Редактор: Анна Харланова
(рассказ)
Дмитрию снилось, что он тонул. Вода сжимала его и тянула вниз. Он пытался сопротивляться, но тело становилось ватным и беспомощно барахталось, давая водной стихии проглотить себя. Вдох, глубокий вдох и … он просыпался. Сон, всего лишь невротический, навязчивый сон, который крутился в голове, как карусель.
Что там советуют в интернете? Сделать дыхательную гимнастику, прожить свой сон наяву, избавиться от стресса и прочих раздражающих факторов… Нет, это всё не работает. Дмитрий дышит по инструкции, пьёт успокоительные, представляет, как чья-то сильная рука вытаскивает его из тёмной воды на берег. Но карусель опять вертится. И кажется, нет силы, способной её остановить.
В горле неприятно покалывало, как во время болезни. Молодой человек вылез из постели и побрёл на кухню. Настойчиво жужжал электрический чайник, как будто сотня пчёл впивалась в ночную тишину. Дмитрий заварил крепкий чай, который всё равно не грел, а жёг. Он поставил кружку на стол и включил мобильный телефон.
В почтовый ящик сыпалась реклама различных тренингов личностного роста, предлагали улучшить память, научиться зарабатывать, наладить отношения со второй половинкой… Всё это безжалостно отправлялось в корзину. Дальше шли письма от заказчика, который предлагал связаться, обсудить рабочие проблемы. Это могло подождать до конца выходных.
Дмитрий открыл страничку в соцсети. Пёстрым калейдоскопом крутились дачные фотографии друзей, весёлые посиделки на природе, походы, рыбалки. Молодой человек автоматически ставил лайки, ему не сложно, а людям будет приятно, что их оценили. В правом углу загорелся красный огонёк, это одноклассник прислал сообщение, предлагал встретиться на майских праздниках. Дмитрий написал, что занят, что, может быть, в другой раз. В ответ прилетело короткое «ок».
Дмитрий отложил телефон и, нащупав в темноте кружку, сделал холодный глоток. Он поморщился, вылил содержимое в раковину и подошёл к окну. В соседних домах догорали редкие квадратики, всё погружалось во тьму. Та же тьма блуждала и в его душе, он пытался раскрасить её бессмысленными связями, социальными сетями, новыми проектами, но тьма всё равно ускользала.
В голове путались разные дурные мысли, хотелось разрубить этот пёстрый клубок, отбросить всё ненужное раз и навсегда, но нити закручивались всё сильнее. Ещё этот звонок от тёти Нины не давал покоя. Она пыталась связаться с Дмитрием целый день, но он каждый раз сбрасывал её звонки. Его дико раздражала эта настойчивость родственницы, которая должна была понимать, что он на работе, что ему нужно закончить все дела до праздников. Виделись они с тётей Ниной последний раз, кажется, на её юбилее, а после созванивались пару раз в год. Установленный график общения всех устраивал, по крайней мере до вчерашнего дня. Что ей могло понадобиться так срочно?
Устав останавливать протяжные гудки, Дмитрий вышел в коридор и взял трубку.
— Митя, ты меня слышишь? — кричала в трубку тётя Нина.
— Слышу, слышу, — раздражённо отвечал молодой человек. — Что случилось? Зачем ты мне звонишь?
— Митя, дядя Миша умер, мне вчера из Ерёмина звонили. Похороны завтра, а мне операцию только на коленях сделали, я не могу поехать. Ты бы съездил от нас, — не то предлагала, не то умоляла тётя Нина.
— Какая операция? — сердился Дмитрий, мимо проходили коллеги и косились на него. — Какие похороны? Какой дядя Миша?
— Ну, дядя Миша, брат твоей бабушки Вали.
Молодой человек смутно припоминал дядю Мишу, которого видел всего каких-то пару раз, и никак не мог понять, почему так важно ехать на его похороны в богом забытую деревню.
— Митенька, это ведь родня, нужно съездить, — кидала последние аргументы тётя Нина. — Остановишься у тёти Тани, вы с матерью ездили к ним. Помнишь?
— Помню-помню, — ворчал Дмитрий. — Ты сама-то как? Может, заехать, привезти чего-нибудь?
— У меня всё хорошо, ничего не надо. Ты лучше поезжай.
— Ладно, съезжу, — механически обещал Дмитрий, пытаясь быстрее закончить этот разговор.
В Ерёмино он был, кажется, полжизни назад, когда ещё были живы мама и дядя Коля. Тогда как раз закрыли переправу через реку, и дядя Коля бегал в поиске лодки... Но Дмитрий гнал эти мысли, так несвоевременны они были.
В ночной тишине волны воспоминаний снова прибивали его к берегу, как щепку. Ни в какую деревню ехать не хотелось, не сдержать обещание было стыдно, но не смертельно. Тётя Нина всегда прощала его шалости так же, как и мама, и дядя Коля.
Путь до Ерёмино был не из лёгких. Помнится, в детстве ездили на дяди-Колином мотоцикле «Урал», за рулём торжественно восседал сам дядя Коля, сзади садилась либо мама, либо тётя Нина, а в «коляске» один, как взрослый, ехал Митя. Шлем, который был велик, всё время сползал на глаза и закрывал дорогу. Мальчик представлял себя рыцарем, который мчится на быстром коне навстречу приключениям. Заезжали на паром, и здесь он становился капитаном, который вёл корабль к дальнему берегу. Дальше на «Урале» ехали по объездной дороге. Где-то в пути мотоцикл обязательно глох или ломался, мама непременно ворчала, что больше никогда не сядет на эту «тарантайку», а тётя Нина только молча вздыхала и закатывала глаза. Митя знал, что дядя Коля обязательно всё исправит и «Урал» снова будет трястись и вилять по ухабистым дорогам.
Теперь он должен был ехать один. «Урал» давно распался на десятки запчастей, паром пустили на металлолом, дорога перестала быть весёлым приключением, а превратилась в рутину.
Дмитрий «загуглил», как доехать до Ерёмино. Интернет предлагал несколько вариантов. Первый — на автобусе через Нижний на перекладных, почти сутки езды. Второй — был короче, нужно было доехать до бывшей переправы, как-то пересечь реку и дальше пешком прямиком до деревни идти около получаса. Оба варианта Дмитрию одинаково не нравились, но выбора не оставалось. Знающие люди писали, что в прибрежном посёлке всегда можно было найти кого-то из рыбаков, готовых за определённую плату перевезти на другой берег.
Дмитрий выключил телефон и вернулся в постель. Он подумает обо всём этом завтра, а сейчас страшно хотелось спать. Только бы ничего не снилось…
Утро должно было стереть кошмар прошлой ночи. Тысячи мелких кактусов впивались в кожу, веки каменели, как у греческой статуи, мелкой дробью пульсировала вена в правом виске. В такие моменты не хотелось жить, не то что вылезать из постели. С трудом поборов слабость, Дмитрий открыл глаза и взял телефон, который упрямо гудел, напоминая, что нужно ехать. И зачем он только согласился? Лучше бы остался в постели, подремал пару часиков, сходил в спортзал, позвонил приятелю и всё-таки встретился с ним в каком-нибудь баре, но обещание, данное тётке, мучило хуже головной боли.
Закинув в рюкзак необходимые вещи, Дмитрий поспешил на автостанцию.
За прошедшие годы станция сузилась до маленького окошка с неброской вывеской «касса». Дмитрий купил билет и стал ждать автобуса. В кармане завибрировал телефон.
— Да, тётя Нина, я уже на станции, скоро еду, — раздражённо сказал молодой человек.
— Спасибо тебе, Митенька. Ты там всем привет передавай, я позвонила своим, они тёте Тане сказали, что ты едешь, они с Наденькой тебя ждут. Вот только гостинцы собрать я не успела, ты уж что-нибудь привези, — беспокоилась тётя Нина.
— Ладно, я что-нибудь придумаю, у меня автобус, не могу говорить, — Дмитрий положил трубку.
Автобус действительно подошёл, и горстка пассажиров кинулась к раскрывшимся дверям.
И как он мог забыть про подарки. Тётя Нина тоже хороша, не могла вчера напомнить. Кажется, мама всегда привозила что-нибудь необычное, городское, чего в деревне не купишь.
Мама говорила, что в Ерёмино пол деревни родни, но останавливались почему-то всегда у тёти Тани — бабушкиной сестры. Тётя Таня жила одна в небольшом доме, потом, правда, к ней переехала старшая сестра Надя, которую все ласково называли Наденькой.
Дмитрий пытался по листочку собрать своё родословное древо, чтобы наконец-то понять, что дядя Миша, на похороны которого он ехал, находился на одной ветке вместе с бабушкой, тётей Таней и Наденькой. Бабушку он помнил плохо, слишком рано та покинула этот мир. Дядя Миша тоже всплывал редкими мазками. Кажется, мальчик вместе с дядей Колей пару раз навещали родственника. Дмитрий припоминал, как дядя Коля с дядей Мишей слушали радиоприёмник и говорили о политике, тогда ему всё это было не интересно, и он убегал во двор. Теперь никого не осталось, все листочки осыпались, и только тётя Таня с Наденькой упрямо держались за жизнь.
Дмитрий никак не мог сообразить, что же привезти старушкам. Молодой человек смутно вспоминал, что мама непременно брала с собой в деревню кулёк карамелек. Тётя Таня ругалась, что та потратила деньги на ерунду, а вот Наденька радовалась лакомству, как ребёнок. Она брала конфетку, аккуратно разворачивала её и макала в чай, а потом отправляла в рот и долго смаковала. И кажется, не было в её жизни большего наслаждения, чем эта карамель.
Старый «Пазик» тарахтел и подпрыгивал на кочках так же, как дяди-Колин «Урал». Дмитрий смотрел на знакомую с детства дорогу, которая петляла между полузаброшенными деревнями, и не узнавал её. Хотелось прислониться к автобусному стеклу и немного вздремнуть, но «Пазик» гарцевал, как необъезженный жеребец, не давая покоя.
Мысли путались, цеплялись друг за друга, как рыболовные сети в неумелых руках. Дмитрий смотрел в окно и вспоминал дядю Колю.
Дядя Коля был худощавым и невысоким, но казался большим, его и без того жидкие тёмные волосы с каждым годом стремительно редели, зато брови-шмели как будто становились гуще и страшнее. От него пахло дешёвым табаком и машинным маслом, в детстве Дмитрию казалось, что слаще этого запаха нет ничего на свете. Всё свободное время дядя Коля проводил в гараже, он возился со своим «Уралом», как с ребёнком, и казалось, любил даже больше, чем домочадцев. Дядя постоянно что-то чистил, перебирал, чинил, красил, смазывал, мальчика к этому священнодействию не допускали, лишь со стороны мог он наблюдать, как дядя Коля, точно конструктор, разбирает и снова собирает мотоцикл. Однажды дядя не досчитался какой-то детали.
— Митёк, стервец, куда подевал? — строго спросил он, и брови-шмели слетелись к переносице.
— Я не брал, честно, — оправдывался Митя.
— Эх, — дядя Коля с досадой махнул рукой и вернулся к «Уралу».
Позже деталь, конечно, нашлась, но обида толстой жабой засела в сердце мальчика и всё квакала и квакала. Митя стал ненавидеть мотоцикл, он хотел, чтобы эта железяка въехала в какой-нибудь столб или сломалась навсегда. Позже он простит мотоцикл и снова сядет в «люльку», чтобы мчаться навстречу приключениям. А потом у «Урала» откажут тормоза, и дядя Коля вместе со своим любимцем улетит в кювет. Митя долго будет винить себя в случившемся, ведь именно он проклял однажды мотоцикл…
Автобус достиг конечной точки маршрута. Дмитрий вышел последним и огляделся, на другой стороне улицы под скромной вывеской притаился магазин. Он перебежал дорогу, постоянно оглядываясь, как бы откуда ни возьмись ни выскочила машина, но вокруг было тихо и пусто.
Полки магазина пестрели яркими товарами, на красном подносе помимо обычных пирожков расположились куличи, как напоминание о грядущем празднике.
— Молодой человек, куличи берите, пирожки свежие, — предложила продавщица, заметив интерес Дмитрия.
— Нет, спасибо, мне бы карамелек, — ответил он.
— Лучше шоколадных возьмите, знаете, какие вкусные вчера завезли.
— Нет, мне именно карамельки нужны, — отрезал Дмитрий.
Продавщица искоса взглянула на него и небрежно махнула рукой в сторону коробки с оранжевыми круглыми конфетами.
— Вон, апельсиновые, кислятина жуткая. Будете брать?
— Да.
Женщина демонстративно оторвала пакет и спросила:
— Сколько?
— Всё.
Продавщица протяжно вздохнула, дескать, что взять с дурачка, и стала наполнять пакет конфетами, как умелый дворник наполняет мусорные мешки осенней листвой.
Она небрежно швырнула кулёк на весы и спросила:
— Ещё что-то брать будете?
Дмитрий отрицательно покачал головой.
— Мне бы на другой берег. Не подскажите, где лодку можно найти?
— У мужа моего лодка есть. Если очень надо, могу позвонить.
Она многозначительно посмотрела на Дмитрия.
— Деньги у меня есть. Заплачу, сколько скажите, — для убедительности он достал кошелёк.
— Ладно, сами договоритесь.
Она взяла телефон и ушла в подсобку.
— Согласился Вовка мой, — сказала она, вернувшись через пару минут. — Он на берегу возле гаражей ждать будет.
Дмитрий поблагодарил продавщицу и отправился в сторону берега. Впереди была большая река, которая манила его, точно сирена. Она прельщала его спокойными водами, она ласкала его лёгким ветерком, она пела ему тихими всплесками волн. Он закрыл глаза и снова увидел тёмную воду, тянущую его вниз.
Дмитрий вздрогнул и отвернулся от реки. Он машинально взглянул на дисплей телефона. Прошло полчаса, а обещанный Вовка так и не явился. Дмитрий несколько раз прошёлся вдоль берега, поглядывая в сторону домов. Хотелось плюнуть на всё и уехать домой, не был же он в деревне столько лет, нечего и начинать. Дмитрий уверенно направился в сторону остановки, но путь ему преградил мужик в рыбацком костюме с лодочным мотором в руках.
— Это тебе что ли на тот берег надо? — хриплым басом спросил он.
— А это вы Вовка… точнее Владимир? — осёкся молодой человек.
— Да, я, кто ж ещё. Пошли, если не передумал.
Дмитрий поплёлся за мужиком. Бежать было поздно.
— И что тебе дома не сидится? — спросил тот, выводя лодку из гаража и прилаживая мотор. — К девушке что ли собрался?
— Нет, на похороны, — честно ответил молодой человек, всё еще поглядывая в сторону остановки.
— Вон оно как, — грустно заключил Вовка. — Угораздило же человека прямо перед Пасхой помереть. Хотя говорят, это даже хорошо, душа сразу в рай попадёт.
Они сели в лодку, Вовка завёл мотор. И всё вокруг потонуло в его рёве. По губам Вовки читалось: «Ну, как тебе, городской?» Дмитрий одобрительно кивнул и поднял большой палец.
Берег быстро удалялся, вокруг была одна вода, слишком много воды. Моря Дмитрий ещё не видел, но что-то подсказывало ему, что ни одно море не смогло бы вместить столько воды. Вода была всюду, казалось, что весь мир сейчас состоит из воды, что нет земли, лесов, солнца, а только одна вода.
В детстве Мите нравилось плыть на пароме и наблюдать, как крикливые чайки кружатся над судном в поиске подкормки, как маленькие буксиры толкают перед собой длинные баржи с песком и щебёнкой. Ещё ему нравились большие белые теплоходы, которые давали протяжные гудки. Митя всегда махал им рукой, и теплоходы отвечали ему.
От шума мотора сдавило виски. Вовка натянул капюшон и похлопал себя по голове: «Мол, что городской, не мёрзнешь?» Дмитрий сложил окоченевшие пальцы в одобрительный знак и засунул руки в карманы. Холодный ветер больно бил в уши, но приходилось терпеть и сетовать только на себя.
Нужный берег становился всё ближе, постепенно вырастали деревья, дома, появились коровы, пощипывающие молодую травку. Путники наконец-то достигли земли. Вовка заглушил мотор, выпрыгнул из лодки и вытащил её на берег.
— Всё, приехали! — воскликнул мужик. — Ну как, городской, не укачало?
— Нет, — соврал Дмитрий, с трудом вылезая на сушу.
Снова карусель. Не понять, где земля, где небо, а где вода…
Дмитрий выдавил из себя слова благодарности и, расплатившись с Вовкой, побрёл в сторону деревни. За спиной зарычал мотор удаляющейся лодки, а впереди была длинная, чуть заметная дорога, которая извилистой тропкой убегала за горизонт. Облака расступились, пропуская вперед солнце, и застыли маленькими невесомыми комочками. День обещал быть светлым и тёплым, хотелось расстегнуть куртку и вдоволь надышаться свежим речным воздухом.
Дмитрий стороной обошёл небольшое прибрежное село и повернул к лесу, где куковала одинокая кукушка. Тропинка становилась уже и делала резкий поворот от леса через поле к маленькой речушке, название которой Дмитрий не помнил. Пройдя по шаткому деревянному мостику, в котором не хватало пары досок, он оказался у покосившегося, давно не крашенного забора. Здесь начиналось Ерёмино.
Деревня застыла, как на старинной открытке: почта, фельдшерский пункт, школа, несколько рядов низких деревянных домов, — всё осталось на своих местах. Дмитрий шёл по главной улице, кажется, Первомайской, во всех дворах, почуяв чужака, заливались собаки, чёрный петух гордо вышагивал вдоль забора, а дымчатый кот дремал на лавке.
Молодой человек свернул с главной дороги и оказался перед домом с зелёными резными наличниками. Он открыл калитку, которая никогда не запиралась на засов, и вошёл во двор. Из будки выскочила растрёпанная шавка и обдала пришельца звонким лаем. Дмитрий сделала пару шагов назад, но шавка, натянув цепь, ринулась за ним.
— Тише, Белка, чего разгавкалась, — раздался грудной голос тёти Тани.
Старушка выглянула в окно и заметила молодого человека.
— А ты чего? На поминки пришёл?
— Тётя Таня, я — Митя, — крикнул он.
— А, Митя, мы тебя с утра ждём. Ты заходи. Белка, а ну марш отсюда! — скомандовала тётя Таня. — Не бойся её, она не окусит.
Шавка взвизгнула и попятилась. Дмитрий осторожно, всё ещё опасаясь собаки, прошёл к дому. Раньше он без труда входил в низкую дверь, теперь приходилось нагибаться.
Дом пах деревом и сыростью. Вязанные белые занавески, красные герани на подоконнике, домотканые пёстрые дорожки, белённая печь, две кровати с пирамидой белоснежных подушек, круглый накрытый стол, буфет с посудой, — всё это было знакомо с детства. Хотелось подойти к каждому предмету, пощупать его, проверить, настоящий ли он. Может, это снова сон, только добрый. Может, он сейчас дотронется до белой чашки в красный горох на столе, и та исчезнет. А если ткнёт пальцем в печь, та станет облаком и улетит к своим сородичам.
— Заходи, чего застыл на пороге, — окликнула Дмитрия тётя Таня.
Он послушно разулся, повесил куртку на гвоздь и вошёл в комнату.
— Дай посмотрю хоть на тебя, Митюш, — сказала тётя Таня и принялась крутить его, как куклу. — Какой большой стал, я бы тебя ни за что не признала.
А вот Дмитрий легко узнал тётю Таню, казалось, что за столько лет она нисколько не изменилась. Те же собранные гребешком седые волосы, те же серые, почти бесцветные, глубоко посаженные глаза, впалые старческие щёки и грубые, сухие, мозолистые руки. Казалось, что тётя Таня всегда была старой, а те потрёпанные, чёрно-белые фотографии, что он когда-то видел в альбоме, это не её, а какой-то другой, вечно-юной девушки.
— Ты за стол проходи, чай, оголодал с дороги, — сказала тётя Таня и чуть не насильно усадила его.
Дмитрий послушно опустился на табурет и только сейчас заметил, что в уголке за самоваром притаилась Наденька. Она была такой маленькой, что хотелось взять её на руки, как младенца. Тонкая полоска её губ, от которой в разные стороны разбегались ниточки морщин, была едва различима. Дмитрию вдруг показалось, что Наденька улыбалась какой-то своей, едва уловимой улыбкой.
— Наденька моя глухая совсем стала, — пояснила тётя Таня, когда Дмитрий попытался поздороваться с родственницей. — Правду говорят, что старый, что малый. Наденька, что дитё, только спит да ест. Скоро девяносто стукнет, коли доживёт.
Дмитрий бросился к рюкзаку и достал кулёк конфет.
— Вот, гостинец привёз, — радостно заявил он, опуская карамель на стол.
Тётя Таня только вздохнула, хотела ведь сказать, что баловство это всё, да не стала. Она взяла вазочку и высыпала туда часть конфет, другую часть припрятала, про запас.
— Бери, тебе ведь привёз, — громко сказала она и придвинула вазочку Наденьке.
Старушка осторожно взяла конфету, развернула её и отправила в рот. Всё та же едва уловимая искорка счастья блеснула в её маленьких подслеповатых глазах.
— Ты сам-то ешь, не смотри на нас, — командовала тётя Таня.
Стол был скудным, поминальным: постные щи, варёная картошка, квашенная капуста да блины с мёдом. Всё это Дмитрий ел с удовольствием.
— Ты ешь-ешь, а то вон какой тощий, не кормят что ли в этом городе вашем, — приговаривала тётя Таня. — Мы Мишку-то схоронили утром, тебя ждать не стали. Нас Люська, дочка его, к себе в дом на поминки звала, да мы уж не пошли, решили по-своему, по-семейному справить.
Тётя Таня говорила медленно, слова её были круглыми, как караваи, вязкими, как тесто, и протяжными, как гудки теплохода.
— Мишка ведь самый младший в нашей семье был, — продолжала старушка. — Сначала бабка твоя, Валентина, шла, так она в своём городе быстро зачахла, потом Наденька, за ней я, а там уж Мишка. Ещё у нас сестра была, Катька, так она ещё в войну померла, сразу после матери. Родители-то наши и сорока лет не прожили, теперь мы с Наденькой их век доживаем.
Дмитрий машинально перевёл взгляд на стену, где висели портреты его прадеда и прабабки. Оба тогда были молодыми, но выглядели намного старше своих лет. В детстве его мало интересовали эти портреты, а сейчас он внимательно изучал их, отыскивая знакомые черты. Ему вдруг показалось, что тётя Таня ужасно похожа на отца, а Наденька, наоборот, вся в мать. Ещё он подумал, что у дяди Коли был точно такой же высокий лоб, как у деда, а мама… Мама была непохожа ни на кого из своей семьи, как и он.
— Мишка болел много, — продолжала тётя Таня. — Всё хотел дотянуть до весны, чтоб на солнышке погреться. Вот дотянул до пасхальной недели, а Пасха в этом году поздняя, майская. Батюшка, ведь, отпевать его не хотел, говорил, что и так полным-полно забот. А я ему сказала: «Разве ж человек выбирает, когда ему родиться и когда умереть».
Она поднялась из-за стола и стала прибираться. Когда Дмитрий предложил помощь, махнула рукой:
— Да, сиди уж, я сама. Мне полезно гоношиться.
Тётя Таня всё делала медленно, экономя каждое движение.
— Ты бы прошёлся, чего с нами, старухами, сидеть, — предложила она. — Погода, вон, смотри, какая. А я пока яйца на завтра отварю.
Дмитрию и, правда, было как-то неуютно в этом доме. О чём говорить с тётей Таней, он не знал. На дежурные вопросы о здоровье и делах та всегда отвечала одно и то же: «Скребёмся по-маленьку».
Дмитрий вышел во двор. Шавка высунула морду из будки, но лаять не стала, поняла, что свой. Молодой человек снова оказался на улице, навстречу попадались люди, которых он не знал, но которые непременно здоровались с ним.
Дмитрий спустился к реке. Редкие зелёные точки пробивались на поверхность воды, чтобы летом покрыть её плотным ковром белых кувшинок. Однажды в детстве Митя прыгнул с разбега в прохладную воду, дотянулся, оборвал тонкую ножку цветка и вытащил на берег.
— Смотри! — кричал он дяде Коле, тряся над головой трофеем.
Но дядя не спешил разделить его радость.
— Зачем сорвал, Митёк? — спокойно говорил он, сплёвывая на землю. — Она тебе мешала что ли? Вот посмотри, кувшинка завянет скоро, и не будет красоты. А если каждый будет рвать, так ничего и не останется.
Мите было обидно до слёз, ему ведь хотелось, чтобы дядя Коля оценил его смелость и ловкость. Мальчик бросил кувшинку на землю и начал топтать подлый цветок, ставший причиной раздора.
— Посмотри, что ты сделал, — сказал дядя Коля, закуривая очередную сигарету.
Мальчик посмотрел под ноги, на земле вместо цветка валялась грязная измятая тряпка. Ему вдруг стало жалко и себя, и кувшинку, он опустился на землю и заплакал. Дядя Коля молчал, уставившись куда-то вдаль, как будто ждал, что племянник успокоится и сам всё поймёт.
Они приходили на речку ещё много раз. Митя делал пару уверенных гребков и оказывался возле кувшинок, но больше не рвал их, а любовался цветением белых остролистых розеток. Дядя Коля в это время сидел на берегу и молча курил. Когда мальчик спрашивал, почему он не купается, тот кривился и сквозь зубы цедил: «Не охота». Можно было подумать, что дядя просто боится, но Митя точно знал, что он не боится ничего. Дядя Коля не раз рассказывал, как в юности на спор переплывал Волгу, и мальчик верил, ему тоже хотелось однажды переплыть большую реку. Вот только когда он вырос, дяди Коли не стало, и река как будто стала ещё больше.
Дмитрий сорвал травинку и сунул её в рот, дядя Коля, когда уставал курить, тоже так делал.
За рекой высился лес. В детстве казалось, что макушки сосен упираются прямо в небо и хотят его проткнуть. Лес был тёмным и дремучим. Они с дядей Колей ходили туда за грибами лишь раз, и то бродили по краю, не углубляясь. Дядя рассказывал, как подростком заблудился в лесу и сутки плутал, пока случайно не вышел на шум лесовоза. Митя и без того боялся леса, ему казалось, что там живут чудовища, которые путают следы и заманивают неопытных грибников в самую чащу.
Небо стало окрашиваться розовыми и фиолетовыми цветами, как будто незадачливый художник сделал пару небрежных мазков и бросил холст на растерзание ночи. Пора было возвращаться.
Когда Дмитрий вошёл в дом, в нос ударил запах варёной луковой шелухи и молочной каши. Тётя Таня хлопотала возле плиты.
— Наденька заснула уже, — сказала старушка, заметив Дмитрия. — Ты тоже ложись, я тебе в чуланчике постелила на топчане.
Молодой человек кивнул. Жёсткий деревянный топчан он помнил хорошо, дядя Коля всё время ворчал и подстилал под тонкий кривой матрас старые одеяла, чтобы племяннику было удобнее. Мальчику спальное место всё равно быстро надоедало, и он сбегал к дяде на чердак, где вкусно пахло сушёной ромашкой и зверобоем. Больше всего на свете хотелось погрузиться в сладкий травяной сон, ещё хотелось чая с земляничным вареньем, но тётя Таня уже взбивала подушки на кровати, и тревожить её было неловко.
Дмитрий устроился на топчане, который состарился вместе с обитателями дома. Спать было страшно неудобно, организм ныл и просился обратно домой, но Дмитрий укрощал его и заставлял спать.
Далёкий протяжный петушиный крик заставил открыть глаза. Явь побеждала сон. Даже странно, что этой ночью ничего не снилось, видимо, сказалась усталость, а может, запах ромашки всё-таки пробрался к нему сквозь деревянные стены.
Дмитрий поднялся и вышел во двор. Утренняя прохлада приятно щекотала, день обещал быть светлым и праздничным. Молодой человек поднял стержень рукомойника, и чистая холодная вода побежала по руке. Он наполнил водой свободную ладонь и умылся. Ловкие капли скользили по лицу, стремительно проникая за ворот футболки. Сначала вода бодрила, а потом начала согревать.
Дмитрий вернулся в дом. На столе стояло плоское блюдо с тёмно-коричневыми яйцами, рядом сотейник, из которого сладко тянуло молоком, и самовар. В уголке сидела Наденька и колупала яичко. Возле буфета суетилась тётя Таня, она доставала посуду, осматривала её и снова убирала. Наконец, она выбрала три тарелки с голубой узорной каймой и поставила их на стол.
— Христос Воскресе! — сказала она, заметив молодого человека.
— Воистину Воскресе, — машинально ответил он.
— Ты садись, завтракать будем, — говорила старушка, накрывая на стол. — Мы с Наденькой, как птички, поклюём чего-нибудь да и ладно, а ты ешь. Я вчера вспомнила, что ты, Митенька, кашу молочную в детстве любил, вот я и приготовила.
Дмитрий поднял крышку, и густой молочно-крупяной запах заплясал по избе. Он взял ложку и стал жадно накладывать кашу с жёлтой пенкой. Вкусная каша была только в деревне у тёти Тани, и сколько мама не пыталась приготовить такую же, ничего не получалось.
Потом били яички. Острые коричневые носы трескались, обнажая белую плоть, и осколки скорлупок летели на стол.
— Ты только скорлупу не выбрасывай, — предупреждала тётя Таня. — Я её в огороде закопаю.
Дмитрий кивнул и, проглотив яйцо, стал собирать скорлупу в баночку.
— Тётя Таня, тебе, может, помочь? — спросил он. — Воды там принести или дров наколоть?
— Не надо, Митенька, всё у меня есть, отдыхай. Грех сегодня работать.
Стали пить чай. Дмитрий, как и бабушки, налил крепкий ароматный чай в блюдце и осторожно потягивал его. Сразу вспомнилось детство и неторопливые чаепития с долгими разговорами.
— На кладбище нужно сходить, — сказала тётя Таня, сделав шумный глоток. — Пойдём, Митя, чего тянуть.
Они встали из-за стола, тётя Таня убрала посуду и стала собираться. В уголке за самоваром Наденька пила чай с карамелькой, и никто не обращал на неё внимания. Старушка смотрела куда-то вдаль и улыбалась, словно видела что-то такое, чего обычному человеку не разглядеть.
До кладбища было недалеко, всего-то нужно было дойти до конца улицы и упереться в берёзовую рощу, где над землёй вырастали низкие холмы с деревянными крестами. В детстве Митю на кладбище не брали, да и сам он сторонился мрачного леса. Теперь же он осторожно ступал по топкой глинистой почве за тётей Таней, которая уверенно шла к могилам родных. Вот свежий холмик — это дядя Миша, рядом с ним муж тёти Тани, которого Дмитрий и не помнил, а дальше бесконечно далёкие прабабушки и прадеды. Бабушка, мама и дядя Коля тоже вполне могли бы здесь очутиться, если бы не остались на другом берегу реки.
Тётя Таня раскладывала на могилах крашенные яйца, карамельки, сыпала пшено, что-то бормоча себе под нос. Где-то в ветвях куковала кукушка, то ли насмехаясь над мёртвыми, то ли вселяя надежду в живых.
— Смотри, как заливается, — сказала тётя Таня. — Ведь брешет, бесстыжая, не живут столько люди, сколько она кукует.
Домой шли медленно, тётя Таня что-то рассказывала, но Дмитрий её не слушал, а думал о чём-то своём.
— Тебе, Митенька, наверно, домой ехать пора, — сказала тётя Таня, когда они вошли в дом.
— Да, пора, — согласился молодой человек.
— Мы уж, наверно, больше и не увидимся. Нам ведь с Наденькой не так много и осталось.
— Ну что ты, тётя Таня, — пытался переубедить её Дмитрий. — Конечно, увидимся. Я к вам летом в отпуск приеду.
— Ты, Митенька, не обещай, во что сам не веришь. Ездить к живым нужно, мёртвым-то оно на что.
Дмитрий и сам понимал, что видит старушек в последний раз. Он молча собрался, обнял Наденьку, тётю Таню и пошёл прочь.
Вскоре позади осталось и Ерёмино, и речка с мостиком, и лес, и поле, и казалось, что нет за ними никакой деревни, и не было никогда. Дмитрий вышел к реке и сел на берегу. Впереди была вода, такая большая, что человеческий глаз не мог её охватить.
— Митёк! — послышалось за спиной.
Дмитрию показалось, что сейчас он обернётся и увидит дядю Колю, а за ним маму, бабушку... И где-то поодаль будут стоять тётя Таня с Наденькой, готовые в любой момент примкнуть к ним. Он обернулся, но никого из родных за спиной не было. Это другой мальчик бежал к большой реке, и кто-то из взрослых звал его к себе. Мальчишка заметил молодого человека, остановился, улыбнулся особой детской шаловливой улыбкой и помчался назад. Дмитрий тоже улыбнулся.
Ему вдруг захотелось подойти к реке. Он встал и, сделав несколько шагов, опустился на колени. Молодой человек смотрел на своё отражение и видел маленького мальчика, жившего в тёплом солнечном мире. Дмитрий зачерпнул ладонями воду вместе с отражением и плеснул ею в лицо. Ему казалось, что вода смывает всё лишнее, успевшее налипнуть за столько лет. Он снова зачерпнул холодной воды и плеснул в лицо. Дмитрий больше не боялся воды.
Он снова войдёт в эту реку, ведь вода в ней не та, что раньше, да и сам он уже не тот.
_________________________________________
Об авторе:
АЛИНА ОСОКИНА Прозаик. Родилась в Ульяновске в 1991 г. Окончила исторический факультет УлГПУ им. И. Н. Ульянова. Работает в областной библиотеке. Неоднократно участвовала в межрегиональных и всероссийских совещаниях молодых литераторов. Лауреат Всероссийской премии А.И. Казинцева, конкурса молодых литераторов Союзного государства «Мост дружбы», Всероссийских конкурсов «Хрустальный родник» и «Сестра таланта», областной премии «Первая роса». Публиковалась в журналах «Наш современник», «Сибирские огни», «Подъем», «Русское эхо», «Молодежная волна», «Симбирск», «Кольцо А», «Причал», «Веретено», «Неман» и др. Член Союза писателей России.
скачать dle 12.1
