Часть I >ПродолжениеЗаписи 1990 г.
***
Второй день лета. Впервые тепло, почти жарко. Весь май шли дожди, дом отсырел, холодно, как в подвале. Чувствую себя больным во всех смыслах. Очень неприятная невралгия в правой руке, всю руку от плеча до кисти крутит, иной раз и ночь не сплю. Началось дня три назад и никак не сдвинется. Все болезни у меня – тьфу, тьфу, тьфу – до сих пор проходили как бы сами собой, но возраст уже не юношеский и всякое опоздание выздоровления метафизически пугает – начинаешь думать не столько даже о смерти, сколько о проклятии старости, немощи, физического распада. Всё это связываю с тем, что в апреле-мае почти не писал, если исключить одну рецензию на 10 стр. и такого же объема доклад. Это после трех первых месяцев года, за которые написал страниц 80 – две большие статьи и рецензию. Всё это было принято в трех разных редакциях на «ура», чем я некоторое время был горд. Вообще линия моя «восходит», и довольно круто, чем я даже малость обеспокоился – как бы не упасть с высоты. Поэтому отчасти был даже рад неудаче майской рецензии на Бородина в «Новом мире». Роднянская не приняла моей трактовки и долго уговаривала изменить её (ей очень нравится мартовская моя рецензия на Добычина). Позавчера был я в Москве, во всех трех редакциях – и в «Н.м.», и в «Знамени», и в «Лит. обозр.» Пробежался, так сказать, и напомнил о себе. Смешная Москва, где всё продают по паспортам с московской пропиской. Страна дураков, где всё наоборот. Полдня в Москве был утомительный дождь, и как раз эти полдня я мотался без места и особой цели, приходя помаленьку в мизантропическое состояние. Оставил Чупринину новомирскую рецензию, Канчукову – доклад. Приехавши домой, обнаружил письмо Г. Белой, очень лестное. Ей понравилась статья об Астафьеве, она отдала её во 2-ой номер будущего советско-финского журнала «Странник» (ранней осенью должен выйти). И пригласила меня на конференцию в ИМЛИ в конце июня (с американцами). Из этого, написала она, может выйти поездка в Калифорнию в июне следующего года. Можно и в Калифорнию, хотя заграницы я боюсь, честно говоря. То есть не то что боюсь, а стыдно мне – неграмотному, бедному, закомплексованному русскому ехать в Америку. Впрочем, всё это прожекты. Хотя странно – в юности был по мироощущению такой страстный турист, а потом вдруг как отрезало. И сейчас никуда не хочу. Пусть, например, мысли мои едут себе в Калифорнию, а мне и здесь неплохо. Разговор с Чуприниным о романе вроде «Обрыва». Он считает, что сейчас нужен подобный – в котором всё есть – быт, политика, философия. Но ведь такой я и хочу написать. Сказал ему – в шутку. А он: когда напишете – покажите. Вот так-то. То есть абсолютно уверен – если сделать над собою усилие, сесть и написать – непременно напечатают. Только сесть и написать. Когда? О чем?
Дочитал «Русскую идею» Бердяева. Неприятный дискретный стиль.
2.6.90.
***
Воскресенье. Написал и отправил письмо Белой. Ходил на работу – конечно, никто из заочников не явился, кроме Андрея Чуркина, официанта из «России». Никто в этой стране не хочет работать и все обижаются, когда им об этом прямо говоришь. Но ведь и сам грешен тем же. Самозабвенно возделывать свой маленький огородик в окружении бездельников и легко, и трудно. Легко – потому что никто не держится за землю, трудно – потому что всё равно не считают ее твоей и охотно расхищают плоды твоего труда – как бы даже и право на это имеют, ибо не мешали тебе, дураку, вкалывать.
Мне надо быстрее начинать писать, а то я всерьез заболею – уже начались (и это на фоне установившейся, наконец, погоды) какие-то простудные явления. Надо садиться писать – сначала Канчукову рецензию на Курчаткина, потом переделать рецензию на Бородина, потом переделать доклад, потом взяться за статью для «Октября». И попробовать – в промежутках – роман.
3.6.90.
***
Попробуем еще раз. Никогда не поздно – это-то в конце концов понимаешь. Никогда не поздно, потому что поздно всегда, уже на второй день после рождения.
Люся второй месяц в больнице с непонятной болезнью, которая никак не лечится. Все измотались, больше всего она сама. Вся жизнь крутится вокруг больницы, и с этим ничего не сделаешь. Я пытаюсь трепыхаться, но очень вяло. За всё свободное лето написал две рецензии – для «Литобоза» и НМ, на Курчаткина и Мрожека, да одну коротышку для НМ – всего двадцать с небольшим страничек. Сейчас с натугой величайшей, но и несколько небрежно пишу реплику в дискуссии о массовой культуре для богом забытого журнальчика «Общественные науки» (очевидно, аналог «Филологических наук» и т.д.)
Сегодня – первый день моего отпуска, второй его половины (первую – две недели – отгулял в начале июля). Если бы не болезнь, съездили бы с Люсей в Крым. А так остается только писать, иначе депрессия загложет окончательно. Планов и замыслов много, надо только работать. Был взрыв активности в январе-марте, потом спад в апреле-июле, теперь бы наверстать. Купил нынче книжку – публицистику Элиаса Канетти, с отрывками из его книги «Масса и власть», очень меня интересовавшей. Полистал пока – есть что почитать. Пришла пустая «Нева» № 7, с окончанием мемуаров Е. Боннэр. Весь день – дождь, поиски сигарет (осталось четыре штуки) и беспрерывное питье кофе. «Пятое колесо» с Владимовым. Полторы странички статьи, с нащупыванием кое-каких идей, которые даже жалко отдавать в «Общественные науки». Купил две общие тетради. Не иначе как для дневников. Или для романов. Замысла, помимо прошлых, – уже два. «Нищий август» (начиная с августа 1968) и «Спускаясь с волшебной горы» (на фоне «Волш. горы» наша жизнь и разочарования).
21.8.90
***
Дата знаменательная, позорная. От нее и хочу начать в планируемом романе «Нищий август». У нас был тогда ремонт, Алешка был маленький и на мне, и сообщение по радио или по телевизору – не помню уже – вызвало во мне, двенадцатилетнем, правоверном «коммунисте», чувство оцепенения и отчетливый протест, и стыд – «так нельзя», так «несправедливо». Это был хороший урок юному идеалисту. Еще весной того года я изводил бабку, которая рассказывала мне о коллективизации, а я, прочитав уже кучу учебников по истории (сталинских лет издания), ругал её «эсеркой» (этого слова она не знала) и т.д. До сих пор стыдно и жалко бабушку.
День почти весь вылетел в трубу. Возил Люсю на обследование – с 11 до 15, вот и все дела. Царькова подарила «Психологию бессознательного» Фрейда и «Сумерки богов» (антихристианские вещи Ницше, Фрейда, Фромма, Камю, Сартра). Полистал пока, читать сил нет. Помаленьку дохожу без сигарет, скоро буду грызть дверные косяки. Может, бросить курить, воспользовавшись случаем? Но тут есть момент чувствительный, унизительный – не по своей воле бросать, а по иррациональной глупости государства. Ночью писал всё-таки статью – полторы страницы с грехом пополам. Еще бы выдавить из себя два раза по столько и недельку отдохнуть – не от писания, а от угрызений совести главным образом.
Люсе сегодня чуть-чуть получше, даже несмотря на измотанность поездкой и обследованиями. Дай бог. Внизу на вахте в больнице сидит у них сегодня потрясающая сволочь (в духе шукшинской «кляузы»), вызывает у меня редкое бешенство. <…>
20.8.90.
***
Дал себе сегодня волю – выспался, поэтому весь день как бы сместился к вечеру.
<…> Второй день не работает телефон, а завтра, наверное, будет звонить Женя Канчуков.
Читал сегодня только газеты да «Ровесник». Вечером – телевизор, фестиваль «Муз’эко 90», посвященный памяти Джона Леннона. Этакий компот из попсы с хэви-металлом. Несколько человеческих номеров, напоминавших рок. Неожиданно хорошо презираемый мною Малежик исполнил Love Me Do.
Дописал, наконец, статью для «Общественных наук» – последние полторы странички. Конечно, всё скомкано, в сущности, получился конспект, но и это для меня сейчас – достижение. Страниц около девяти получилось густого текста. Но уже пора расписываться всерьез, иначе сентябрь пропадет впустую.
Очень угнетает отсутствие курева.
Пришел гонорар из «Лит. обозрения» – 123. 07, за рецензию на Олега Ермакова. Слабенькая, честно говоря, рецензия, газетная. Сам же 7-й номер еще не дошел. Главные публикации этого года еще впереди – 9-е и 10-е номера. Обидно только, что пропадают новомировские публикации, особенно № 7 – на Добычина.
Сережка посеял часы. И жалко его, и досада разбирает. Впрочем, отнесся спокойно – чего уж теперь, характер не переделаешь.
«Нищий август» нужно весь насытить Чехословакией – тем более что так и было – и журнал «Соц. Чехословакия», и Швейк, и Чапек, и «Мелодия», и поразительно интеллигентные чехословацкие марки, и Ганзелка с Зикмундом, и «Татры» со «Шкодами». В сущности, Чехословакия была символ Европы – славянской Европы. Она была недалеко, манила, и так была подло предана.
22.8.90.
***
Утром – скорее, днем – пошел за билетами маме в Москву, отсюда маленькая прогулка по городу. Поскольку вчерашний гонорар давит на мозги, то – с расходами. Три пластинки, две катушки. Тайные надежды купить табаку не оправдались.
Очень плохи дела у Люси. Не знаю, что ей сказать, и никто не знает. Бесплодная суета врачей вокруг нее. Второй месяц болезни на исходе – человек ни жив, ни мертв, а нервы все раздрызганы. Проклятая страна. Но куда деться от нее, кому мы нужны? И за что расплачиваемся мы? За лапотность и глупость наших дедушек и бабушек?
Хреново без курева. С махорки в трубке (!) не накуриваюсь. Ожесточение. Хочется думать о преднамеренном саботаже, хотя прекрасно понимаю, что идет элементарный распад всего – всех структур. Вопрос в том, как среди этого выжить. Страх голодной зимы.
Вечером – перепечатка вчерашней статьи. Получилось достаточно популярно, но и достаточно крепко в смысле выражений – и ладно.
На сон грядущий похлебываю водочку, что совершенно бездарно, из-под полы, в собственном доме хоронюсь, как тать ночной. Это унизительно, но уже привычно. Какую-то внешнюю пристойность соблюдать приходится. Умножать всеобщее остервенение не хочется. Мама простояла сегодня в очереди за курами – в очереди вовсю ругают Горбачева, ностальгически поминают Брежнева. Вот так.
Под конец, глубокой ночью – глупое «балдение» под Black Sabbath. Притупляет и одновременно что-то освобождает внутри. Последний наркотик, который пока мне свободно доступен. Что-то дальше будет. Магнитофон, не дай бог, сломается.
Пришла «ЛГ». Не очень интересная. Вообще что-то пресса последнее время полупустая. Пережевывание всего, уже и так понятного. Пресса оказалась впереди жизни, и там, в том пространстве, куда жизнь не хочет за ней идти, ей оказалось нечего делать. Трагикомическая ситуация. И вечно повторяющаяся только на просторах России. «Но как-то надо же жить».
23.8.90.
***
Какой-то взрыв на химзаводе – выпустили на город облако хлора и еще чего-то. На самый центр. Слава богу, весь день – со вчерашнего вечера, точнее – идет дождь. Быстро рассеялось. Как раз в это время я, ничего не зная, был в центре – выкупал свою ленту с ранними альбомами CCR и заказывал еще. Записали очень даже неплохо, особенно первый диск. Заказал две пластинки Nazareth’а (1974, 75) и двойной альбом Genesis’а «Заклание агнца на Бродвее». Готово будет через неделю, поскольку они возят записывать в Ленинград. Фонотека у них богатейшая, во всяком случае, всё лучшее есть. И даже довольно редкие вещи – двойной альбом Джона Леннона 1972 года, например. Буду держаться за эту студию.
У Люси всё по-прежнему – никаких сдвигов.
Мама звонила в Москву – там с продуктами тоже скверно, так что не зря ли она поедет в понедельник. Грядут тяжелые времена и надолго, видимо. Мог бы помочь мир, но миру становится не до нас – назревает война с Ираком. Невезуха.
Доперепечатал статью, запаковал и адрес надписал. А отправлю завтра только днем – утром ехать в областную больницу, отвозить Люсину кровь на анализ.
Заработал телефон, но звонить мне сегодня некому. Мама купила мне смешные тапки, в которые я тут же и влез. Все эти мелочи как-то наполняют пустой, промежуточный, тягостный день без всякой перспективы. Сережка выжигает, надев наизнанку (блестящей подкладкой наружу) пиджак от старой школьной формы. Задает умные вопросы, некоторые из которых меня раздражают.
Вечером взялся за «Неву» № 7 и обнаружил там отличную статью Вс. Вильчека «Алгоритмы истории», которая дает Версию, причем непротиворечивую, всей человеческой истории. Очень симпатичная мне версия. Человека создал не труд, а отчуждение, ну и т.д. Откуда взялся этот Вильчек? Ничего раньше его не читал.
24.8.90.
***
Утром ездил в областную больницу, отвозил Люсину кровь. Пришлось поймать частника, потому что автобусы почти не ходят. День страшно холодный, октябрьский. На обратном пути зашел в «Подписные издания», выкупил первый том Леонида Андреева. Удивительно, что еще выходят книги, да подписные, рассчитанные не на один год, издания. У меня ощущение полной неизвестности даже в пределах месяца. Видел второй том Шеллинга, повертел в руках. Нет, поздно! Уже не прочитаю я Шеллинга. Впрочем, если бы было два тома (то есть оба тома) – купил бы. Иначе совсем уже смешно – без главной привычки жизни. Но ничего ведь не читаю – вот беда. Сегодня пришла «Юность» № 8, «Огонек». Лениво всё это пролистал – нет, не волнует ничего. Читаю именно по привычке. Хорошая привычка. Не попробовать ли обратиться к детективам? Или к какой-нибудь женской литературе – вроде «Поющих в терновнике» или «Унесенных ветром».
У Люси не лучше, что означает – хуже, потому что силы все на пределе. <…>
«Винный бунт» в Челябинске. Начало охлократии? С хлебных очередей начиналась февральская революция. Народ остервенен страшно, армия деморализована, да и не станет стрелять. В Челябинске формируются рабочие отряды – час от часу не легче. Опять красная гвардия, которая теперь – скорее черная. Да и не всё ли равно – черная, красная? Наши в Совете Безопасности проголосовали за применение силы против Ирака. Всегда бы так.
Курева нет. Моей махорки осталось на день, и тогда уже последняя иллюзия отпадет. По ТВ сообщили – 30 вагонов с куревом едут в Москву. А к нам? 30 вагонов – это на день, на неделю? А что потом? Видно, придется всё же бросать, и как не вовремя! Сколько лет жизни недосчитаемся мы по причине нынешней смуты? Смута – необходимая, неизбежная, но жизнь-то одна.
25.8.90.
***
Принесли два журнала – «Лит. обозр.» № 7 и ВЛ № 3, да я еще купил № 6 «Век ХХ и мир» (через десять лет им придется переименовывать журнал. Впрочем, через десять лет – будет ли вообще что-нибудь?). В «ЛО» моя рецензия на Ермакова – вроде без опечаток. Открывает раздел «Разборы». А в самом начале номера – статья психолога Бориса Кочубея, в которой он высказывает идеи, заложенные в мою маканинскую статью – о неполной личности, например. Это и приятно, и досадно. Приятно, потому что не я один так думаю (значит, в большой степени прав) и неприятно тоже поэтому же (ловлю идеи, которые носятся в воздухе). Следом за моей рецензией – рецензия Лены Клименко о романе Бека, в создании которой я принял некоторое участие.
В лихом журнальчике «Век ХХ и мир» вовсю хоронит социализм очень симпатичная мне Лариса Пияшева. Все везде цитируют Чупринина – почти в каждом номере любого журнала есть его фамилия. Феномен. Он знает какую-то загадку.
У Люси по-прежнему. <…>
По ТВ показывают выгрузку в Москве болгарских сигарет. 14 миллионов пачек на 3 миллиона московских курильщиков. Пять пачек на брата. Величайший успех социалистического хозяйствования. Достойный показа по телевидению.
26.8.90.
***
Утром снова по Люсиным делам – в областной тубдиспансер, отвозить её кровь. Неустойчивый день – то солнце, и чуть-чуть тепло, то черные тучи и ледяной северный ветер. Мои блуждания в поисках сигарет ничем не увенчиваются. Завтра утром – последняя затяжка, состоящая из табачной пыли. Придется искать спекулянтов. Говорят, на рынке предлагают – 3 р. пачка. Всего в шесть раз дороже. Подумаешь! В начале 80-х платили за «Кент» и «Пэл-Мэл» по 1 р. и по 1.50, и ничего. Так вот привыкаешь к «минутам роковым» и размениваешь их на мелкие подсчеты.
Говорил с Канчуковым. Он как раз читал верстку моей статьи о Маканине. Хвалил еще раз. Рецензию на Бородина он отдал все-таки в «Октябрь», Михайловской, и там она, кажется, понравилась. Дай бог. Завоевать еще один журнал никогда не лишнее. Есть предложение участвовать в «круглом столе» журнала (ЛО), кот. будет снимать ТВ для канала «Слово». Но – съемки во второй половине сентября и я отказался, поскольку не знаю, что будет в сентябре. Завтра у Люси, возможно, операция, <…>
Вдове Трифонова понравилось мое письмо, но она, видимо, человек не деловой и каких-то серьезных зацепок в издательствах у нее нет.
Женя хочет попробовать сделать мне через свое начальство путевку в Дубулты – зимой. Это вот бы хорошо – отдохнуть немного в полу-Европе нашей.
<…>
Весь день я в бегах, в суете, ничего не слушаю, не смотрю, не читаю. Дни пролетают быстро и бестолково, и – не жалко их. Какие-то нечеловеческие дни, не жизнь. Воистину – «Рабинович здесь не живет, Рабинович здесь мучается».
Мама уехала в Москву. На нее последняя надежда в смысле табака.
И идет мне уже три недели как тридцать пятый год. <…>
27.8.90.
***
Записываю на следующий день, так как вчера был настолько не в себе из-за «синдрома отмены», что просто руки дрожали и вообще на какую-либо осмысленную деятельность меня не хватало. А день прошел весь – за исключением утренних половины трубки и полсигареты ночью – без табака.
Люсе сделали операцию, <…>.
Полдня бегал по городу в поисках курева. Ноги отнимаются – это такая у меня реакция на отмену. И голова кружится. А когда вечером сделал три-четыре затяжки (нашел полувысыпавшуюся сигарету в портсигаре старом), был вообще как пьяный, стало казаться, что свет вдруг засветил ярче. Но тошно это. Представляю, какие муки испытывают наркоманы. А Собчак своим докторальным тоном с ТВ усовещивает курильщиков – дескать, самое время бросать и вообще надо уменьшить потребление. Мое доверие к нему сразу резко упало. Думаю, что и не только мое. Надо немножко и в чужую шкуру уметь влезать человеку его ранга.
Вечером звонили маме – она мне сигарет купила, много – 5 блоков. Ура, конечно, но до её приезда еще день. Умудрилась она купить и мяса – еще, значит, месяц человеческой жизни. Заснул только с коньяком (отвратительным), под «Алису» и «Зоопарк». Читать ничего не могу, кроме газет. Купил «Демократическую Россию» – газету травкинской партии, тираж 1.000.000, цена 50 к., 16 полос половинных. Но – средняя, хотя и смелая газета.
28.8.90.
***
Утром встал совершенно обалделый и сразу поехал на рынок за сигаретами. На привокзальном никого уже не застал, а на крытом – купил пачку «Родопи» за 3 р. у спекулянта. Купил бы и за 5. Закурил и чуть не упал посреди улицы. Что делает это поганое государство с человеком! <…>
Зашел в пластинки. Бойко идет Вилли Токарев, вдруг откуда-то вынырнули блаженной памяти «Boney M», и ничто не вдохновляет.
Съездил в областную за Люсиным анализом. Врач, которая делала, Галина Михайловна Пацановская, с возмущением рассказывала про свою здоровую сестру, которая отравилась – только что сорок дней было. Дескать, мы, больные, мучаемся и живем, а они, здоровые, – раз, и в ящик. Подлинное возмущение. <…>
Звонила Аня Бурова, студентка из моего спецсеминара – прощалась, поскольку перевелась в Ленинград. Говорила всякие приятные вещи, а я только откашливался. Не ожидал такой от нее политесности.
По телевизору – двойное интервью с Ельциным – Горбачевым. Обещают «последний решительный». Показали и Полозкова, который их съест, если «решительного» не получится. Горбачев дал разгон чиновникам, которые устроили табачный кризис. Наверняка не тем, которым нужно было, да и зачем? Глупость и подлость ведь здесь тотальные – сверху донизу.
Вечером – плохо с Кабановым, которого пришлось нести к «Скорой помощи» вместе с Вовкой Тарасовым пьяным, который сказал мне «спасибо, старик» (!)(?).
29.8.90.
***
Встретил маму из Москвы. 50 пачек «Стюардессы». Отлегло от сердца. <…>
Пришла «ЛГ». Там глупейшая заметка Дудина о книжке Барковой. «В нее верили Блок и Пастернак» называется. Блок сказал о ней два слова в записной книжке, Пастернак – вообще с её слов. Левой ногой написал советский классик. Благодетель.
Утром купил газету «Коммерсантъ» – довольно интересная, живая. Шрифт, правда, какой-то дохлый, и бумага – отвратная, как у всех наших газет, впрочем. Там же, на вокзале, купил книжку Лотмана. Потом днем купил Гофмана «Эликсир Сатаны», ярославского издательства изделие по обалденной цене. Поправляют свои финансы издатели.
Что еще? Полдня дремал – скверно себя чувствую. Потом ходил в жел.-дор. СЭС за сахарными бульонами – для высеивания крови. Потом – у Люси. Она очень плоха. Болит всё после операции. Обезболивающие не помогают. Скверно. Завтра буду звонить в Горький, договариваться насчет бактериофага. И еще нужен донор – для прямого переливания крови. Это для меня, похоже, самое трудное. Господи, где ж мне взять молодого, здорового, с нужной кровью? Все знакомые – старые, больные и т.д. Хоть Канчукова из Москвы выписывай – да та ли у него кровь? Он звонил, сказал, что его начальство поможет мне с бумагой насчет путевки в Дубулты где-нибудь поздней осенью. Женя заботится обо мне, спасибо ему.
Читаю сплошь одни газеты, ни на что другое не хватает – руки просто дрожат и внутренняя дрожь. Что за проклятое время! На улице – холод, как в октябре. Вчера еще солнце было, а сегодня – серятина. Накуриваюсь всласть – от этого, может, и руки дрожат? Музыка. Завтра будет кое-какая новая. Но не радует.
<…>
30.8.90.
***
Последний день лета. Итоги плачевны. Две большие рецензии, одна маленькая, одна реплика в дискуссии. 31 страница – чуть больше листа. Да еще выступление на конференции в ИМЛИ перед американцами. Да всякие замыслы. Вот и весь актив. Конечно, работал большую часть лета, да Люсина болезнь целиком почти его покрыла, но всё равно – могло бы оно пройти и продуктивнее. На вольные хлеба переходить мне никак нельзя – помрем всей семьей с голодухи.
С утра часа три дозванивался до Горького (ныне снова – Нижний Новгород), крутил и крутил диск до отупения – ни разу-таки не прорвался. Потом просто заказал. Перезванивать пришлось три раза, поскольку адрес моих дел всё менялся и менялся. Но, кажется, договорился, и в понедельник поеду в Горький. Купил уже билет, правда, общий вагон. Плохо будет с культурой синегнойки в общем вагоне ехать. Люся сегодня малость повеселее, ходит. Смотрел очередной консультант, кучу всего насоветовал. Когда кончится это, господи?
Звонила Ольга Ильинична из «Знамени», напоминала про следующую статью. «На улице и в храме» пока идет в № 10, еще не выкинули. Ну и слава богу.
Дозвонившись до Горького, поехал получать катушки с записями, да не тут-то было – «Худ. салон», где у них база, «закрыт на прием товара». Такие «приемы товара» у них, как правило, затягиваются до 3-4 дней. Позвонил – в самом деле, «может быть», в понедельник откроются. Значит – получу не раньше вторника. Обидно. Хотелось допинга какого-то, а музыка один из сильнейших. С горя на вокзале купил у кооператоров уже записанное – Santana и Bad Company этого года на пленке ORWO, но слышно только один канал – зато замечательно слышно. И пластинки неплохие. Правда, не больше того. Сколько раз зарекался покупать готовые записи – и вот снова накололся. Финансы потихоньку начинают трещать по швам. Надо маленько ужиматься, тем более что гонорары не скоро. Замысел статьи об «Утолении жажды» – «Скучный роман Трифонова».
31.8.90.
***
Вся первая половина дня – езда в областную больницу с Люсиным анализом. Холодно, дождичек. Сережка сходил в школу, на похабный этот их «День знаний». Завтра тоже смешная вещь в городе – «день семьи Октябрьского района». «Семья Октябрьского района» – это замечательно.
Пришел № 8 «Знамени». Там повесть Айтматова (довесок к «Буранному полустанку»), рассказики, стихи Горбаневской и Тарковского. Статья Криворотова (кто такой?) «Русский путь», где он доказывает, что у нас сословно-корпоративное общество, что даже до классов настоящих мы еще не доросли. <…>
У Люси всё то же.
Поздно вечером по телевизору – «Стена», представление, которое Роджер Уотерс устроил в Берлине, рядом с полуразрушенной стеной. Смотрели с Сережкой, но что можно увидеть в наш телевизор, тем более – услышать? Только лица разглядели – самого Уотерса, Ван Моррисона, Джони Митчелл. Все старики, давно за 40, а кому и за 50. Грустное зрелище. Но достаточно обернуться к зеркалу – и увидишь нечто подобное.
Вчера, в постели уже, читал «Утоление жажды» Трифонова – как-то раньше не собрался, ибо общее мнение было – «скучный роман». Прочитал страниц 50 и мне – нравится. Значит, можно будет сделать статью. Там есть художник, есть характеры, есть авторское почти «я», очень откровенное и современное. Дело стоит работы.
Еще одна идея – статьи-манифеста (скорее для ЛГ) – «Начало реализма», с той идеей, что реализма еще не было, поскольку не было личности, и самое время сейчас ему – вместе с личностью – формироваться. А авангард подождет – ему нечем пока что питаться, не на чем паразитировать.
1.9.90.
***
Вчера ездил в Горький, поэтому пишу сразу за три дня. Воскресенье ничем особенным не знаменательно, разве что пришлось идти на почту за № 5 «Ин. лит-ры». Спросил там, почему не принесли «Известия», на что толстуха за окошком злорадно сказала мне, что по воскресеньям теперь вообще не будет никакой почты – почтальоны решили сделать себе выходной. Исполать! Скоро в этой стране никто не будет работать. По крайней мере половина её жителей ненавидят свою работу. А почтальоны ненавидят еще и тех, кому приходит много почты. Столько было мстительного злорадства в голосе этой толстой дуры, столько праведной пролетарской мстительности, что я даже поежился. Куда бежать? Бежать некуда, потому что всё это есть и во мне – подавленное, зажатое разумом, образованием (хоть и плохим) – но есть.
А сама «Иностранка» среднего уровня. Самое забавное там – начало романа Ле Карре «Русский отдел» («Русский дом»). До отъезда я даже прочитал этот кусок, хотя и не сказать, что с восторгом. Западные писатели преисполнены скепсиса по отношению к западному образу жизни. Это отнимает у нас необходимые нам позарез иллюзии. Ради сохранения их нужно, видимо, читать какую-нибудь мещанскую литературу. Но её переводят у нас довольно редко. Из остальных материалов заметна только, пожалуй, дискуссия «Писатель и власть». Убей бог, не пойму, о чем тут дискутировать? Есть Битов, Маканин, Аннинский. У Аннинского – прорвавшийся страх перед «народом», очень мне близкий. По существу, он признал, что власть у нас была такая, какой хотел народ. Тут важно – «хотел». Не «желал», а именно «хотел» в смысле активного волеизъявления, как целое. Желал он, как всегда, кисельных берегов и молочных рек. Желают вообще отдельные люди.
Уезжал с тяжелым сердцем, под занудливый дождь. На вокзале удалось поменять билет на плацкартный. <…>
В Горьком была, слава богу, почти весь день ясная погода, но я всё равно замучился, как собака. Дело свое сделал быстро, хотя и не без приключений – долго искал то предприятие, где делают бактериофагов. Там приняли меня хорошо, велели звонить через неделю.
Потом шлялся по магазинам. Горький во всех смыслах пуст – в продовольственном и в вещном. Чем люди живут – неясно. Грязь, масса народу и транспортный кризис. Пять лет назад было гораздо лучше, конечно. <…>
Купил несколько книжек. Юрий Трифонов – «Кепка с большим козырьком» (1969) – сборник рассказов, сборник о самиздате («По страницам самиздата», кажется – выпущен «Молодой гвардией» и с предисловием Ксении Мяло, очень умной женщины, которая подалась, неизвестно зачем, в правый лагерь). Потом «огоньковскую» книжечку Бориса Хазанова, которого запомнил по очень сильной статье в «Искусстве кино». И завершающий удар – книжку Венички Ерофеева «Москва-Петушки» за 3 р. в киоске «Транспортная книга» (!) на вокзале. Издал Веничку совершенно беспринципный «Прометей». Бумага хорошая и шрифт хороший, но всей книжки – 120 стр. с чем-то. Впрочем, бог с ними, надо привыкать.
Между всем этим сходил в кино, посмотрел «Так жить нельзя». Очень слабый, лобовой фильм, не везде акценты верно поставлены, слишком много Говорухин любуется собой. Есть, впрочем, несколько сильных мест – все их уже показали по телевизору. Замечательно его завуалированное обвинение «рабочему классу». Выразительны некоторые лица. Горьковчане смотрели фильм хмуро. Там, где говорилось о советской милиции, какие-то молодцы смачно смеялись. В буфете перед сеансом выпил чашку жидкого «горячего шоколада». Черт его знает, может, это и вправду был шоколад. Хотелось же выпить чего-нибудь покрепче. А горьковские красоты что-то в этот раз не восхищали, хотя, конечно, виды за Волгу должны впечатлять. Но что-то тревожное в них. Как пишет Борис Хазанов – страшная своей огромностью страна, бронтозавр, который с трудом встал на передние лапы. Или приподнялся на передних лапах, – как-то очень выразительно он написал.
В Горьком на остановке какой-то парень вымолил у меня окурок – докурить. Испытал стыдное чувство превосходства, хотя должен был – сострадания. Очевидно, дело в том, что парень был неприятен. Какой-нибудь балующейся дымком девице дал бы, наверное, с легким сердцем. Увы мне.
Сегодня прежде всего пошел за записями – и снова напрасно, «Худ. салон» еще закрыт – четвертый день они «принимают товар». По телефону сказали, что откроются завтра. Посмотрим. Но досадно – вечная русская глупость.
Звонила Михайловская из «Октября», договорились с ней насчет рецензии на Бородина. Я её маленько допишу (новый роман вышел). <…> Где-нибудь номеру к 1-му. Вчера, говорят, звонил Таганов.
<…> Читал нынче «Огонек», да газеты, музыку слушал – «Deep Purple» да «Rainbow». Склоняюсь к тому, чтобы ночью выпить, несколько разрядиться. Хватило бы здоровья и терпения. В Москве перебои с хлебом. Распад.
2,3,4.9.90.
***
Ну, наконец-то получил свои записи. Nazareth записан хорошо, Genesis похуже, с каким-то плаванием звука. Но в принципе терпимо. М.б., пленка плохая – это очень возможно. Пошел в своих новых ботинках фирмы «Salamander» и, конечно же, в кровь стер ноги. Поделом. Дома надо разнашивать.
Ходил в обед кормить Люсю. <…>
Звонил Таганов. За Баркову можно получить деньги – послезавтра, в пятницу. Сотню с лишним – я уж и не надеялся на такую сумму. Ладно, не помешают. Запишу еще что-нибудь, благо пленки целых две свободных. Уж очень каталог у этой фирмы заманчивый.
Потом еще раз ходил к Люсе, чем дальше, тем больше хромая. Там – всё то же.
Сережка рассказывал про их новую учительницу литературы – начинают они «изучать» фадеевскую «Молодую гвардию» – с выписками, закладками и пр. О, господи! Судя по его рассказам, учительша эта не сильно умна.
Народ расхватывает спички в магазинах, и вообще неуправляемое что-то начинается. На улицу выходить всё страшнее. Не говоря о том, чтобы зайти в магазин, когда там что-то «дают». В «Огоньке», кстати, рассказ Фридриха Горенштейна на близкую тему – «Кошелка».
Ночью вчера пробовал пить водку, читая одновременно «Москву-Петушки». Водка шла скверно, рюмки две в четыре приема я одолел, а у Венички есть несколько очень симпатичных мест. Целое же – увы, что-то не впечатляет меня. Не оправдывает ожиданий. В итоге всего этого заснул в наушниках, при работающем магнитофоне. Отец, придя утром будить Сережку, здорово удивился, увидев такую картину.
Решил снизить «потребление табака» – на треть хотя бы, ибо конца кризису не предвидится.
5.9.90.
***
Два месяца Люся в больнице – и никаких сдвигов. Только-только поняли, в чем дело. Два месяца жизнь крутится вокруг больницы. И до этого – с двухнедельным зыбким перерывом – было полтора месяца. Тогда, правда, было чуть полегче. Был сегодня в больнице дважды. Сдвигов никаких. <…>
Звонил Канчуков – так, ни о чем, малость потрепаться. Раздраженный на московские нехватки. Организует у себя в Загорске видеосалон – «чтоб был, как самогонный аппарат: завел, запустил – и денежки капают помаленьку». Потом был анекдотический звонок от декана: ректор просил меня и Колю Капустина повыпускать немного нашу многотиражку, пока нет редактора. <…> Они думают, что газету можно этак вот «повыпускать». Разумеется, отказался. Услыхав голос Холодова, подумал, что он начнет в колхоз меня посылать.
Пришла «ЛГ» и «Русская литература», в которой начинают печатать «Русскую идею» Бердяева. Вот уж – «хорошая мысля приходит опосля» и всем сразу – после того, как издали в сборнике (того же издательства «Наука»), в «Вопросах философии» и т. д. В Литературке ничего особенно выдающегося. Только Непомнящий ругает советскую пушкинистику, тянет одеяло на себя, а Пушкина – в религиозные поэты, а не то – в акыны какие-то.
Обнаружился новый дефицит – типографской краски. Молю бога, чтобы вышли два журнала с моими статьями – № 9 «Лит. обозрения» и № 10 «Знамени». Я уж махнул рукой на «Волгу» № 6 и № 9. А те две публикации дали бы мне около тысячи и маленько закрепили бы имя.
Читаю «Утоление жажды» и нахожу, что это совсем не так плохо, как казалось всем, в том числе и Наталье Ивановой. В этом романе есть всё, что потом развернулось в московском цикле и в последних романах, особенно «Время и место».
6.9.90.
***
Что-то не нравится мне в последнюю неделю Сережка. Ходит «задумавшийся», заторможенный, всё делает без охоты, даже в художественную школу без всякого рвения собирается. То ли какие-то неприятности у парня, то ли просто так плохо действует школа, то ли из-за болезни матери. Не знаю. Больше всего боюсь, что у него начнутся конфликты с жесточайшим (а теперь – во сто крат) детским миром. Он, конечно, большинство своих сверстников перерос – интеллектуально, а может, и морально тоже. Ох, не дай бог. Из школы не убежишь еще четыре года. Вечность в его возрасте. Была бы возможность – учил бы дома, а для общения со сверстниками вполне хватило бы ему художественной школы. Но – увы!
Звонил Женя Канчуков. Разузнал он насчет одного лекарства – всё неутешительное.
Получил очень милое, доброе и т.д. письмо от вдовы Трифонова, Ольги Романовны. Она благословляет меня на написание книжки и при этом – ни одного делового слова. Писать наудачу, без договора, гробить несколько лет жизни, а мне уже скоро 35? А что? Можно и так.
У Люси был опять дважды – всё по-прежнему, если не хуже.
В «Рабочем крае» получал деньги за Баркову. Дали 109 руб., да еще Таганов кое-чем поделился. Это всё хорошо и замечательно, во всяком случае, финансовый крах несколько отодвинулся, и я сумею записать несколько хороших пластинок, добавить себе допинга.
Вечером поехал к Таганову, просидел за коньяком и водкой до часу. Поболтали – временами очень бурно, о народе, об отъезде и пр. <…>
7.9.90.
***
<…>
В утреннем похмелье беготня по городу. <…> Заказал еще 4 диска хороших – два «Rainbow» и «Led Zeppelin» 3 и 4. Готово будет стандартно – в пятницу. После этого как-то успокоился. <…>
Таганов вчера советовал написать книжку о Трифонове и защитить ее как докторскую. Гм. Что-то о докторской я совершенно не думаю. Ни на грош, абсолютно. Хочу написать публицистико-философско-критическую книжку, чтоб читалась. А в докторской же надо всякую нудь и пр. А потом как вспомню всю эту комедию с защитой, оппонентами, унизительные улыбки, номера в гостинице – нет уж, спасибо. Может, все эти докторские и кандидатские скоро вообще отменят. Как и союз писателей и прочие тихие уютные бандочки. Таганов написал повесть о Ноздрине и печатает ее в «Рабочем крае» кусками. Вчера всё говорил мне, что я зря сошелся со «Знаменем». А я всё говорил, что эту страну не жалко.
Дважды у Люси. Там по-прежнему. Близкие слезы. И после этого еще оставаться со старыми сантиментами о Родине?
Закупили на зиму картошки – шесть мешков. Все их потихоньку перетрюхал на сумочной тележке. Только скрипела, бедная. Под дождичком. Ох, Русь. На этом маленько помирились с мамой. Она весь день была на поминках у бывшей сослуживицы. Вечером что-то вдруг взялся читать Троцкого в «Знамени» – дневники и пр. Да уж – революционер до мозга костей, и уважение вызывает, но гораздо больше – неприязнь, потому что он – один из виновников всего этого кошмара. Нет, упаси боже от всего этого.
8.9.90.
***
Вот как – три девятки и ноль. Лиле (тетке со стороны отца) сегодня пятьдесят лет. Значит, мне пятьдесят – через шестнадцать лет. Шестнадцать лет назад мне было 18, я учился уже в Энергоинституте, на втором курсе. Это был 1974 год. Время всё дороже.
А день сегодня пустой. Два раза сходил к Люсе, прочитал пачку газет, посмотрел программу «Время», послушал три пластинки – и всё. Ну, помылся, пока воду не отключили.
Люсе сегодня лучше. Боюсь верить. Она даже гуляла на балконе и охотнее разговаривала о посторонних вещах – о Дубултах, например, куда мне хочется попасть в одно время с Канчуковым – с 25 октября.
Сережка с мамой занимались погребом, картошкой, а я как-то от этого невольно увильнул – думал помочь спускать картошку в погреб, но, пока был у Люси, прошел дождь, большая часть картошки осталась неразобранной – так я и остался бездельником. Уж завтра.
В городе перебои с хлебом. Хлеб можно купить только утром. Сегодня собственными глазами видел хлебную очередь – человек пятьдесят – около «железки». Причем хлеб еще не привезли. Говорят, возят наш хлеб в Москву. Что-то всё это подозрительно синхронно, и очень смешно – на фоне сбора богатого урожая. Горбачев и Буш встречаются в Хельсинки. Буш бодр, а Горбачев сильно поседел.
Тоня – соседка – всё рассказывает, как она видела НЛО над нашим двором. Ну, разлетались, родимые! Раньше всё это называлось проще – антихрист. По ТВ – репортаж из воскресной церковной школы, совершенно отвратительный, лицемерный. Какая-то мамаша отдала своего сына в эту школу, чтобы его «учили добру». Уж если она сама, в семье, не в состоянии «научить добру», то никто уж ее отпрыска не научит. Буквальный смысл слова «отпрыск» вдруг открылся. Смешно. Значит, женщине нельзя говорить о сыне – «отпрыск». Кое-какие мысли о статье.
9.9.90.
***
С утра часа два ждал соединения с Горьким. Сведения оттуда пока неутешительные – фага они не подобрали и велели звонить еще через неделю. Это огорчительно. Потом позвонили от Люси – просила придти и покормить её обедом. <…> Потом звонили еще с её работы – нашли донора, звонил Канчуков, который нашел путь достать лекарство – опять же с помощью Трифоновой. Я же пробовал дозвониться до «Общественных наук», но моя дама, оказалось, еще в отпуске, домашний же телефон не отвечает. За всей этой сутолокой – плюс хлопоты с картошкой да морковью – прошел день, и не чувствуешь – был он или его не было. И так уже больше двух месяцев.
Сережка ездил с классом на картошку – собирали, говорит, мелкую, и вся была в колорадском жуке. Даже привез ведро картошки. Вроде как-то он повеселел – то ли от свежего воздуха, то ли от того, что прошли прыщи на лбу. Люся говорила, что он по их поводу сильно комплексовал, бедняга.
Пришел «Огонек» – какой-то пустой, с непрописанным рассказом Руслана Киреева и – вдруг – с репродукциями религиозных вещей В.Васнецова. В комментарии к ним Пистунова пнула, не называя имени, Глазунова.
Убит Александр Мень – один из «левых» священников, и такое впечатление, что убит неслучайно. Рано утром, недалеко от дома, топором. Ограбления явно не было. Жалко его – был хороший критик и публицист, и – не «патриот».
Вечером – лихое «Пятое колесо», где показывали очень симпатичных молодых разработчиков программы Шаталина, призывали к отставке Рыжкова и пр.
На ночь читал Камю в «ИЛ» – «Человек бунтующий» и маленько дискуссию «Художник и власть».
10.9.90.
***
Семнадцать лет назад сидел в колхозе в Ильинском районе, с Андрюшей Камболовым (вот кого на всю жизнь запомню!) и его «стакановцами», слушал Angie Rolling Stones и сообщение о перевороте в Чили. А Люся лежала в Москве у Бурденко и я туда два раза сбегал из колхоза. Давно.
Сегодня день – по налаженному порядку. Дважды к Люсе, у нее сегодня хуже – <…> Единственное забавное – звонила Довженко из «Знамени», интересовалась, буду ли завтра дома, ибо со мной собирается о чем-то говорить Чупринин. Я сначала испугался – вдруг статью мою из 10 № снимают – а потом стал ломать голову всяко – о чем хочет говорить Чупринин. Страх всех – любых – новостей. Но статья стоит, кажется, прочно, всем нравится. Ну и ладно. А чего Чупринин хочет от меня – завтра узнаю. Вряд ли что-то плохое.
Сережка ходил в художественную, взял с собой деньги и на обратном пути купил книжку «Мир архитектуры». Вроде бы ничего книжка, интересная. Помаленьку у него собирается кое-какая библиотечка. Я тоже в это время начинал, правда, денег у меня было поменьше. Впрочем, и книги стоили дешевле.
Читал всё ту же дискуссию, что и вчера. Очень хорошо, хотя вычурно, выступил Гачев – в защиту частного, человеческого против политического. Увы, не получается с частным, если, конечно, не закапывать себя в яму, не жить натуральным хозяйством и не иметь поместья.
Купил два арбуза непривычной формы – похожие на кабачки, и цветом тоже. И весь день слушаю музыку.
Всё в квартире отсырело – даже мои пленки. Сыплются, забивают головки. Обои мокрые, одежда мокрая, запах плесени. Небо с вечно собирающимся дождем. Хлебный дефицит продолжается. Что ждет нас зимой? Проклятое место.
11.9.90.
***
Когда-то, в отрочестве, я верил, что среда – это день, в который у меня совершаются все значительные события. С тех пор много воды утекло, много событий случалось в другие дни, но сегодня я готов вернуться к старому своему суеверию. Короче говоря, звонил Чупринин и сделал мне официальное предложение работать в «Знамени» – должность зав. отделом прозы, член редколлегии. Сложность вся – с квартирой. Они будут что-то пытаться сделать. Уже был разговор Бакланова с Поповым о моей персоне. Тот сказал, что прописку сделать несложно, насчет квартиры же разговор кончился тем, что Попов сказал: «Присылайте бумагу». Вот так. Это называется – из грязи да в князи, из майоров в генералы. Был Саша никто, есть начинающий критик, а будет... Неизвестно, кто. Типичная карьера революционных времен.
Перемена всей жизни, если всё получится. Всё будет иное – темп, смысл, уровень. «Знамя» получает самостоятельность, зарплаты будут увеличиваться. Пока же – 450. И это для меня было бы достижимо лет через двадцать работы. Словом – ох. Голова кругом весь день.
Люсе сегодня переливали кровь, да мать еще зондировала её, но ей хуже, опять скачки температуры, сердце плохо работает, задыхается. Новость она встретила пока почти безразлично – ей не до того. Да и у меня не столько радость, сколько головокружение и страх. Но, думаю, это к лучшему. То, что я делаю сейчас, я делаю вполсилы. Меня же нужно ставить в экстремальные условия, чтобы нечто из меня получилось. Надо обретать самоуверенность, то бишь – достоинство. Жизнь всё время помогает мне «делать самого себя» – представляет возможности. Нужно их использовать. Бездну своей некомпетентности я знаю, но, видимо, я не самый худший из работников.
В общем, смутное состояние. Потянуло к работе и одновременно отшибло всякую способность к ней. Впрочем, ничего еще не решено – не буду пока трепыхаться и примерять на себя Москву – рано.
12.9.90.
***
Весь день сегодня – в бегах, то есть в беготне. Мама повредила вчера в очередной раз ногу, поэтому в семь утра – теперь только так – пошел в магазин за хлебом. Тьма народу, но хлеба купил. Причем – две буханки, и многие делают так. Словом, этот дефицит, как всякий дефицит – надолго. Потом поехал в тубдиспансер – за результатами анализа. Ехал с приключениями и съездил зря. Пошлялся по городу – зашел на рынок, купил зеленых перцев для мамы, был в «Грампластинках», где ничего нет. Вообще во всех магазинах пусто. Потом начались телефонные звонки – Женька Канчуков, который заставил работать Трифонову и всё ругал меня. А я неожиданно обнаружил искомое в Москве лекарство – здесь. Выложил 325 рублей за него и остался почти на нуле. И лекарство-то со многими противопоказаниями. Впрочем, другие – еще хуже. Отсюда еще одна проблема – Трифонова-то уже начала хлопотать. До нее не дозвонился, передал через Кураева, с которым мило поговорили. Оказывается, ему предлагали эту должность. Он меня благословил. От разговора остался неприятный осадок – и потому, что отказывался от уже заказанного, и потому, что немотивированно проболтался. С Женькой – другое. Он за меня действительно обрадовался и искренне поздравил.
Между всеми этими бегами дважды сходил к Люсе, у которой всё болит, но настроение несколько лучше, чем в последнее время обычно.
Вчера пришла «Нева» № 8, которую даже не успел просмотреть, а сегодня купил № 7 «Октября», где изуродованная Женькина статья «Термин К.», рецензия на Чупринина и очень симпатичная работа Льва Тимофеева «Черный рынок, или Крестьянское искусство голодать». Чтением её и занимался остаток вечера и ночи.
Вчерашняя эйфория несколько прошла и подумалось – а если это не вытанцуется, как я вернусь к разбитому корыту? Это же невозможно будет - влезать в ту лямку, из которой – хотя бы мысленно – уже выпрыгнул. Забыть бы пока об этом.
13.9.90.
***
Позвонил в Горький – фаг готов. В понедельник, стало быть, буду в Горьком. Пошел покупать билеты и взял заодно билет в Москву – чтобы провести там среду. В Москву понятно зачем – для разговора с Чуприниным. Правда, четыре ночи подряд в поездах, но что же делать. Позвонил Чупринину, он сказал – очень хорошо. Ну и ладненько. Хотел получить свои записи – сегодня срок – ан нет. «Худ. салон» опять закрыт, теперь уже – на учет. Когда же они, сердечные, работают? Обидно. Теперь – не раньше вторника. Походил по книжным. Особенного ничего нет. Купил книжку Н. Горлановой – молодой писательницы из Перми. Готовлюсь, значит, к роли зав. прозой – следить начинаю за авторами.
Звонила Людмила Сергеевна Круминг из «Общественных наук». Им очень понравилось (она + главный редактор), сняли только имя Юлиана Семенова (заменил я его на Говорухина). Предлагала дальше сотрудничать, писать статью. Приятно, но – некогда. Выйдет это во 2-м номере, причем соседствовать я буду с Померанцем и Мамардашвили. Это хорошая компания. Звонила еще Полухина из ЛГ, но меня всё не заставала. Не знаю, что ей нужно, и как-то не очень хочется, чтобы завтра она меня застала. Писать вряд ли сейчас смогу, да и если писать, то нужно уже раньше заказанное. Тем более что к ЛГ в этом смысле я питаю недоверие, они слишком бесцеремонно правят рукописи. Зачем это мне? Ну, посмотрим.
Кстати, пришла «ЛГ», которую и читал весь вечер. У Люси сегодня хуже, чем вчера, всё болит, никак не может найти удобного положения. Даже известию о фаге не обрадовалась. Но фаг – это уже последняя надежда. Колоть уже нечего и некуда.
Второй день сердце побаливает, теснит. Опять начал много курить. Всё волнения и какое-то лихорадочное состояние – от уверенности к полному неверию. Этак недолго и сбрендить. И не знаю, честно говоря, чего хочу больше – в Москву, иметь квартиру или работать в «Знамени». Ох, Сашок.
14.9.90.
***
Суббота. Позвонил в «Худ. салон» и – вот удача! – они сегодня открылись. Сходил взял пленки. Записано отлично, особенно Led Zeppelin. Маленькая радость. Посмотрел их каталог – одно расстройство, только слюнки текут. Есть почти всё. Жалко переезжать в Москву, не записав этого всего (словно в Москве этого всего достать невозможно). Мысль о Москве постоянная, просто не отпускает ни на час. Что делать-то буду, если не выгорит с квартирой? Сегодня, кстати, показывали Попова в программе «Время». Возможный мой благодетель опровергал слухи насчет завтрашней московской демонстрации – она, дескать, не против президента, а против премьер-министра только. А тому всё – божья роса.
Что делал нынче? А ничего. К Люсе ходил. Она сегодня чуть пободрее, но ненамного. Сказала мне, что фага нужно для курса лечения целый литр. О боже! Где же взять литр? Впрочем, может, его столько и сделают? Или придется ехать еще не раз? Ладно, увидим.
Начал читать Нину Горланову. Неплохо. Жесткие бытовые рассказы. Чувствуется влияние Петрушевской, но Горланова попроще. Нет-нет, и проглянет провинциальная сентиментальщинка. Или мораль вдруг попрет. Даже захотелось написать рецензию на нее. А что? Сесть и написать.
Вечером – уже очень поздно – слушали с Сережкой Sgt. Pepprs Lonely Heart Club Band – он прочитал про этот альбом в «Ровеснике» и захотел освежить его в памяти. Парень последнее время нервный. Надо бы побольше им заниматься. Сегодня у них был коллективный день рождения тех, кто летом родился – ходили в кино и мороженое есть. Подарили ему какую-то нелепую книжку, журнал «Юный техник» и чужую открытку. Потом принесли другую, в ней, кроме обычного приветствия, еще и стишок: «Чтобы жизнь прожить легко, К счастию близко, Держи сердце высоко, А голову низко». Надо же! Это, видимо, уровень их классной руководительницы – Лидии Николаевны. И что с этим сделаешь?
15.9.90.
***
После того, как съездил – подряд – в Горький и в Москву, и страшно устал – полный упадок всех сил вообще. Правда, довольно много читал, и написал чудовищное по объему (7 стр. через 1,5 интервала, т.е. пол-листа) и банальности письмо Чупринину – нечто вроде «вступительного сочинения» по проблемам журнала. Никто от меня такого «сочинения», конечно, не требовал, и я время от времени жалею, что его отправил. Но эйфория требовала выхода – вот в чем дело. Кстати, и в Москву я съездил на выхлопе этой эйфории – убедиться собственными глазами, что возможная перемена жизни – не сон. Ну и что же – был разговор минут на 40 с двумя замами – Чуприниным и Гербачевским. Что-то вроде экзамена. При этом нужно учесть, что я был после третьей бессонной ночи и соображал с большим трудом. Самого Бакланова не было – он был в Америке. 5-го он должен был вернуться и начать какие-то более пристальные хлопоты по поводу квартиры. Насколько я понял, шансов на квартиру очень мало. Словом, всё это время я пребываю между небом и землей, и никак не могу приземлиться и начать что-то делать. Между тем отпуск мой кончился (хотя и работа не началась, в сущности). Но читал и читаю много – как бы готовясь к будущему своему посту. Судьба – не судьба. Как бы это выкинуть мысль о Москве из головы? Снова начал себя муштровать в смысле табака – третий день курю по 16 сигарет и этим чрезвычайно горжусь. <…>
8.10.90.
***
С утра – на Сортировку. Вот где смерть моя. Обрел сразу – повестку в военкомат, грозную открытку насчет неуплаченного налога на строение (с угрозой передачи дела в суд), а того, за чем пошел – талонов – не обрел, ибо новая уличкомша работает до половины пятого. <…> Купил «Встречу» № 3 и первый номер «Вольного слова». Во «Встрече» судмедэксперты (!) полемизируют со мной по поводу статьи об Астафьеве. Это уже клиника, как правильно заметил Таганов. А «Вольное слово» (независимая еженедельная газета), которую финансируют кооперативы, симпатична – пока лишь независимостью и намерениями. И уж очень много там Вероники Алеевой и Шияновской. Но посмотрим.
Мама купила мне 12 пачек «Беломора» и пакет табаку. Это по нынешним временам – новость духовной жизни, ибо отодвигает её крах. В киосках сигареты – 2.50. Купил Гумилева – «Письма о русской поэзии». За забытую уже денежку – 3 рубля. Вечером, после Люси, у которой всё так же, дочитал «Прекрасность жизни» Евг. Попова, а уж совсем поздно – рукопись трех наших мальчишек-поэтов, Бушуева, Лакербая, Жукова. И – неплохо, особенно Лакербай и Бушуев. Сейчас сяду писать к ним предисловие. Звонила Турбина – к концу ноября статью во 2-й номер «Знамени». Надо начинать.
9.10.90.
***
Вчера всё-таки написал почти две страницы предисловия, причем оно получилось (получается) каким-то залихватски элитарным. Чуть ли я не пою славу искусству для искусства. Испытывал, пиша, даже некоторую приятность. Однако закончить пороху не хватило. Нынче перепечатал – впечатление уже посуше. Надо дописать.
С утра ездил в город – платить налог, а потом еще раз на Сортировку – за талонами. Купил № 9 «Искусства кино», где «Грядущий Хам» Мережковского и конец повести Горенштейна «Зима 53-го», два номера «ИЛ» за 1989 год – с «Пниным» Набокова и началом «Даниэла Мартина» Фаулза. И книжку Ларисы Ванеевой – такой плотный квадратик, оформленный автором. Весь день беспокойно ждал звонка из Москвы, которого, конечно же, не дождался. Как бы это выкинуть пока из головы Москву? Так ведь можно сбрендить. Видел несколько хороших книжек, но поленился, хотя деньги были, их купить. Всё равно не прочту. Зачем бы мне Тэффи, или Воннегут, или Вахтин, или Базунов. Базунова бы, пожалуй, стоило купить – маленькая изящная книжечка, и недорого. Сразу же начал читать Набокова («Грядущий Хам» три раза вгонял в дремоту). Слушал музыку – конец моцартовского «Юпитера» и сборную селянку из баховских органных хитов. В «ИЛ» прочитал анкету писателей-эмигрантов, причем Г. Владимов очень похоже на мои мысли пишет о «Смиренном кладбище». Примерно то же я писал об Астафьеве. Ветренный сухой день с проблесками солнца, но настроение препротивное. Не заболеть бы чем. Настойчивые фантазии на московские темы – идиллические наравне с угрожающими. Например – как мы будем с Канчуковым пиво пить и трепаться о политике (о, блаженство) – и о том, как я буду перевозить мебель, выписываться-прописываться, увольняться-наниматься (о, ужас!). Знали бы мои возможные наниматели, как мало их протеже представляет себе суть своей работы. Ну да ладно. Грустно только то, что судьба таких шансов много и часто не дает. Если этот не воплотится – увы.
10.10.90.
***
Вчера дописал всё-таки предисловие до конца. Вроде бы получилось не так уж плохо. Днем сегодня перепечатал – три с половиной странички. А вообще нынче проспал полдня – до часу, потому что читал Набокова, почти дочитал «Пнина» ночью, а потом никак не мог заснуть – часов до семи утра. «Пнина» нынче дочитал, и вещь эта показалась мне не совсем сведенной, малость легковесной, м.б. Звонил Канчуков. Вышел 9-й номер «Л.о.» с моей статьей, фотографию они взяли старую, 80-го года. Впрочем, ладно. Где-нибудь через месяц, авось, дойдет до подписчиков. Я же, откровенно говоря, больше думаю о гонораре. С Дубултами пока неясно, и это плохо, потому что если ехать – ехать с 25 октября, потом всё это становится крайне неудобно. Женька настраивает меня держаться со «Знаменем» недоверчиво, на всякие промежуточные варианты не соглашаться. Не знаю, не знаю... Боюсь, что и промежуточный вариант, после всей этой тихой нервотрепки, меня обрадует. «Знамя» же пока молчит. И я звонить и настырничать боюсь, хотя после последнего нашего контакта прошло уже три недели.
Прочитал сегодня Ф. Горенштейна – «Зима 53-го». Прозаик очень сильный, густой, но и мрачный. Хорошо бы посмотреть еще что-нибудь.
Пришла «ЛГ», «Огонек», какие-то поблекшие. Отваливаюсь от них полуголодный.
Был, конечно, у Люси. Ее выпирают из больницы (еще бы – разве самая гуманная советская больница может выдержать 3-х месячное лежание – все планы и показатели портит) и она этим оскорблена до глубины души. В каких-то вещах она продолжает оставаться очень наивной девочкой. Сережка завел разговор о подписке на журнал «Декоративное искусство». Видно, кто-то посоветовал. Вот тоже – еще не подписался я ни на что, поскольку денег нет. А будут ли – бог знает. День сегодня – то град, то солнце, а вообще – тошно и тоскливо, что, впрочем, не от погоды. Не заболеть бы чем-нибудь. А может, заболеть бы – лучше.
11.10.90.Продолжение >скачать dle 12.1