Редактор: Анна Харланова
(рассказы)ЕСТЬ ЗАКУРИТЬ?Дусика в селе знали все.
Тридцатилетний наивный парень. Щенячий взгляд, дефект речи, но при этом весьма быстрая манера разговаривать.
Когда-то он был нормальным, то есть таким как все. Учился в школе и даже собирался поступать в институт. Уважаемые в народе родители гордились молодым дарованием. Юный Дусик, он же Игорь, ездил на турниры по шахматам и шашкам, на школьные олимпиады, а также на соревнования по легкой атлетике. Одним словом, везде успевал.
Сразу после школы Игорь скопил денег на новый мотоцикл «Минск». У всех нормальных пацанов в селе были мотоциклы, и Игорь не хотел отставать в этом плане.
Он отполировал синий бак и решил прокатиться с ветерком. Его старший брат Вова, мужиковатый круглолицый парень, попросил подвезти его до соседнего села. Игорь не смог отказать. Заодно и в соседнем селе покрасуется перед пацанами да девками своим новым мотоциклом.
Летнее солнце жгло асфальт.
Теперь уже никто не знает и не помнит, кто оказался виновным в той аварии, но Игорь с братом врезались в легковушку и залетели под фуру.
С того времени Игорь стал Дусиком.
Родители потеряли одного сына, а второй оказался в коме. Несколько минут перевернутая легковушка лежала на груди у Дусика, отчего даже после полного выздоровления его грудь оставалась проваленной.
Вот уже десять лет Дусик слонялся по селу, просил закурить и заводил разговор с каждым, кто не против был выслушать насущные проблемы Дусика. А все его проблемы сводились к тому, что рыба перестала клевать. Что снасти и удочки дорожают. Что в скором времени он построит себе лодку и выйдет рыбачить на середину реки.
Говорят, что сам Дусик так ничего и не понял. Как многим казалось, он совсем не грустил о брате и не клял себя в том, что именно он был тогда за рулем.
– Я ехал, а потом машина, фура и больница, – именно так Дусик описывал пережитое тем днем.
Со временем забыл и это. Он часто вспоминал Вову, но говорил о нем так, словно тот куда-то уехал и вот-вот должен вернуться.
– Он мне удочку привежет. Японскую привежет Дорнато из углеплаштика. Он мне обещал. А когда привежет удочку, то я лодку доштрою швою и башню для него поштрою. Вот когда он увидит эту башню и приедет ко мне ш удочкой, мы ш ним на рыбалку пойдем, и я там шамую большую рыбу вытяну. Вот такую. – Дусик раздвигал руки в стороны, показывая, насколько огромной будет рыба. – Есть закурить? – задавал он свой коронный вопрос, при этом дефект его речи пропадал.
Собеседник, улыбаясь, давал закурить и тут же спрашивал.
– У нас ведь не водится такая рыба?
– Я видел, видел, – с горящими глазами тараторил Дусик. – Я тогда на берегу притаилща. Я тогда на каращя ходил. Шпрятался за камышами, а на чиштой воде вот такая рыбеха плешкалащь. – он снова раздвинул руки в стороны. – Я тогда ее увидел и захотел поймать. Я бы ее и тогда поймал, но моя удочка из камыша не потянет такую рыбу. Вот когда Вовка приедет, то привежет. Есть закурить?
– Дусик, ты не оборзел, ты же еще эту не докурил? – улыбаясь, спрашивал собеседник.
– Она ведь не вечна. Одну курю, вторую за ухо, а третью в карман.
– Ладно, держи.
Дусик закладывал сигарету за ухо и шел дальше по селу искать нового собеседника.
Ходили про Дусика слухи, будто бы он за три тяги может скурить всю сигарету до фильтра, если с фильтром и до пальцев, если без фильтра. Взрослые не верили, а детвора постоянно приставал к Дусику с просьбой показать, как он проделывает этот трюк.
Дусик, хоть и был наивным и весьма не приспособленным к жизни, но смекнул, что детвора — это почти что неисчерпаемый ресурс сигарет.
И каждый раз, когда дети таскали ему отцовские сигареты, он отказывался показать им свой трюк.
Иногда наигранно кашлял в кулак, мол, заболел, и сегодня не получится. Иногда говорил, что нездоровится. Иногда говорил, что только что пробежал пять километров к ряду и даже за двадцать тяг сигарету выкурить не сможет. В общем Дусик использовал разные отговорки, чтобы дети таскали ему бесплатные сигареты.
Лет в двадцать пять, Дусик пристрастился к алкоголю.
Пить ему было строго запрещено, но он этого не понимал. Несколько раз его даже закрывали в сарае, потому что он кидался с кулаками на отца с матерью.
Поутру, когда он проспится, его выпускали. Дусик закрывал глаза от яркого света и вел себя так, будто ничего не помнит. Или же делал вид, что ничего не помнит. Но все возвращалось на круги своя.
– Есть закурить? – был его первый вопрос после выхода на волю.
Одним из летних вечеров, Дусик пришел домой не в себе. Он был не в себе с момента аварии, но даже сегодня он выглядел слишком возбужденным.
– Что случилось Игорь? – спросила мать.
– Вовка сказал, что не приедет?
– Почему? – как ни в чем не бывало спросила мать, зная его отношение к смерти брата. Она всегда поддерживала в нем эту иллюзию. – Что он тебе сказал?
– Шказал, что не приедет. Шказал, что не купит мне удочку, и я не шмогу поймать здоровую рыбу.
– Почему Игорь, почему?
– Он говорит, что я ничего не делаю.
– Но ты ведь строишь лодку, – попыталась утешить Дусика мать, который начал бегать по тесной кухоньке.
– Он, он… шказал, что ему не нужна лодка. Он говорит, что не может шпустится и лодка ему не поможет.
– Откуда спустится?
– Оттуда, куда он уехал.
– Игорь, – выдохнула мать и села на стул. – Я тебе это никогда не говорила, но Вовы больше нет.
Дусик остановил бешеный бег по комнате и уставился на мать.
– А где он?
– Давным-давно, он попал в аварию и умер.
– Но ведь он вернется?
– Нет.
– Ты врешь, – сказал Дусик и отвернулся к стенке.
– Игорь, миленький мой. Вы вместе были в той аварии, только ты выжил, а он погиб. Погиб тем же днем.
– Я помню. – Не поворачиваясь, говорил Дусик. – Машина, фура и больница. Но он мне шказал, что вернется.
– Сказал тебе, когда ты спал?
– Да. – Дусик обернулся. – Я видел, как он уезжает, и он шказал, что когда я все щделаю он шможет ко мне вернуться.
– Тогда не бросай свое дело.
– Не брошу! Не брошу! Никогда не брошу. Есть закурить?
– Ты же знаешь я не курю, – улыбнулась мать. – Иди, занимайся.
На следующий год, с первых чисел апреля Дусик принялся строить башню и лодку.
В селе давно привыкли к его чудачествам и рады были лишь тому, что он занят хоть чем-то. На том же основывались и родители.
– Пусть хоть воду из колодца в колодец носит, – говорила мать, – лишь бы не пил и был счастлив.
Бабы поддерживали Дусика, каждый раз подкидывая ему сигареты и интересуясь, куда это он идет такой нарядный и счастливый.
– Я делом. Делом занят! – на ходу отговаривался Дусик.
– Каким это делом?
– Башня. Меня Вовка ждет. Башню штрою. Вот когда поштрою, вы все увидите ее мощь, ее величие… некогда мне. Некогда.
– Ну, иди с богом, – улыбаясь, говорили бабы, провожая сгорбленную фигуру Дускика.
Над ним смеялась детвора и с улыбкой его провожали бабы. Никто не противился его новой выходкой с башней. Все знали о ней еще с момента аварии и, когда наконец-то Дусик серьезно взялся за строительство, то все село обрадовалось и с удовольствием наблюдало за его работой. Некоторые, особо жалостливые, давали Дусику старый инструмент.
– Это тебе в помощь. – говорили они.
– Вот шпашибо! – светился счастьем Дусик, принимая ржавую пилу с поломанными зубьями. – Это мне пригодится. Шпасибо большое. Есть закурить?
Дусик на целый день уходил в небольшой лесок, где строил башню.
Поначалу местная детвора охотно поддерживала его. Дети с удовольствием таскали ветки с бревнами, помогали пилить доски, придерживали нужный край и просто развлекали Дусика во время работы.
Работа кипела полным ходом.
Дусик согласился с местной детворой, что отдаст им это помещение, но при условии, что они должны быть с ним до конца. То есть башня должна быть высокой. Настолько высокой, чтобы с нее можно было все село видеть. Чтобы с самого верха, можно было плевать на макушки деревьев.
Дети согласились.
Но, как известно, детское рвение проходит слишком быстро.
Дусик тоже упал духом, но таскаться в лес не перестал. Он каждый день горбатился, пока его башня не обрела очертания и не обзавелась первым этажом.
Строение было несуразное и уродливое. Никакими знаниями Дусик не обладал, поэтому мастерил, как мог. Строил настолько хорошо, насколько мог дойти своим умом.
Наструганные бревна, местами прогнившие, торчали из первого этажа как кости у скелета огромного животного. Дусик разглядывал свое творение и каждый раз засматривался вверх, к небу.
Он пришел сюда в очередной раз, чтобы продолжить строительство, но заметил, что в его башне кто-то есть.
– Вы почему так рано пришли? – спросил он подростков.
– Мы в карты тут играть будем.
– А помогать? – искренне удивился Дусик.
– Нам и этого хватит.
– Но вы обещали. Вы шказали мне, что будете шо мной до конца.
– Вы шказали что будете, бе-бе-бе…– передразнил Саня и отвернулся.
Дусик был наивным, добрым и весьма незаметным. До тех пор, пока его не выводили из себя.
В один миг, Саня оказался возле стены, колода карт разорвана, как будто ее отдали собаке, а душистое пиво полилось по вытоптанной земле.
Дети затаили злобу на Дусика, и эта компания больше не таскала ему ни сигарет, ни выпивку, ни бревна.
Дусик продолжал строить.
Шли года, и те дети, кто начинал стройку вместе с ним, уже закончили школу. Дусик старился. Волосы его поседели, грудь, казалось еще больше ввалилась, но он не пропускал ни дня, чтобы не побывать на стройке.
Его башня росла мышиными шажками. Несколько раз, последний этаж, который теперь высился над деревьями, рассыпался при сильном ветре. Вся конструкция ходила ходуном, тряслась и дрожала даже от слабого ветерка. Доски скрипели и жалобно выли.
Толстыми канатами Дусик примотал свою башню к ближайшим деревьям, на чем, она, в общем-то, и держалась. Несколько раз он едва не срывался со своего детища. Но каждый раз выходил сухим из воды.
– Это надо прекращать! – все чаще слышались разговоры на селе. – Я не желаю, чтоб мои дети покалечились на этой уродливой башне, – говорили бабы.
– И мои, – вторили другие.
Пока что по селу ходили недовольства только в виде слухов и обсуждений с глаза на глаз.
Когда паренек из школы сломал там руку, о сносе неизвестного строения заговорили всерьез.
– Мой ребенок руку сломал, – краснела от натуги тетя Валя. – Там обвалиться все может с минуты на минуту. Не дай бог окажется кто-то из детей. Привалит его теми деревяшками, потом костей не соберем.
Бабы заохали.
– Ты приглядывала бы за своим чадом, глядишь бы, и цел был, – крикнул кто-то из толпы.
– Не тебе меня учить, – пуще прежнего раздулась тетя Валя.
– Да он недавно родителей потерял, – сказал дед Вася. – Оставьте блаженному хоть одну забаву.
– Тоже мне блаженный. Курит и пьет хлеще алкашей.
– Да ну вас, – махнул дед рукой и ушел.
Толпа продолжила гудеть, обсуждая невиданную башню Дусика.
А сам Дусик в это время был со своей башней. Он таскал доски на верхний этаж, где пытался примостить их лучше и надежнее чем в прошлый раз, чтобы не случилось, что в очередной порыв ветра они вновь оказались на земле.
Уродливая конструкция высилась над деревьями.
– Сломать хотят твою башню, – сказал дед Вася Дусику.
– Шломать? – выпучил глаза Дусик. – Зачем ломать? Она мне нужна, не трогайте башню. Вовка прийти должен не ломайте.
– Да, я и не собирался ее ломать, – отмахнулся дед. – Бабы все чаще боятся за своих детей. Они и хотят сломать.
– Не н-надо ломать. – Дусик не мог понять, что его строение в лесу может хоть кому-то мешать. Он искренне удивлялся и, нервничая, часто смотрел в сторону башни. Если верхний этаж был виден, то Дусик переставал трястись и заикаться, зная, что башня цела.
– Ты бы заканчивал скорее, а то терпение их не вечное. Ты же знаешь этих баб.
– Жнаю. Хорошо жнаю. Они мне пилы и топоры давали. Есть закурить?
– А у нас всегда так. Вначале помогают, потом в гроб загоняют. На кой черт тебе сдался этот небоскреб?
– Вовка прийти должен.
– А родители?
– Родители умерли, – ответил Дусик и взял сигарету у деда Васи.
– А Вовка разве нет?
– Вовка уехал. Шказал, что вернется. Шо дня на день обещал.
– А лодку смастерил?
– Не ушпел, поэтому и босюсь, что не придет.
– Божья твоя душа, – сказал дед, оставил пачку и поковылял домой.
Половина села смеялось над башней Дусика, половина ее ненавидела.
Могли бы и сжечь к чертям собачьим, но боялись, что полыхнет и сам лес.
Спустя неделю погода разыгралась не на шутку.
Пухлые тучи заволокли небо. Ветер срывал шифер с сараев и разбрасывал черепицу по огородам. Деревья не выдерживали порывов и валились прямо на дорогу и дома. Молнии освещали вечерний сумрак. А гром давал такие раскаты, что стекла тряслись в оконных рамах.
Высокий тополь, стройный как карандаш, повалился на провода. Искры брызнули в стороны, и село погрузилось во мрак.
Матери загоняли детей в дома и сами прятались под крышами, со страхом и любопытством, наблюдая за капризами природы.
Улицы вымерли.
Один лишь Дусик, схватив единственный свой фонарь и закрываясь от ветра, бежал по дороге, утопая в глубоких лужах.
Бабы кричали ему в след, но он не слышал.
Несколько мужиков выбежали, чтобы силой затащить его в дом, но Дусик оказался проворней.
– Меня там ждут! Ждут! – кричал во все горло Дусик. Из-за сильного ветра и шума дождя его никто не слышал.
На следующий день Дусика никто не видел.
Первым делом вломились в дом, но там никого не оказалось. Сразу после этого, пошли к башне.
Бревна и доски разбросало далеко за пределы места, где стояла башня. Канаты, что держали строение, болтались на деревьях.
Но, ни живого, ни мертвого Дусика не нашли.
– Куда подевался? – спрашивали растроганные бабы.
– Рыбаки вчера как бурю увидели, к берегу причалили, – сказала подошедшая тетя Валя. – Они и видели вашего Дусика. Он вдоль берега шел. С мужиком каким-то круглолицым и с удочкой на плечах.
ЛИШНИЙ ПРЕДМЕТАнатолий Борисович провел рукой по верстаку, собрав горсть пыли. Потер ее пальцами, а затем сдул.
– Здесь все рабочее? – спросил он у завуча.
– Все. Абсолютно все рабочее. – Боясь спугнуть очередного кандидата, нервно сказала завуч. И тут же добавила. – По крайней мере, по документам все работает.
– По документам, – небрежно кинул Анатолий Борисович и сквозь толстые линзы оглядел брошенные станки, верстаки и рабочие места. – И сколько тут уже никто не работает?
– Тут работали совсем недавно. Просто как Валентин Федорович, царствие ему небесное, умер, началась чехарда с учителями. Один пил, второй за деньги давал поработать на станках совершенно чужим людям. Совершенно чужим! – сделала она на этом акцент. – Третий… а что стало с третьим я уже и не помню.
– А когда Валентин Федорович того…
– Около пяти лет назад.
– То есть пять лет здесь не было хозяина?
– Если вам так угодно, то да.
– Чего это мне угодно? Я говорю как есть. Пять лет мастерская без хозяина, точнее у трех хозяев, что еще хуже. Пять лет дети не подходили к станкам. Для них это, наверное, уже в легенды превратилось, что вот, когда-то эти железные машины работали, пилили, сверлили. Это же дети… они быстро все забывают.
Ирина Петровна надменно посмотрела на Анатолия Борисовича. Хотела было сдержаться и промолчать, но не смогла. Нрав не позволил.
– Анатолий Борисович, у меня высшее педагогическое образование. Я с двадцати трех лет работаю в школе, с детьми. У меня огромный опыт в психологии и в воспитании ребенка. И вы мне рассказываете, что дети быстро все забывают? Я это и сама знаю. У вас, кстати, педагогического образования нет? – только ради того чтобы еще раз уколоть кандидата, спросила Ирина Петровна, хотя прекрасно знала что образования нет.
– Нет. Педагогического образования не имею.
– Тогда откуда вам знать, как ведут себя дети? Какая у них память и как быстро они все забывают. – Краснея с каждой секундой, говорила завуч. Для себя она уже все решила. Плевать на этого недоделанного трудовика. Соскочит и черт с ним. Сидели дети без нормальных трудов пять лет, посидят еще. Это не физика, не химия, не математика и даже не география. Это всего лишь труды.
– Но вы ведь понимаете, что детям нужен этот предмет, – сказал Анатолий Борисович, словно прочел ее мысли.
– Нужен. Но нужен меньше, чем математика или, к примеру, литература.
– Может быть и так. Опять же, педагогического образования у меня нет, – нарочно уточнил Анатолий Борисович. – Но у меня есть кое-что другое. Я всю жизнь возился с деревом. Я знаю, как с ним работать. Знаю, что такое мастерская и во что она превращается, когда хозяева меняются как перчатки.
– Я нисколько не сомневаюсь в вашем профессионализме и знании дерева, но дети не дерево. Дети живые.
– Ирина Петровна, я вырастил пятерых детей. Хоть я и не заканчивал педагогику, но поверхностное представление о детях у меня есть.
Такого поворота завуч не ожидала. Надо было тщательнее посмотреть заявку, чтоб не выглядеть сейчас глупо. В этот момент Ирина Петровна раскраснелась не от злости, а от стыда.
– Так, – вязала она себя в руки. – Вы мне вот что скажите, работать будете или нет? У меня еще дел по горло.
Анатолий Борисович сразу решил, что лучшей работы на первый год пенсии и придумать нельзя, но ему так захотелось съязвить завучу, что он снова медленно повертел головой, снял очки, потер их о свитер, надел, провел ладонью по лысине и пригладил редкие волоски, затем и вовсе отвернулся, словно думал. Он слышал как сопит завуч и дождался именно того момента, когда Ирина Петровна готова была взорваться, но он опередил.
– Буду.
– Тогда ждем вас завтра. К первому сентября надо подготовиться.
Хотя Анатолий Борисович и выглядел спокойным и сдержанным человеком, но, чем ближе было первое сентября, тем больше он понимал, какая ответственность будет лежать на его уже пожилых плечах. Сам себя он успокаивал лишь одним: «Будет проблема, буду ее решать, а пока у меня есть, над чем поработать».
Прежде чем принять мастерскую он взял опись имущества и досконально проверил содержимое каждого станка. Просмотрел каждый инструмент и каждую деталь. Проверил работу станков, и Ирина Петровна тут оказалась права. По документам все на месте и все работает. По существу же, многое растаскано и многое сломано.
Когда Анатолий Борисович пришел в учительскую с итогами работы, то директор с завучем выслушали его, покивали и удалились. Это не остановило нового педагога, и он настырно оббивал пороги, пока директор Тамара Васильевна, не решилась на откровенный диалог.
– Анатолий Борисович, я понимаю ваше рвение и желание сделать школу лучше. Так же я понимаю, что каждый педагог считает, что именно его предмет самый важный и самый полезный. Но и вы поймите, у школы нет бюджета, чтобы закупить ваши эти железяки. – Тамара Васильевна встала из-за стола, прошлась по кабинету, надолго задержала взгляд на окне, затем повернулась и продолжила. – Если быть с вами полностью откровенной, то нам не нужны труды для учеников. Нам нужен урок технологии в любом его виде. Лишь бы у нас числился преподаватель и дети не шатались на ваших уроках по школе или того хуже, прогуливали на улице. Ограничьтесь хотя бы этим, и все у вас будет хорошо.
– Так же по бумагам?
– Что, простите?
– Я говорю, вам нужны уроки трудов так же, всего лишь по бумагам?
– Вот, суть уловили.
– Уловил.
Не прощаясь, Анатолий Борисович покинул кабинет. Посещали его мысли, что зря он ввязался в это дело. Сидел бы себе дома, получал бы пенсию, ведь всю жизнь работал. Всю жизнь. Пора бы и отдохнуть. Но не привык он отдыхать. Будь что будет.
Наступило первое сентября. Торжественная линейка прошла, дети разбрелись по классам.
Анатолий Борисович заперся в мастерской, оглядывая убранные верстаки, аккуратно сложенный инструмент и мертвые станки. Ему было приятно находиться здесь, среди металла и дерева. Одному. Работать так, как велит сердце. Работать спокойно, ни за кого не отвечать и точно знать – что делать, и как делать. Он на секунду представил детей возле верстаков, и сердце забилось чаще. А что если они поранятся? Здесь ведь и пилы, и сверла, и отвертки. Здесь куча возможностей порезаться. А что если он не сумеет уследить за всеми?
Анатолий Борисович поймал себя на этой мысли и сжал зубы, мысленно повторяя: «Я справлюсь. Справлюсь».
Как он и предполагал, дети быстро всё забывают. Легче всего оказалось с пятым классом. Пусть они неуклюжие и неосторожные, но Анатолий Борисович смог им с первого урока показать, как нужно себя вести. Рассказал о том, что они будут делать. Показал мастерскую и нагнал столько магии, что каждый мальчишка мечтал быстрее вызубрить технику безопасности, быстрее закончить изучать инструкции и наконец-то приступить к работе на настоящих станках.
Что касается старших классов, то там дела обстояли иначе. Иначе это значит хуже. Намного хуже. Шестые классы весь прошлый год на трудах играли в карты и телефоны. Прогуливали. И даже если приходили на занятия, то ничем не занимались. И чем старше класс, тем сложнее их будет переделывать. Ведь даже девятые классы, у которых труды числятся последний год в расписании, ни разу, в общем-то, трудами и не занимались. Как их вернуть в русло? Как привить любовь к трудам? Над этими вопросами Анатолию Борисовичу пришлось немало поломать голову.
По-первой он живо взялся за работу. Страх перед несмышлеными мальчишками прошел. Пятиклассников, в общем-то, как шестиклассников он быстро направил в нужную колею, а вот со старшими классами пришлось повозиться.
– Ну как, освоился в нашем бедламе? – спросил физрук Юрий Владимирович и по привычке поправил свисток на шее.
– Так себе.
– У тебя уже закончились уроки?
Анатолий Борисович кивнул.
– Пойдем, поможешь кое-что сделать в каптерке.
Анатолий Борисович закрыл мастерскую и пошел.
В тесной каптерке на стеллажах было много вещей: лыжи, новые мячи, скакалки, гантели. В углу, на новых матах, бесформенной грудой лежал другой спортинвентарь. Пахло резиной и куревом.
– У меня еще один урок и все, домой, – с наслаждением сказал физрук и всем своим массивным телом плюхнулся на хлюпкий стул. – Закуривай, если хочешь.
– А тут можно?
– Пф…
Физрук достал пачку, вытащил из-под стола стеклянную пепельницу полную окурков и закурил.
– У меня тут все можно. Это в учительской свои правила, а тут я сам себе хозяин. Честно говоря, не люблю я эту учительскую. Вечно они чего-то хотят и чем-то недовольны.
– К соревнованиям готовитесь? – спросил Анатолий Борисович, оглядывая новый инвентарь.
– Нет, это резерв. Для лучших времен. У нас, сам знаешь как. Если какая проверка нагрянет, то мы это все вытаскиваем в зал и пару дней, а то и неделю, дети радостно рвут весь инвентарь как собаки. Как только проверка уедет, мы это все обратно прячем.
– А как же уроки?
– Ой, да кому они нужны эти уроки. На бумаге есть – и то слава богу.
Юрий Владимирович пристроил окурок к мертвым собратьям и спрятал пепельницу. Он помахал пухленькой рукой, развеивая дым, затем провел пальцами по редким усикам.
– Удивлен, наверное? Ну, ничего. Так бывает. Я когда сюда пришел, тоже сперва немного удивился. Хотел парней, как надо потренировать, а потом понял, что никому это не надо. Ни им, ни им родителям, ни даже нашему директору с завучем.
– А тебе?
– Теперь и мне тоже не надо.
Привычный звонок разнесся по школе.
– Ща, еще посидим пять минуток и пойду, открою дверь этим охламонам.
Коллеги вышли из каптерки, и Анатолий Борисович проходя спортивный зал, отметил про себя, какое же скудное и потрепанное оборудование. Краска на лавках облупилась, некоторые ножки отломаны. На лестницах вдоль стены много, где не хватает ступеней. Канат, свисающий с потолка давно начал расплетаться. Рядом с гимнастическим козлом, валяется пыльный и порванный мат. Складывалось ощущение, что здесь давно никто не занимается.
Переваливаясь с ноги на ногу, Юрий Владимирович дошел до двери, отворил ее ключом и предусмотрительно шагнул в сторону.
Сбивая друг друга и хватая за рюкзаки, дети ворвались в спортзал, как стадо антилоп, за которыми гонятся хищники.
Юрий Владимирович дождался пока последний ученик забежит в спортзал, затем закрыл дверь и надув щеки, громко просвистел.
– Становись.
Крича и не слушая команду учителя, дети кое-как построились в одну линию.
– Сегодня будем заниматься футболом, – довольно громко сказал он. – Все хотят играть в футбол?
Крики «да», поровну слились с криками «нет».
– Ладно, тогда добавим еще и баскетбол. Кто хочет играть в футбол, сделайте шаг вперед. Ваня и Сергей, будете капитанами, – сказал физрук, глядя на первую шеренгу. – А у вас, Дима и… и Алексей. Первая половина зала для баскетбола, вторая для футбола. Ждите меня.
Физрук поплелся обратно в каптерку и через минуту вышел, неся в руках два мяча – футбольный и баскетбольный.
– По моей команде! – завопил он во все горло и поднял мячи над головой.
А потом он сделал то, отчего у Анатолия Борисовича, больно екнуло в груди. Словно что-то неприятное, тяжелое и в тоже время, неимоверно грустное поднялось в его душе.
Юрий Владимирович развел руки в стороны, а затем кинул мячи так, как кидают кости голодным гиенам. Дети мгновенно сорвались с места и перемешались в одну большую команду. У них не было ни футбола, ни баскетбола. Тот, кто первый схватил мяч, стал жертвой, за которой будут гоняться все остальные.
– Пойдем, – сказал довольный физрук и не спеша поплелся в каптерку.
Дверь отрезала детские крики и шум. Юрий Владимирович снова плюхнулся на стул и достал пепельницу. Трудовик уселся рядом.
– А ты не боишься их так оставлять? – осторожно спросил Анатолий Борисович, чувствуя тревогу за ребят.
– Не первый раз уже. Ты это, будешь?
– Чего? – не понял вопроса трудовик.
– Чуть-чуть… начальства уже нет, они куда-то в администрацию уехали. У меня последний урок, у тебя уже закончились. Ну, так что, будешь? – и физрук сделал характерный жест, поглаживая горло рукой.
– Мне еще поработать немного надо, – тут же соврал Анатолий Борисович и резко встал. – Я пойду, не хочу, тут задерживаться.
– Лады.
– Слушай, – уже на выходе сказал Анатолий Борисович. – А чего вы им весь этот инвентарь не даете?
– Так ведь порвут все. Разобьют и уничтожат. Это же не дети, а зверята какие-то. Потом если проверка приедет, то мы с голым задом окажемся. А так мы всегда готовы показать, что у нас все есть.
Анатолий Борисович вышел не прощаясь. Проходя мимо ребят, он с жалостью смотрел, с каким рвением они пинают единственный мяч. За время пока они были в каптерке, сформировалось что-то вроде кружков по интересам. Пару человек пинали футбольный мяч, еще пара человек носились с мячом баскетбольным. Девочки сбились в угол и еще несколько мальчиков облюбовали маты.
Жалко было смотреть на это. Жалко и одновременно страшно.
Но жалеть было некогда. На следующий день Анатолий Борисович принимал старшие классы.
Как он не распинался перед ними, как не краснел, но ему так и не удалось донести до детей важность трудов. Не удалось и стать среди них авторитетом. Не удалось возглавить их не совсем дружный коллектив. Ничего не удалось сделать. Ребята его не слушали и занимались кто чем. Большинство сидело в телефонах или на задних партах, далеко в углу, играли во что-то.
Разбитый и вымотанный Анатолий Борисович зашел в учительскую. Было пусто. Только директор и завуч что-то бурно обсуждали.
– Но у нас нет столько денег. – Отбивался директор.
А завуч, наоборот, наседал:
– Вы когда последний раз были в актовом зале. Там уже на лавку присесть невозможно, чтобы вещи себе не изорвать.
– У нас бюджет…
– Надо что-то делать, иначе нам всем влетит.
Захваченные бурной беседой, они не сразу заметили Анатолия Борисовича, а когда увидели, тут же замолчали и переключили тему.
– Все у вас хорошо? – спросила завуч.
– Все отлично.
Шли дни. Анатолий Борисович как смог починил станки и привел в порядок мастерскую. Он ходил особняком, за что сразу получил клеймо среди коллег. Мало кто готов был с ним разговаривать, но Анатолия Борисовича это только радовало. Он редко появлялся в учительской, большую часть времени находясь в мастерской.
Он с нетерпением ждал, когда пятиклашки придут на урок. Ведь с ними он начал заниматься настоящими трудами. Теми, которые были в детстве у самого Анатолия Борисовича и теми, которые должны быть у всех детей. Но они почему-то были лишь по документам.
Спустя неделю, всем классом дети собрали свой первый стул. Красивый, стройный, гладкий. Вскрыли его морилкой, а затем и лаком прошлись, которые Анатолий Борисович принес из дома. Теперь этот стул гордо красовался в центре мастерской.
Но когда пятиклашки покидали мастерскую, Анатолию Борисовичу мгновенно становилось грустно. Он хотел бы, чтобы все были как эти самые ребята. Пусть у них не всегда получается. Пусть они порой бывают балованные и непослушные, но он видит в их глазах интерес. И эти доверчивые взгляды заряжают его энергией. А ученики старших классов своим равнодушием, с легкостью этот интерес высасывают.
Лакированный стул в центре мастерской привлек взгляды старшеклассников, и они даже поинтересовались, откуда этот стул привезли.
– Это мы с пятиклассниками сделали. – Гордо заявил Анатолий Борисович.
Но эффекта, которого он ждал, не было. Стул быстро надоел ученикам и те в свою очередь занялись своими делами.
Уставший от попыток привить любовь к труду, Анатолий Борисович заперся в мастерской, оставив учеников в классе. Пусть там сидят. Пусть занимаются, чем хотят. Плевать. Надоело. Буду работать с теми, кто хочет работать. А этих уже не переделать.
Сидя в раздумьях, Анатолий Борисович не единожды возвращался к спортзалу и тому, с какой горечью он смотрел на детей. С каким высокомерием и каким раздражением он смотрел на физрука, которому было плевать на детей. Он кинул им мячи, а сам скрылся в каптерке дожидаться, пока прозвенит звонок.
Но ведь и я так поступаю. Я ничем не лучше, – отвечала ему совесть.
Собравшись с мыслями, Анатолий Борисович решил, что попробует еще раз. Хоть на примере стула, хоть на другом примере, но он должен изменить ситуацию. Должен.
Выйдя из мастерской, он увидел брошенных детей. Кто сидел в телефоне, кто занимался рисованием в тетради. Кто-то делал домашнюю работу. Но большая часть класса, оккупировав последние парты, что-то бурно обсуждала.
Анатолий Борисович незаметно подошел к ним и увидел то, от чего волосы зашевелились на затылке.
Дети играли в карты. Но не просто в карты. На парте была куча мелочи и по быстрому подсчету, Анатолий Борисович определил, что на кону около пятисот рублей.
– Вы что тут устроили!? – грубо и громко сказал он.
Ученики оторвались от карт и с испугом посмотрели на преподавателя.
Немая сцена длилась около минуты.
– Собирайтесь к директору. – Сказал Анатолий Борисович и забрал карты у учеников. До денег он решил не прикасаться.
Естественно, большинство сказали, что просто наблюдали за игрой и к директору идти смысла нет. Анатолий Борисович взял с собой лишь тех, у кого лично видел карты в руках, насчитывалось три человека.
– Вы зачем играли? – ведя провинившихся учеников по пустынным коридорам, спросил Анатолий Борисович.
– Интересно, – ответил один.
– Интересно им. Знаете, сколько людей страдают от этого. Все свои деньги проигрывают, дома, машины. Жизни свои проигрывают. А начинается ведь все именно так. По мелочи партейку сыграют и ничего страшного. Вам ведь родители деньги на обеды дают, а вы их в карты… эх вы. – Махнул рукой Анатолий Борисович, но тут же добавил. – Вам что денег мало?
– Мало, – не задумываясь, ответил кто-то.
Анатолий Борисович остановился перед директорской дверью. Ему в голову пришла совершенно сумасшедшая мысль.
– Разворачивайтесь, – скомандовал он. – Сегодня к директору не идем.
На следующий день Анатолий Борисович поднял давний разговор.
– Я тут краем уха слышал, что вам надо актовый зал обновить, – шепнул он завучу.
– Ой, и не говорите. В бюджет не входим, денег нет. А в актовый зал уже войти страшно.
Анатолий Борисович покивал головой и тихонечко сказал:
– У меня много связей осталось, так что могу вам по дешевке оформить. Единственное, что там все должно без чеков пройти, иначе дешевле не получится.
Ирина Петровна задумалась. Долго молчала, прежде чем ответить:
– Я с директором посоветуюсь.
Не прошло и дня, как Анатолия Борисовича вызвали в кабинет.
Обговорили сумму и сроки. Анатолий Борисович сразу предупредил, что сделают не быстро.
– За быстро надо платить полную сумму. А за очень быстро, еще и сверху накидывать.
– Нам не к спеху. К новому году бы успеть.
– Успеем.
Естественно Анатолий Борисович не обратился к бывшим коллегам и не поднимал свои старые связи. Он сам купил материал и все перенес в мастерскую.
Когда старшеклассники пришли на урок, Анатолий Борисович вышел в центр класса, держа в руках молоток. Он чувствовал, как трясутся коленки. Трясутся в прямом смысле. Он понимал, что поставил на кон слишком много. Часть денег взял. Материал куплен. Сроки оговорены. А вдруг и эта идея не зажжет в них интерес. Вдруг и сейчас они отнесутся к нему как к старому деду, которому пора голову лечить.
– Итак, – громко сказала он, заметив, как ученики притихли. – Тут я недавно выяснил, что всем вам не хватает денег. Это так?
Молчание. Каждый из учеников догадывался, что стоит ему согласиться, и его же одноклассники прозовут нищим.
– Не стесняйтесь этого, – продолжил преподаватель. – Я в свои годы огороды нанимался чужие копать, чтобы копейку заработать. В общем, у меня для вас дело. Я взял заказ на работу. Работа не пыльная и ее не так много. Платят хорошо, так что можно и заработать. Весь материал я уже купил. От вас мне нужны рабочие руки и желание что-то делать. И главное, об этом никто не должен знать. Узнают другие и все, наш план рухнул. Ну, как вам?
Снова напряженная тишина. Ученики переглядываются и ждут, кто же рискнет первым высказаться на предложение учителя.
– И насколько хорошо там платят? – сказал тот, которого поймали с картами.
– Больше чем самый крупный банк, который ты брал когда-то в картах?
– Прям-таки? – засомневался парень.
– Точно.
Снова тишина. И затянулась она надолго. Анатолий Борисович покачивал молотком, а ученики продолжали переглядываться, опасаясь, как бы не вышло хуже.
– Итак, господа, – устало сказал Анатолий Борисович. – Я не буду вас упрашивать и не буду разговаривать с вами, как с маленькими детьми. Вот этот стул, мы сколотили с пятиклассниками. В этой работе нам надо будет сделать немного больше чем просто стул. Поэтому те, кто хотят заработать, пусть сидят, а те, кто не хочет, пусть встанут. – Давно Анатолий Борисович не пользовался этим хитрым приемом. Несколько человек попытались встать, но не решились. – Значит, согласны все. Это хорошо.
Анатолий Борисович спокойно прохаживался по классу, рассказывал о предстоящей работе, но внутри он торжествовал. Внутри он улыбался и громко хохотал.
С этими ребятами он решил поступить иначе. Их нельзя долго мучить. У старшеклассников просто не хватит терпения, и они снова возьмутся за карты и разгильдяйство.
Анатолий Борисович ловко маневрировал между теорией и практикой, чтобы ученики не успели заскучать, но и до сложной работы он их не допускал.
Пока что делали заготовки. Пилили, строгали. Попутно Анатолий Борисович объяснял азы работы с деревом и сам не заметил, как превратился в хорошего друга учеников. Он стал тем самым учителем, к которому ученики выстраивались в очередь, чтобы спросить совета. Тем учителем, у которого каждый ученик хотел выделиться. Хотел получить похвалу. И, если Анатолий Борисович говорил, что этого делать не следует, то этого никто не делал.
С обычных заготовок перешли к настоящей работе. Колотили лавки, шкурили, красили, лачили.
Ближе к новому году актовый зал засиял новизной. Поверх заказанной работы, унылые стены оббили деревом и подлатали сцену. Но и этого ученикам показалось мало. Они взялись лично ремонтировать свои классы. На каждый урок забирали несколько парт и стульев и приводили их в божеский вид. А, как известно, свой труд всегда ценится гораздо больше. Поэтому после того как всю мебель привели в порядок, чудесным образом она больше не ломалась. На дверях появились новые блестящие ручки. Доски бесшумно открывались и закрывались. Под каждой доской была сделана аккуратная полочка для мела и тряпки. Даже перила на лестницах и те заменили.
Медленно и весьма незаметно старшеклассники преобразили школу. Учителя не могли нарадоваться, но в тоже время немного косо и с презрением смотрели на Анатолия Борисовича, который в такой короткий срок завоевал популярность среди учеников. И все недруги восторжествовали, когда кто-то рассказал о том, что Анатолий Борисович, оказывается, работал не просто так. Он наживался на детях и использовал их как бесплатную рабочую силу.
– От вас мы никак не могли ожидать такого. – Говорила завуч, нервно расхаживая по кабинету.
– Но ведь я не взял себе, ни копейки, - оправдывался Анатолий Борисович. – Все что я с вас взял, я потратил на материалы и раздал пацанам.
– Они не бесплатная рабочая сила, – вставила слово директор.
– Поэтому я им и платил. Мне хватило своей зарплаты.
– Так не правильно.
– А правильно, что они ни черта не умели пока я не пришел. Что они в карты играли на деньги. Что они молоток в руках не умели держать. Мастерскую в порядок привели, станки починили. Актовый зал заблистал, классы обновили. А вы говорите, что это неправильно. Я и сам знаю что неправильно, но надеюсь хоть теперь до вас дошло, что труды не лишний предмет.
Ирина Петровна долго не отвечала. Она смотрела на директора, словно искала у него поддержки. Смотрела и на Анатолия Борисовича. И, после долгого молчания, выдала:
– Все равно это неправильно.
Рассматривали вопрос об увольнении Анатолия Борисовича с поста преподавателя, но проведенный новый год в актовом зале, показал все его достоинства. Да и ученики, от пятого до девятого класса вступились за Анатолия Борисовича.
– Вам повезло, что у нас нет другой кандидатуры, а иначе мы бы распрощались. – Язвительно заявила завуч.
С приходом Анатолия Борисовича, ребята полюбили мастерскую не меньше чем лабораторию кабинета физики или химии. Веселой гурьбой они вваливались в рабочее помещение, чувствуя запах дерева и чихая от мелкой древесной пыли. Они надевали жесткие фартуки, как настоящие рабочие. Каждый ученик имел свой шкафчик, где хранился личный респиратор и очки. Ребята по всем правилам технике безопасности становились к станкам и пользовались электроинструментами. Единственное о чем они жалели, так это то, что в неделе у них всего два урока трудов.
_________________________________________
Об авторе:
ЕГОР КУЛИКОВРодился в 1990 году в с.Кучурган, Одесская область. Окончил РУДН, живет в Люберцах. Печатался в журналах: «Урал», «Волга», «Новая юность», «Москва», «Южная звезда», «Дальний Восток». Победитель 3 сезона премии Левитова. Работает в сфере туризма.
скачать dle 12.1
