(два рассказа)
ГАДЖЕТ
Стопка водки, прикуренная сигарета, дымящийся доширак…
— Где я? — спросил я неизвестно у кого.
Час назад я сушился на черной лестнице многоэтажки. Потом вышел помирать в морозную ночь. Зимой на улице с непривычки прожить сложно, а я после пьяного развода бомжевал с месяц.
В сугробе на Батайской улице я расслабился до предсмертной неги, и, глядя в небо, стал замерзать.
Земля летела через пояс астероидов. Камни сгорали в атмосфере, как трассеры инопланетного боевика из далекой туманности, который не подозревает, что пока пули преодолеют все эти парсеки, цели как таковой не станет.
Я отвернулся и почти умер, когда что-то впилось мне в затылок.
Смерти — как не бывало.
Я оказался в центре прозрачного шара, форма которого угадывалась по округлой выемке в сугробе и погнутым прутьям парковой ограды. Со стороны я наверно выглядел как прибывший из будущего терминатор из одноименного американского фильма.
Стало тепло, хотя мои лохмотья исчезли. Я парил в метре над землей, вдыхая самый чистый и благоуханный воздух, каким мне вообще приходилось дышать. С телом происходили чудесные изменения: исчезла незаживающая болячка на ноге, опрелости в складках кожи, пропали шрамы. Я как будто вытянулся, и застарелый, еще школьный сколиоз прошел сам собой.
Из-за наготы хотелось спрятаться, хотя рядом никого не было. И я взлетел.
С ракетной скоростью, не испытывая перегрузок, я поднимался пока поверхность Земли не стала овальной.
Тут-то и возникли предметы. Я оказался одет в шелковое. Шар, в котором я находился, стал расширяться от хлынувших из меня желаний. Помимо простых вещей вроде знаменитого бриллианта или причала с пришвартованной к нему парусной яхтой, названной именем любимой женщины, рядом появлялись понятия и ощущения, которые невозможно было описать словами. Куда-то влекла тенистая аллея, и я точно знал, что в конце ее установлен шлагбаум с дистанционным управлением, которое теперь у меня есть.
— Где я? Кто ты? — спросил я неизвестно у кого.
— Что захочешь, — тихо ответил кто-то.
Это был мой собственный голос.
— Как это, что захочешь? — спросил я.
— Ты же сам видишь, — ответил голос.
В подтверждение, парящие вокруг меня блага чуть дрогнули.
Я видимо очутился внутри какого-то джина.
— Хорошо! Но делай только то, что я попрошу вслух.
— Твои возможности тогда значительно уменьшатся. Мне вообще не следовало бы с тобой говорить.
— Ничего страшного... Лучше ответь, что это все?
— Ты жив, — после долгой паузы ответил голос, — ты можешь выйти в любой момент, только должен предупредить, что атмосфера снаружи слишком разряжена, чтобы выжить. Я устройство в твоей голове, которое должно исполнять все твои желания. У тебя больше нет болезней, наследственных ошибок, зависимостей.
— Спасибо, я чувствую себя действительно хорошо.
Я затянулся сигаретой и закашлялся.
— Можно воды? — спросил я.
В руке возник граненый стакан с водой, именно такой стакан, какой я себе и представлял. Я понял, что исполняя желания, мой джин все равно будет руководствоваться не только тем, что я произношу вслух, но и моими мыслями.
— Летим вниз! И сделай так, чтобы меня никто не видел!
Земля приблизилась. Я завис вместе со всеми своими сокровищами над тем местом, где недавно замерзал. Там не было моего трупа, только примятый снег и покореженная парковая ограда.
Мне нужно было доказательство, что я жив.
— Как тебя выключить?
— Просто захотеть.
Я сосредоточился, и… упал в сугроб с трехметровой высоты, без драгоценностей, без денег — без ничего. Я чувствовал себя как ребенок, который спросонья ищет приснившуюся игрушку. Только я не рылся под подушкой в поисках какой-нибудь игровой приставки, а корчился на обочине дороги.
Фары вывернувшего откуда-то автомобиля высветили таящий снег на моем новом, непривычно стройном и здоровом теле. Хотелось обратно в тепло. Чуть напрягшись мысленно, я сразу же оказался среди благ, загаданных раньше. Машина проехала уже мимо пустого места.
Внутри было так уютно, как будто я с любовью обустраивал этот уголок всю свою жизнь, а перспективы его расширения до целого острова или континента были только делом времени и моего собственного желания. Но все это нельзя было забрать в реальный мир.
Паря над городом, я размышлял, как можно было бы применить мой гаджет в реальной жизни. Легче всего было вернуться в семью. Трезвого, помолодевшего бывшая жена приняла бы меня с радостью.
Невидимый, я проник в один из бутиков мужской одежды на втором этаже гипермаркета и материализовался.
За остаток ночи подобрал себе костюм, обувь, набил чемодан всем необходимым, воспользовавшись тем, что камеры охраны после закрытия магазина работали только в галереях гипермаркета. Утром смешался с покупателями и улизнул.
Жена приняла. Дети вспомнили. На работу устроился. Все устаканилось.
Когда жизнь становилась скучной, и хотелось чего-то экстремального, я, вместо того, чтобы напиваться с друзьями или нервно целоваться с какой-нибудь институткой, запирался в недоступном помещении и включал свой гаджет.
Внутри было можно все. Во время обеденного перерыва я запирался в самом дальнем сортире бизнес-центра, раздевался, за секунду перелетал на необитаемый остров архипелага Фиджи, выключал гаджет, падал на горячий песок и загорал. Отдохнув, возвращался в кабинку, одевался и шел на рабочее место.
Но больше всего я любил мечтать, разместившись в ядре Солнца, наблюдая, как раздвигаются, отдаляясь под напором моих желаний, пылающие границы гаджета.
Я стал замкнут. Всякая тайна тяготит, но потенциальному исповеднику я мог бы продемонстрировать только собственное исчезновение, что уже было немало, но недостаточно, по сравнению с возможностями того места, где я потом оказывался.
Внутри моего гаджета царил приятный хаос из мелочей и природных явлений. Чтобы сосредоточиться и во всем разобраться мне не хватало ни обеденного перерыва, ни выходных на выдуманной рыбалке, ни короткой будничной ночи в отдельной от супружеского ложа комнате.
Реальность стала скучна. Здесь ничего нельзя было изменить. Марьинские многоэтажки так и оставались марьинскими многоэтажками. Жена так и оставалась женой. Дети — детьми. А работа — работой. Однажды всей семьей мы поехали на отдых в Турцию. Собирали вещи, ссорились, летели на самолете, беспокоились за детей, терпели турков, немцев, и русских, а турки, немцы и русские терпели нас. Тогда-то я и решил окончательно исчезнуть. Заплыл за буйки, снял плавки, и, когда летел к солнцу, видел уменьшающийся кусочек ткани — все, что осталось после меня на поверхности моря и на Земле.
В солнечном ядре, оставшись наедине со своими желаниями, я стал желать еще большего, как будто во мне, как в центре галактики, завелась массивная черная дыра. Пространство расширилось пропорционально моей бесконечной жажде. И я решил никогда не выключать гаджет.
СПАЙСЫ
У мемориала «Зенитка» на краю Ореховского кладбища, как бойцы расчета ПВО, сидели на корточках молодые люди с мобильниками в руках. Они ждали курьера с легальной курительной смесью.
Здесь было безлюдно и благостно, несмотря на ряды старых могил и свалку отцветших венков. А грозный символизм того факта, что мутить приходилось рядом с мертвыми, никого не смущал, в конце концов, если не нравится, товар можно найти у любой станции метро.
Кладбище граничило с Царицынским парком, чьи залитые солнцем луга и рощи обозревались через прутья парковой ограды. Курьер попросил, чтобы клиенты подходили по очереди и каждому сообщал свое местоположение лично.
— Выключен, — сказал кореец, отнимая от уха телефон.
— Может, за пакетами ушел? — предположила Лена.
— Может быть… — согласился мужчина со светлой бородкой, он покупать не собирался, ждал, что угостят.
— Вы знаете, — сказал кореец, — если курить два года, возникнет рак четырех органов.
— Почему четырех? — поинтересовался бородка, — я семь лет курю…
— По тебе видно, — сказала Лена.
У бородки были глаза, как у куклы, он трясся, не мог усидеть на месте и постоянно кашлял. Впрочем, кашляли все.
— Травят нас, русских, — сказал кореец.
— Это чеченцы и даги! Уроды! — выкрикнул бородка.
—Ты кого уродом назвал, дохлый? — от могил отделился парень в красных кроссовках.
Бородка сник. Дагестанец, откашливаясь, присел со всеми:
— Каждый депутат держит станцию метро, где торгуют… — с акцентом, не допускающим возражений, втолковывал он, — миллиарды крутятся. Знаете, какая себестоимость пакетика? Тридцать рублей. Подъем две тысячи процентов. Вас ваша власть травит.
— Это и твоя власть, — буркнул бородка.
Дагестанец не стал спорить, спайс выжег почти всю его природную воинственность.
— А у меня знакомая утопилась, — сказала Лена, — бегала по хате, говорила, что она рыба, что чешуей обрастает… думали шутит… закрылась в ванной, воды набрала, нырнула и стала дышать. Ее младший брат накурил, потом загнался и в окно вышел…
— Подожди, — сказал дагестанец. Он стал звонить. — О! пошли гудки…
— Ну? — спросила Лена.
— Не берет.
Через пять минут попытались прозвониться, но телефон курьера был уже выключен.
— То гудки, то не абонент! Издевается он, что ли, над нами?! — Возмущался дагестанец.
Бородка собрал жестяные банки, с помощью которых кто—то когда—то курил, и теперь рвал их над куском траурной ленты. В банках еще оставалось. Добыв щепотку, он стрельнул у корейца сигарету, вытащил фильтр, насыпал, затянулся и немного расслабился.
— Жесть, — сказала Лена.
— Я бы на тебя посмотрел, — сказал кореец, — если бы у тебя ни мобильника, ни денег не было бы.
— Я бы достала, — нахмурилась Лена.
— Дохлый, в человеке должен быть стержень, — сказал дагестанец, обращаясь к бородке, — подождать не можешь? Сейчас возьмем, раскумарим тебя по-братски.
Бородка не обратил на него внимания. Его сразу отпустило. Он стал метаться в поисках новых банок. Но вскоре успокоился и сел со всеми.
— Когда я начинал курить, перло дико, — стал рассказывать бородка, — казалось что я расчетверяюсь или расшестеряюсь, и у каждого было свое мнение, куда идти, что делать, кому и что говорить…
— Да, первые разы… — начал кореец, но бородка его перебил.
— Я шел из магазина уже дунутый к своей машине, она была припаркована на другой стороне дороги и не смог перейти трассу. Искал светофор, зебру — нету. Присел на скамеечку и чувствую, кто-то мне бритвой горло режет… режет и режет, режет и режет… — бородка перечеркнул пальцем горло.
— Не показывай на себе… — сказал дагестанец, — у меня поначалу был внутри голос: Это курить нельзя! Я думаю, это был голос Аллаха…
— У меня тоже были предупреждающие голоса, — сказал бородка.
— Жесть, — прошептала Лена, — наберешь? — кивнула она корейцу.
Тот нажал кнопку вызова и стал смотреть на экранчик, на котором высветился номер курьера. В кладбищенской тишине прозвучали три восходящих тона, обозначающих недоступность.
— Главное, чтобы его активисты не нашли, — сказал бородка.
— Ага, обольют краской, она неделями не смывается, сдадут ментам, — подтвердил кореец.
— Его отпустят через час, — продолжил бородка, — у нас был магазин в жилом доме, очередь человек из десяти-пятнадцати. Раз в день выносили кассу… маленький сейф… при кассе участковый и несколько оперов. Я их по именам знаю, у меня бывшие кореша служат.
Подул ветер. Зашумели деревья, солнечные блики заиграли на стволах зенитного орудия, на памятной надписи, увековечившей героев Великой Отечественной Войны, и на лицах наркоманов, обреченных ждать, когда курьер включит мобильный телефон.
— Набери, — сказала корейцу Лена.
Тот принялся звонить.
— Гудки, — сказал он, резко вставая…
—Слушай-слушай, — вдруг яростно зашептала Лена, дотрагиваясь до его плеча, — у меня на балансе минус, скажи, что ты не один подойдешь.
Кореец кивнул:
— Не отвечает…
Лена всплеснула руками.
— Куплены ваши активисты, — сказал дагестанец.
— Куплены, — согласился бородка, — магазин нанимает бригаду, оплачивают экипировку: фаеры, маски, топорики, баллончики с краской — все деньги. Замораживают конкурентов на несколько часов. Этого хватает, чтобы бабла у себя поднять нехило. В Борисово даже сварочный аппарат подвезли, чтобы заварить их стальную дверь с окошком. Те стали отстреливаться. Представляете, жилой квартал, мамаши с детьми…
— А я курьеров под ствол ставил, — похвастался дагестанец.
— С собой ствол? — спросил кореец.
— Продал.
— Слава Богу, — сказала Лена.
Дагестанец ухмыльнулся, достал из кармана складной нож, показывая, что без оружия он не остался.
Кореец, Лена и дагестанец вдруг одновременно посмотрели на свои мобильные телефоны.
— Шлют? — спросил бородка, у которого телефона не было.
— Ага, — улыбнулся кореец и стал читать вслух, — москоулюкс, новое поступление! В наличии три вида! Самое лучшее качество! Режим работы 24 часа! Звонок бесплатный…
— Как же они меня задолбали в свое время этими смсками, — сказал бородка, — вроде собираешься бросить, настраиваешься, удаляешь номера друзей, курьеров… Ни фига, шлют и шлют, шлют и шлют… Я у себя карту метро повесил, рядом со станциями, где продают, записывал номера, всю исписал.
—Тихо, гудки, — сказал дагестанец, подняв вверх указательный палец. — Эй! Братишка, ну, что работаешь? Час ждем! Давай, где ты есть?!
Компания напряглась.
— Дозвонился, — шепнула Лена.
— Давай-давай, быстрее! Ждем тебя! — Дагестанец обвел всех взглядом и сказал: — Говорит, подвезут… Извиняется еще. У меня на Родине барыг вообще убивают. Это считается как позор. Никто из них не живет долго.
У каждого появилась надежда, без которой не может существовать ни одна душа. Утро было в разгаре, и за высокой оградой, в отдалении, на Царицынских лугах можно было разглядеть семейные пикники, дым мангалов и реющий в небе ромб с обращенной к земле клоунской рожицей.
— Знаете, неприятный момент, я больше не могу долго ждать, — сказал бородка, — еду в метро и выхожу раньше нужной станции. Понимаю, что получится дольше, что опоздаю, но как будто длинные дистанции мне теперь недоступны. В чайник воды наливаю поменьше, чтобы быстрее вскипел…
— Нет в тебе стержня, дохлый...
— Не называй меня так, — обиделся бородка.
— Кончайте, — сказал кореец, — скоро товар будет, сейчас-то ты сидишь, ждешь нормально.
— Сейчас мы все ждем нормально, — подтвердил дагестанец.
— И уже жесть как долго, — сказала Лена.
— Я читал в детстве графа Монте-Кристо, — гнул свою линию бородка, — знаете, как эта книжка заканчивается.
— Я знаю, — сказала Лена, — Эдмон Дантес выбрал молодую.
— Это понятно, — сказал бородка, — а я с детства запомнил последнюю фразу, может быть не совсем точно: «Когда-нибудь всем нам останется только одно: ждать и надеяться».
— А я хочу быть уверен, — сказал дагестанец, — если он опять отключится или не ответит, я этому барану язык отрежу.
— Не кипишуй, — сказал кореец, — смотрите, вон он идет!
Все подскочили. Подошел молодой таджик с плаксивым выражением лица. По его мутным глазам было видно, что он сам плотно сидит на химии.
— Подождите-подождите, — он отвел руки клиентов с протянутыми купюрами.
— Говори! — сказал дагестанец.
— Активисты, — объяснил таджик, — одному курьеру голову проломили. Охрана их раскидала, теперь они у метро стоят… в парке стоят… надо подождать, мне уже звонили, скоро подвезут.
Бородка внимательно осмотрел мемориальный загон с зенитным орудием и обнаружил несколько прокуренных банок.
— Как дошел до того, что барыгой стал? — спросил у таджика дагестанец.
— Какой он барыга, — вступился кореец, — посмотри на него…
Таджик действительно не был похож на наркоторговца. Он был одет в обычный для гастарбайтера желтый жилет, на губах цвели язвы.
— Я парк подметал, — сказал таджик, — Назим накуривал. Я курьер. Мне уже звонили, скоро подвезут. День и ночь на могилах…
Бородка вдруг побросал свои банки и пошел на таджика:
— Ты, тварь нерусская, знаешь, сколько у нас на районе людей от вашей отравы умерло?
Рядом с таджиком появился накачанный чернобородый охранник.
Лена вскрикнула. Вскочил дагестанец, не очень соображая, на чьей стороне ему действовать. Кореец покачал головой.
— Сидеть, козлы! — скомандовал охранник.
Бородка и дагестанец сели.
Оценив, что они не опасны, охранник для острастки покрутил на пальце Макарыч, отошел к краю мемориальной площадки и повернулся ко всем спиной. На его черной футболке было написано крупными белыми буквами «Чечня».
— Жесть, теперь мы под охраной, — сказала Лена.
— Понятно, кто нас травит? — шепотом сказал бородка. — Представляете, какая у них обида на русских, как они нас ненавидят…
— Мы сами себя травим, — сказал кореец.
Он начинал что-то соображать, и уже думал, что ничего они не дождутся. Но и в этом он всегда ошибался. Мемориал на краю Ореховского кладбища никому не приносил ни физического, ни морального удовлетворения.
К охраннику подошел подросток со взрослым лицом. За его плечо, как слепец, держался еще один паренек. От глаз у него остались белки, рот спекся, легкие свистели.
— Что с ним? — спросил охранник.
— Чистого хапанул, — ответил подросток.
— Есть что-нибудь для них? — охранник кивнул в сторону наркоманов.
— Только реагент.
— Дай им, пусть покурят, болтают много. Давай, работай.
Подросток испугано посмотрел на охранника. Приставил товарища к зенитке. Извлек пакет с порошком.
— Реагент? — спросил кореец.
Подросток кивнул.
— Жесть — сказала Лена.
— Затабачим, — сказал дагестанец.
— Будешь? — спросил у подростка кореец.
Тот опять кивнул.
Засуетились. Бородка нашел банку. Пустили по кругу.
Затянувшись, кореец вспомнил свой первый раз, когда он почувствовал себя ходячим мертвецом, как в фильмах ужасов. Впоследствии, он набирал в поисковике фразу: «Покурил спайса и…» Единственное продолжение, которое выдавала поисковая машина, было слово: «умер».
Охранник обернулся, посмотрел на спящих. Подошел к постаменту и потерся бородой о запечатанный ствол зенитного орудия.
_________________________________________
Об авторе:
АШОТ АРШАКЯН
Родился в Москве. Окончил строительный техникум и Литературный институт.
Публиковал малую прозу в журналах «Интерпоэзия», «День и ночь», «Вестник Европы», «Сибирские огни», мультимедийном CD-журнале «Девушка с веслом». В 2011 году в серии «Уроки русского» вышла первая книга «Свежий начальник». Финалист премий «Эврика» и «Илья-премия».
скачать dle 12.1
