Организаторы премии «Цикада» убеждены в существовании разнообразных течений в современной русскоязычной поэзии, поэтому мы решили опросить участников и участниц жюри премии, чтобы определить тот контекст, в котором развивается современная поэтическая культура.1. Каким вы видите поле «современной поэзии»? Какое место в ней занимает молодая поэзия?2. Существуют ли лакуны, подводные течения в современной молодой поэзии? Какие поэтики среди них близки именно Вам?3. Если «Цикада» - поисковая премия, то какие еще, может быть, неизвестные поэтики в рамках премии Вы хотели бы найти?Михаил Бордуновский, поэт, главный редактор сетевого журнала поэзии «Флаги» (flagi.media), участник арт-группировки «За Стеной»:
1,2,3. Поле современной поэзии это разрозненное, замкнутое в узких рамках пространство. Разомкнуть эти рамки, выйти на оперативный простор – дело молодых поэтов, и я убеждён, что пути ещё только-только намечены, а нам предстоит большая работа: обнаружить и отметить Иное; такую поэзию, которая базируется на совершенно других основаниях, нежели современная; такую, которую невозможно ещё представить. Меня интересует всеединство; интересует поэзия, обращённая к непроявленной, но повсюду раскинутой ослепительной местности; пытающаяся не отводить взгляда, различить ломкие черты ландшафта, «посмотреть и тут же внутри смотрения ещё раз посмотреть».
Дмитрий Гаричев, поэт и прозаик, лауреат Малой премии «Московский счёт» (2019) и Премия Андрея Белого (2020) в номинации «Проза»:
1,2,3. По личной неторопливости я всегда плёлся в хвосте своего собственного пишущего поколения, но когда я читаю стихи сегодняшних двадцатилетних, то испытываю ясную оторопь от осознания той дистанции, что разделяет нас, – и ровно поэтому я всегда ищу в этих текстах что-то, что всё-таки поможет мне запрыгнуть в уходящий поезд. Ритмизованные переложения теорем новой этики, чужих книг и протоколов партийных собраний помогают мне мало: мне нужно, чтобы текст сперва затащил меня внутрь, а там он уже может делать со мной что угодно, но чем он декларативней, тем меньше вероятность, что я сумею в нём так или иначе погостить. Мне кажется, что событие поэзии во многом обусловлено взаимным замешательством автора и читателя, ощущением, что мы вдвоём в этом словесном лесу и вместе ищем возможный выход; я жду, что на нашей почте окажутся вещи, которые поставят меня в это одновременно растерянное и увлекательное положение.
Карина Лукьянова, поэт, куратор литературных и художественных проектов:
1. Поле современной литературы представляется мне скорее как часть огромной ризомы литературы вообще. Просто сейчас мы говорим о соответствующей настоящему времени поэзии, актуальной. Способы говорить меняются в зависимости от духа времени, от целого комплекса факторов и обстоятельств, связанных при этом с текущим литературным процессом.
Молодая (а если мы посмотрим на возрастные рамки, заявленные в премии, – то я бы сказала, что юная) поэзия – это голоса, в которых скрыта потенциальность новых практик и форм высказывания. Я говорю «потенциальность», потому что поиск своего голоса может длиться долго. Но какая-то направленность письма может быть уже просматриваемой. И даже если нет, всё зависит от погружённости в литературный контекст, от желания находить «своё» и, в конце концов, осознания своего места в литературе. Можно сказать, что здесь также важно желание учиться, но это отдельный и долгий разговор, потому что просто так взять и научить писать стихотворения, – как, например, рекламный текст – на мой взгляд, нельзя. Банально, но всё приходит со временем.
2. Безусловно, есть. То, что мы порой их не видим, потому что смотрим, исходя из своей точки зрения, не означает, что кто-то не может увидеть их с другой. Я думаю, что мы нашли далеко не всё. Чем больше я занимаюсь поиском способов говорить о чём бы то ни было, тем разнообразнее мне кажутся возможности письма. При этом важно такое понятие, как индивидуальный голос. С одной стороны, здесь подразумевается необходимость искать свои интонации и находить то, что вытачивает высказывание в своей, если можно так сказать, самости, неповторимости. С другой стороны, размышляя о письме в более глобальном смысле, понимаешь, что писать стихотворения хочется потому, чтобы была для себя – уже не как поэта, а читателя – форма; не столько ещё не существующего в мире – сколько та форма, которая не найдена среди всего (поэтому, в том числе, важно читать). И ты решаешь, что ее нужно создать, потому что ее не хватает.
Мне нравятся разные вещи. Интересно то, что, опять же, покажется банальным: как говорить о любви и смерти. Как сквозь язык это чувствует новое поколение (говоря «новое» или «молодое», уже начинаю чувствовать хруст суставов, примеряя на себе «старое»). При этом не менее интересно, как юные поэты работают с понятиями информационного шума, глобализации, социального и политического.
3. Интересная формулировка вопроса. Неизвестное – таким путём, как в математике, – найти не получится. Но хочется увидеть поэтические тексты, в которых больше не подражания, а своего голоса; такие, которые вырастали бы из изобилия возможностей языка, из чувствительности к этим возможностям. Мне кажется, что в юном возрасте всё чувствуется как будто на более близком расстоянии, но, возможно, именно из-за этого не всегда схватывается вниманием. И, вспоминая себя, могу сказать, что в 16 лет в голове лежит какая-то огромная пропасть между школьным курсом литературы и тем, что тебя окружает и волнует. Мне кажется, в этом кроется зазор: хочется писать о современном, но нет представления о том, что произошло в русской литературе в лучшем случае после Бродского. Хочется, чтобы эта ситуация менялась, и не только у тех, кто поступает на филологический факультет. Должны быть какие-то доступные в поиске ориентиры для тех, кто захочет разобраться с современной поэзией (и литературой вообще).
Георгий Мартиросян, поэт, финалист Премии Аркадия Драгомощенко (2020):
1. Мне нравится, что поэзия снова становится сферой политических действий и, как ей всегда было положено, отвечает на сопротивление государства сопротивлением языка. В молодой поэзии, то есть в том, что прямо сейчас пишет моё поколение, я ищу злость, гнев, ярость, очарованность и нежность – это всё, что делает культуру культурой.
2. Я не думаю, что в современной (и не только молодой) поэзии могут существовать лакуны. Культуре немного сложно из-за того, что нет и не может быть одной-единственной формы сопротивления. Поэзии немного сложно из-за того, что нет и не должно быть единого языка, который мог бы универсально описывать идентичность, политику, их пересечение, насилие и т.д. Мне немного сложно из-за того, что самыми разными стихами перегружены все ленты во всех моих соцсетях. Но сложнее всего всем тем, кто делает такие стихи, читая которые я не могу не представлять, как их авторы сидели тужились и напруживались. Мне близки все поэтики, кроме поэтики запора и поэтики калонедержания.
3. Из стихов, которые нам присылают, я бы хотел построить что-то цельное. Может быть, найти или хотя бы спрогнозировать, что есть за (перед/после) сопротивлением, как поэзия исследует не-сопротивление, каким языком, с кем и – главное – зачем нам придётся об этом говорить.
Катя Сим, поэт, куратор ряда региональных литературных акций:
1,2. Мне бы хотелось сказать не о направлениях, а о структурах. Я отмечаю для себя, что существует тяга к формулам, удобной логической структуре; для ряда более прямых поэтик это обращение к некоторым массовым и тезисным оптикам (какими прогрессивными бы они не были), которые защищают глубинное эмоциональное автора вроде прививки – иногда уплощая частные поэтики, зато создавая гиперпоэтику, что тоже интересное и важное явление.
Мне же, напротив, импонируют тексты, в которых и эстетика, и контекст являются инструментами познания, а не самоцелью. Думаю, для меня существует тоска по «героическим практикам», но не рафинированным, консервативным, а тем, что для себя определяю как «поэтика среднего мира». Автора рано похоронили, потому что даже крайне сложный опыт – и даже теперь – не всегда, на мой взгляд, продолжает существовать в письме по факту высказывания, вне настройки воспринимающего. В молодых поэтиках ищу того синтеза силы и смещений пространства, рассматривание «привилегированной реальности» не только языком фактуры и не столько через сложное письмо, сколько через опустевший за ненужностью и не самый очевидный театр жестокости – которые для меня сконцентрированы в письме авторов чуть более старшего поколения – например, у Антона Белохвостова в книге «Демонстрация рук» и в книге «Силы» Александра Мисурова (лонг-лист премии «Поэзия», 2020).
Мне кажется, что на современного молодого автора давят не только внешние властные структуры – это жуткое, но очевидное давление – но также и этико-эстетическое внутри малых социальных групп, которое необходимо, но часто не мыслится как процессуальное. Скрытая, даже со-крытая самоцензура, которая принимает химерические и трудноуловимые формы – мне видится одной из отличительных черт нашего письма.
3. Мне бы хотелось найти авторов, которые готовы в текстах переосмыслять этическое и эстетическое, в поэтиках - вывод прямого высказывания на какой-то совершенно иной уровень, равно как и условно «сложного» языка. И, главное – этических и эстетических подвижек, даже, не побоюсь этого слова, протеста изнутри оптик, ухода от тезисного мышления, и, возможно, более выдержанного и «схлопнутого», а не развёрнутого письма, которое часто вырождается в инерцию структур и формул. А вот для совершенно неизвестного – никаких прогнозов, оно всегда приходит с неожиданной стороны и его порой трудно отличить от юношеского и непричёсанного, оно чаще смущает, а не гладит по узнаванию.
Евгения Ульянкина, поэт, соредактор отдела поэзии электронного журнала «Формаслов» и телеграм-канала «Метажурнал», ведущая телеграм-канала «поэты первой необходимости», обладательница второго места премии «Лицей» (2020):
1,2,3. Мне кажется, главная характеристика поля современной поэзии — это его разнообразие. Можно всё, на что хватит смелости, фантазии, упорства. Всё, что ты назовёшь стихами, подчинится и будет стихами — по крайней мере, для тебя и тех, кто будет готов с этим согласиться. Верно и обратное: всё, что читатель не готов опознать как поэзию, для него поэзией не станет, если он не изменит свой взгляд. Это нормально.
Молодая поэзия — часть этого разнообразия, но не в том смысле, что вот есть разные поэтики, а вот какая-то одна «молодая поэзия». Просто на каждой делянке огромного поля есть авторы, которые моложе других. Если честно, до сих пор уверена, что я сама вполне молодой автор: привыкла думать, что мне за двадцать, хотя уже под тридцать.
Чем отличается молодая поэзия от «немолодой»? Как ни странно, часто молодые авторы отличаются бо́льшей уверенностью в том, что они делают. Поэзия — такая штука, в которой опыт приносит всё больше сомнений; может быть, есть стадия, когда начинается обратный процесс, но я об этом ничего не знаю.
То же и с чтением: чем больше я читаю стихов, чем больше узнаю новых авторов и новых поэтик — тем лучше понимаю, насколько мал мой опыт чтения. Он вроде бы накапливается, но впереди всегда
ещё больше. Этот опыт слишком фрагментарен, чтобы судить о течениях, поэтому расскажу, чего ищу в стихах вообще — и в стихах молодых авторов в том числе.
Мне кажется, что в поэзии первичен звук: я всегда читаю стихи вслух или, по крайней мере, проговариваю беззвучно, стараясь понять, как они устроены на ощупь. «Глухие» стихи, сколько бы ни было лет их автору, обычно не очень интересны. Здесь важно: звук — не только звукопись, но и интонация, поэтому в стихотворении может не быть особой музыки, когда перекатываешь слова на языке и мурашки по коже и всё такое, но может быть живая речь, живой голос автора. Это всегда слышно, и для меня это главное.
Ещё я ищу стихи, которые не сводятся к высказанным в них мыслям и вообще к
сказанному. Я очень уважаю поэтов-активистов, работающих в смежном поле поэзии и политики, превращающих стихи в манифест. Но любой манифест сильнее, когда за ним есть ещё что-то, не только мысль или призыв, но настоящее преображение мира: тогда этот манифест как бы сразу начинает действовать, обретает перформативную функцию. Это преображение удаётся не всегда, а декларативность обманчиво кажется простой стратегией. Получаются стихи, состоящие из мыслей — может быть, и не плохие, но мне трудно такие полюбить.
А вообще-то лучшее, что может случиться, когда читаешь стихотворение — когда ты начал его читать и очнулся только на последней строке со вздохом «вау». Совершенно неважно, как умные люди потом назовут эту поэтику; я её, скорее всего, никак не назову даже мысленно, для себя. Но мне захочется прочитать следующий текст, потом ещё и ещё. Потом бегать за автором и звать его опубликоваться в журнале. Покупать очередную книжку, которая уже не помещается в шкаф. Мечтаю, что «Цикада» откроет не одного и не двух таких авторов — живых, звучащих и умеющих изменить мир здесь и сейчас.
Алексей Масало́в, филолог, литературный критик, редактор интернет-журнала «Флаги», соредактор телеграм-канала о современной поэзии «Метажурнал»:
1. Поле современной поэзии я вижу разрозненным, внутренне противоречивым и довольно руинированным. У нас практически не осталось пространств для диалога и дискуссий, за исключением фейсбучных срачей. В этом плане условно «молодая» поэзия дает надежду, что поэзия как антропологическое явление выберется из мифологического гетто, в которое ее загнали, с одной стороны, консервативные критики, придумав, что поисковая поэзия нужна только в «университетах», что вот есть высокие традиции, а все остальное – «непоэзия», с другой – отсутствие ресурсов на реализацию достойный проектов, падение общего уровня образования, уничтожение академий и просвещения как такового, доминирование властной идеологии упрощения, проникающей и в профессиональную среду, и с третьей – собственно отсутствие диалога, поэтической сцены, уважения к «оппонентам», среды в которой возможны дебаты, а не плевки ядом друг в друга со всех сторон. В этом плане молодая поэзия (опять-таки условно), неоднородная как эстетически, так и этически начинает идти по какому-то иному пути, по пути создания множества самоорганизованных сообществ и институций, так как исключительно в старых институциях уже существовать не может. А значит, у нас еще не все потеряно.
2. Чтобы понимать, что является лакуной, а что подводным течением, нужно понимать, что является мейнстримом. Даже если посчитать по публикациям, по мероприятиям, по критическим откликам (позитивным, негативным – не важно), мейнстримом общекультурным является популярная поэзия (в различных её изводах), а поэзия поисковая занимает малый процент даже в рамках условно «журнального поля». Наличие нескольких премий и институций, создающих этот контекст, еще не делают его мейнстримом.
Что касается подводных течений, то единственные малолегитимированные практики сейчас – это возрождение DIY-эстетики, обращение к нарративам поп-культуры и тд. Но и их время придет. Вопрос в ресурсах и институциональной поддержке.
3. Лично для меня важная задача «Цикады» – это некоторая консолидация, порой несопоставимых картин мира, а также поддержка для тех, кого мы еще мало знаем и кому нужны средства для того, чтобы хоть как-то добраться до профессиональной среды, или же для того, чтобы получить стартовый капитал для развития собственных идей, проектов, или для того, чтобы немного улучшить условия своего существования в капиталистической реальности.
Поддержка и эмпатия – это все, что у нас есть, но и то, что у нас не смогут отнять, если мы не отдадим сами. Поэтому я бы хотел в рамках премии не найти что-то, а поделиться ровно тем, чем я могу поделиться с другими.
скачать dle 12.1
