Редактор: Анна Харланова
(Рассказы)
ЧЕТВЕРТЫЙ ВЫХОД, САМЫЙ ГЕНИАЛЬНЫЙБыли девяностые годы, когда в нашей стране все так перепуталось, что ничему уже не приходилось удивляться. Я работала учительницей начальных классов и, поддавшись всеобщей панике, осмелилась выйти на рынок. Мне как новичку первые дни несказанно везло. В выходные дни я торговала фруктами, в этом деле помогал хорошо поставленный звонкий учительский голос, зазывающий покупателей. И у меня решительно все получалось! Мне охотно давали товар под реализацию, я его ловко и быстро продавала, вечером прилежно отчитывалась. Приезжие торговцы любили меня за честность и исполнительность.
Не прошло и двух месяцев, как я расслабилась и потеряла бдительность. Приближался женский праздник. Народу на рынке – яблоку упасть некуда! Я вдруг отважилась – взяла товар не под реализацию, а на свои деньги. На семьсот рублей – это были огромные деньги – я купила шесть ящиков с яблоками, по пять рублей за килограмм.
Яблоки были прекрасные – крупные, красные и блестящие. Просто чудо! Испытывая восторг, я трогала гладкую кожицу, уже про себя подсчитывая, сколько можно на этих яблоках заработать. Как тут же на меня обрушилось несчастье...
Когда я сгребла в кучу первый слой аппетитных яблок, то увидела, что внизу, под ними, лежали маленькие и пятнистые. И так во всех ящиках. Вверху – крупные и сочные, внизу – бледные, будто оспой изъеденные, да к тому же с неприятным запахом.
А тут еще как на грех понаехало много машин с фруктами. И были яблоки эти наливные и сочные, и продавали их по три и даже по два рубля. А я свои червивые по пять рублей купила. Меня охватила паника. Что делать? Все, все мои деньги! Голова кругом. Я совсем растерялась. Рынок, как ничем не приманенный волк, показывал мне свои зубы. Разве я могла предусмотреть, что такое случиться? До этого дня яблок на рынок привозили мало, и они были дорогие…
Я растирала по лицу злые слезы, а в голову назойливо лезли слова из кабацкой песни: «А я несчастная, торговка частная, стою и бублики тут продаю!»
Весь мой труд на рынке: подъем ни свет ни заря, тяжелые ящики, которые мы, торговки, доставали из машин, тянули из подвала по железной дорожке, посыпанной песком, все мои деньги, которые я так бережно собирала, – лежали передо мной в виде дурных яблок, которые и бесплатно никто не возьмет! А я мечтала собрать на Восьмое марта учителей начальных классов своей средней школы. Мы всегда собирались на праздники, но довольно скромно. Известное дело, какая у учителей зарплата! И как мне замечталось – такой стол накрыть, чтоб все девчонки ахнули!
Я представляла, как они заходят в мой дом, а он уже в коридоре пропитан пряными запахами. Они спешно раздеваются и радостно вваливаются в зал, а там… Почему-то больше всего в магазине я заглядывалась на ликер в причудливой бутылке с двумя горлышками: в одной половине он был молочно-сливочного цвета, а в другом – шоколадного. И представлялся мне ликер этот необыкновенно вкусным, хотя я его до той поры и не пробовала. Уж больно дорогой! Но так мне хотелось его на праздник купить! Ведь должен же быть у нас, нищих учителей, когда-нибудь праздник с достойным застольем!
Я вдруг неожиданно вспомнила о Ванге. Прорицательница говорила, что из всех ситуаций есть три обычных выхода и четвертый – гениальный. Надо постараться его найти.
У меня были выходы. Затаиться где-нибудь в уголке и дожидаться вечера. Может, те торговцы, у кого я купила яблоки, кому-нибудь дали их под реализацию и вечером приедут за деньгами? Тут я подниму скандал, и, вполне вероятно, мне вернут деньги за червивые яблоки.
Но продавцы таких яблок обычно не возвращаются…
Можно было взять себя в руки, напрячься, как это могут ловкие и хитрые бабы, и продавать яблоки за любую цену, лишь бы вернуть часть своих денег. Это был самый реальный выход.
Надо было войти в то состояние отчаяния и злости, чтобы понять – самый желанный в ту минуту был для меня один-единственный выход: плюнуть на все и сбежать домой. И никогда больше на рынок не возвращаться!
Что я так мучаюсь? Слава богу, у меня есть приличная работа, не то, что здесь – стою под снегом, платок мокрый, нос красный, глаза опухли, валенки промокли.
Но когда я окончательно сдалась, именно в этот миг и ни секундой раньше – меня неудержимо потянуло отправиться в путь. Надо, надо было найти этот четвертый выход, гениальный! И заодно проверить, не обманывала ли всех знаменитая Ванга? Это было как озарение, как вспышка молнии: мне нельзя было терять ни одной минуты!
Я попросила присмотреть за ящиками бабульку, что продавала рядом шерстяные носки. И шагнула вперед, в самом буквальном смысле – побрела, куда глаза глядят.
Рынок ревел и кровоточил раздавленными фруктами, народ колыхался и гудел, как огромный котел с живой похлебкой. Закружившись в этом водовороте, я вскоре забыла про свои яблоки. Снег под ногами таял. В валенках хлюпала вода. Я облизывала соленые от слез губы, как шальная, натыкалась на прохожих. И вдруг увидела посреди площади огромную фуру с мимозой. За большим столом стояли два подвыпивших грузина и продавали цветы, которые были навалены горой, как снопы сена. Картина была такой неприглядной, что потрясла меня до глубины души. Мало того, что цветы лежали беспорядочно, они еще наглым образом разворовывались! Возле прилавка копошились бабки, они набирали целые охапки, потом, будто ненароком, нагибались и кое-как, кроша и ломая ветви, засовывали их в приготовленные мешки.
Вся земля вокруг была усыпана желтыми пушистыми шариками. Они быстро темнели, безнадежно гасли в талом снеге под ногами покупателей.
Из всех цветов я больше всего любила мимозу. И потому, недолго думая, подошла к нерадивым продавцам и попросилась в помощницы. Они, еле держась на ногах от усталости, уставились на меня с явным подозрением. Молодой и старый, наверное, отец и сын. В черных курчавых волосах запутались шарики мимозы, возможно, они и ночевали в цветах. Смотрят друг на друга, потом на меня, опять друг на друга.
– Да не бойтесь, – говорю я. – У вас столько цветов воруют, что не в сказке сказать, ни пером описать. А я у вас порядок наведу.
Наконец с большим трудом они согласились.
– Но знаешь, – сказал пожилой, – мы тебе за работу заплатим двадцать рублей. Чтоб потом без претензий. Согласна?
Двадцать рублей для такой фуры было очень мало. Но я еще ни разу не продавала цветы. И потому согласилась. Быстро навела порядок и на прилавке, и в очереди, которую выстроила строго сбоку от стола. Воровки, перепродававшие мимозу у входа в рынок, прочувствовав момент, быстро снялись с этого места и улетели на другие поля.
О, как бесподобно пахла эта гора цветов! Я готова была зарыться с головой в душистые ветви, махровые кисти! До меня они продавались по два-три рубля за штуку. Послав молодого хозяина в магазин за целлофаном и лентами, я расправила ветки, навязала красивые букеты и продавала их уже по пять, десять, а самые роскошные – по двадцать рублей. Конкурентов у этой мимозы на рынке не было. Мои руки, куртка вскоре сладко и ароматно запахли. Даже при легком встряхивании букетов поднималосьлегкое облачко желтоватой пыльцы. Столько они томились и тускнели в дороге, намертво слипшиеся гроздья, наполовину засохшие и облетевшие!
Старый грузин глаз с меня не спускал. Он все время боялся, что я буду воровать у них деньги. И даже не ел и не пил, чтобы не отвлекаться. Деньги я клала в картонную коробку, которая лежала рядом.
Очередь росла с каждой минутой, один за другим быстро подходили люди. Ни одна машина с цветами больше не приехала. Я едва успевала заворачивать цветы в блестящую бумагу, перевязывать лентами и продавать!Но я была счастлива и очень горда собой – теперь я знала, что могу это делать.
День был удивительный, ослепительно ярко сияло солнце. Шарики мимозы тоже были похожи на солнышки. Или на крошечных цыплят. Пушистая россыпь и зеленые листья. Мир ошеломлял меня янтарным сиянием. И я подчеркивала этот цвет фиолетовыми, голубыми и красными лентами. Хрустел целлофан, бренчали, падая в коробку, монеты. Воздух казался неподвижным.
Постепенно я почувствовала, что устала. Болели плечи и спина, перед глазами расплывались лица. Хозяева цветов продолжали следить за мной, то и дело выхватывая из коробки, а то и из рук покупателей крупные деньги. Лучше б помогали нарезать ленты, жлобы этакие!
Униженно давясь словами, я постаралась выторговать себе зарплату побольше – безрезультатно. Мне стало обидно. Исподтишка оглядела очередь: как назло, ни одного знакомого, которому бы я могла просто так, без денег, дать букет. Не признаваясь самой себе, я незаметно пропитывалась мстительным ядом.
От последующей мысли я вздрогнула, у меня даже дыхание перехватило: мне захотелось незаметно спрятать деньги. Раз появившись, эта мысль не отпускала. Я делала все попытки раздавить ее, как клопа – тщетно. Испытывая страх и ужас, я уже не поднимала взгляда ни на покупателей, ни на хозяев цветов. И, странное дело, с этой минуты, даже сквозь прикрытые веки я отчетливо увидела весь рынок, самые отдаленные его уголки.
Но чем больше я жаждала любой ценой припрятать деньги, тем невозможней это становилось. Меня выдавала дрожь в пальцах, да к тому же неожиданно закружилась голова. Как только мне протягивали крупную купюру, я застывала и переставала дышать. Бесполезно. Почему-то я стала все делать с точностью наоборот – старательно, опережая движения отца и сына, складывала все деньги в коробку.
Так прошел еще час, а может, и больше. Неожиданно я увидела удивленные, полные сострадания глаза – кажется, я замешкалась со сдачей. Покупательница смотрела на меня с любопытством, и я решилась. Наклонилась к ней и зашептала в самое ухо:
– Девушка, мне очень мало платят за работу. Если у вас есть возможность как-нибудь незаметно дать мне деньги – сделайте это, пожалуйста...
Молодая женщина, даже глазом не моргнув, тут же невозмутимо засунула мне в рукав куртки десять рублей. Мало того, я с ужасом увидела, как она всей очереди громко рассказала о том, как наглые, бессердечные люди (слава богу, они не обращали внимания) обманывают бедную русскую женщину.
Очередь ахнула. Было много мужчин. Я боялась, что они опрокинут фуру. Видимо, это первоначально входило в их намерения, но потом, благоразумно посовещавшись, они решили отомстить по-своему.
Покупатели стали придумывать всякие изощренные способы, как незаметно просунуть мне деньги. Боже, что тут началось! Я была одета в теплую зеленую куртку, по форме напоминающую короткую фуфайку, с карманами и тугими резинками по низу и краю рукав. И вот одни мужчины усиленно заговаривали зубы хозяевам, расспрашивая, откуда товар, да есть ли на него документы, другие – проворно засовывали мне деньги в рукава, карманы и валенки, умудряясь положить даже за воротник. Сердце мое бухало, рот пересох – со всех сторон ко мне тянулись руки. Покупатель, уходивший с букетом, считал своим гражданским долгом рассказать о «сложившейся обстановке». За это время история, видимо, обросла такими сердцещипательными подробностями, что многие, давая мне тайком деньги, спрашивали, где меня можно найти и оказать помощь. Я пыталась что-то возразить, но вместо слов выходил какой-то свистящий звук. С головы соскочил и упал мне под ноги пуховый платок, я боялась наклониться, чтобы его поднять, ведь из карманов могли посыпаться деньги.
Тревожно оглядываясь на своих работодателей, убирая с лица липкие пряди волос, я пыталась понять: почему они ничего не замечают?
Но они действительно ничего не видели! Наступал вечер, народ прибывал, толпился возле прилавка и гудел, как пчелиный рой. Одни ощупывали цветы, другие отчаянно торговались с хозяевами. Даже воздух вокруг меня, ошалевшей от всего происходящего, возбужденно гудел. Муки совести меня не одолевали – о, нет! – меня охватила злобная и шалая радость. Внутри меня все пело и ликовало. Сколько денег, Господи!
От этих хрустящих бумажек я уже вся раздулась и шелестела, как мешок с сухой листвой, когда только задевала прилавок! И еще меня постоянно одолевала тревога: а не снится ли мне все это?
Я чуть расстегивала замочек куртки и беспокойно заглядывала в чудесный просвет, непередаваемо пахнувший и шуршащий – это придавало мне сил. Я боялась, а вдруг кто-нибудь из хозяев захочет меня обнять? Против воли – мне хотелось этого все больше и больше! Пусть хруст разнесется по всему рынку! Я тогда стану свободной, вылечу из этого чертова прилавка, опутавшего меня своими чарами, и бесноватой снежинкой закружусь на дороге, топая ногами по снежному крошеву! Вот я сейчас, вот что я сейчас сделаю, ну я устрою! Гори она синим огнем, эта прежняя порядочная жизнь, светлая и чистая, как пустая бутылка!
Слава Богу, хозяева оказались нелюбвеобильными.
Я бы и хотела, но не в силах была остановить очередь. Не могла же я закричать на всех: «Перестаньте мне давать тайком деньги! У меня их уже навалом!»
Надо еще учитывать тот факт, что перед праздником почти все мужчины были подвыпившими. И их твердое решение «спасти, защитить, отомстить» отменить было невозможно! У каждого, кто тайно передавал мне деньги, даже загорались и коварно сверкали глаза.
Не спрашивая разрешения, я повысила цену на цветы, в надежде, что народ разбежится – не тут-то было. Мужчин словно заколдовали – они набирали букеты, не спрашивая цену!
Только с наступлением темноты народ угомонился и поредел. Рынок опустел.
Но цветов еще было много. И грузины предложили мне поехать на центральную площадь города, чтобы их допродать. Тут я неожиданно вспомнила про свои ящики с яблоками и, рванув молодого грузина за руку, помчалась с ним со всех ног на то место, где я их оставила.
Там было пусто и темно. Я едва разглядела свои ящики с яблоками и плачущую старушку, стоящую рядом. Она боялась, что со мной что-то случилось и горестно всхлипывала, что-то шепча себе под нос. Я горячо поблагодарила ее и дала целый пакет яблок, что были сверху. Мы быстро перенесли все ящики в машину и поехали на площадь Победы.
Там было светло от фонарей. Мы достали стол, наложили цветы, а на самом краюшке я горкой выложила яблоки. В мягком сумеречном освещении они смотрелись совсем по-другому, даже пятен не было видно. Может, это я себя так убеждала? Ведь я еще не осознавала, что с прежней жизнью, понятной и предсказуемой, я рассталась, и это произошло сегодня, посреди рынка.
Со всех сторон к нам устремились люди, и откуда они только взялись? Быстро выстроилась очередь. Наверное, шли с работы, не все успели купить цветы и фрукты – конкурентов не было никаких. Яблоки я продала молниеносно, по десять рублей за килограмм, все до одного. Покупатели даже высмотрели те, которые я отложила домой, спрятав под прилавком, и грозно их потребовали.
Все шло прекрасно до того момента, когда мимоза была распродана.
И тут грузины мои объявляют, что пойдут считать деньги. И если что не сойдется, они разберутся со мной как следует.
А надо сказать, что они уже изрядно выпили. Меня охватил ужас. Беги, шептал мне внутренний голос, беги без оглядки, пока они далеко. Я чувствовала, что успею убежать. Но внезапный приступ удушья парализовал все мое тело. Время исчезло и сгустилось до нескольких мгновений. Ночной полусвет, насыщенный пушистыми снежинками, напоминал какую-то жуткую сказку. В каком-то странном оцепенении я смотрела вверх.
Услышав шаги, я вздрогнула и перевела взгляд от фонарей: они вернулись. Лица их были потные и счастливые.
– Представляешь, – сказал пожилой грузин, и в его голосе была теплота. – Мы за все время, что возим мимозу, имеем такую выручку: в два раза больше, чем всегда. Извини, что мы тебе не доверяли.
И он поцеловал мне руку. И дал мне не двадцать рублей, как договорились, а двести. Я смотрела на темные круги под его глазами, заострившийся нос, бледные щеки. От стыда и счастья я чуть было не расплакалась. Но плакать было нельзя, ведь меня, чтобы успокоить, могли обнять. И тогда бы я захрустела.
Мы распрощались. В ответ на настойчивую просьбу я дала твердое обещание на следующий год, утром седьмого марта, я найду их на рынке и буду опять продавать мимозу. Еле держась на ногах от усталости, они погрузили в машину стол. Машина уехала. Я стояла и смотрела ей вслед, вдыхая хмельной и острый, как молодое вино, воздух. Поднимала голову, открывала рот, он наполнялся снежной кашей.
Испытывая смятение, перешла площадь и подошла к дому, что был ближе всего. Села на корточки под освещенные окна, потрогала тугую от денег куртку и… разревелась. Я плакала, смеялась, и снова плакала – с носа, ресниц лилась соленая вода. Потом старательно вытерла лицо и не смогла с собой совладать – расстегнула куртку. Деньги так и хлынули на мокрую землю, дрожащими руками я с трудом собрала и запихала их обратно. В карманах звенели и стучали монеты – значит, в меня все клали и ссыпали, словно я была кошельком. Я вдруг увидела свои следы на земле: они были неглубокими и быстро заполнялись темной водой, а в ней дрожало золото, льющееся с окон.
Внезапно я почувствовала сильный голод. Да я целый день ничего не ела! Я заторопилась, держась за стену, пробралась под окнами домов, юркнула за угол, кинулась к магазинам, но все магазины были закрыты. В ближайшем киоске лежали одни шоколадки со сливочной начинкой. Я купила все, что было – двадцать триштуки, и поехала домой.
Дети не спали. Они ждали меня и гостинцы. Пока они разворачивали разом все плитки, я закрылась от них в зале. И наконец, стала раздеваться.
Я стягивала куртку, а вокруг шел листопад. С меня, как с осенней березы, шурша и перевертываясь, летели деньги. Я сидела на целой куче денег, иногда поддевала их ладошкой, подбрасывала вверх и думала: «Ну и Ванга!»
С тех пор прошло столько лет… Жизнь, которая горела и пылала, принося много безумств и неразгаданных тайн – все сольется вниз, как с опрокинутой чаши – и кто знает, что поднимется ввысь, прорастет золотыми цветами, а что черной пылью заляжет в царстве земли…
ДЫНИМы с мужем снимали маленькую комнатку в двухкомнатной квартире. Хозяева квартиры, Любовь Петровна и сухой, как хворост, Сергей Петрович, были сильно пьющими и часто грозились, что поставят меня с детьми на кон в карты.
Аленке было всего шесть месяцев, сыну четыре года. Я сидела в комнате и дрожала от страха, обхватив детей руками. К хозяевам приходили гости, и начинались веселые гульбища. Муж был на работе. Чего стоит выбить облупленную, ходуном ходящую дверь в нашу комнату? «Ха-ха-ха, – ревели за стеной, – ну как бы нам взглянуть на эту бабенку?» «Да ничего особенного, – отвечала заплетающимся языком Любовь Петровна. – Просто худющая училка. Да еще строит из себя. Интеллигенция хренова...»
В окно бил дождь. По стене ползали тараканы. Лампочка на длинном шнурке медленно качалась. Из-под двери тянулась тягучая змея запахов кислой капусты, копченых кур и перебродившего кваса.
Поздно вечером веселая компания таяла, приходил с работы муж. Он усталой, тяжелой поступью шел на кухню и там долго ел. На кухне не было занавесок, по стеклу ползли мокрые листья. Если на них долго смотреть, они наливались сначала синевой, а потом чернели, будто умирали. Я не любила осень.
Муж работал на тракторном заводе слесарем и мечтал поскорее стать начальником. Он вырос в семье, где отец и мать были начальниками.
Начальником его не ставили, и он уходил с работы. И даже не приходил за теми деньгами, которые ему полагались. За ними ходила я.
Денег не было. Когда я потихоньку начинала говорить, мол, пора бы и работу начать подыскивать, муж, трагически воздев полные, белые руки к потолку, восклицал: «Я тебе детей поднимать помогаю!». И так он певуче выводил это «помога-а-а-ю», взмахивая руками и закатывая глаза, что я тайком в кулачок прыскала. Недаром муж, когда учился в институте, ходил в театральный кружок! А я с той давней поры разлюбила слово «муж». У меня с этим словом связалось представление какого-то длинного-длинного пыльного коридора, который никогда не кончается и который весь завален старым, ненужным хламом. Хочется вырваться на свежий воздух, а почему-то нельзя. Как в дурном сне.
Муж из-за своей полноты все время потел, и было ему очень жарко, и потому он бегал в подвал и отключал зимой отопление. Хозяевам было все равно, а дети простывали. Я была в отчаянии.
Один раз, помню, муж уходил на работу, я умоляла его не отключать батарею, тем более что его целый день не будет. На руках у меня была Аленка, сын держался за ногу.
Муж слушал, слушал меня, потом вырвал из рук Аленку, положил ее в кровать... да как дал мне по лицу! Если б сильно ударил, то, наверное, убил бы, мужик он здоровый, а так я просто отлетела в угол, ударилась головой о стену, кровь из носа так и хлынула.
А потом как вскипела!
Я, больше всего на свете страшащаяся остаться одна, уже ничего не боялась... Заметалась в ярости по комнате, все вещи его собрала да с лестницы и спустила. И его самого за дверь спровадила. И одна проживу! Сама села на кровать, подперла кулаками горящие щеки и разревелась.
Я бы долго ревела, да дети сильно испугались. Аленка ко мне ползет, ползунки по дороге соскочили, пухлая попа туда-сюда смешно так прыгает, сама кричит, сопли по лицу размазывает. Вовка солидно так, баском свою ноту выводит, будто на важной работе находится, сам меня за коленку цепко держит. Смешно мне стало.
Успокоила я детей. Загрустила.
Увидела старые, выцветшие обои, кольцами свисающие по углам чужой квартиры. Стала строить печальные планы: устроюсь на работу дворником, нет, лучше уборщицей. Ничего, ничего. Дети когда-нибудь все-таки вырастут. Я покажу ему... да. Стану красивой, знаменитой. У меня будет много денег. Ничего…
А время шло. Муж не возвращался. Деньги кончались. Я стала искать работу. Но ни дворником, ни уборщицей не брали, потому что у меня было высшее образование. Это были восьмидесятые годы.
В одном месте вроде повезло – взяли уборщицей, но дом оказался слишком далеко, детей оставить было не с кем. Деньги кончались, кончались, уже не хватало на молоко. Аленку еще напою молоком вдоволь, маленькая еще, а Вовка рядом стоит, смотрит так – сердце разрывается.
Поехала на работу попросить в профкоме помощи, а мне Ольга Михайловна, завуч наша, язычком так пощелкала, пощелкала, будто в горле у нее чесалось, и говорит: «Что ты, что ты, мы матерям-одиночкам помочь не в силах, а ты тут, при живом-то муже...» Поплелась я домой несолоно хлебавши.
Заболела Аленка. Криком вся исходилась, в животе у нее все время бурчало, температура держалась высокая. Вызвала врача, она сказала: стафилококк, такая вот болезнь, давать антибиотики нежелательно, лучше полноценное питание, витамины, тогда организм сам справится.
Пришла свекровь, Марья Тимофеевна, муж у нее жил. Принесла две пачки печенья, кусок мыла «Земляничного» и ушла.
Испугалась я. В глубокой задумчивости ходила по комнате, погруженная в размышления, ночью долго лежала без сна. Мысли, полные уныния, копошились в голове, как куча муравьев. Одна, с двумя детьми, без денег, без мужа. Напугала меня еще хозяйка моя, румяная и пышная Люба. «Останешься одна, – говорит, – локотки кусать будешь. Кому ты нужна, такая тощая, да с двумя хвостами в придачу».
Да, что делать. Действительно, что я из себя представляю? Сушеная селедка. Надо мужа возвращать. И как можно быстрей. А потом разберемся.
Тут я как раз получила на детей ежемесячное пособие. Купила мужу синие брюки, широкие, как два парашюта. У него между ног любые штаны за месяц истирались, появлялась такая восьмерка, дырявая, как решето. Звоню мужу, чуть не плача, извиняюсь, прошу вернуться, а куда деваться. Вернулся муж, не запылился. Довольный и гордый, смотрел он на меня, наполненную безнадежным страхом, и все вроде ничего, жизнь побрела дальше, да впала я вдруг в тоску смертную, сейчас это называется депрессией. Ничего меня не радует, ни дети, ничего. И солнце светит тускло, и окна мыть не хочется, даже причесаться сил нет.
А было лето. Август. И вот что случилось.
Была я с детьми на овощном рынке. Аленка на руках, Вовка, как положено, за юбку держится. Стала в очередь за дынями – денег как раз на маленькую дыньку хватало. Стою последняя, передние покупатели эти лакомые плоды мнут и щупают, а мне Аленка мешает, на руках виснет. Продавец, похожий на многоножку, волосатый-волосатый такой грузин, покрикивал: «Пачиму, ну па-а-ачему мнэшь, а? Зачэм! Дына така магкая, така...» – тут он пальчики в горстку бережно сложил, горстку – ко рту, чмок, чмок губами, – «мна, мна, кака дына!»
А у меня вдруг все вокруг так и расплылось перед глазами –грязно-желтые, духовитые шары стремительно помчались вглубь рынка, а волосатый грузин вырос до самого неба, и оттуда гремел его голос, эхо шло по всей площади. Так захотелось мне хоть малюсенькую дыню взять да и проглотить целиком с грязной шкуркой, слюни ручьем потекли.
В чувство меня привели сильные тычки в спину, оглядываюсь – древняя старушенция, как креветка, в три погибели согнулась, ее на том свете с фонарями обыскались, а она – тут, проворно работая костлявыми локтями, целую сетку дынь насобирала, крючковатый нос грязным платком старательно вытерла, губами шамкнула... и пошла себе не спеша, денег не заплатила.
Оглянулась я на продавца – ничегошеньки он не видит, знай себе ножом взмахивает, тот на солнце посверкивает, а волосатый грузин с упоением дыни взламывает, сочащиеся сладким прозрачным соком, куски выхватывает и с восторгом, как знамя, высоко поднимает. Я осторожно взяла дыню и положила в сумку. Потом еще. Сердце колотилось бешено. Я была как во сне. До этого тяжелая, как бревно, рука, на которой сидела Аленка, стала легкой и невесомой. Я вся наполнилась ужасом... и восторгом.
Сколько я так набирала дынь, не знаю, но сумка сильно потяжелела. Одернула я Аленке платьице... и пошла. Никто меня не окликнул, никто в спину не выстрелил. Из памяти выпало, как я добралась до дома, зато хорошо помню, как высыпала на пол кухни дыни, их оказалось целых семь штук (как я их смогла донести?). Дети визжали от радости. Дыни мне показались такими яркими, солнечными. Будто в черно-белом изображении, где я жила, впервые появилась цветная краска. И была она желтая. И это было хорошо. Угрызений совести я пока не испытывала: я хотела видеть мир цветным. Как его раскрасить другим способом, я пока не знала.
Накормила детей. Мордочки их блестели от сока. Особенно много съела Аленка, хотя, что я говорю «съела», зубов-то у нее еще пока не было, она целиком погружалась в дыню и, шумно всхлипывая, всасывала ее, как удав. Наверху торчали белые, как ковыль, пушистые волосики. У самых щек они намокли и слиплись от сока. Я боялась, что она лопнет, боялась, что у детей будет аллергия, ведь дыню они до этого не пробовали. Ничего подобного, все обошлось.
Не знаю, отчего я больше всего получила радость, от того ли, что дети были сыты, или потому, чтосмогла совершить нечто небывалое. Мама моя пришла бы в ужас.
Во мне, как в омытом ливнями дереве, вновь зажурчали жизненные соки, они устремились вверх, к ветвям, ветви мои блаженно раскинулись, почки звонко лопнули, и зашумела яркая весенняя листва. Мне показалось, что судьба посылает мне спасение и благословляет на безвинные, как мне казалось, приключения.
Откуда-то пришли небывалые силы: я перемыла всю комнату, общую кухню и коридор, перестирала белье, искупала детей и до ночи играла с ними в прятки. Дом ходуном ходил, мы еле уснули.
На неделю дынь хватило, к субботе я приготовила большую вместительную сумку, она плотно застегивалась, и сверху надежно прикрывалась толстым куском ткани.
Я и не знала раньше, что воровать так легко, главное ни о чем не думать и ни в коем случае не смотреть на того, у кого воруешь. Иначе он почувствует напряжение. А если набирать спокойно, не торопясь, без суеты, уверенно… да, обязательно уверенно!.. потом плавно уйти... это целое искусство. Никто меня ему не обучал. Хотя почему же, та старуха, похожая на бабу-ягу, и была моим невольным учителем. На рынок я входила, как в сон, где можно брать, что хочешь, и ничего тебе за это не будет.
Фруктов я набирала, сколько могла унести. Складывала их в сумку аккуратно, самые нежные, например, мохнатые, со вкусом крыжовника, киви, или крупные бархатные персики я располагаласверху, а на дне сумки лежали дыни, апельсины и яблоки. Я чувствовала себя не воровкой, а богатой дамой, которая может выбрать все, что угодно. Меня так и распирало от возможности нарушить правила этой жизни.
В ту светлую пору детства, когда все мои сверстники воровали клубнику и яблоки с чужих огородов, мама, чтобы избежать пагубного влияния улицы, держала меня дома и никуда не отпускала. «Пойдем, пойдем», – упрашивала меня полная и румяная Света, живущая в моем подъезде. – «Мать на работе, ничего все равно не узнает».
У нее были два здоровых и дерзких брата-хулигана, тихий алкоголик-отец и веселая гулящая мать. Светка ничего не боялась, а я боялась своей матери.
Один раз я все-таки не удержалась и пошла с ней воровать розы. Рядом с нашей пятиэтажкой, за высокой оградой, находились частные дома, и возле одного из них вездесущая Светка выследила чудесные красные розы, которые выращивала на продажу тощая, всегда одетая в черное, баба Зоя. Вот туда мы и отправились.
Главное было – перелезть через деревянную ограду. За ней была другая, железная и колючая, но мы, не спеша, помогая друг другу, справились. Светка заверила меня, что в это время баба Зоя торгует на рынке яблоками, и дома никого нет. Не спеша, пригнувшись, мы обошли ржавые корыта, ведра, грязные банки и подкрались к маленькому кирпичному домику.
Розы стояли под солнцем, как в сказке, сгибались от тяжести роскошных – бордовых, пурпурных, розовых и белых – цветов. Какой шел от них запах, чудесный и чистый, как блестели нежные лепестки! Зачем надо было их рвать? Мы в растерянности смотрели друг на друга, курносая и голубоглазая Светка с толстыми светлыми косами, и я – худенькая и бледная, с пепельными кудрями. Но надо было делать свое дело, крушить и ломать эти необыкновенные цветы, и мы, тяжело вздохнув, принялись за работу.
Светло-зеленые стебли были покрыты шипами, как бы мы ни исхитрялись, сломать их не могли. Пробовали даже перегрызть, рот наполнялся горечью, в зубах застревала плотная кожица. Долго мы так провозились, изранив все пальцы, я буквально выдрала из искалеченных и смятых кустов две розы, Света – три, как откуда ни возьмись на нас молча кинулась какая-то громадная собака. Мы рванули к забору.
Светка была уже на ограде, когда я провалилась в вонючую канаву, которую мы сразу не заметили, она была тщательно прикрыта сухими ветками. Перепачкавшись, я выбралась из ямы, буквально взлетела на забор и рухнула с него в песок, в клочья изорвав колготки и платье. Подружки нигде не было. Я еле успела добежать до дома, сбросить дурно пахнущие лохмотья, как пришла мама.
Она была с соседкой, доброй болтушкой тетей Шурой, которую я любила. Мать была чем-то озабочена и ничего не заметила. Только мы сели пить чай, как раздался звонок. Ничего не подозревая, я пошла открывать. На пороге, с перекошенным от злости лицом и большой палкой в руках, стояла разгневанная баба Зоя…
Потом был дикий и кошмарный сон: мать, найдя в ванне розы и рваную одежду, кричала так, что в окнах звенели стекла, а в углах дрожала паутина. Потом было самое стыдное – я лежала на диване, мать без устали хлестала меня прыгалками и голосила на весь дом: «Воровка! Воровка!». А рядом стояли растерянная тетя Шура и злорадно улыбающаяся баба Зоя. Больше я со Светкой не гуляла.
Рядом с овощным рынком находился вещевой. Народу там было еще больше – это было время великих дефицитов, а рынок один на целый город. С Прибалтики привозили одежду, которой в магазинах и в помине не было. Народ толпился у прилавков и гудел, как пчелиный рой. Еслине покупали, то просто стояли: одни – в беспомощной растерянности, другие – ощупывали и оглядывали вещи, приценивались и отчаянно торговались.
Стала и я в очередь за шерстяными колготками, они стоили три рубля. Смотрю – женщины то одни примерят, то другие, за всеми разве углядишь, народ сзади напирает, все толкаются, кричат. Продавцов всего двое – потные тетки с одуревшими от усталости глазами.
Подошла и моя очередь – взяла я четыре пары и уверенно махнула головой, мол, примерять пошла. Надо сказать, времена были другие, люди были наивны, бесхитростны.
Мне казалось, что если не считать ту выжившую из ума бабулю, на рынке никто не ворует. А вор вора чует издалека. Были, конечно, оборвыши-мальчишки, но у них так сверкали голодные глазенки, так откровенно грязными были их детские ручки, что добраться до прилавка им было довольно трудно. Они налетали воробьиной стайкой, хватали все, что попадало под руку, потом долго где-нибудь отсиживались, скорее всего, на крышах.
А вот от дамочки в соломенной шляпке, в белой учительской кофте, отороченной атласными рюшами, и черной, крупными волнами струившейся книзу шелковой юбке – вот от такой дамочки злого умысла никто не ожидал.
Отошла я с колготками всех размеров и цветов в сторонку, аккуратно сложила их в сумочку – и снова встала в очередь. Если на меня кто из продавцов и взглянул, то решил, что я уже заплатила. Набрала я так много колготок – сумка распухла, изо всех сил прижимая края, я с трудом ее застегнула. Что же делать дальше?
Испытывая беспокойство, я пробралась на другой конец рыночной площади, не сдерживая жадного любопытства, вынула колготки и стала их взволнованно пересчитывать. На меня тут же, чуть не сбив с ног, налетела толпа: «Сколько стоят?» Я, недолго думая, незнакомым хриплым голосом, произнесла: «Два рубля». У меня их вмиг расхватали. Дрожащими руками я вытаскивала и разворачивала колготки, дрожащими руками торопливо брала деньги, не считая, бросала их в ту же сумку. Столько денег, Господи. Куча денег на дне сумки шелестела и хрустела купюрами, звенела и бренчала монетами, я несла ее несколько шагов, потом останавливалась, чуть расстегивала замок и беспокойно заглядывала в чудесный просвет, непередаваемо пахнувший и шуршащий.
Судьбу я в этот день больше не искушала, накупила продуктов и решительно пошла домой. Внутри меня все пело и ликовало, я наполнялась жизненной силой и уверенностью, что все смогу, все, буквально все. Главное – это вовремя остановиться даже в самый удачный день. Наверное, такой закон есть у игроков в карты, да и вообще у всех игроков и воров на свете.
Удивленному мужу я сообщила, что деньги дает мать, мол, полная недобрых предчувствий, она сняла их с книжки. Сочно и красочно, не запинаясь, я на разные лады повторила эту историю, он быстро успокоился и уткнулся в телевизор.
Был такой знаменитый футболист, звали его Пеле. Однажды он сказал журналистам, что может забить мячей столько, сколько захочет. Если бы у воров брали интервью, я бы сказала то же самое.
Я справила сыну добротное зимнее пальто. Купила Аленке отдельную детскую кроватку. У меня были свои деньги. Я покупала свежее мясо и сливки. Какие же тогда были сливки! Густые и сладкие, в них можно было макать в булку, и это было вкуснее пирожного.
Беспокойство и муки совести меня не одолевали, была лишь злобная и шалая радость. На рынок я теперь ходила каждые выходные. Так продолжалось до одного случая: однажды я увидела, как по рынку вели вора. Процессию сопровождала большая толпа: воры были в диковинку. Огромного молодого мужика, скрутив ему руки за спину, вели два милиционера. По бокам бежали две разъяренные торговки и непрерывно били его палками и кулаками. Из их криков я поняла, что парень украл у них брюки. Милиционеры торговок не останавливали.
Парень шел, спотыкаясь, низко склонив голову. Он был один против негодующей толпы. Я была сродни ему – это меня безжалостно били торговки, это меня крушила лютая тоска. Меня ожидала тюрьма и потеря близких. Я становилась изгоем, в меня вселялся страх. Парень вдруг поднял голову – и мы встретились глазами, это продлилось лишь несколько мгновений. И я внезапно очнулась.
Я вдруг поняла, что при первой же краже меня поймают. Время, зачем-то отпущенное на эти приключения, истекло.
Я больше не ходила на рынок.
Рассказы вошли в книгу «Искушение бездной», 2005 г., Липецк, ООО «Неоновый город»_________________________________________
Об авторе:
ТАМАРА АЛЕКСЕЕВАТамара Алексеева родилась в городе Липецке. Окончила Липецкий государственный педагогический институт. 17 лет проработала в средней школе учителем начальных классов и рисования. За свою первую книгу «Искушение бездной, или как заработать деньги в России» в апреле 2010 года была принята в Союз российских писателей и получила литературную премию имени А. П. Чехова МГО Союза писателей России. Публиковалась в областном литературном журнале «Петровский мост», областной детской газете «Золотой ключик», журнале «Настоящее время», журнале «Юность», «Литературной газете», международном литературно-художественном журнале «ZA-ZA» , антологии Монреальского отделения Писательской Ассоциации Канады, Канадском журнале «Порт-Фолио», 4 выпуске литературного англоязычного журнала «Remote Skey». Награждена медалью Ивана Бунина МОО Союза писателей России за роман «Игровая зависимость». Сказка «Снегиричка» отмечена премией А. Липецкого «За лучшую книгу для детей». По мотивам сказки в 2017 году в Москве вышел одноименный двухсерийный мультфильм (студия МультФильмVGV, режиссер Поликарпов Кирилл Владимирович). В Липецке премьера мультфильма состоялась 26 апреля 2017 года. Управление экологии города Липецка выпустило четыре книги Алексеевой Тамары « Сказки о цветах из Красной книги Липецкой области», «Сказки о птицах из Красной книги Липецкой области», «Сказки о насекомых» и «Сказ о Липецком крае» (2016-2019гг.). Дизайн книг и иллюстрации к сказкам выполнены автором.
скачать dle 12.1
