ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 223 ноябрь 2024 г.
» » Алиса Рахматова. РАССКАЗЫ

Алиса Рахматова. РАССКАЗЫ

Редактор: Женя Декина


(два рассказа)



НЕ ИГРА

Когда темнело, пёстрая крупная птица бросалась Ольге на плечи – Ольга накидывала платок. В нём она становилась похожей на цыганку или ведунью из маленького горного селения. 
Она зажигала свечи, хмуря и морща молодое гладкое лицо, склонялась над огнём, и её зелёные глаза отчего-то казались чёрными. В комнате становилось совсем тихо. Трепетал и волновался свет, стены со старыми жёлто-розовыми обоями высились, тянулись к скрытому ватной темнотой, бездонному потолку. 
Римма кротко и серьёзно подбирала круглые мягкие кисти к груди и с устремившимся к далёкой, призрачной реальности лицом, сходила на жидкий, затёртый ковёр. Ольга задумчиво вздыхала, точно досадуя какому-то внезапно возникшему препятствию, и начинала раскладывать карты. Карты казались совсем новыми – явно проступали линии и силуэты в полумраке, матово, ровно поблёскивало отражение неясного света на их поверхностях. 
Римма теперь уже плакала мало. Уже почти неделю гадала ей Ольга, и каждый вечер карты показывали только хорошее. 
– Да, – Ольга кивала, точно прислушиваясь к чьему-то голосу. – Ты ему нравишься, – скупым ровным тоном говорила она, выделяя дрогнувшее «нравишься». 
Она исподволь, внимательно и коротко смотрела на Римму:
– Только он боится. Ну что серьёзно всё может стать. Пока ничего ждать не надо. 
У Риммы точно отступала от лица чёрная вода – гладкий белый лоб поднимался над свечой, дрожала, наливаясь белым, улыбка. 
– Оля, мы когда-нибудь с ним сможем быть вместе?.. 
Ольга сжимала большие в глубоких трещинках губы и покачивала головой: 
– Сейчас сказать нельзя. Может да, а может, ты и не захочешь. 
Римма кротко растеряно моргала (дескать «Я? Как же я не захочу?»). 

*** 

Пару месяцев назад в аудитории, где Римма уже во второй раз пересдавала экзамен, появился незнакомый ей молодой человек. Высокий, бледный, с чёрной полоской усов над тонкой губой.
Сквозь запертые окна едва проступал холодный белый свет. Солнце поднимало заспанное лицо поздно, и в аудитории ещё горели лампы. Электрический свет казался теплее, чем тот, что был за окнами. Молодой человек двигался медленно, точно все движения берёг для чего-то важного, пренебрегая реальностью бытовой.
– Вы ко мне?
Он протянул преподавателю стопочку листов, на первом из которых значились тема доклада, его имя и фамилия. Римма успела прочесть только имя: «Руслан». Преподаватель взглянул на титульный лист, негромко протянул: «А-а-а, ну да, ну да..», – точно что-то припоминая и беззлобно усмехнувшись, вывел что-то в зачётной книжке Руслана. Затем протянул её, выразительно кивнув молодому человеку.
Правый глаз Руслана сжался в чёрную колючую звёздочку выходя в полутёмный коридор, он подмигнул Римме. Её точно подбросило вверх, а потом свинцовая гирька упала на дно живота.
«Кто он, и откуда появился?». Этот вопрос Римма задавала несколько дней. Слова менялись, менялись люди, которым она его задавала с одинаково пытливым, почти беспокойным лицом. Наконец, узнав всё, что могла, она вдруг ощутила какую-то пустоту. Эта пустота словно отсекла от неё всю суетливую жизнь, жизнь со всеми мелкими заботами и переживаниями, что была до неё. Пустота была бесцветной и глухой, но с единственной тягой, с одним направлением. Почему-то Римма машинально оценивала это ощущение как «покой». 

_______
– Откуда он взялся вообще? – Ольга хмурилась, всматриваясь в побледневшее за последние дни и какое-то блаженное лицо Риммы. 
– Он перевёлся. Из другого института. 
– А почему перевёлся?
– Ну тут у института стадион есть… И команда… И…
– Серьёзно? А на кого учился-то?
Римма пожала плечами. 
– Он в общаге живёт?
– Да, но на сборы и на матчи постоянно уезжает. Тренировки всё время…
– Покажи мне его хоть!
– Давай! У него разминка какая-то в субботу будет на стадионе, он с другими спортсменами с курса туда ходит. Пойдём?
Галерея тянулась вдоль всех комнат – узкая бетонная клавиша с «глухими» перилами. Перевёрнутая могильная плита без имён и без лиц. Прямоугольник неба свисал от козырька до перил. Каждое утро на него, как на холст, выползало солнце и застывало посередине. Каким-то непостижимым образом казалось, что с галереи видны и восходы, и закаты. 
Римма шла и не видела своего мутного, как на тёмной воде, отражения в окнах. Смотреть в них было как-то не принято – за ними сразу были постели, столы… Весь состоящий из бытовых интимных деталей чужой мир. 
Над стадионом холодно светилось бесцветное небо. Руслан, будто гарцуя, подтягивал по очереди к груди колени, разминаясь. Лицо его было строгим и внимательным. 
– Ну что ты так долго? 
Римма вертелась на пластиковом поцарапанном сиденье, пока Ольга устраивалась рядом. 
– Слушай, а почему они так кричат? – через несколько минут спросила она. 
– Руслан не слышит почти. Он инвалид по слуху. Он по губам читает. А они далеко друг от друга, лиц не видно. И говорит он только отдельные фразы. Не выговаривает… 
– Как же он играет? С другими… 
– Ну он же в особой команде. Там всё предусмотрено. Они и в паралимпийских играх участвовали уже… А здесь – так, просто размяться. 
Руслан обернулся в их сторону. Он стоял ровно – холодная белая вертикаль на подмёрзшей траве. Ступня его опиралась на мяч, зажатый между ней и землёй. Римма оглянулась на Ольгу и, улыбаясь, закивала ему. Шумно задвигалось её тело – она махала, высоко подбросив ладонь. Руслан смотрел на них ещё несколько секунд, а потом отвернулся. Римма опустила глаза и пояснила: 
– Весь в игре. 
Потом с напускным безразличием стала осматривать пустые трибуны. 
–Ну это я вижу – негромко ответила Ольга. 
– Высокомерный он какой-то… – добавила она.
– Оля, ну он же звезда! И нет, не высокомерный. Просто с достоинством держится. Он столько голов забил… 
– Девчонки! Парни щурясь и прикрывая козырьком ладони глаза, смотрели прямо на них, – Сегодня гуляем в 443-й, весь этаж будет по-любому. Вы тоже заходите! 
Руслан с застывшей улыбкой смотрел прямо на них.  
– Хорошо! Придём! – отвечала Римма в тон говорившему. 
Все трое, перекатывая мяч друг другу, ушли с поля. 
– Я сегодня не могу, – зашептала Ольга, – у меня дел полно. 
– Да?.. Ну блин, жалко. А я пойду. 

_______
Ночь опрокинулась, выплеснула звёзды. Крупные, хвостатые носились они по полу, путались под ногами. Руслан приобнял Римму за плечо. Легонько, аккуратно. Римма смущаясь посматривала украдкой в его белое неподвижное лицо. Она раскраснелась и редко вдыхала, замирая, когда Руслан шевелился. 
Вернулась в комнату она около часу ночи.
– Оля, мы вместе теперь! 
– Да? А как вы?.. Он сказал? 
– Оля, ну вот как бы он сказал? –весело воскликнула Римма.
– Ну я имею в виду… Инициатива от него была? 
– Он меня за руку при всех взял. Весь вечер вместе проходили. А потом, у дверей уже поцеловал… – она отвела глаза и заулыбалась, коснувшись пальцами губ. 
Зрачки её, две чёрные звёздочки, тонули в какой-то матовой, невесомой туманности. 
– Ну хорошо, понятно. 
Ольга кивала, обернув лицо к шали, которая под её крепкими короткими пальцами сворачивалась, скручивалась в мягкий жгут. 
Римма, напевая, стала кружиться по комнате, оглядываясь на зеркало у двери. Когда Ольга легла, она подлетела к ней и, вереща, стала скрести одеяло на её животе. 
Ольга вскрикнула, и, спасаясь от клекочущей щекотки, перевалилась на бок:
– Ты чего доколупалась до меня? Как пьяный до радио!
– Что? – Римма счастливо щурилась. 
– Ничего. Спать давай, – шутливо ворчала Ольга, неуклюже кутаясь в одеяло. Римма, припала на секунду щекой к ней, как к мягкому сугробу. 
– Давай. 
Римма всю неделю где-то пропадала. В комнату она забегала только переодеться и наспех обменивалась с Ольгой новостями. 
– Оля, мне кажется, мы поженимся. 
– Как? Это он сказал?
– Оля, ну вот как бы он сказал? – залилась смехом Римма.
– Ну предложение, предложение сделал?
– Да нет ещё! Но я знаю, что это он. Это – навсегда, Оль. 
– Рим, может, подождёшь пока?.. 
– Оля, чего? Чего ждать-то? Я когда с ним, у меня будто ног нет! Будто плыву! По воздуху.
– Ну смотри… Ног у неё нет, – добродушно усмехнулась Ольга.

***

Последний матч был проигран. Об этом знали и время от времени похлопывали Руслана по плечу, поджимая губы. Он не отвечал. Ни взглядом, ни кивком. Только мерно, через равные промежутки подносил стакан к строгому рту. В комнате отмечали день рождения, и Римма уговорила пойти только вернувшегося с тренировки Руслана («отвлечься»). Он пошёл сней как был – с мячом, зажатым между локтем и рёбрами. 
Руслан допил остатки вина разом, резко выгнув шею к потолку и обхватил ладонями мяч. Он уселся в потёртое кресло и приблизил своё белое лицо к мячу, что-то напряжённо высматривая на его бугристой поверхности. Кто-то из удивлённо следивших за ним гостей нерешительно позвал Руслана, затем раздалось тихое: «Да не слышит он…»
Римма, нервно улыбаясь, часто оглядывалась, не зная куда деть свои руки. Она остановилась у подлокотника и в ответ на вопросительные взгляды корчила шутливые гримасы и закатывала глаза, будто показывая, что то, что сейчас происходит, ей знакомо, понятно и волноваться тут не о чем. 
Однако в несколько секунд всё в комнате померкло, стало лишь блеклым фоном сидящего в кресле человека с мячом. Глаза его, чёрные, с холодным блеском, напряжённо вглядывались в барханы круглой планеты, зажатой в ладонях. Всё стихло. Звуки растаяли. Все глаза заполнились им. 
Руслан прищурился и вдруг горько и зло усмехнулся. Затем встал и, не глядя ни на кого, по-прежнему всматриваясь в мяч, вышел из комнаты. 
Воздух качнулся, и застывшие люди оттаяли, поплыли вдохи и приглушённые голоса. Девушка в очках с полными щеками и шеей повертела ладонью с растопыренными пальцами у виска и выразительно проговорила: «Совсем того». На Римму почти никто не смотрел. Она всё продолжала оскаливать рот в улыбке, а когда внимание совсем рассеялось, с каменным лицом метнулась к двери.
Когда Ольга вернулась в их комнату, то сразу увидела неподвижное тело Риммы, как спиленное дерево с обрубленными ветвями, ничком лежащее на постели под какой-то кофтой. 
– Рим… Ну что он сказал? Ну, то есть…
– Ничего. Не сразу и глухо отозвалась Римма. Дверь закрыл передо мной и всё… – она тихонько затряслась, всхлипывая – На хер я ему не нужна. 
– Рим, ну, может, успокоится?.. Надо подождать. Ты к нему не ходи пока… Рим?
Римма не отвечала.
Ольга огляделась, затем выскользнула за дверь, а через несколько минут вернулась с колодой карт. Набросила платок и села на ковёр. 
– Римма, – решительно позвала она, – садись, я тебе погадаю. Меня ещё бабушка научила.

_______
Следующую неделю Руслан не появлялся в общежитии. Римма, бледная и неподвижная, почти всё время лежала на не расстеленной кровати.
Одной ночью она расслышала знакомый высокий звук. Протяжённый, гортанный, коверкающийся непривычным к нему горлом, раздавался он в конце галереи. Будто ветер попался в дупло дерева и бьётся внутри, ища выход. Так звучал голос Руслана, в те редкие моменты, когда он пытался проговорить какое-нибудь простое слово: «да», «нет» или «пока».
Римма, как была, в тёплом сером платье и с мятым шифоновым платком на шее, вышла из комнаты. Издалека, мягко пружиня, приближалась его фигура. Скупо и отстранённо выглядело лицо. Он шёл один, говорившие с ним остались позади. Что-то было в воздухе холодное и чужое. Лицо его оказалось совсем рядом и внезапно утонуло в тени. Римме показалось, что на нём промелькнуло нечто неуловимое (точно ящерица шевельнула хвостом) и исчезло в самом уголке губ. Глаза его смотрели перед собой. Неподвижные, чёрные, будто совсем незнакомые. В последний момент Римма отвернулась к перилам и уставилась слепыми глазами в темноту. Руслан прошёл мимо и исчез с галереи.
Утром птицы кричали, плели нервную, надрывную мелодию, застигнутые нежданным холодом. Точно силясь напомнить миру, что весна уже совсем близко и такой стужи быть уже не может. Щебетали так, будто подступала уже различимая смерть и вся отчаянная красота этих звуков через минуту рухнет на снег вместе с их пернатыми тельцами. 
Римма, обернувшись пледом, смотрела в иней на оконном стекле и совсем ничего за ним не различала. Только слабый светящийся холодно шар неподвижно зависший вдали. 
Вскоре Руслан уехал на сборы. До конца года его не было в общежитии. На выпускных экзаменах, говорили, тоже не появился.

***

Римма робко клюнула колоду кистью и вытянула за краешек две карты. Ольга засопела, сжав губы. Через несколько секунд она протянула: 
– Вот, я вижу… Красный король… Тройка червей… Тебе встретится мужчина, который тебя будет любить. 
– Это не Руслан?.. 
– Нет. 
Римма хмурилась, не отрывая взгляд от карт, точно ждала, что они поменяют цвет. 
– А почему тройка?.. Треугольник, значит? – спрашивала она с какой-то непонятной Ольге, чумной надеждой. 
Исподлобья смотрели на неё твёрдо, с тихим укором, круглые глаза Ольги: 
– Нет. Может быть, это ребёнок. 
Римма не отвечала. 

_______
– Оля… 
На груди у Сони сжался в серый комок палантин. Тонкие пальцы её поглаживали узел. Они казались почти бесцветными. Галерея была пуста. Оле почудился дым за перилами, но им оказался ещё не расступившийся туман. 
– Оля, Римма сказала, что ты гадать умеешь хорошо… Можешь мне погадать? 
Ольга неловко оглянулась на бледное лицо девушки: 
– Я не могу, мне идти надо. 
– Да нет, потом – выжидательно смотрела Соня. 
Ключи звонко повизгивали в Ольгиных пальцах, как тощие плоские старухи. 
– Сонь, я не гадаю. 
– А, ну понятно – Соня отступила к стене и с упрекающей усмешкой мотнула головой, когда Ольга проходила мимо. Через несколько шагов она остановилась. Затем, точно решив что-то, снова подошла к Соне:
– Слушай, я гадать не умею. Я так Римме сказала, потому что её успокоить надо было. Понимаешь? 
Соня недоверчиво и растерянно улыбнулась, часто моргая. 
– Не говори никому, хорошо? 

_______
Римма вернулась поздно. Молча и отрешённо разделась, выправила ремешок сумочки на вешалке и села на свою кровать, глядя куда-то перед собой. Воздух в комнате стал тяжёлым и сухим. Свет вздрогнул – коротко мигнула лампа. Ольга подобралась под своей шалью и, превозмогая какую-то опасливую робость, спросила:
– Рим, всё хорошо? Что-то случилось? 
Насмешливо и зло отфыркнув воздух, Римма, по-прежнему не глядя на Ольгу, проговорила: 
– А ты погадай, может, узнаешь. Ты же всё знаешь у нас. 
Ольга сначала замерла, а потом отвернулась. Её лицу стало жарко, словно что-то горячее плеснули в него. Римма теперь не спускала с неё злых, колких глаз. 
Не выдержав, Ольга, бессильно сердясь, спросила: 
– Тебе Соня что-то натрепала? 
Римма медленно откинулась на кровать и теперь полулежала поперёк неё. 
– А что? Меня это не касается, да? 
Ольга молчала. 
– Ты совсем что ли?! – крикнула Римма вдруг, затем, раскидывая одежду, забралась под одеяло и затихла. 
Ольга погасила свет и тоже легла к себе. 
Они не говорили несколько дней. Створки окон беспомощно клацали, как внезапно онемевшие челюсти. Вещи и предметы будто жили своей жизнью, а они сами, как случайно выброшенные на берег чужого, незнакомого острова статуи, беспомощно застывали то у стола, то в постелях. 
Через какое-то время робко и отстранённо стали обмениваться бытовыми репликами. В комнате уже совсем потеплело. Зима отступала, брезгливо подбирая снежный шлейф. Земля, размякшая, глинистая, присасывалась к её подошвам страстными цокающими поцелуями. 

______
– Рим, ты куда ходила-то? 
– К гадалке. 
Римма прихорашивалась, точно не вернулась, а только собиралась идти куда-то. 
– И что она сказала? 
– Сказала, что всё хорошо будет. Рано или поздно он будет моим. Только ждать нужно – медленно и задумчиво проговорила она. 
Ольга беспокойно заёрзала. 
– Рим, ну это ж развод! Гаданье это… 
Римма повернулась и насмешливо посмотрела на неё. Палец, тощий бледный горбун, только что поправлявший помаду, застыл у её насмешливого рта. 
– Это у тебя развод, а там у человека способности. 
Ольга недовольно нахмурилась, отвернулась и уставилась в книгу. 
Тёмнота была густой, звучной и терпкой. Девушки лежали неподвижно в своих постелях. Где-то в дальнем конце галереи вспыхнул девичий смех и оборвался на высокой визгливой ноте. 
– Рим? Римма, ты спишь? 
–Что?
– Что ещё она тебе сказала? Гадалка. 
Она ответила не сразу. 
– Для него сейчас важнее всего играть. Место для женщины появится, когда он закончит карьеру. 
– И долго?... Ждать…
Римма отрывисто и раздражённо вздохнула. 
– Ладно, спокойной ночи, – Ольга отвернулась к стене. 
Ночью Римма внезапно открыла глаза. Сон исчез, улетучился, будто спасаясь от чего-то. Она лежала на спине, неподвижная, глядя в окно перед собой. Тонкая мраморная занавеска, как застывший столб дыма, скрадывала, делала мягче галерею. 
Внезапно она увидела как там, снаружи, неслышно проплыла знакомая высокая белая фигура. 
Вытянутая, расплывающаяся тень его легла на её неподвижное тело, а затем уплыла следом. В груди у неё сжалось и электрической судорогой метнулось в ладони и ступни. Римма тихо и часто дышала, руки её, длинные, голые, как парализованные лежали поверх одеяла. 
Тихое бестелесное утро висело в воздухе. Римма встала с постели, лёгкая, почти невесомая, и подошла к окну. Блаженная беззвучная пустота была у неё в голове, руках, груди. 

_______
Дальше были выпускные экзамены, заботы и переезд. 
Римма и Ольга устроились на один завод, но в разные цеха. Римма со своими мягкими щёчками и строгим, кажущимся квадратным из-за вечно сжатых челюстей, подбородком, ходила от станка к станку и не глядя на рабочих, прикладывала пластмассовую прозрачную линейку к мозолистым частям станков, высчитывая, сверяя, сравнивая с тем, как должно быть. Цифр она будто никогда не помнила, часто роняла зрачки в папку, которую носила с собой. Виделись они с Ольгой редко, недолго и говорили мало. Пёстрая, крикливая жизнь вытеснила общую память о безликой бетонной галерее и, казавшейся теперь совсем недолгой, учёбе.
Через пару лет Римма внезапно пригласила Ольгу на свою свадьбу. 

*** 

Волосы у Риммы сильно отросли. Платье, длинное, белое, плотно обтягивало плечи и грудь. Лицо её будто ещё больше похудело – ясно обозначились слегка нарумяненные скулы – две воспалённые звёздочки на щеках. Немного выступал тугой и округлый живот. Тонкая трещина улыбки разбивала её неподвижное лицо.
Жених Ольге сразу понравился. Невысокий, чуть полноватый мужчина с низким приятным голосом и рыжеватыми волосами. За несколько минут разговора она узнала, что у Валеры было двое братьев, он любил черешню, читал исторические романы. Мечтал переехать в какую-нибудь тёплую страну.
Он носился по залу как большая комета, и, казалось, говорил со всеми одновременно. Даже тень его в приглушенном синем освещении вихрилась, как жидкий огонь. 
Через полгода после свадьбы у Риммы и Валеры родился сын. Мягкий, улыбчивый рыжий мальчик.
В следующий раз Ольга и Римма увиделись только через пять лет. Ольга тогда уже жила в маленьком сибирском городке, куда они с мужем переехали, когда родилась дочь («к бабушке поближе»). Римма с Валерой и сыном приезжала на два дня погостить. 
Женщины не оставались наедине. Разговоры были общими, коммунальными, прогулки – по центральным улицам и к детским площадкам. Ольга узнала, что Римма стала курить и запомнила её почти всегда строгое, будто чего-то выжидающее лицо, слабую, как струя заваренного едва тёплой водой чая, улыбку. Валера иногда смотрел на неё, точно никак не мог что-то понять. Жадно, иногда даже будто боязливо. 
С того времени прошло несколько лет. Было ещё две или три подписанные фотографии, которые Римма и Ольга высылали друг другу, но больше они не говорили. 

_______
Короткий, некстати мелодичный звонок напомнил Ольге о далёком, оставшемся в маленькой комнатке Свердловского общежития, времени. Звонила Люда, бывшая староста их группы, по-прежнему говорливая, но уже с хрустальной хрипотцой. Рот у неё в годы студенчества был маленьким, круглым и всегда приоткрытым, будто чёрная пещерка. Казалось, что каждое слово, ещё до того, как вырвется из него, уже отражалось от нёба звонким эхом. 
– Оля, привет! Давно не слышались! Как ты? 
Ольга охотно рассказала о своей жизни, о дочери, умолчав (впрочем, без особого желания скрыть) о том, что недавно развелась с мужем. Староста, нервно хмыкнув («Я чего звоню-то…»), рассказала о том, что умер Руслан. «Из нас – первый» – чеканно и не к месту патетично прокомментировала она. 
Оказалось, год назад Руслан получил травму колена, и играть больше не смог. А два дня назад он умер. 
– Да ты что?.. Люда, а как это случилось-то?.. 
– Да я вот только узнала. Точно не знаю, отчего… Он же, вроде здоровый был всегда. Их же проверяли там… Перед матчами и… Может…
Люда понизила голос, а потом закашлялась и продолжила, уже громче:
– В общем, мы на похороны собираемся с ребятами, они послезавтра будут. Ты вот далеко сейчас…Не сможешь? 
– Нет, не смогу, работа у меня… 
– Да понятно, понятно… Мы уж раз в одном городе… Ладно, рада тебя слышать была, Оль! 
– Постой! А ты Римме-то звонила? Пойдёт она? 
– Нет, не пойдёт. Слушай, мне вообще показалось, что она не сразу поняла, о ком я. Долго говорить не стала, сразу – «нет», и всё. Ну, ладно, ты звони, если что! 

_______
Через год Ольга набрала номер, уже совсем незнакомый, найденный в старой записной книжке. 
Гудки были долгие, тоскливые, будто дождливая хмарь, с утра висевшая в воздухе, просочилась в телефонную трубку. 
Ответил Валера. 
Осторожно спросил, как у Ольги дела и выжидательно замолчал, точно к чему-то прислушиваясь. 
– Валера, а Римма-то дома? Где жена твоя? – шутливо спросила Ольга. 
Валера вздохнул и несколько секунд молчал. 
– Нет её, Оля, – наконец раздалось грустное, чуть брезгливое, будто сказанное с давней обидой. 
– А, понятно. А когда вернётся-то?
– Не вернётся она. 
Рассказ Валеры был подробным, с деталями, о которых он упоминал почти механически, будто много раз вспоминал о них, пытаясь понять что-то. 
Год назад Римму к телефону позвала какая-то женщина. Римма коротко и резко попрощалась почти сразу же, и тихонько села на кухне, глядя в сгущающийся вечер за окном. Валера спросил, кто звонил. Не отрывая взгляда от пустого тёмного окна, она ровно проговорила: 
– Ошиблась.
– Хорошо всё? 
Римма медленно кивнула. 
Она долго сидела в кухне, пока Валера занимался бытовыми делами. Ночь чёрной воронкой окружила дом. 
Когда она улизнула из дома, Валера не заметил. Что-то клацнуло вдалеке за окном – дверь подъезда или машины… Будто моргнул с негромким щелчком чёрный глаз, зашелестели деревья – спутанные ресницы, а потом погас маленький круглый фонарь у подъезда и двор погрузился в глухую черноту. 
Она встала со стула, как встают со скамейки в парке, очнувшись от мимолётных мыслей, от призрачных видений, и вышла из комнаты. 
Было тихо, будто ничто не нуждалось в ней в этой квартире. Ни кровать, ни посуда. Никто в этом доме. Будто её никогда и не было. 


РЕБЁНОК

– Не смотрите на моего ребёнка.
Крупная женщина с непроницаемым лицом в солнцезащитных очках вывела вперёд открытую коляску без козырька, не обернувшись на растерявшуюся девушку.
Сати, смущённая, подняв плечи, вскинув ладони, недоумённо кривила лицо и шипела: «Что-о-о?», повернувшись к Артёму.
– Это потому, что ты на цыганку похожа.
Парень засмеялся, сощурил глаза и легонько толкнул её в плечо. Этот толчок показался Сати стыдным, мальчишески-братским. Не тем прикосновением, что она ждала от него.
Она отстранилась от парня и крикнула в быстро удаляющуюся нервную спину:
– Вы лечитесь, и дай бог чтобы ребёнок на вас не был похож!
Круглоголовый ребёнок с голыми ножками, лежал на животе и капризно повизгивал.
Сати пробормотала зло: «Долбанутая яжмать». Поймала усмешливый взгляд Артёма.
– Слушай, ты чё злая-то такая?
– Пока, –отрезала упрямо.
Пошла прочь из парка, к неподалёку высившемуся дому – в съёмную подмосковную квартиру, откуда удобно было добираться до института. Родители снимали её для Сати уже год.
С утра, выпутываясь из белых мягких лепестков сна, не помнила ничего о вчерашнем, блаженно жмурилась и поскуливала, вытягивая конечности. Но позже снова вынырнуло ясное, холодное, не-справе-дли-во-е: «На цыганку похожа» и «Не смотрите на моего ребёнка». Эти слова как пираньи терзали мозг, отнимали силы, заставляли Сати чувствовать себя беспомощной, униженной.
«Тварь конченая, и этот таким же дебилом вырастет».
Второй день летних каникул. Впервые одна, самостоятельная и взрослая, а чувствовала себя – обиженной девочкой.
Недоверчиво покосилась из окна на крыши частных домов, распластавшихся неподалёку. Большинство из них явно пустовали, только готовились принять хозяев на лето. Некоторые были жилыми круглый год. За парком, в низине, у тёплого болотистого озерца, тоже стояла пара «своих» домов, но из окна их не было видно.
В этот день встретиться оказалось совсем не с кем. Нужно было куда-то идти, чем-то заняться. В микрорайоне, жилом пятачке недалеко от станции, Сати всё уже казалось неинтересным. В Москву ехать не хотелось.
Промаялась так до самого вечера. Чувствовала, что бесцельно тратит драгоценное самостоятельное время отдыха. Вспоминала вчерашнее: то злилась беспомощно, то стыдилась себя и своих слов.
Вышла без особой цели во двор. Дымное белое небо ещё слабо светилось. Было сонно и пусто у подъезда.
К Сати метнулась сутулая, бледная точка:
– Девушка, извините!
Вчерашняя, злая, непроницаемая, мать стояла перед ней. Теперь она казалась меньше, ростом и лицом. Меньше и тех качеств, которыми наделяла её память Сати.
– Девушка, извините! Помогите мне, а?
Сати смотрела на неё недоверчиво и обиженно. 
– Ну вы меня за вчерашнее простите, да? Я вас обидеть не хотела!
Сати надела солнцезащитные очки. Отстранённо спросила:
– Вам что нужно?
Женщина сжала губы, и, будто решившись на что-то, заговорила тихо, непримиримо бойко:
– Моему ребёнку плохо стало. Я просто выбежала из дома кого-то попросить. А тут – вы. Мне просто нужно чтобы с ним кто-то побыл. Двадцать минут. Медсестру встретил. Она идёт уже. Моя знакомая. Пока я за лекарствами сбегаю. В ближайшей аптеке нет. Нужно дальше… Пожалуйста. Ему укол нужен. Только быстрее. Пожалуйста!
Тон женщины, мягкий и просящий, сулил избавление от тяжёлых мыслей, от состояния томительно-плаксивого.
– Ладно. Где вы живёте?
Женщина обрадовалась. Зачастила:
– Через парк, внизу, спуститься надо. Десять минут. Пойдёмте скорее!
Пошли.
–А сейчас он с кем?
– Да с соседкой, но она дольше не может, уйдёт сейчас. Ей на работу, на электричку опаздывает!
В низине, за парком щерился давно не крашенными досками старый одноэтажный дом с забранными металлической решёткой окнами. Неподалёку справа стоял другой, тоже не слишком ухоженный. «Наверное, соседки этой», – подумала Сати. Больше домов рядом не было, только разливалась мятая жухлая трава до самого подъёма к парку. Идти от него оказалось неожиданно далеко.
У дома Сати услышала надрывный горячечный плач. В прихожей женщина пояснила:
– Ушла что ли? Обуви нет.
– Кто?
– Соседка. Ушла!
«Нет, ну она молодец, конечно! Бросила ребёнка что ли и ушла?» – подумала Сати, разуваясь. Сумку она оставила на жёлтой раскосой тумбе.
Сразу за узкой прихожей открывалась большая комната, заставленная разной мебелью. Будто в спешке составленная здесь на время, она неудобно перекрывала пространство: два стола, рядом стулья друг на друге, комод. Из большой комнаты в другие вели две двери. За какой-то из них рыдал ребёнок. Женщина кивнула на правую:
– Идите к нему тогда, а я побегу.
Сати вошла в узкую розовую комнату. Она оказалась почти пустой (очевидно, отсюда всё и было вынесено): остался только диван, затянутый полиэстеровым пледом с леопардовым узором и детская кроватка. Пустая.
Позади девушки захлопнулась дверь и с дребезжащим клацаньем быстро провернулся ключ в замке.
Сати толкнула белое в тоненьких чёрных трещинках дерево и закричала:
– Эй! Это что?!
– Значит так, снимай с ребёнка порчу, тварь! Иначе не выпущу!
– Что?! Какую порчу?!
– Давай снимай, говорю! Со вчерашнего орёт! Горячий весь! Заходится!
–Вы что?! Я ничего не делала! Ему врач нужен! Я тут ни при чём!
– Я слышала, как ты вчера про здоровье говорила! Навела, да? Навела?! – женщина с размаху пнула дверь и Сати отскочила к стене.
Что было делать? Холодная, неподвижная, стояла, вжимая лопатки в стену.
– Орать даже не думай. Здесь вокруг никого нет, не живёт никто.
Сати и не думала. Продолжала стоять, почти не шевелясь.
Снаружи стемнело. Сквозь зарешеченное окно было слышно, как зло и дико стрекочет в траве. Вспыхнула щель между дверью и полом. Плач сжался до дребезжащего хныка, но потом снова пронзил пространство.
Сати долго не решалась отойти от стены. Включить свет казалось немыслимым, точно она станет видимой и уязвимой. На какое-то время, казалось, о ней позабыли.
Дверь дрогнула, принимая удар.
– Слышь, ты чего там? Слышь!
Сати подобралась. Хотелось плакать и умолять. Каяться в самом страшном, просить отпустить.
– Это похищение.
– Чего?!
– Вы меня похитили. Меня будут искать. Вас арестуют.
– Что?! Это вы детей крадёте! Порчу сними, тварь!
– Меня будут искать.
Нужно поспать, нужно копить силы. Кто знает, сколько придётся ждать. Нужно прилечь… Крик ребёнка проникал всюду, вытягивал душу из каждой вещи, расслаивал воздух. Сати зажала уши ладонями. Сидела, покачиваясь, напротив двери на полу.
Казалось, прошли сутки. Непрерывные сутки, что закутались в чёрное одеяло, притворились одной только ночью.
Что-то большое, грузное глухо шмякнуло о пол за дверью и низко, утробно завыло. Рядом с ним по-прежнему кричал, заходился ребёнок.
Сати трясло. Вопли сводили с ума, ворочали, терзали внутренности.
– Дура, заткнись! Заткнись, говорю!
Выкрикивала, колотя по двери:
– Заткнись, заткнись, заткнись!
Захлебнулась своими словами и обмерла:
«Он же помрёт сейчас! И что? Она ж меня точно пристукнет».
Села на пол у самой двери.
– Вызови скорую. Вызови. Нужно вызвать. Слышишь? Я ничего им не скажу! Выпусти и вызывай. Или дай телефон я вызову! Слышишь? Ты же видишь, я тут ни при чём. Вызови!
Два голоса вились, бились о стены. Сати вдохнула, унимая слёзный вопль, всплывающий откуда-то из живота.
– Его ещё до меня сглазили. Я сниму порчу. Клянусь. Только вызови. Здесь уже врач нужен. Скорей!
Вой стих. Обдавал ледяными тревожными всплесками плач.
– Клянусь. Я на детей порчу не навожу.
Раздалось беспомощное бормотание. Прозвучал адрес, путанное объяснение, как дойти от дороги.
Провернулся ключ, щёлкнул замок.
Сати толкнула дверь.
В коляске кривился ребёнок. Метнулась в коридор, к тумбе. Схватила сумку, телефон. Обулась.
Мать сидела на ступенях, мутными глазами смотрела перед собой. Качалась всем телом.
– Едут?
Кивнула.
Уплывали путанные мысли, силуэты страха. Оставалась только оголённая ночь, её утроба, вспоротая ледяным беспощадным детским криком.
– Ты вообще как его оставила, когда меня выслеживала? Он тут один сколько был?
– Пятнадцать.
– Чего?
– Пятнадцать минут. Я весь день так бегала. Туда и сразу обратно…
«Овца тупая».
Наверху, у дороги, хлопнули дверцы машины. Две фигуры спускались, недовольно переговариваясь.
– В дом пойдёмте.
Мать, понурая и покорная, подалась следом.
Привычно задавали вопросы. Уточнили:
«Клещ не кусал?»
Сати стояла снаружи, у двери.
Осмотрели, побормотали: «Смотри, слюны сколько», «Горячий».
– Есть в чём порошок развести?
Мать подала стакан, воду. Вышла и снова осела на ступени.
Через несколько минут к ней подошёл врач:
– Зубы режутся у него. Что, не знали?
Мать молчала. Медсестра что-то писала, потом подошла к ней: «Распишитесь».
– Слышите? Что делать знаете? Где отец-то ребёнка?
Сгорбленная спина женщины – мясистый округлый камень – вздрогнула. Из-под ладони, утиравшей лицо, вырвался тяжёлый мутный вздох.
– Да не знает она, кто отец, –поучительным тоном высказалась медсестра. Она – маленький гвоздик, с голосом, привкус которого ей, казалось, самой не нравился –после каждой сказанной фразы раздражённо кривилась.
Едва слышно, мягкими губами, сминая буквы, так что это услышала только Сати, женщина охнула:
– Наю…
Медсестра протянула бумагу:
– Держите. Тут всё написано.
Сати шагала туда, где заводилась машина скорой. Отступала стена перелеска и растянутая между деревьями синяя тень.
Позади искоркой впился в воздух детский голосок – тонкий и жалкий. Набирал силу, вонзался в кожу, вспарывал веки.
Обернулась: подрагивал мятый ком из костей, мяса, жил и несвежей одежды – мать. Угадывались слёзы, бесцветные, непрерывные, спаивающие её лицо и колени.
Там, вдалеке справа просыпались квартиры, светились тёплым и сладким розово-жёлтым светом.
Сати запрокинула голову к ещё слабому матовому свечению, раздвигающему чернильную кожу неба, и обречённо выдохнула.
Вернулась к дому. Коснулась мятого плеча.
– Иди спи, короче. Я посижу.
Мутные тинистые глаза блуждали по её фигуре. Недоверчиво приоткрылся мокрый морщинистый рот.
– Да иди уже, – брезгливо и нетерпеливо продолжила девушка. 
Села в жёсткое кресло рядом с ним, натужно кряхтящим в коляске, переходящим на крик и успокаивающимся лишь на несколько сладких секунд. За дверью, в мутно-розовых стенах, скулил, принимая тело матери, старый диван. Шумно выдыхало оно, погружалось в путанный пьяный сон.
Сати устало сощурилась, приготовилась качать коляску, ритмично подвывать и ждать её пробуждения.
Воздух за окном светлел. Холодок заползал в окно, тянул по ногам, звал куда-то, пугал и манил… Ребёнок слабо и редко подхныкивал, затихая…
Тишина обрушилась, расплющив сон, изгнав брезгливость и злость, мгновенно. Только что часто дышал, рос и падал животик, и вдруг – ничего. Замер, застыл. Перестал. Один. Два. Три… Сати лишилась тела. Пять. Шесть. Семь. Планета сжалась до размеров коляски. Восемь…
Вздрогнули крылышки ноздрей на неподвижном спящем личике: вдох.
Сати обмякла, вспомнила, что сама забыла дышать.
За стеной хрипло, гортанно всхрапнула мать.
Сати вскочила. Мягко ступая на самых носочках, прикрыла дверь в комнату. Едва шевелясь, опустилась в кресло. Застыла, не сводя глаз с взлетающего, копящего вдохи животика.
Мир, раскалённый тревогой, неотступно стоял за спиной, заглядывал через её плечо, туда, в коляску. Смотрел на ребёнка.







_________________________________________

Об авторе:  АЛИСА РАХМАТОВА 

Рахматова Алиса родилась в 1990 году. Окончила факультет филологии и журналистики Кемеровского государственного университета. В 2019 году в Российском государственном гуманитарном университете защитила кандидатскую диссертацию. Публиковалась в журналах «Москва», «Крещатик», «Лиterraтура», «Дегуста.рu», «Формаслов».скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
352
Опубликовано 24 ноя 2023

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ