Игорь Яркевич. ВОНЮЧИЕ ЛЮДИ

(рассказ)


В кардиологии лежать, конечно, скучно.
В травматологии веселее. Там они все помоложе. Там они ходят с костылями и с повязками на голове. Там они все какие-то ебнутые. Там они не помнят, как их зовут и как они сюда попали. Там они забывают этаж, на котором лежат.
В кардиологии говорят только о политике.
В травматологии говорят о спорте и сексе.
В травматологии все забыли.
В кардиологии помнят все.
— Я Лужкова ненавижу! — кричал Володя. Володя всегда кричал, когда говорил. Он не специально кричал. Он просто так говорил. — Лужков — Кац! Кац! Кац! Кац! Кац-Кац! А не Лужков! Поэтому он к евреям пошел! Я сам по телевизору видел. Он у евреев в синагоге на празднике был. А за неделю до этого к православным ходил в церковь. Он там крестные поклоны клал. А через неделю после этого уже в ермолке у евреев в синагоге был. Одно слово — Кац! Когда я в армии служил, у нас там тоже Кац был. Но он хороший парень был. Он и на еврея был не похож. Никогда не скажешь, что еврей! У него всегда можно было закурить или взаймы взять.
Есть народный антисемитизм. Есть. Без него нельзя. В нем есть определенная польза. У него длинная история. Без него сложно представить русский контекст.
— Когда я в МГУ работал, там тоже Кац был, — продолжал Володя. — Вот про того скажешь, что еврей. Он хитрый был. И жадный. Он в столовой всегда самое дорогое брал — пиво, сливки и запеченную рыбу в кляре. Он только с евреями дружил. И с парторгом. И с ментами. А больше ни с кем не дружил. Он театральными билетами спекулировал. И книгами. Но жена русская была.
— И у нас на работе тоже Кац был, — вспомнил Сережа. — Такой мудак! Даже странно, что еврей. Евреи ведь умные все. А он мудак был. Я думаю, он и не еврей был. Слишком он большой мудак, чтобы евреем быть. 
— В жизни вообще многое сложно, — подтвердил Саша. — Свитер надо снимать, а гондон — надевать. Телевизор надо спереди включать, а компьютер — сзади. Суп надо ложкой есть, а котлету — вилкой. Простыню надо снизу класть, а одеяло — сверху. Такая морока! Сплошной геморрой! Хер знает что!
— В жизни многое сложно, — согласился Володя. — Одни зубы выпадают, другие — нет. Одни части тела болят, а другие — не болят. Поди пойми!
— В жизни часто все непонятно, — вздохнул Володя. — Что не хочешь, то делаешь. Что хочешь, то не делаешь. А потом делаешь и то, и то. Что хочешь и что не хочешь. Я однажды человека изнасиловал, хотя не хотел совсем. Женщину. Она некрасивая была. И пожилая уже очень. Она меня тяжелую сумку домой попросила отнести. Я сумку ей отнес. А потом изнасиловал. Хотя и не хотел. Но я уже пьяный очень был. Мне уже все равно было кого ебать. Хоть кого, кто рядом есть. Но она спокойно отнеслась. Она только собакой потом стала. Она стала выть, гавкать и укусила меня. Но обиды на меня у нее не было.
— Ебать почем зря никто никого не хочет, — вступил Аслан. — А ведь все равно ебет. Я тоже однажды человека изнасиловал. Это у нас там в Самарканде было. Мальчика одного. Джавада. Он очень вредный был. Он кошку за хвост дергал и  мячиком об стенку стучал. Но я его не поэтому. Я тоже очень пьяный был. И тоже все равно было кого ебать, лишь бы далеко не ходить. А потом меня самого изнасиловали. Тоже случайно. Это в Грузии было. Я там у них в Грузии на дне  рождения был. Там женщин много было. Но они потом все ушли. Там только мужчины остались. Я все не помню. Они мне сначала водку в жопу лили. Они сказали: так надо. Что это древний грузинский обычай такой. Самый древний. У грузин предки всегда друг другу водку в жопу лили. Даже когда водки еще не было. А потом они меня ебать стали. Но это я совсем плохо помню. Они мне много водки в жопу налили, и я почти не чувствовал ничего. Грузины — хорошие люди. Очень хорошие! С грузинами всегда приятно дело иметь.
— Давить тоже никого не хочешь, — Сережа присел на кровати. — А ведь все равно давишь. Я так однажды человека задавил. Хотя и не хотел. То есть хотел, конечно. Но немного совсем хотел. Больше не хотел, чем хотел. Намного больше. Это после пробки было. Я обычно после пробки обязательно кого-нибудь задавить хочу. Или въебать как следует. Но задавить больше хочу. Чтобы задавить, даже из машины вылезать не надо.  Если въебать, то надо. Поэтому я и задавить больше хочу. Но он сам виноват был. Он возле машины слишком близко находился. И на Лужкова был похож. Его бы любой задавить хотел.
— Когда Лужков ушел, в Москве лучше жить стало. В Москве совсем по-другому стало, —  Володя тоже присел на кровати. — Лучше. Сразу. Намного. Скоро пробки меньше станут. А потом исчезнут совсем. Поэтому я, как только из больницы выйду, я по Москве гулять пойду.
— А я выпью много, — Саша потянулся. — У меня уже все готово. Водка есть. Много водки. Закуска хорошая есть. Много. Рыба соленая есть. Есть мясо копченое. Огурцы там всякие есть. Свежий посол. И пизда одна знакомая есть. Я с ней, правда, ебаться совсем не хочу. И она со мной не хочет. Но она может рядом посидеть, пока я много пить буду. 
— А я буду телевизор смотреть. Ну, не знаю, — задумался Асан. — Может, еще что делать буду. Но в основном буду телевизор смотреть. Все подряд. И «Культуру» тоже. Я «Культуру» не смотрю. Там обычно хуйня всякая идет. Но у меня «Культуру» жена смотрит. Она считает, что там по-русски хорошо говорят. А ей самой по-русски надо хорошо говорить. Она сейчас в школе русский язык преподает. Она и так в школе русский язык лучше всех знает. Кроме нее, в школе никто по-русски стихов наизусть читать не может. Запомнить не могут. Но она еще лучше русский хочет знать. Мне, конечно, все равно. Я русский как знаю, так и знаю. Мне лучше не надо. Но я теперь  «Культуру» тоже буду смотреть. Вместе с женой. Так жене тоже лучше будет. Она жалуется, что ей тяжело одной «Культуру» смотреть. Там, конечно, по-русски хорошо говорят, но только при этом мозги сильно ебут. 
— А я после больницы курить брошу. И пить. Я о здоровье думать буду, — твердо сказал Володя. — И о России. Я русский гимн выучу. Я русскую историю буду изучать. И в церковь православную буду ходить. Я буду с коррупцией бороться. Я совсем другую жизнь начну. Настоящую жизнь.
— А мне мусульманские слова все больше нравятся, — Сережа посмотрел по сторонам. — Сам от себя не ожидал. Раньше не нравились. Не  обижайся, Аслан. Раньше меня от них тошнило. Ну, не тошнило. Но как-то очень было неприятно. А теперь все больше нравиться стали. Например, шариат. Красивое слово. На шар похоже. И на пролетариат. Только красивее. И еще аврат. Тоже красивое слово. На аврал похоже. И на отвар. И еще на овраг. Я эти слова теперь часто повторяю. Красиво звучат. И по смыслу тоже красивые слова.
В кардиологии скучно. И еще воняет. Воняют не только люди. Воняют и слова. Врачи не дают мыться. Врачи считают, что так лучше для здоровья, если не мыться.
Хотя душ в кардиологии есть.







_________________________________________

Об авторе: ИГОРЬ ЯРКЕВИЧ

Родился и живет в Москве. Окончил Историко-архивный институт. Публикуется с 1991 года. В 1994 году назван журналом «Огонек» лучшим писателем года. В 1996 году по рейтингу «Книжного обозрения» признан худшим писателем года.
Член ПЕН-клуба. Лауреат премии «Нонконформизм-2011». Автор книг «Как я, и как меня», «Женские и не женские рассказы», «В пожизненном заключении» и др.скачать dle 12.1