественным лицом — вблизи оказался мягким и каким-то дружественным человеком. В чем я окончательно убедился позже, познакомившись с ним ближе. Помню его замечательную строчку: «Во мне погиб великий грузчик...»
Тогда я впервые и увидел Бахыта - молодого, гибкого, похожего на джигита с коробки папирос «Казбек». Держался он уверенно и, судя по всему, знал себе цену.
Из стихов, прочитанных им тогда, я запомнил несколько строк.
«Как мне увериться, что жизнь – не сон, не стон,
но вещь протяжная, как колокольный звон
над среднерусскою равниной?»
Не знаю, публиковал ли он их позже в своих сборниках, но эти строчки я всегда помнил. Как-то прочел их Бахыту и он добродушно кивнул и как-то неопределенно — то ли, да, было... то ли, мол, ерунда - махнул рукой.
После этого мы долго не виделись. А познакомились как следует — за рюмкой, за неспешной беседой — в 1999 году в Петербурге на праздновании юбилея Пушкина.
С Бахытом всегда было интересно. Хотя не могу сказать, что это были мудрёные, напряженные разговоры «о главном», о сути, допустим, поэзии, о том или ином поэте. Но в непринужденном разговоре, перескакивающем от одного к другому, он умел найти точные слова, дать исчерпывающие определения, выразить свое отношение к происходящему. Очень трудно, просто невозможно, воспроизвести ткань этих разговоров, воссоздать ту веселую, ироничную атмосферу, в которой они происходили. Помню, как он поразил меня чтением оды Державина «Бог». Читал эту громадную оду наизусть, читал вдохновенно, ухитряясь, не прерывая чтения, выразить восхищение каждой ее строчкой.
А как-то я процитировал Мандельштама: «Не хныкать — для того ли разночинцы рассохлые топтали сапоги, чтоб я теперь их предал?», чем вызвал целую бурю чтения стихов Мандельштама. Бахыт знал назубок все его стихи и мог читать их с любого места. Вернее, в любом месте и в любое время.
Близкими, как говорится, закадычными друзьями мы с Бахытом не были, хотя при встречах всегда дружески шутили, вспоминали «былое», говорили о многом. Он дарил мне свои книги с шутливыми автографами. «Г. К. от Б. К. С ужасною любовью!!! 03. 2020/ Fev.».
Мы довольно часто встречались на квартире прозаика Петра Образцова, однокашника Бахыта по университетскому химфаку. И здесь Бахыт царил за столом. Он считал себя непревзойденным кулинаром, возможно и был им, всегда уточнял рецепт того или иного блюда, тонкости его приготовления. Хотя, по моим наблюдениям, едоком он был невзыскательным. И, что меня удивляло, пил самую дешевую водку, уверяя, что плохой водки не бывает. А как-то извлек пластиковую полуторалитровую бутыль чачи, купленную из-под полы у торговца на рынке. Но ведь подделка, отрава какая-нибудь - заволновались мы. Но он налил рюмку, выпил и одобрительно кивнул: годится...
Порой он, по его словам, «включал Бахыта», мог пройти мимо и еле кивнуть или не ответить на вопрос. Но это случалось редко и было объяснимо — множество людей старались завязать с ним дружбу, войти в этакие панибратские отношения, чуть ли не похлопать по плечу...
Иногда мы с ним перебрасывались короткими посланиями в «личке» фейсбука. Не могу сказать, что это были тексты, которые можно включить в том писем. Это были шутливые, директивные реплики, вроде «Генка, завтра пьем у Петьки. Прикатывай!» или уточнения каких-то дат, имен и пр.
Пишу и понимаю, что не могу передать все обаяние личности Бахыта, его неуловимый жизненный почерк, его неповторимость...
Он ушел, но остались его стихи. А это главное.
Елена ПестереваЯ мало знала Бахыта, совсем мало.
Однажды в Москве был его вечер. Перед ним лежали две его книги стихов, он искал, что бы прочитать, листал их, открывал наугад, в конце концов бросил на стол и сказал Данилу Файзову: «Нет, это всё никуда не годится! А нет других стихов?»
Это очень тронуло. Сама эта растерянность перед собственным текстом и недовольство стихами.
Однажды на фестивале в Иркутске за общим столом он в шутку спросил меня, юную поэтессу, он ли величайший поэт современности, а я сказала, что нет. Потому что это Цветков.
Цветкова с нами вообще не было, так что Бахыт ещё неделю свободно дразнил меня восклицаниями «Кто? Эта бездарность? Этот жалкий, ничтожный графоман? Не пугайся, я очень его люблю и, конечно, я с тобой согласен, но — залу — ОНА СКАЗАЛА, ЧТО Я НЕ ГЕНИЙ».
Участники фестиваля останавливались и совершенно серьёзно обсуждали с нами рейтинг величайших поэтов современности.
Однажды в Тарту он курил на крылечке, а я прискакала на общее выступление. Он глазами спросил, где была, что видела, а я рассказала, как пришла в протестантскую церковь, встретила мужика в кожанке, он открыл мне ее, принял исповедь и горсть голубики, оказался батюшкой. Бахыт дразнил меня, говорил, "лучше б ты матушку себе нашла".
Однажды на фестивале в Батуми моя подруга Таня Пучко пела, все слушали, и Бахыт неожиданно сказал: «а это что-то живое. Так редко бывает, когда правда что-то живое». Было так тепло и приятно, что он оценил. Он умел похвалить, оценить, порадовать и согреть буквально за несколько секунд. Коротким взглядом, жестом, парой слов, улыбкой.
Однажды я попросила его написать два абзаца на обложку Таниной книжки, и он написал. Я знаю, что он всем или почти всем писал. Всех или почти всех обнимал и фотографировался с ними (вами, нами). Почему бы, на самом деле, и нет, если не лень.
Удивительно, что ему как будто никогда не было лень. Он писал эти предисловия, послесловия и прочее честно, умно и с очень большой заботой об авторе. В литературной критике это редко встречающийся навык, к которому, как мне кажется, мало кто даже находит нужным стремиться — навык честности и бережности. А с Бахытом рядом ранимая писательская душа была в настоящей безопасности: ей не угрожали ни лесть, ни ложь, ни безразличие, ни зависть, ни жестокость.
Публикация Бахыта Кенжеева в Лиterraтуре:
Бахыт Кенжеев. О ДОЛГОМ И ДРУГОМскачать dle 12.1