Редактор: Анна Харланова
(рассказ)
– Я не брал! Я не брал! Дядь Валека, не брал! – Юрик Сорокин соорудил честную физиономию, округлил глаза и для убедительности приложил широкую, как лапа медведя, ладонь к сердцу.
– Да как же не брал? Она только что здесь лежала. Ты чего вообще здесь ошиваешься? У-у, руки загребущие. Давай, дуй от сюда.
Его голос заглушил звон колоколов, доносящийся из старой церквушки за перелеском на окраине деревни.
Валека вытолкал Юрика из гаража и еще раз осмотрел деревянный не струганный стол, заваленный инструментами. Фигурной отвертки нигде не было.
Юрик нырнул за калитку и зашагал по песчаной дороге к магазину, что-то весело насвистывая. Сунул руку в карман и погладил шершавую ручку отвертки. Разглядывал чужие дворы, подмечая, нет ли бесхозно оставленных лопат, топоров или еще чего нужного в хозяйстве. Заметив его, люди нарочито громко хлопали дверьми сараев и запирали их на тугие висячие замки.
В магазине Юрик аккуратно вытер ноги о коврик и поздоровался.
– Опять бездельничаешь? – скривилась продавщица. – Вон лоб какой здоровый, двадцать три года, на работу бы устроился.
– Некогда мне, теть Тань. Сейчас у рыбы самый клев. Я вчера вот такущую бочку карасей наловил.
– Это в нашем-то ручье? Ну тебя, опять врешь.
– Честное слово! Хочешь, тебе принесу? А лучше сазана. Или щуку. Дай пачку сигарет в долг.
– Ты мне еще прошлый не вернул.
– Так мать же отдавала! – Возмутился Юрик.
– Мать! А ты сам-то, когда по счетам платить начнешь? Сел на шею и ноги свесил, – Таня вытащила из-под прилавка пачку «Винстона» и аккуратно записала в тетрадь сумму напротив фамилии Сорокина.
Когда Юрик вышел из магазина, Таня всплеснула руками и с досадой щелкнула языком. В упаковке зажигалок, что стояла у прилавка, было ровно двенадцать штук, она это точно помнила. Теперь их осталось одиннадцать. И когда успел, фокусник недоделанный?
Таня взяла ручку и приписала к долгу еще тридцатку.
***
В этот вечер солнце уходило за горизонт неохотно. Густой еловый лес вдалеке, будто задерживал и не хотел отпускать, щекоча круглый оранжевый бок. Юрик тоже во все глаза смотрел на небо. Ждал, когда стемнеет. Чужие расставленные сети в омуте он уже проверил и теперь лениво закидывал спиннинг. Рыба сегодня тоже была вялой и совсем не клевала.
На набирающем синеву небе показались первые звезды. Когда появится большой ковш, можно идти, решил Юрик. В созвездиях он ничего не понимал, но почему-то всегда завороженно смотрел на перевернутую в небе букву М. Было в ней что-то неправильное и притягательное одновременно.
Когда, дежурно отлаяв, собаки улеглись спать, Юрик спрятал спиннинг в кустах и отправился «на дело». Он неслышно прошагал по песчаной дороге, тенью промелькнул вдоль темных силуэтов домов, укрывшихся заборами, прошел перелесок, уворачиваясь от веток, и вскоре выбрался к небольшой церквушке с колокольней. Несколько раз, совсем маленьким, он бывал здесь с матерью, когда та еще не пила. Но там ему почему-то всегда было страшно. Он цеплялся за ее руку, плакал, распуская зеленые пузыри под носом и тянул маму на улицу.
Сегодня он наконец-то решился. Подойдя к двери, обнаружил, что она заперта на навесной крючок. Отщелкнул его двумя пальцами и вошел в церковь. Внутри она казалась намного больше, чем снаружи. В два небольших окна украдкой светила луна. В дальнем углу у иконы горела лампада.
Юрик пошел на этот свет, аккуратно ступая по расстеленной ковровой дорожке. Шагов почти не было слышно. Мурашки отчего-то пробежали по затылку, спустились на шею и расползлись по спине. Неприятный холод проникал под ребра. Юрик никогда не боялся темноты, вообще, кажется, ничего не боялся и ни во что не верил. Но сейчас ему казалось, будто очутился в потустороннем мире, где ничего не происходит просто так, где все заведомо предрешено. И будто он идет на верную смерть, но повернуть обратно нельзя. Если обратно, то все равно смерть.
Обойдя аналой, он зацепил ногой, непонятно откуда взявшееся, эмалированное ведро. Оно дзынькнуло и со звоном покатилось. Юрик наклонился, ухватил его и поставил на пол. Из ведра вывалилась тряпка. Дальше идти было проще. Прежний мир вернулся. Будто с этим звоном растаял морок, и теперь все стало понятно. Сейчас он протянет руку, снимет икону в старинном окладе, под стеклом которого висят несколько золотых колечек и две нитки жемчуга. Завернет ее в куртку и выйдет тем же путем, что пришел.
Икона Божьей матери с младенцем на руках смотрела… нет, не строго, не с осуждением, а удивленно. Юрику показалось, что именно такой у нее был взгляд. Будто она не ожидала ни за что на свете, что кто-то чужой, а он был именно чужим, вот так запросто придет и снимет ее с вколоченного в стену гвоздя.
Мурашки от шеи перебрались на плечи и руки. Пальцы больно покалывало, будто он сунул их в муравейник. Юрик отшатнулся, хотел зло сплюнуть, но сдержался. Огляделся, схватил ведро и сгреб потертую ковровую дорожку с истрепанной бахромой на углах.
На следующий день после обеда в дверь постучали. На лестничной клетке кирпичного барака мялся Шитик, просил тридцать рублей на автобус.
– У самого денег нет, – для убедительности Юрик похлопал себя по голому торсу и вывернул карманы спортивных штанов.
– Тогда хоть папиросой угости, – Шитик не мог скрыть разочарования.
– Закончились.
Юрик захлопнул дверь и направился на кухню, допивать чай. Снова раздался стук.
– Сказал же, нет у меня денег! – Юрик распахнул дверь настежь.
На пороге стоял Отец Дионисий. Бросил быстрый взгляд по длинному коридору и увидел край ковровой дорожки с истрепанной бахромой. Сам себе кивнул и сказал:
– В церкви крыша совсем прохудилась. К осени дожди пойдут, все зальет. Сразу говорю, заплатить много не смогу.
При виде отца Дионисия, Юрика будто прострелило. Он выпрямился и весь внутренне подобрался. Затем отпустило. Он облегченно расслабился, облокотился о косяк и согласился.
***
В церковь Юрик приходил каждый день к десяти утра. Строгал старые доски, что давно лежали в пристройке у церкви, на черный день. Вытаскивал из них гвозди и выпрямлял их молотком. Украдкой поглядывал в окно, как Отец Дионисий молится.
Крыша церквушки прогнила и цеплялась за стены из последних сил. И было удивительно, как она пережила ураган, который год назад выкорчевал с корнем деревья, лихо крутил в воздухе поликарбонатные теплицы и сворачивал металлические заборы в трубочку.
– Церковь в девяностые построил «новый русский», – объяснял Отец Дионисий, раскладывая на земле рубероид. – Грехи хотел замолить. Что его дернуло именно здесь ее ставить? Одному Богу известно. И тогда, и сейчас тут полтора человека прихожан. А все равно прожил недолго, погиб в перестрелке. Она считай уже тридцать лет без ремонта.
– Да тут делов-то на пару дней, – Юрик сплюнул и подтащил на веревке доску, лавируя на козырьке. – Я на таких крышах руку набил. Это как кубик Рубика, если понимать, за минуту соберешь.
– А сейчас почему не работаешь? Лето – сезон крыш, – спросил Отец Дионисий.
– Так все починил. Вот выучусь на печника, такие печи складывать буду. Настоящие. Русские. На одной только до трех сот тыщ поднять можно. Пару месяцев на курсах отучиться осталось. Диплом выдадут, все дела.
– Диплом, это хорошо. Человеку нужна профессия.
– Это точно. Я ж раньше охотником был. По десять гусей домой приносил. А однажды лося подстрелил. Он лежит, на меня смотрит. А глаз у него такой…человеческий. С тех пор бросил. И ружье в лесу, и лося бросил. Рука не поднимается. Жалко.
– Ты доски-то поднимай, вон еще сколько заделывать. К среде дождь обещают.
– До среды я три такие крыши покрою. Все под контролем, – Юрик уселся поудобнее на козырьке и закурил.
Курил он часто, утирая со лба сухой невидимый пот. Постоянно приходилось подлаживать и подбирать доски, потому что все они были разной длины и ширины. Гвозди гнулись. И вообще, надоело. Отец Дионисий крутился рядом, помогал. Сумерки рухнули неожиданно, когда Юрик вбивал гвоздь и несколько раз промахнулся. Он слез с крыши и взглянул на колокольню, прикидывая, сколько весит чугунный колокол.
Заметив его взгляд, Отец Дионисий отложил доску и спросил:
– Хочешь, научу?
– Чего? – не понял Юрик.
– В колокола звонить научу. Приходи завтра пораньше.
Юрик неопределенно пожал плечами, но на следующее утро действительно пришел пораньше. В церковь заходить не стал. Сразу подставил лестницу и с деловым видом полез на крышу. Услышав шум, на крыльцо вышел Отец Дионисий:
– Пришел?! Ну, пойдем что ли?
– Куда?
– Так, в колокола звонить.
– А, это? Да, можно, – Юрик нарочито с неохотой отложил доску.
Ступени колокольни кряхтели и стонали под ногами. Узкая лестница круто заворачивала и все выше поднимала Юрика. Оказавшись на самом верху, он задохнулся и целое мгновение, которое, казалось, длилось вечность, не мог глотнуть воздуха. С такой высоты впервые увидел свою деревню. Он и не знал, что она такая красивая. Огороды казались ровными прямоугольниками, как на карте, кромка леса вдалеке словно вычерчена по линейке, даже ручей причудливо изгибался гладкой голубой лентой, в которой отражалось небо.
Отец Дионисий терпеливо стоял в стороне. Ждал. Понимающе кивал головой. Наконец, Юрик опомнился. Резким движением смахнул со лба морок.
– В этот большой колокол нужно ударить сорок раз, – отец Дионисий поймал веревку, привязанную к языку. – А те четыре, что поменьше, для перезвона.
Он передал веревку Юрику. Тот крепко ухватился и дернул. Звук почему-то вышел тяжелым, металлическим.
Отец Дионисий перехватил веревку и теперь ударил сам. Радостный легкий звон слетел с колокольни и рассеялся над деревней.
– Колокольный звон будит людей ото сна, не дает им зачерстветь душой. Делает всех красивее и добрее, – и сразу же без перехода спросил: – Знаешь, для чего четки здесь висят?
– Нет, – помотал головой Юрик.
– Чтобы удары отсчитывать и не сбиться. Всего сорок, как бусин на четках. Держи, попробуй еще раз.
Юрик снова взял веревку, теперь уже осторожно, будто от нее зависело, какой выйдет звон. И ударил. Затем еще раз. И еще. Сначала ему казалось, что он оглох, но рука продолжала отбивать удары. Затем словно все звуки мира заиграли в голове. Юрику казалось, что он теперь и не он вовсе, а кто-то большой, красивый, настоящий. Такой, каким и должен быть человек по задумке Бога.
С сороковой бусиной на четках Отец Дионисий остановил Юрика. А тот еще долго прислушивался к эху, которое разносилось по округе, отдавалось в сердце и застревало где-то чуть выше, кажется в горле.
Отец Дионисий подхватил веревки связанных четырех колоколов и ловко зазвонил перебором. Его пальцы, как синицы, порхали, перебирали в воздухе, и возвращались назад.
На ватных ногах Юрик спустился с колокольни и еще долго сидел и молча выпрямлял гвозди. К вечеру он уложил последнюю доску на крыше. Потоптался по ней, постучал ногами, держалось вроде бы крепко.
Внизу его уже ждал отец Дионисий. Протянул немного помятые три тысячи рублей.
– Сколько есть, – сказал.
Юрик тоже немного помялся, но деньги взял.
– Приходи, по-настоящему научу в колокола звонить.
Юрик кивнул, вытащил сигарету, но не закурил. Подальше отошел от церкви. Уселся под раскидистой пихтой и только там сделал первую затяжку.
Весь вечер он был сам не свой. Что-то тревожило, сосало под ложечкой. Ночью несколько раз вставал, открывал окно и глотал теплый июльский воздух. Отцу Дионисию тоже отчего-то не спалось. Он переворачивался с боку на бок, подтаскивал одеяло и одними губами читал молитвы. Дождавшись, когда солнце брызнет в окно рассветными лучами, отправился в церковь готовиться к никому не нужной воскресной службе.
***
Отец Дионисий отворит дверь. Свет зажигать не станет. Ему нравится этот полумрак в утренние часы, когда в окна едва пробивается солнечный свет. В такие моменты силуэты икон кажутся живыми. Отец Дионисий даже несколько раз поймает себя на том, что слышит их дыхание. Его дом, деревня, весь мир растворятся, и тогда он останется наедине с Богом.
Вот и сейчас Отец Дионисий почувствует чье-то присутствие. Но теперь оно будет не эфемерным, а настоящим, твердым. Он окинет взглядом зал и только теперь заметит ковровую дорожку с потрепанной бахромой. За аналоем будет торчать краешек железного ведра. И даже тряпка окажется на месте.
Отец Дионисий усмехнется и быстро трижды перекрестится. Подходя к иконе Николая Чудотворца, боковым зрением заметит что-то необычное. Повернется и бросит взгляд на сиротливый прозрачный ящик с узкой прорезью для пожертвований. Всегда пустой, всегда стерильный, не омраченный властью бренных денег, как в шутку он говорит, когда ездит с докладом о своей службе в епархию. Теперь же в этом ящике будут лежать немного помятые три тысячи рублей.
Колокольный звон застанет Юрика у ручья, когда он в очередной раз закинет спиннинг в надежде поймать только что проснувшуюся, а значит, голодную рыбу. И звон этот будет необыкновенно радостным, праздничным. Такой он слышал только тогда, когда мать красила яйца. Юрик сядет на влажную от утренней росы траву, обхватит голову руками, что-то зашепчет. Затем упадет навзничь и легко улыбнется утреннему голубому небу.
_________________________________________
Об авторе:
ВИКТОРИЯ ТАТУР Детская писательница, член Союза писателей России, лауреат литературной премии имени Искандера, победитель множества всероссийских литературных конкурсов. Соредактор журнала «Формаслов». Соорганизатор международной литературной премии им. А. И. Левитова. Автор книг для детей «В Пупках и не такое бывает!», «Новогодний калейдоскоп и легенды Дрыгунца», «Смотри, как я могу!» и др. Живет в Москве.
скачать dle 12.1
