(рассказ)
Захожу — сидит.
За своим любимым столиком, прямо у барной стойки.
Пивко потягивает.
Над левой бровью небольшая ссадина, справа — слегка разбита верхняя губа. Круглые «интеллигентские» очечки без оправы ехидно поблескивают стеклышками.
— Здорово, — говорит.
— Здорово, — отвечаю, — опять, что ли, с кем-то подрался?
— Ну, — смеется. — Отыскалось пару идиотов. Закурить попросили, а я, ты ж знаешь, — не курю и табачного дыма на дух не выношу…
— Надеюсь, — вздыхаю. — Они все-таки в больнице, а не в морге…
Ржет.
— Да ты, Дим, из меня прям какого-то монстра рисуешь. Так, размялся слегонца…
Качаю головой.
Знаю я его «разминки»…
… У него — очень обманчивая внешность. Самая что ни на есть «ботаническая». Узкое лицо потомственного интеллигента. Круглые очки, за которыми прячутся добрые близорукие глаза. Мешковатая одежда скрывает сухую, жилистую фигуру со стальными канатами мышц.
Вдобавок, для тех, кто знает, но недостаточно близко: ученая степень и престижная должность в серьезной аудиторской компании.
Западной, кстати.
Но это, скорее, благодаря языку. Английским он владеет в совершенстве, учился в Лондоне. Когда мы с ним вместе были в Уэльсе, его там как-то раз прямо у меня на глазах приняли за кокни…
Истинную натуру выдают только бледная, никогда не загорающая кожа, рост, осанка и тонкая злая ниточка почти бескровных губ.
Но на это мало кто обращает внимание.
А напрасно…
У них, на Ждани, всегда учили — бить первым, еще до того, как враг соберется и подготовится.
Иначе в этих пролетарских каменных джунглях хрена с два выживешь.
И хотя он со времен своего дворового детства прилично заматерел, приобрел некоторый лоск и, даже, умудрился купить дорогущую квартиру и переехать куда-то в район Рождественского бульвара — это уже ничего не изменило, да и не могло изменить, - просто по сути своей.
Есть люди, для которых бой — просто образ жизни.
Это точно так же, как кто-то не может себе представить жизнь без домашних животных, кошек там, или собак.
Ничего особенного.
А если они еще в меру закомплексованы, замкнуты, не терпят даже малейшего проявления хамства и подчеркнуто высокомерны с окружающими — тогда, просто — жди беды.
Особенно, если эти люди достаточно сильны для того, чтобы выработать свои собственные представления о том, что такое хамство и с чем его необходимо употреблять в том или ином случае...
Нда-с…
Тогда они начинают отличаться уж совсем особенной непредсказуемостью.
…Вот, к примеру, гуляли мы с ним как-то не так давно по Патриаршьим.
Ну, как не так давно. Года два уже, наверное, прошло.
Но это по молодости два года прямо-таки нереальный срок, а когда дело близится к сорока — уже почти что вчера.
Просто так гуляли, бесцельно.
У меня какие-то переговоры неподалеку были, причем, как назло, в субботу.
Ненавижу.
Закончил, поулыбался сквозь зубы, руки пожал, выхожу, а он стоит, номера на джипе разглядывает. Меня увидел, обрадовался:
— Здорово, — говорит, — Димон. А я все гадаю, ты, не ты…
— Я, — отвечаю, — собственной, блин, персоной. Практически — как живой. А ты-то здесь, Егорий, какими судьбами?
— А-а-а, — машет рукой, — дочку в музыкальную школу отвозил. На тачке вчера коробка звездой накрылась, пришлось на троллейбусе. Ну, да и к лучшему. Суббота, троллейбус пустой, мелкой интересно в окно смотреть. Да и мне тоже познавательно оказалось, сколько можно родной город через лобовое стекло рассматривать. Вот, отвез, и что-то мне так захорошело, что даже потом пешочком прогуляться решил. Гляжу, вроде твой джип стоит, номера знакомые, а водителя нет почему-то…
Жму плечами:
— Да я, — говорю, — его пообедать отпустил, сейчас приковыляет. А тебе когда дочку-то из музыкалки забирать?
— Не-е-е, - ржет, - Забирать — это уже не моя забота. Мое дело — отвести. А заберет — бабушка, мама моя. Настюха сегодня у них ночевать собралась, жена с утра к теще на дачу рванула, урожай собирать, а из меня, сам понимаешь, что за нянька…
— А что, — любопытствую, — с Ольгой на дачу не поехал?
Вскидывает голову, недоуменно блестит стеклами очков:
— Ты, — спрашивает, — можешь меня себе представить на даче в позе «жопой в небо»?
Смотрю на него несколько секунд внимательно, потом покорно вздыхаю:
— Нет. Не могу…
— Вот то-то! — торжествует. — И у нее тоже не получается. А, может, по пивку?
Чешу подбородок, просчитываю диспозицию.
Машка тоже к маме уехала, потом они к какой-то дальней родственнице собрались на день рождения.
Звали, конечно.
К счастью подвернулись внеплановые субботние переговоры.
Причем — довольно неформальные, я даже костюм одевать не стал, ограничившись дорогими стильными джинсами и свитером.
Кому надо — поймет и оценит.
Эти не оценили…
Переговоры, неожиданно для меня, оказались настолько гнусными, что лучше бы вместе с Машкой поехал, ее семейство развлекать. Они, конечно, народ своеобразный, но, по крайней мере, люди очень хорошие. Не то что эти ушлепки. Аж трясет…
— А отчего бы, — отвечаю, — и не по пивку. Куда пойдем?
— Да не знаю, — задумывается.
Потом вдруг вспыхивает.
— А давай, — говорит, — старый, никуда не пойдем. Просто возьмем по паре-тройке бутылочек, сядем на скамеечку у Патриарших, да и поговорим за жизнь. Смотри, как на улице-то хорошо. Осень…
Задумываюсь, потом прищуриваю слегка правый глаз, одновременно поднимая левую бровь домиком.
— Мысль, — соглашаюсь. — Еще бы воблы где найти. Да расстелить на газетке…
— Это, — вздыхает в ответ, — и вправду проблема…
Воблы, действительно, не нашли.
Зато я вспомнил знакомую со студенческих лет булочную, где иногда продавались соленые сушки.
Красота.
Позвонил водителю, тот как раз компот допивал. Объяснил, где мы будем, сказал, что может не торопиться.
Уселись.
Сидим, потягиваем холодное пивко, а вокруг — та самая осень, которая уже, вроде бы, как и осень, но все равно — еще немножко лето.
Тихо.
Тепло.
Вокруг мамы с колясками гуляют.
Ну, справедливости ради, большей частью бабушки, конечно.
Но мамы тоже довольно часто встречаются.
И — хорошенькие…
В общем, и пиво нормальное, и день правильный.
И — собеседник отличный.
Такой, с каким не так уж и часто в этой нашей вечной беготне и суете потрепаться получается.
Или помолчать, о чем-то своем размышляя, что, поверьте моему грустному опыту, в людях — еще более ценно…
…И кой только черт дернул этих малолеток на соседнюю с нами скамейку плюхнуться…
А дальше — все как всегда.
Ругань, плевки, мат.
Причем не тот, нормальный, правильный русский мат, где каждое лыко в строку, а ломкий, петушиный, грязный, необязательный.
Гляжу, приятель мой постепенно бледнеть начал.
И, вздохнув, сам полез в сумку за тонкими кожаными перчатками без подкладки. Его все равно не остановишь, а у меня кожа на руках чересчур нежная, после хорошего удара вечно на костяшках лопается и потом очень долго и болезненно заживает.
Вот и приходится носить…
Ладно, думаю.
Их — человек семь, нас двое.
Но они — субтильная городская шпана, еще ничего толком в этой жизни не понимающая.
Иначе бы не стали так вызывающе поглядывать в сторону спокойно попивающих пивко мужиков в удобных дорогих джинсах и грубых защитного цвета свитерах от «Stone Island».
Неблагодарное это, знаете ли, занятие…
Наконец он не выдержал:
— Эй, — говорит, — обмороки! Вы б вели себя потише, мне-то на ваш базар — фиолетово, но тут, между прочим, женщины с детьми гуляют.
Они словно только этого и ждали.
Окружили полукольцом, щерятся.
Храбрости набираются перед тем, как прыгнуть.
Ну, мы тоже поднялись, я перчатки натянул не спеша.
Ладно, думаю, развлечемся…
…И все бы, наверное, действительно было хорошо, если б мы не так резко начали. Потому что, когда второй или третий из щенков, вереща откатился в сторону, в руках одного из оставшихся узкой серебряной рыбкой полыхнуло хищной лезвие дешевого ножа-«бабочки». А еще через мгновение они хлынули в стороны, оставив у меня на руках стремительно наливающееся тяжестью тело…
Как я его сумел аккуратно на скамейку посадить — до сих пор ума не приложу.
Вытащил трясущимися руками из кармана джинсов мобильник, дважды нажал кнопку вызова.
— Вовка, — кричу в трубку водителю, — мухой сюда! Беда у нас! Егора порезали!
И через минуты полторы из-за угла одного из переулков, визжа тормозами, вылетел мой «Лендровер». Остановился, включил аварийку, выскочил из машины, перепрыгнул через низенький забор.
— Что?! — орет.
— Дерьмо! — отвечаю. — Пером достали! Скорую ждать не фига, давай грузить, и в Склиф!
Подняли, дотащили до машины, положили на заднее сиденье.
Я рядом сел, голову его на колени положил.
А он, неожиданно, открыл глаза.
— Дим, — спрашивает, — как ты думаешь, я не сдохну?
— Если, — шиплю, — звиздеть поменьше будешь, то точно не сдохнешь…
Он краешком губ ухмыльнулся слегка, сжал мне руку.
— Холодно, — говорит, — что-то становится…
И снова закрыл.
Хорошо, что в этот момент мы уже гнали на бешеной скорости в сторону больницы, и джип так козлил на выбоинах, что расплакаться у меня просто не было никакой возможности…
В приемном отделении я сунул Вовке пачку долларов и отправил договариваться с врачами.
Знаю я нашу медицину.
Сам с Егором остался, его на каталку переложили и бросили.
Стою, держу за руку.
Дышит, вроде, довольно ровно, но в себя — не приходит.
Плохо, думаю…
Гляжу, Вовка бежит и пара мужиков в халатах следом.
Значит, договорился…
Его забрали и увезли, Вовка тоже следом убежал, а я сполз спиной по стене, сел жопой на грязный заплеванный пол, закурил и, наконец-то, разревелся…
Через некоторое время, я не засекал, вернулся Володя.
—Вроде, — жмет плечами, — врачи говорят, все хорошо будет. Там один врач нормальный, молодой. Он потом выйдет, расскажет, что к чему…
Поднимаю глаза.
— Чего хорошего-то? — спрашиваю.
— Ну, — жмет плечами неопределенно, — он сам потом расскажет. А ты давай, вставай, шеф. Пойдем на улицу, на лавочке посидим. Что здесь-то, в говне, задницу морозить…
— Пойдем, — соглашаюсь.
Вышли, сели на скамейку.
Я опять закурил.
Вовка вздыхает:
— Слышь, шеф. Я там, у врачей склянку спирта для тебя выпросил. Дали. А чего, за такие-то деньги. Будешь?
— Буду, — киваю, — давай. Сейчас точно не помешает.
— Тогда подожди маленько, — говорит. — Я сейчас до машины добегу, у меня там минералка есть. И бутерброды. А то еще потом и тебя откачивать…
— Заботливый, — усмехаюсь.
— А то, - машет рукой, — где я потом такую работу найду…
Сходил, принес бутылку воды, бутерброды с колбасой, даже стопку прихватил. Достал из кармана пиджака какую-то смешную медицинскую колбу со спиртом. Грамм эдак триста с виду.
Налил, подвинул.
— Пей, — говорит.
Я покорно выпил, задохнулся.
Но запивать не стал, занюхал бутербродом.
Вовка посмотрел на меня с уважением…
— Сколько, — говорит, — смотрю на тебя, Валерьяныч, столько удивляюсь. И откуда только такое количество скрытых талантов…
Я отдышался, потряс башкой, закурил.
— Поживи-ка с мое, — усмехаюсь. — Сам-то будешь?
— Не, — трясет головой, — это тебе сейчас расслабиться надо. А мне еще работать…
— Ну, тогда, — говорю, — еще наливай. И дай-ка запивку, в этот раз без воды, боюсь, не справлюсь…
…Я уже добивал склянку, когда к нам подошел обещанный Володей врач. Действительно, молодой, и, по глазам видно — толковый.
Закурил предложенную мной сигарету, не отказался и от маленькой грамульки спиртяшки.
Запивать, правда, не стал, зажевал бутербродом.
— Ну, — говорит, — повезло вашему товарищу. Ни одного важного органа не задето, только крови много потерял. А это — ерунда, мужик здоровый. Мы его уже заштопали слегка и в палату увезли. Денег вы нормально дали, палата хорошая. Пусть полежит, оклемается. А через неделю уже, думаю, выпишем домой. Только б надо, чтобы кто-то рядом находился, когда он в себя придет. У нас с сиделками плохо.
— Ну, это, — вздыхаю, — уж решим как-нибудь. А что, действительно, ничего страшного?
— Действительно, — успокаивает. — Ну, а если что, где меня найти знаете. И чтобы часа через два-три сиделка была! А то мало ли что…
— Хорошо, — киваю.
На этом и расстались.
Я еще рюмку выпил.
— Ну, Вовка, — говорю, — перекрести меня. Сейчас я его жене звонить буду…
…Он и вправду очень быстро пошел на поправку. Когда я через пару дней пришел его навестить, он уже даже мог передвигаться по палате.
С трудом, конечно.
Опираясь на чье-нибудь плечо, чаще всего, на плечо жены.
А на чьи плечи нам всем еще опираться, в таких-то ситуациях?
Увидел меня, обрадовался.
— Здорово, — говорит, — Димон! Сигареты есть?
— Ну, допустим, есть, — отвечаю. — А тебе разве можно?
— Да можно ему, можно, — вклинивается в разговор Ольга. — Врач разрешил, если немного. Только тащить его, идиота, до курилки сам будешь, я уже замучалась…
— Да ладно, — ржет, поблескивая очечками, — своя ноша не тянет. А я ведь — твоя ноша, да, Олюнь?
— Моя-моя, — вздыхает, — спасибо тебе, Дим, что эта «ноша» хоть жива-то осталась…
— А вот это, — мотаю головой, — ты, Оль, напрасно сказала. Ты же не думаешь, что он на моем месте поступил бы как-то по-другому?
— Можешь не сомневаться, — поджимает губы, — но все равно спасибо. Я женщина, в ваших мужских играх не участвую, поэтому имею право так говорить, не находишь?
Я задумался.
— Нда, — киваю, — наверное, ты права. Ну а мы пошли курить, не возражаешь?
— Да идите уж, — машет рукой, — отморозки чертовы…
Ну, мы и пошли.
Точнее — потащились, ему каждые четыре-пять шагов остановка для отдыха требовалась.
Но — дошли.
Я ему помог на подоконник влезть, усесться.
Достал сигареты, чиркнул зажигалкой.
Гляжу, а у него в глазах — такая тоска…
Даже мне страшно стало…
— Что, — говорю, — случилось-то, Егорий? Вроде как — все в порядке, легко отделался. Такие вещи, по идее, только должны вкуса к жизни добавлять, а ты тоскуешь…
Вздыхает, морщится.
— Да я, — затягивается глубоко сигаретой, выбрасывает добитый до самого фильтра окурок, медленно выпускает тонкую струйку дыма, — Димон, здесь на такое насмотрелся — жить не хочется…
— Ничего себе, — смотрю на него внимательно. — И что же ты такого мог тут увидеть?
— Да все то же самое, — отворачивается. — Вот ты, к примеру, знаешь, что фактически у любого человека в момент смерти расслабляются сфинктеры? И, как ты не живи, к чему не стремись, что не делай, как правильно не выстраивай свое бытие — все одно кончишь где-нибудь на больничной койке. В лучшем случае — без сознания. А, может, и с воплями и таким скулежом, что просто звиздец, как стыдно заранее. В говне, поту и крови. И запах будет при этом стоять такой, что даже твои близкие оттого, что от тебя останется ломанутся, как подорванные… Понимаешь? Как ни живи, что ни делай — финал все равно таким будет. С вариациями, разумеется. Но по смыслу — какая разница…
И — замолчал.
Я тоже молчу.
Потом залез в карман, достал еще две сигареты.
Прикурил, одну ему в уголок губ вставил.
— Ну, и что дальше? — спрашиваю.
— А откуда мне знать, — жмет плечами, — что дальше. Я же не Господь Бог. Если он еще есть, разумеется. Хотелось бы, конечно, чтобы был, да что-то не очень верится…
— Мне, — морщусь, — к сожалению, тоже. И что теперь?
— Не знаю, — вздыхает.
— Вот и я, — говорю, — тоже не знаю. Так что, давай, докуривай, да я тебя обратно в палату поволоку. Тебе там парни гостинцев собрали — всем Склифом не сожрете…
Он промолчал, и, не знаю уж, показалось мне или нет, но, вроде как одна слезинка у него на краю глаза все-таки блеснула. За очками не разглядишь.
Да и какое, в принципе, мое собачье дело?
Уже почти два года прошло, а как сейчас помню…
Пожал ему руку, кивнул бармену, чтобы нес пинту «Гиннеса», подсел за столик.
— Так все-таки, — спрашиваю, — что с «идиотами»-то?
— Да все в порядке, — кривит губу. — Что ты за них переживаешь-то так? Ушли своим ходом. Ты лучше скажи: на футбол в субботу идешь? Дерби все-таки…
— Иду, — киваю, — на ВИП. Что-то в последнее время стал комфорт ценить…
Он кивает понимающе:
— А я — все равно на террасу, — говорит, — на ВИПе с драйвом беда. А футбол без драйва, сам знаешь, все равно, что секс в презервативе. Вроде все то же самое, а радости никакой…
Я усмехаюсь в ответ, и мы некоторое время просто молча пьем пиво, иногда поглядывая в окно.
Пятница сегодня, конец недели.
Вот-вот уже наши должны начать в паб подтягиваться.
Наконец я все-таки закуриваю и решаюсь.
— А скажи, Егор, — говорю, — ты тот наш разговор в Склифе помнишь? Ну, в курилке…
Он кривит губу и утыкает лицо в кружку пива.
Потом поднимает глаза.
— Помню, — хмыкает, — забудешь такое…
— И как? — интересуюсь.
Он жмет плечами.
— А никак, — отвечает, — привыкнуть к этому невозможно. К тому, что рано или поздно все равно сдохнешь, я имею в виду. Я просто научился с этим жить. Знаешь, как некоторые люди живут с мигренью? От нее ведь лекарств-то никаких нет. А боли, говорят, страшные. Но — живут ведь, и многие — долго живут…
Молчу, только киваю, соглашаясь.
— А ты? — спрашивает.
— А я, — отвечаю, — пока еще не знаю, старик. Думаю, что разберусь, но пока — не получается…
Он вздыхает.
— Херово тебе, наверное…
— Да уж, — кривлюсь, — не сахар. Как, в принципе, и тебе. Херня, прорвемся…
— Обязательно, — кивает, — прорвемся. Куда ж мы, старый, с этой чертовой подводной лодки с тобою денемся. А сейчас пока — давай водки, что ли, выпьем, а?
— Думаешь, поможет? — усмехаюсь.
— Ну, — ехидно поблескивает стеклышками очков, — по крайней мере, точно не помешает. Согласен?
Я ненадолго замолкаю и смотрю в окно. Там, кажется, опять начинается дождь. Мелкий, осенний, противный.
— Да кто ж, — вздыхаю, — может с такими фактами-то спорить. Тем более, с твоей-то аргументацией…
— Да, — ржет, — это верняк. Я иногда умею быть просто чертовски убедительным…
Он встает и идет к стойке делать заказ. У нас так заведено: кто предлагает выпивку, тот и расплачивается.
А традиции — надо чтить и уважать.
Даже если им всего без году неделя, и мы их сами себе придумали…
… А дождь за окном, кажется, - все усиливается и усиливается.
Он теперь долго будет идти.
Почти целую вечность.
До самого снега…
_________________________________________
Об авторе:
ДМИТРИЙ ЛЕКУХ
Родился в Москве. Выпускник Литературного института имени Горького. Автор книг «Мы к вам приедем», «Ангел за правым плечом», «Хардкор белого меньшинства», «Я русский» и др.
скачать dle 12.1
