(два рассказа)
ИУДА
В 3 июня 2012 года, мне нужно было срочно попасть из Киева в Чернигов. Во второй половине дня мне позвонили и сообщили, о том, что умер мой родственник. Не заходя домой, я отправился в путь.
Глядя из окна стоявшей на путях электрички я наблюдал за фигурой человека в приметной оранжевой куртке опаздывающего на этот поезд. Он неловко ковылял к перрону. Сначала я подумал, что этот человек хромой но, приглядевшись, я увидел, что он несёт в руке небольшую, но, по-видимому, тяжёлую сумку. – «Не успеет» решил про себя я, посмотрев на часы, которые показывали уже с небольшим избытком время отправления. В этот момент поезд тронулся. Я поднял голову. Человека в поле моего зрения не было. По стеклу катились первые капли дождя.
Электричка неуклюже раскачивалась, убаюкивая пассажиров. В вагоне все места были заняты. В основном это были женщины разного возраста равнодушно смотревшие перед собой или под свои же ноги, группа молодежи, эмоционально обсуждавшая поездку в столицу и прочие люди, обезличенные, так же как и я, тусклым вагонным освещением.
Невдалеке от меня сидел старик, пожалуй, самый приметный из всех пассажиров этого вагона. Выделялся он, прежде всего беспокойством. Он постоянно оглядывался, крутился на месте, было видно, что его что-то сильно волнует. Его неусидчивость была похожа на нетерпение ребёнка. Он явно кого-то ждал. Дверь вагона отворилась. Вошёл неопрятного вида мужчина. Бегло оглядевшись, он направился к старику. В этот момент я заметил, вернее мне показалось, что старик испугался вошедшего, но ещё через мгновения я решил, что ошибся в своих предположениях. Старик быстро, нетерпеливо затараторил вошедшему:
- Ну, где ты был? Я тебя заждался.
- Курил, батя – ответил тот.
- Ну слушай, слушай… – скоро проговорил старик и с опаской посмотрел на меня.
Резкое чувство раздражения к этим двум овладело мной. Я демонстративно одел наушники и отвернулся к окну. Про себя я подумал, что это один из тех говорунов, которых хлебом не корми, а дай рассказать подробности своей жизни.
Неоднократно я выслушивал подобные рассказы случайных попутчиков. Все они с небольшими вариациями были похожи один на другой. - «Да, вариантов человеческой биографии на самом деле не так уж много» - думал я - «и любому отклонению от колеи придаётся особое значение и приписывается масса подробностей. Даже все так называемые биографии великих, часто похожи одна на другую.» - Размышляя таким образом, я смотрел в окно поезда. Передо мной в пасмурной мгле привычным пейзажем мелькали деревни, поля, станционные будки с равнодушными смотрителями, мужчины и женщины, везущие на багажниках своих велосипедов необъятные мешки, пасущиеся в полях коровы и кони, всё это некогда удивление от первых детских поездок смылось бесконечным повтором, и уже было до оскомины неинтересным. Ничто в этом пейзаже не менялось десятилетиями, веками. Неоспоримой истиной он возрождался из любой катастрофы, из любого пожара. Я упёрся лбом в стекло и закрыл глаза – «Что человек в этом стационарном хаосе? более или менее крупное событие определяет его судьбу и никак иначе. Сам он даже контур истории не может изменить. Только отстроить им же разрушенное пространство, вернее сказать при его помощи разрушенное пространство. Да, все эти Наполеоны даже войну самостоятельно объявить не в состоянии. Смотришь на все это и что? всё кругами или по кругу… да, будущее это более или менее удачная интерпретация прошлого». - Мои размышления стали накатываться одно на другое образуя уже совсем нечитаемую мешанину. Нарастающей головной болью отчётливо мелькнула мысль о шизофрении. Чтобы отвлечься, я поднял голову и увидел идущего по проходу человека, того самого за которым я наблюдал из окна электрички. – «Оказывается, он успел» - подумал я.
Мужчина, примерно 35 лет, в мокром оранжевом дождевике медленно шёл по вагону. В руках у него была стопка книг, преимущественно детские дешёвые издания, но я заметил также и потрёпанные корешки других книг. – «Детективы» - подумал я про себя, разглядывая продавца, который монотонно продолжал свой путь, выцветшим голосом повторяя – «Интересные книги». Казалось, люди не замечали его, он мелькнул перед ними, также как и деревья за окном, мгновенно растворившись в памяти. Мне стало жаль продавца. Я решил купить что-нибудь у него. Дождавшись, когда он сравняется со мной, я окликнул его. Он удивлённо посмотрел на меня и протянул стопку книг. Первые два названия которые я прочел были «Уильям Блейк. Стихи» и «Евангелие от Варнавы». Я не стал рассматривать другие книги. Уплатив назначенную сумму, я положил купленные две себе на колени.
Я открыл было стихи Блейка. Бегло прочитав несколько песен я отложил книгу. Предложенный составителем сборника перевод мне всегда не нравился. Я забарабанил пальцами по обложке, в который раз уткнувшись в мутное окно.
Меня всегда восхищало миропонимание раннего Блейка. Человек из вечности проходит земной этап, чтобы опять уйти в вечность. Восхищал вот этот осознанный нырок из вечности во время. Зачем? Чтобы познать смерть? Как с моста с верёвкой на ноге, для острых ощущений? И значит, вечность прерывается по желанию человека или нет. Или это желание иного сущего.
Если допустить это «или» выходит опять, что человек живёт, существует вне своей воли, но в таком случае эта обезволенная масса вряд ли интересна Богу или кому-либо вообще. Есть ли смысл в существовании этого леса? – Думал я глядя на мелькающие за окном сосны. - для человека безусловно. В таком случае возможно есть смысл и в существовании человека, вернее человечества. Тот же безвольный лес, природа, очень нужная среда для кого-то. – Я поморщился от этой путаницы. Книга стихов выскользнула из рук и упала на пол. Я поднял её аккуратно стёр грязь влажной салфеткой и положил в рюкзак. Вместе с ней я спрятал в рюкзак и другую книгу, приобретённое мной «Евангелие от Варнавы». Наушники, которые поддерживали относительное спокойствие нераздражающей музыкой сползли и я не стал их надевать снова. Мысли вывернули к тексту Варнавы.
Я вспомнил, с каким упоением впервые прочел это писание лет семь назад, в его первом издании на русском языке. Тогда я увлекался всевозможными апокрифическими текстами, но это увлечение было исключительным позёрством. Мне нравилось в компаниях таких же как я неврастеников, изображавших группу посвящённых в некие сакральные тайны, ввернуть апокрифические детали. Помню, как меня особенно поразило толкование смерти Иисуса в этом тексте. Мой бойкий рассказ о том, что вместо Спасителя был распят Иуда, который принял облик Иисуса, произвел некоторое впечатление на моих тогдашних друзей…
- Иуда я. – Услышал я у себя за спиной. От неожиданности я обернулся. Взволнованно раскачиваясь в кресле, старик, недавно примеченный мной, повторил своему провожатому. – Иуда, вот кто я. Но я не хотел этой смерти – лихорадочно продолжил он. Я хотел, чтобы он понял, что дальше тянуть нельзя. Что надо что-то делать. Иначе что? Кроме разговоров ничего, пустота. – Старик не обратил внимание на мой любопытный взгляд. Впрочем, я сразу отвёл глаза, почувствовав себя неудобно, но помедлил надевать наушники. Произнесённые слова меня крайне заинтересовали. Но рассказ на этом запнулся. Потекли повторные излияния своей вины за которыми чувствовалась крайняя досада на того человека которого старик, по его словам предал.
Вот эта досада и нарастила в моем воображении контуры того, далёкого, рокового преступления. Иуда, понимающий, что перед ним Мессия и ждущий от Мессии действий, которые освободят и народ и человечество. И не разглядев великого действия в Слове проповеди, ученик решил форсировать события предательством. В его понимании Иисус не может вот так просто отдать свою жизнь. Непременно должен возникнуть конфликт, в результате которого Он наконец-то для всех явит себя Мессией-победителем.
Я откинулся в кресле. – Не это ли чувство заставляет людей сочинять подобные апокрифы – думал я. Заставить историю подчиниться себе, явив собой тем самым природу хаоса или наоборот все логично? Человек способен противоречить замыслу Бога! – Я тут же повторил про себя этот вывод, но уже со знаком вопроса – человек способен противоречить замыслу Бога? – и с досадой добавил – если даже не способен ответить на этот вопрос.
ЛЮДОЕД
Осенью 199… года я часто захаживал в гости к Вадиму Асмолову. Ныне известный поэт в то время только начинал публиковать свои нерифмованные аллюзии. Широкой известности у него не было, но, тем не менее, свежие номера литературного самиздата, небрежно разбросанные на видных местах, создавали атмосферу чего-то настоящего, волнующего, неподдельного. Быть причастным к этому миру было для меня в то время очень важно. По крайней мере, важнее лекций в институте, которыми я без сожаления жертвовал ради общения с поэтом.
Уложив пару бутылок вина в сумку с конспектами, я ехал на окраину города, где жил тогда Асмолов.
Мимо промзон и пятиэтажек я пробирался к старому двухэтажному дому барачного типа, неизвестно почему не снесенному, и это «неизвестно» придавало дому особый, таинственный колорит.
Окруженный зеленым выцветшим забором, дом казался невидимым, как Хома Брут в зачарованном круге, среди окружавшей его нечисти.
- Свят круг, спаси. Свят круг, сохрани, – часто повторял Асмолов, иронизируя не столько над местоположением своего жилища, сколько над событиями, происходящими по ту сторону забора.
Там время, без напряжения и жалости, жевало людей.
Заголовки газет пестрели порядком уже надоевшей информацией об очередном заказном убийстве. Эти «сенсации» давно никого не шокировали. Наоборот, хорошим тоном считалось смеяться над анекдотами о новых «малиновых» русских и веселых, разудалых киллерах. И те и другие в свою очередь гордились, что стали героями этих самых анекдотов.
Центральные улицы городов освещались непривычным неоном, сиявшим гирляндами на увеселительных заведениях, что заставляло жмуриться привыкших к темноте граждан.
И совсем вдалеке, за промзонами, уже не дымящими трубами кательных, пульсировали мутноватые фонари спальных районов. Там растоптанные, униженные и оскорбленные люди наблюдали по телевизору за окраинами рухнувшей империи – пылающими, трещащими пулеметными очередями. Наблюдали молча, без сожаления, благодаря Бога, что «у нас все нормально».
Свят круг, спаси. Свят круг, сохрани.
- Принес? – делово спросил Асмолов. – Садись.
Я сел на табурет с шатающимися ножками, и традиционно спросил:
- Что нового?
- Что может быть нового! Что нового во вчерашнем винегрете? - раздраженно пророкотал Асмолов. – В таком кабаке, который мы сейчас с тобой наблюдаем, нового ничего случиться не может. Хаос не подразумевает новизны. Если что-то инородное попадает в полюс хаоса, оно мгновенно становится тем же хаосом. Новое – это отсутствие хаоса. И я этого нового не наблюдаю.
Говоря это, Асмолов расставил на столе рюмки и отломал от буханки несколько кусков хлеба на закуску. После чего широким жестом пригласил к столу:
- Давай, Саня, а то с утра веселья нет.
Мы выпили. Асмолов закурил и продолжил:
- Я не понимаю одного: уходит эпоха, трещит цивилизация, а событий нет. Дворник как мел двор, так и метет. Бабы как стояли в очередях, так и стоят. Такое ощущение, что мир не рушится, а тает. Все как-то мелко.
- Не скажи, – ответил я. – А войны? Вон, по телеку.
- Вот именно, что по телику, – перебил меня Асмолов. – Такое ощущение, что это не война, а кино, и, следовательно, не кровь, а краска.
- Постой, - в свою очередь перебил его я. – Но ты-то знаешь, что это кровь. Да и все остальные не глупее тебя.
Асмолов брезгливо скривился и махнул рукой.
- Аааа, все у нас так. Войну показывают в перерывах конкурсов каких-то стремных – «Мисс Христапродаженск». И привыкаем, – Асмолов нервно встал из-за стола. – Привыкают люди. Смотрят глазами бараньими, не понимая, что они бараны и что в ближайшее время их начнут резать и, следовательно, в перерывах между конкурсами и сериалами показывать их трупы, – он сделал паузу, как-то оценивающе посмотрел на меня и развязно продолжил: – Кстати, ты вчера не смотрел криминал в новостях?
- Нет, – ответил я.
- Там дом мой показывали. Вернее, показывали соседа моего, – Асмолов разлил вино по рюмкам. – Ну, давай. Жаль, закуси не густо.
- Угу, – ответил я, выпивая. - А с какой стати показывали твоего соседа?
- Он людоед.
Я принял это за неудачную шутку и криво ухмыльнулся. Асмолов, внимательно посмотрев на мою реакцию, резко продолжил:
- Что лыбишься? Тут плакать надо.
Я опять ничего не ответил. Я не знал, что ответить. Все это казалось какой-то нелепостью, о которой скоро забывают, придавать значение которой в принципе смешно. Но, как оказалось, не смешно, настолько не смешно, что…
- Он проституток забивал и делал из них консервы, – продолжал Асмолов. – Все очень просто, он же дальнобойщик. Снимет девку на трассе, трахнет, задушит, и так далее, в следующий рейс прихватит пару банок с человечиной. Кстати, перед тем как убить очередную дивчину, он кормил ее мясом предшественницы. Он вообще любил кормить людей человечиной. Вот и мы с тобой, хе-хе, оскоромились.
Я не помню точно, что я сказал. Я помню то, что Асмолов ответил. Красные куски мяса, залитые желтым жиром, до сих пор стоят у меня перед глазами. В наступившей пустоте я спокойно, без эмоций, дослушал Асмоловский спектакль.
- У меня одна банка осталась, – зло смеялся Асмолов. – Не отдам ментам. Сувенир, так сказать.
Он еще что-то говорил, какую-то чушь о том, что эпоха настолько мелкая, что вмещается в литровую банку…
Через короткое время дела Асмолова пошли резко вверх. Его спектакль, а главное, декорации понравились продвинутой публике. Автор стал популярен.
_________________________________________
Об авторе:
АЛЕКСАНДР МОЦАР
Родился в Чернигове, Украина. Куратор сетевой версии нью-йоркского литературно-художественного альманаха «Черновик». Лауреат журнала «Дети Ра» (2006). Организатор (совместно с Юрием Гиком) международного мэйл-арт-проекта «45 лет школы корреспонденции Рэя Джонсона» (2008). Вице-президент Академии Зауми Украины (АЗукр). Участник литературной группы ДООС. Работал журналистом в периодических изданиях Чернигова и Киева, сотрудником киевской креатив-студии[4]. Автор многочисленных публикаций в российских, украинских, американских, французских, немецких литературных изданиях, в том числе журналах и альманахах «Дети Ра», «Черновик», «©оюз Писателей», «Журнал ПОэтов», «Альманах Академии Зауми», «Акт», «Словолов», «Стетоскоп», «СТЫХ», «Футурум АРТ», сетевом литературно-философском журнале «Топос», на сайте MoonParnasse и др. Живёт в Киеве.
скачать dle 12.1
