Редактор: Анна Харланова
(рассказ)
Промозглый ветер, небо темнее, чем земля. Бесконечный вой в ушах, влага в воздухе тяжелее пудовой гири. Этот край никто не выбирал. Скалы торчат так, словно хотят проткнуть небо. Порвать это черно-серое полотно, чтобы хоть один солнечный луч испугал эту мертвую землю – мечта многих. Деревья гнутся в поклоне суровому морю, наверное, они никогда и не знали, как стоять прямо. Вскоре ветер переменится и будет склонять их в сторону безжизненных болот. Безжизненность – визитная карточка этих мест. Она здесь повсюду: в глубине леса, в почве, в камнях, в убийственных волнах, обрушивающихся на скалы многотонной мощью, во взглядах местных жителей.
Три таких обреченных на здешнюю жизнь человека пришли сегодня утром на местный аэродром – единственный символ того, что отсюда есть выход. Сегодня прилетит самолёт или... то, что у них принято называть самолетом: развалюха, которой уже давно без разницы в каких условиях её поднимают в воздух, она и в ясный день не имела права летать. Так уж повелось, что эта развалюха, какой бы она ни была, всегда становится важной деталью особо значимых событий местного масштаба. Важное событие здесь бывает только одно – приезжие. А приезжие тут бывают с периодичностью кометы Слотера-Бернхема, примерно раз в 11 лет. Сегодня был именно такой день.
Вой мотора развалюхи никогда не был слышен за воем ветра, и три пары глаз со взлетно-посадочной полосы были устремлены в свинцовое небо. Стихия беспощадно трепала их шарфы и капюшоны, но они, привыкли и твердо держались на ногах, не собираясь отдавать ветру поклон. Вскоре, болтающаяся в воздухе, как пчела в урагане, развалюха появилась в двухстах метрах от встречающих. Если не грохнется пузом о камни – доставит приезжего потрепанным, испуганным до смерти, но живым.
Молодой Сергей Вольнов молился на всех языках, будучи неверующим. Он оступился в жизни всего раз, но клялся, что не заслуживает такого наказания. Стремительно приближающаяся в иллюминаторе земля не приносила чувства облегчения, наоборот, страх выворачивал нутро. Сергей мечтал не о том, чтобы выжить, а о том, чтобы всё это поскорее закончилось.
Трое местных двинулись в сторону кое-как приземлившейся развалюхи в тот момент, когда с неба обрушился страшный ливень, прибивая к земле с яростью молота. Пилот даже не вылез из кабины, а местные схватили приезжего под руки и поволокли в деревянный амбар. Сам он весь дрожал и едва волочил ноги. Его весьма неприветливо бросили на деревянный стул и грохнули кружкой перед самым носом, плеснув в неё что-то горячительное, по запаху напоминающее водку. Пойло залпом проскочило в глотку и растеклось в желудке теплом.
– Не боись, дрожь ща уймëтся, не ты первый. Но погодка могла быть и получше, эхх… ага… гхм. Как звать-то?
– Сс… ерре… гга –
– Да, отстань ты от него, Горбач! Плесни лучше парню ещё, мы застряли тут, пока лить не перестанет.
Троица разглядывала приезжего с неподдельным любопытством. Наверное, глядя на него, они представляли, как сейчас выглядят все городские. Перед ними был молодой человек лет двадцати пяти с мертвенно-бледным лицом, и прилипшими ко лбу волосами. Он был закутан в синий пуховик, который все трое сочли модным, и всё ещё дрожал внутри него не то от холода, не то от страха. Любопытствующая же троица –простые деревенские мужики. Ближе всех к Серёге сел Горбач. Он был долговязым, худым и высоким, работягой по виду, а ещё… слегка горбатым. Двое других: Карл и Сеня, они были братьями. Первый помладше низкого роста и очень пухлый, все в деревне удивлялись, как он только находит себе прокорм, где даже крысы мрут с голоду. Второй постарше и ростом чуть выше, стройный младшему в укор, видимо, тот объедает всю семью. Сергей глядел перед собой опустошенным взглядом, остальные сидели молча, каждый думая о своём, изредка прикладываясь к бутылке водки и причитая насчёт непогоды. Прошло минут двадцать, ливень не умолкал. Горбач снова завëл:
– Ну, че успокоился? Знатно вас там потряхало. Каким боком ты попал-то сюда?
Карл и Сеня подняли головы и уперлись взглядом в рот Серёги, мечтая услышать что-то невероятное.
– Случайно…
– Эй, парни, слыхали? В нашу-то дыру и случайно! – Горбач повернулся к остальным с явной ухмылкой, – ну, ты давай выкладывай по порядку, нам тут до вечера торчать. Сеня, верни бутылку!
– У меня был выбор: полтора года тюрьмы или три года у вас на маяке.
– И ты выбрал маяк? Дурень! Тебя б отпустили досрочно, полтора за убийство не дают, а всё остальное – хрень собачья!
Карл решил встрять:
– Эй, Горбач, а че дурень-то? Его потом на работы-то возьмут со статьёй? Пральна решил, что маяк выбрал, всё ж свобода!
– Да эта свобода хуже неволи, поперёк горла застряла!
– А лет-то те сколько? – обратился Горбач к Сереге.
– Двадцать п-пять.
– Ну и чё ты с властями не поделил?
– Да… Не в то время, не в том месте.
– Да, на понт тебя взяли, вот что!
– А вы сами-то что на маяк не идёте? Занятые слишком? – Серега насупился.
– Так если б мы пошли, деляга, ты бы в тюряге барахтался.
Карл подскочил, словно ему на больную мозоль наступили:
– Ишь че, приезжий! Местным-то деньгу башлять надо, а чинуши не хочут нам зарплаты подписывать. Вот и тащут зэков, у которых выбора нет. Маяк уже пятнадцать лет не работает, на кой хрен он им нужен – одному чёрту известно. Может по бумагам он рабочий, хрен его знает, вот только корабли у нас тут тоже не ходют.
– Так он даже не работает?! – удивился Серега.
– А ты че думал? На настоящий маяк тебя бы хрен кто пустил, там образованье надо.
– Так и че я там делать должен?
– Жить и следить, как он разваливается.
– Бред какой-то.
– До тебя мужик был по своей воле тут. Договор с ними подписал, что пять лет тут жить будет за просто так, какие-то записи всё делал, мож стихи писал, кто его знает.
– И что в итоге? Уехал? – с надеждой спросил Серега.
– Не-а… – проглотив рюмку водки сказал Горбач, – волки сожрали, всё лицо обглодали твари, живого места не было, месяц прошёл уж. Поэтому тебя и прислали.
– Охренеть…
***
От аэродрома до деревни было пять километров, которые преодолевались местными жителями пешком. Автомобилей тут не было, как и дорог. Лет пятнадцать назад, когда в этих краях изредка проплывало хоть что-то похожее на корабль – на деревню обращали больше внимания; сейчас же всё медленно умирало. Из местных немногие были смельчаками, кто решался на побег из этого гиблого места. Но назвать трусами тех, кто остался, медленно умирая вместе с деревней – язык не повернётся. До маяка от ближайших населенных домов было ещё пять километров. Расстояние, которое растягивалось до бесконечности, стоило выйти в путь в сумерках под волчью серенаду, бывшую тут нормальным явлением.
Вся компания преодолела первую часть маршрута и остановилась у Горбача на обед. Убранство его дома несильно отличалось от амбара, где они пережидали ливень. Все четверо пообедали какой-то похлёбкой. Сергей протрезвел ещё во время прогулки от аэродрома и вышел наружу, чтобы окинуть взглядом деревню, пока остальные откупоривают очередную бутылку. "Лучше бы я выпил ещё" – возникло в уме Сергея, когда он увидел полуразрушенные деревянные дома с окнами без стёкол, законопаченными подручными обломками какого-то мусора. "Неужели и здесь люди живут?" – спросил он в пустоту. Ответа не было, но всё было понятно без слов. Он вернулся.
– Сегодня дальше не идем. Опасно. Утром проводим тебя на маяк. Выспишься нормально. – Скомандовал Горбач.
Сергею ничего не оставалось, как просто подчиниться происходящему. Даже самый жуткий день рано или поздно кончается. Карл и Сеня отправились домой. Настала ночь. Скомкавшийся матрас впивался в позвонки – другого Сергей и не ждал. Сейчас он мог вырубиться даже стоя. За ночь он дважды вставал по нужде, справлять которую нужно было, конечно же, на улице. Каждый такой раз, он словно заново осознавал, где находится. Отрезвляющая прохлада врезалась в разум не хуже волчьих клыков. “Не хватало ещё воспаления лёгких” – думал Сергей и возвращался туда, где тепло. Спать оставалось не больше четырёх часов.
***
Утром свинцовое небо, пропускавшее тонкие лучи рассеянного света сквозь прохудившиеся облака, выглядело, как лёд с прогалинами. После плотного завтрака, захватив несколько сумок с припасами (доставленными на развалюхе), полагающимися смотрителю маяка, Горбач повёл Сергея дальше. Они шли по каменистым склонам, углублялись в лес, снова выходили ближе к берегу. Горбач постоянно твердил Сергею, чтобы тот запоминал путь, потому что ему придется ходить одному. Тучи висели неподвижно, уходя за горизонт.
– Привыкай к погоде, приезжий, здесь это норма.
Не хватило бы и пальцев на руках, чтобы сосчитать к чему Сергею предстояло привыкнуть, но он старался принимать всё, что для местных было нормой. Они вышли на возвышенность: небольшой холм окружали деревья. Горбач кинул сумку на землю и скомандовал на привал.
– Тут это и случилось.
– Что?
– Бедолагу загрызли, что до тебя был.
– Откуда тут вообще волки?
– А почему бы им тут не быть? Этих бродяг везде хватает.
– А оружие есть на маяке?
– Да на всю деревню дай бог одно ружьё, тебе его точно не видать.
Они посидели молча минут пять, давая ногам отдых. Сергей то и дело озирался по сторонам, сердце стучало.
– Слушай, Горбач, неужели, вас устраивает такая жизнь?
– А другой-то нет. – спокойно ответил Горбач, словно ждал этого вопроса.
– Почему вы не свалите отсюда? Здесь же невозможно...
– Ну, может, потому, что это дом?
– Да, нахрен, нужен такой дом?
– Ха, опять же, другого-то нет, приезжий.
– Ваша деревня подыхает. Чем вы тут вообще живёте?
– Рыбу ловим, вон на том берегу. – Горбач ткнул пальцем куда-то в сторону.
– А дальше что? Ты понимаешь, что твой последний день будет точно такой же, как сегодняшний? Ничего не поменяется.
– Слушай, ты умного не корчи, делюга. Может деревня и дохнет, но даже это можно сделать чин по чину. А где лучше? В ваших сраных мегаполисах? Да, у вас там тоже всё гниёт, только вони вы не чуете, нос мишурой забили и делаете вид, что всё как надо.
– Да, в вас воли к жизни ни на грамм.
– Ты тут второй день, вот и бойкий до нельзя. Твоя воля к жизни, а точней то, че ты так зовёшь, сгинет уже через год. Либо успокоишься, либо повесишься нахрен.
Пространство пронзил волчий вой, неопытному туристу, такому как Сергей, могло показаться, что это было метрах в десяти. А Горбач продолжил:
– Во! Ещё третий вариант нарисовался. Волки сожрут! Они у нас по смотрителям спецы, вот чё. Давай шевелись, вон твой маяк.
***
Под пронзительный скрип входной двери они вошли внутрь дома, стоявшего у подножия маяка. Целый ворох крыс разметался в разные стороны, на месте остались только те, что были мертвы. Вонь стояла – хоть топор вешай. И без того скудная обстановка была погрызена и приведена в полную негодность. Весь пол был усеян перьями, чем-то белым, вроде муки и крысиным дерьмом.
– Мдаа… – протянул Горбач, – этот дурень муку же здесь хранил, а как его не стало, так никто сюды и носа не казал. Советую жить на самом маяке. Крыс тут, что мама не горюй, сгрызут раньше волков.
– Слушай, Горбач, мог бы ты не упоминать волков настолько часто?
***
Знакомство с маяком прошло более тепло, чем с предназначенным для жизни потрёпанным домишкой. Внутри маяка было сухо, много вещей для быта осталось от предыдущего смотрителя. Помещение на первом этаже походило на жилое. Судя по всему, предшественник Сергея развёл в доме крысятник и переехал жить сюда. Однако чистота и уют сохранились до сих пор. Ветер сюда не проникал, крысы не могли пробраться через крепко сбитую и плотно закрывающуюся дверь, щелей не было. Узкая винтовая лестница вела на самый верх, и Сергей дважды поднялся и спустился по ней. Помещение наверху имело круговой обзор и позволяло окинуть взором все окрестности на много безжизненных километров. Горбач кинул сумку с припасами на первом этаже и, удостоверившись, что тот помнит обратную дорогу, попрощался с Сергеем. Наконец, впервые с момента прибытия, Сергей остался один. Ему ещё предстояло вслушаться и вглядеться в своё собственное отчаяние и безысходность. Он снова поднялся на самый верх и, облокотясь об ограждения, долго сверлил взглядом непокоримый океан.
«А так ли уж у меня нет выхода?» – вопрос в пустоту, самому себе.
***
Будни Сергея потекли блёклой вереницей тусклых фонарей, затухающих от всплесков волн неласкового серого океана. Первые несколько дней он не вылезал с маяка, уничтожал припасы и смотрел на все четыре стороны, представляя себя властелином никому ненужных земель. Времени было предостаточно, а Сергей был предоставлен себе. Припасов должно было хватить на тридцать дней, а это означало, что посещать деревню нужно минимум раз в месяц. Сергея пугала одинокая прогулка, волчий вой отдавался эхом из прошлого в настоящее. Он старался не думать о том, что рано или поздно придётся проделать этот путь. Расстояние было невелико, при желании в деревню можно было мотаться хоть каждое утро, если от одиночества сходишь с ума, но Сергей сходил с ума от страха перед опасностью. Он даже не знал, чего боялся. Он никогда не сталкивался с волками, всё, что он знал – это то, что они могут убить, и страх неизвестности съедал ещё больше, чем страх смерти. Он бы очень хотел, чтобы кто-то из местных наведывался к нему изредка, занося продукты и избавляя от пугающей прогулки, но для местных его страх не был достаточной мотивацией.
На маяке было электричество, что, по сути, являлось роскошью, было много литературы о том, как маяк устроен. Забавно, но сейчас эти книги не имели абсолютно никакого смысла, однако, Сергей все равно их читал, чтобы скоротать время, а иногда искренне тосковал от того, что ему достался такой маяк. Судя по описанию в книгах — это довольно интересная работа. Он стал разбираться в сигналах маяков, узнал про линзу Френеля, изучил навигационные свойства и классификацию маяков. Исследовал радиотехническую рубку и даже провёл пару воображаемых переговоров по рации, так от безделья, но по всем правилам, как было описано в учебнике. Так он узнал, что его маяк был опознавательным и когда-то служил для обозначения опасного места. Иногда Сергей копался в макулатуре, оставшейся от предыдущего смотрителя: там были какие-то открытки с большой земли, дневниковые заметки, в которых их владелец описывал недружелюбный край, несколько ящиков битком были заполнены рисунками этого самого маяка. Теперь было понятно, чем занимался тот бедолага. Под грудой таких картин Сергей нашёл рамку, в которой под стеклом находилась бумага, стилизованная под древний пергамент. Надпись на ней гласила:
«Огонь внутренний да будет выпущен вовне,Пламя твоё пусть станет сигналом миру,Да будет тебе призванием твоя работа.Да будет тебе счастьем твое призвание»Вероятно, это было какое-то напутствие для смотрителей маяка. Сергей протёр рамку от пыли и поставил на стол. Хоть что-то позитивное должно быть на этой богом забытой земле. Засыпал и просыпался Сергей каждый день, глядя на эту надпись.
***
Припасы предательски кончились на исходе четвертой недели. Сергей отринул страх и, взяв что-то наподобие перочинного ножа в качестве мнимой защиты, поутру двинулся в путь. Он заставлял себя идти уверенно и бодро, и страх позволял ему это делать, швырнув ему в руки поводья иллюзорной свободы, продолжая контролировать его разум из тени. Хрустнула ветка — сердце бьётся в груди, как пулемет. Волк?! А… Нет. Какая-то большая птица слетела с одного дерева на другое. Шаг стал менее твердым. Бывает, человек находится в такой стадии страха, когда он подсознательно пытается быть крупнее и громче: начинает петь песни, колотить по железной кружке, кричать в пустоту. Сергей был на той стадии, когда хотелось провалиться под землю и ничем не выдавать своего присутствия. Лес жил своей жизнью, Сергей не жил вовсе. Кое-как взяв себя в руки, он продвигался вперёд, вспоминая места, через которые проходил с Горбачем. Внезапно случилось то, чего он так боялся. Выйдя из леса на опушку, он оказался лицом к лицу с тем холмом, на котором нашли бездыханное тело его бедного коллеги. Сергей боялся этого места, он отворачивал взгляд, будто мертвец до сих пор лежит там и отпугивtn своим видом всех, кроме волков. Украдкой, по возможности быстро, он пробирался по кромке леса дальше вглубь, нащупывая тропу, которой не было. Резкий шорох в листве, стремительное движение, силуэт за кустами. Это конец. Сердце ушло в пятки. Теперь это точно был волк.
«Зачем я пошёл сюда? Разве не очевидно, что волки теперь дежурят возле этого холма?» – думал Сергей. Ноги его подкосились, он был готов принять свою судьбу. И стоило ради этого жить?
Резкая боль в руке, капли крови бойкой шеренгой устремились в траву, бесполезный перочинный ножик выпал из ладони на землю, звонко ударяясь о небольшой камешек.
Мгновение. Тишина. Осознание. Спохватившись, Сергей инстинктивно поднёс руку к своим губам, нелепо пытаясь унять рану. Страх настолько затмил его разум, что он не заметил, как сильно сжал в руке ножик, поранив сам себя. А волк где? Нет. А был ли?
***
У местных был выходной, что с трудом вязалось с деревенским укладом. Все сидели по домам. Сергей без труда нашёл жилище Горбача. Припасы для смотрителя привозили на развалюхе, которые забирали местные вместе со своими грузами.
– Что с рукой? Уже нашёл с кем подраться?
– Да… Это так, случайность.
– Ты смотри, с этой случайностью два тюка не дотащишь. Ща бинт принесу.
– Спасибо, как-нибудь постараюсь дотащить.
– Я с тобой дойду. Дома тошно.
Сергей не стал сопротивляться, он более всего жаждал не в одиночку проделать обратный путь. Через десять минут уже мелькали склоны, угрюмый лес и остроконечные скалы.
– Ты че-то сам не свой. Че с рукой-то сделал, деляга?
– Да, порезался просто, нормально всё.
– Порезался да так и побрел? Даже не забинтовал?
Сергей промолчал, а Горбач не стал лезть дальше.
– Стоп, привал. – Скомандовал Горбач.
Сергей меньше всего хотел останавливаться в этом месте, ему становилось дурно. Минут пять они сидели молча, вдруг Горбач подскочил со своего камня и метнулся чуть в сторону
– Ë-моё! Да, я всё понял! Это и есть твоя хвалёная воля к жизни? – Горбач указывал рукой на окровавленный перочинный ножик, лежащий на земле. Сергей от досады закрыл лицо руками и оперся локтями себе о колени.
– Это и есть твоя воля к жизни? Обоссаться и ножом себе руку отхреначить? Кого ты тут встретил?
– Никого…
– А, на кой хрен, себя проткнул?
– Да, случайно, нож сжал! Ну, что тебе надо от меня? Говоришь же, что всё понял. –Сергей чуть ли не рыдал.
– Я понял, что жизнь ты ни черта не любишь.
– Не люблю? Жизнь? Да я больше всего её потерять боюсь, думаешь, я просто так тут встрял, остолбенев?
– «Боюсь, боюсь» – себя послушай! Бояться смерти и любить жизнь — это разные вещи! Боишься чего-то? Хрен с ним, бойся! Бойся, но делай! Делай, мать твою!
Обрушилась тишина, один сидел, другой стоял, оба на взводе. Горбач продолжил уже спокойнее:
– Ты один из тех, кому, если волк руку откусит, то всё, уже на кладбище место ищешь.
– Да, что…
– Да, то. Голову включи! Если ты сдаёшься, представив волка только в башке своей, то куда вообще такая жизнь? Да будь ты трижды без ног и без рук, что с того?! Откуда тебе знать чем всё закончится?
– …
– Ты видишь то, чего ты боишься?
– Нет.
– А, нахрена, тогда боишься?
– Но… Волки…
– И? Может через десять лет меня застрелит алкаш в трактире, мне его уже ща начать бояться?
– Не переворачивай…
– Ты боишься тех волков, которые в башке твоей. А те, что на воле гуляют – срать на тебя хотели. Когда-то может ты с ними встретишься, а может нет, но зачем ты их боишься прямо сейчас? Ты вживую их ни разу не увидел, а они тебя уже загрызли, вот и вся правда. Пойдем, дождь собирается.
***
Раздавленному Сергею хотелось напиться, о чём он не замедлил поведать Горбачу под видом предложения скоротать время. Горбачу эта идея всегда была по душе и первой из припасов вынули бутылку водки. За окном, которого не было, припустил дождь, выдав себя барабанной дробью по крыше, доносящейся до первого этажа слабыми раскатами. В такую непогоду из посёлка сложно было выйти из-за беспощадно размытых дорог и тропинок и, понимая это, Горбач не рвался в путь. Они молча пили минут тридцать. Никому не хотелось говорить. Горбачу всё было по вкусу, а Сергей просто не хотел ляпнуть лишнего. Но молчание по традиции нарушил именно Горбач:
– Классные слова, да? – показывал он рукой на рамку, стоящую на столе.
– Да, вроде как напутствие что ли… В комоде нашёл. Кстати, знаешь чем занимался тот… ну… который до меня был?
– И чем же?
– Рисовал. В ящиках картин много лежит, и на всех маяк изображен. С разных ракурсов.
– О, как? Интересно…
– Да, жаль зря только… Лежать им тут вечно теперь.
– А так ли уж зря?
– Так, а ради чего?
– Ну, слушай, а если обо мне в газете не напишут, я че существовать перестану? – Горбача, очевидно, в присутствии приезжих так и тянуло на мудрости.
– Но его теперь нет, а картины есть, ненужные никому, – продолжал Сергей.
– Так ведь не всё ради высших целей делается, ну. Если б он знал, что его волки загрызут, то думаешь перестал бы рисовать?
– Интересный вопрос…
– Все подохнем, какая разница, кто раньше, кто позже, кто от волка, кто от старости… Так и чё теперь, не рисовать из-за этого? – Горбач опрокинул рюмку.
– Знаешь, что я сейчас больше всего хочу, Горбач?
– Че?
– Маяк зажечь… Чтобы он рассеял всё это дерьмо вокруг, а там, за вечной серой тьмой – блестящая спокойная вода, зелень деревьев, люди сидят себе на берегу и наслаждаются лучами солнца.
– Так, зажги, Серег! Мать твою, зажги, может тебя мы только и ждали! – Горбач хлопнул кулаком по столу.
– Так не работает же…
– Людям скажешь, что весло не гребёт – так они и не проверят ни разу.
– Так, погоди, он рабочий что ли?
– Технически – да, просто не эксплут… экспула… не эксплутируется за ненадобностью.
– Так, какого хрена ты молчал?! Да я же все книжки тут проштудировал, Горбач! Да, мы же с тобой сейчас тут всему миру свет будем транслировать!
– Ну! Свети так, чтобы все почувствовали! – крикнул Горбач и чуть не свалился со стула.
– Мигом!
Сергей влетел в кладовку, схватил две галогенные лампы и рванул на самый верх с такой прытью, словно и не он только что опрокидывал с Горбачем стопку за стопкой. Откинул крышку линзы и ловким движением, будто делал это постоянно, водрузил одну лампу внутрь линзы. Захлопнул крышку и побежал запускать механизм. Впервые за месяц сердце молотило не от страха. Мгновение, Сергей перевёл дыхание, голова покруживалась от выпитого. Проверил подачу электричества, ещё мгновение, запуск… тишина, момент истины. Внутри линзы тяжело и со скрипом завертелись вокруг лампы шторки с прорезями. Сергей читал о том, что свет должен был попадать в отверстия шторок с определенным интервалом, обеспечивая тем самым, уникальный сигнал маяка, который был виден за тридцать километров. Если судно сбилось с курса – по уникальному сигналу они могли понять, в какой край их занесло, и что за маяк перед ними. Кроме шторок не заработало ничего. Восторг смешался с досадой. Немного подумав, Сергей решил не сдаваться, подлетев к линзе, он вынул лампу и вставил на её место другую, запасную. Больше ламп не было. Повторил попытку, в ход пошли шторки… мгновение. Огонёк, похожий на свет далёкого очага, обещавший спасение замерзшему путнику, вспыхнул и тотчас был собран линзой в мощнейший поток света, пронзающий страшно хмурое пространство на все четыре стороны. Более грандиозного зрелища Сергей не наблюдал никогда. Лучи, не видя преград, кроме шторок внутри линзы, вырвались на долгожданную свободу и несли свои фотоны длинными и короткими сигналами далеко в серый океан. Сергей выскочил наружу, упершись в ограждения. Дождь и ветер вцепились в его кожу морозящей хваткой, буря поднималась над беспокойной толщей воды. Сергей раскинул руки в стороны, словно отдавая себя на растерзание, и закричал:
– Эй, океан! Каким бы ты ни был, я всё равно свечу! Я свечу вопреки тебе! Дождь, я, нахрен, свечу вопреки тебе тоже! И скалы, и всё это дерьмо вокруг – вы слышите меня? Вам меня не загасить! Я всё равно свечу и буду светить! Я так решил! Я! Люди, вам свечу! И вам, волки сраные, я тоже свечу, будьте вы не ладны! Не заблудитесь там в своём лесу, когда будете меня караулить! Это моё решение, и это мой огонь! Я являю его миру и для мира! Тьма всего лишь отсутствие света! Тьма – это отсутствие света! Нет больше тьмы!
Сергей рухнул прямо там, вложив все силы в этот отчаянный вопль. Пытаясь отдышаться, он улыбался и… чувствовал себя освобождённым.
***
По иронии судьбы, именно на следующее утро солнце посетило этот край впервые за вечность. Точнее сказать, солнце было здесь всегда, но пробраться сквозь толщу беспробудной серой массы было не в силах. Сегодня же тучи любезно расступились перед его лучами на некоторое время. О выходке Сергея мгновенно прознала вся деревня, уже на утро его окрестили местным мессией и даже дали какое-то библейское имя. Сам же Сергей забыл про свой “тюремный” срок и с тех пор стал зажигать маяк каждый вечер. У него не было цели, ему просто нравилось это делать и смотреть, как могучие лучи пронзают бесконечный горизонт. Это стало его жизнью, его бытом. Иногда он представлял, что какой-нибудь заблудший корабль цепляется за его сигнал, как за единственную спасительную соломинку, но то были лишь грёзы, ведь корабли перестали ходить в этих краях ещё до того, как линза маяка покрылась паутиной и пылью. Спасительной соломинкой маяк становился только для смотрителя. И этому смотрителю предстояло пронести свет незапятнанным сквозь два с половиной года.
Тем временем на Земле наступало лето. В июне сюда всегда приходила погожая оттепель. Такие дни не могли не понравиться приезжему даже в этом суровом крае. Природа пробуждалась на некоторое время, пение птиц будило по утрам, а рокот развалюхи был слышен задолго до того, как она приближалась к аэродрому, да, что там... Её было даже видно на фоне ясного или почти ясного неба. Некоторые местные, периодически, наведывались к Сергею, дабы посмотреть на маяк и помечтать о чём-то своём, далёком, недостижимом чужому разуму. Последний раз они видели работающий маяк уже очень давно... Для них это было как второе пришествие. Дорожка от посёлка до маяка стала оживлённой магистралью по местным меркам, и частые паломники были уже обыденным делом для Сергея. Жители посёлка то и дело подмечали, что такого лета давненько не было, они стали веселее обычного в эти месяцы, больше времени проводили на свежем воздухе, рыбачили не только ради заработка, но и в своё удовольствие, греясь на солнце, сидя в лодке, посреди водной глади. Во всём чувствовалась какая-то оттепель, казалось, по-другому не будет уже никогда. Сеня и Карл как-то заходили в гости к Сергею и позвали его с собой на рыбалку. Тот никогда в руках и удочки не держал, но с радостью принял предложение. С тех пор, сдружившись с братьями-рыбаками, Сергей и сам каждое утро покидал маяк, проделывая весь путь до деревни, с чувством радости и лёгкости на сердце, возвращаясь на маяк только вечером, дабы устроить новое представление. Даже волки не донимали никого своим воем, видимо, тоже наслаждались приятным временем. Но всему суждено заканчиваться. Через два месяца погода вернулась на круги своя. От светлой передышки не осталось и малейшего напоминания. Гроза и шторм, тысячи тонн воды и шквалистый ветер, казалось, обрушились на многострадальный край с новой силой в отместку за два беззаботных солнечных месяца. Гости перестали посещать маяк, а братья-рыбаки отправлялись на промысел, как на последний бой.
В один из таких дней Сергею снова предстояло брести сквозь лужи и грязь по бездорожью за припасами, которые ему так никто и не повадился носить, даже после того, как он однажды заткнул «хляби небесные» и разогнал облака. Снарядившись, как тварь, опоздавшая на Ноев Ковчег, натянув резиновые сапоги, практически, до ушей, он дождался окончания дождя и двинулся в путь, опираясь на палку и надеясь не угодить во внезапное болото. За полгода пребывания в здешних землях он научился не бояться волков и бояться более насущных вещей, таких как: не сохнущая грязь, лужи неизведанной глубины и подходящая к концу бутылка водки. Последний пункт сейчас был, пожалуй, самым насущным.
На аэродроме его внезапно встретил Горбач и разочарованно поведал, что припасов сегодня не будет. Развалюха потерпела крушение, пока стояла в своём сарае рядом со взлетной полосой: неожиданно стал барахлить мотор и издавать такие адские звуки, что попытка полёта пилотом даже не рассматривалась. Горбачу было поручено исправить поломку, чем он и занимался весь день.
– Ну, че, дружище, выходит, зря ты шёл. Уж, прости.
– Ну, выходит зря... А, может и не зря, кто знает.
– Че, тошно в одиночестве?
– Вроде того... Хорошая компания всегда в радость. Последнее время столько людей на маяк ходили... а сейчас, один-одинёшенек.
– Эт точно. Хочешь послушать, как мотор орёт? Потом не уснешь.
– Да, не то что бы... – но было уже поздно, Горбач лихо подскочил к развалюхе, что-то дернул, куда-то нажал, и раздался такой громоподобный рокот, что Сергей невольно закрыл уши. Весь сарай ходил ходуном, как при землетрясении.
– Ну, че, впечатлило? – кричал Горбач.
– Постарайся больше не включать, пожалуйста, пока я здесь – кричал в ответ Сергей.
– Хе, не боись. Вот уйдешь, я кой-чё там да подкручу, пробный полёт устроим, посмотрим, че выйдет.
– Ага... К маяку приближаться не вздумай, а то рухнет нахрен.
– Не ссы, всё пучком будет.
– Слушай, а тот мужик, что до меня был... Он маяк зажигал когда-нибудь?
– Неа. Кажись, он и не знал, как это делается.
– А вы с ним хорошо общались?
– Не... Он даже и не пьющий был, а у нас без этого дела с общением туго, сам знаешь. Раз в месяц его видел, да и то парой слов обмолвишься и дальше свои дела делать. А че, он тебе покоя не дает?
– Да, снова тут рисунки разбирал. На половине рисунков маяк-то горящий. Может он во снах это видел...
– Ага, не иначе.
– …Может мечтал зажечь его, как я? И сам не знал, что у него в руках... Словно держал спичку и коробок, а чиркнуть – не чиркнул...
– Я смотрю, ты там поэтический настрой словил в своем одиночестве?
– Да... Это я так, не обращай внимания. Двигать надо обратно...
– Ага, не грусти, заходи завтра, и припасы будут, да и потрещим ещё.
Сергей не стал засиживаться, опасаясь возобновления дождя, да, и Горбачу надо было работать. Попрощавшись, каждый занялся своим. Природа замерла, словно предстояла какая-то мощная буря, наверное, это и двигало Сергея в обратный путь – предчувствие непогоды, выработанное месяцами жизни в этих местах. Он пробирался сквозь завесу легкой мороси, оставляя на земле бесформенные следы старых рыбацких резиновых сапог. Монотонно переставляя ноги, смотрел в одну точку, далеко вперёд. Ему нравилось, как путь уменьшается с каждым шагом, он видел, как цель приближается каждую секунду. Он прошёл уже пол пути, устал, тяжело дыша переставлял палку, на которую опирался и в голове не было ни единой мысли...
Такие вещи всегда происходят внезапно. Ни шороха, ни тени, ни намёка. Без прелюдий и предупреждений. Обыденно, невзрачно и не торжественно, в самый обычный момент. Грандиозность событий всегда кроется в их ожидании, но, когда они наступают – становятся просто обычными повседневными ситуациями. Сергею никто не постучал по плечу и не кашлянул из вежливости, чтобы тот обернулся. Стремительная мохнатая масса кинулась на спину бедному путнику, повалив его с ног. Сергей поддался инерции, не поняв, что произошло, развернулся в сторону угрозы, но в этот момент клыки, острые, как сабли, умело пронзили лицо Сергея, безжалостно впившись в скулы с обеих сторон. Беспощадный зверюга повалил Сергея на спину и, не оставив и шанса на реакцию. Всей массой волк придавливал тело жертвы к земле, перекрывая кислород, а клыками уничтожал в теле жизнь.
Безумная боль физическая смешалась с болью душевной. Вместе с плотью волк терзал и всё самое светлое, что было в Сергее. Неужели всё зря? Досада... Глубокая досада и обида... Так, вот, как это происходит? Просто так, без знамений и погони? Просто... как споткнуться и упасть. Упасть... но не идти дальше... Или, всё же... Идти? Сергей много раз прокручивал в голове эту ситуацию, но никогда не представлял её так. Перед его глазами, действительно, пронеслась вся прожитая жизнь. Но не чередой вспышек-воспоминаний, счастливых моментов. Сухой остаток понимания жизни пришёл к нему в виде осознания, словно из кружки выплеснули кофе, оставив на самом дне осадок. Этот осадок и был всё то, что он успел понять в этой жизни.
“Если бы знал, как это на самом деле происходит, то не боялся бы столько времени... Отравляя себе жизнь” – крутилось в голове Сергея, словно мысль проигравшего гонку бегуна, который смотрит на свой забег со стороны, обещая себе и другим, что в следующий раз обязательно всё сделает иначе и выйдет победителем. Но суровая реальность сжимала челюсти всё сильнее и не давала вторых шансов. Каждую секунду новая струйка крови находила свою траекторию, высвобождаясь из сосудов... Сергей потерял сознание.
Он очнулся через полминуты. Гнилостный смрад и свирепое мозголомное рычание, словно нашатырный спирт вернули крохи сознания на свои места, и разум, пока ещё мог проснуться. С момента нападения прошло полторы минуты, Сергей дурно ощущал тело, но стоически владел разумом. Секунды растягивались в бесконечность. Сергей искал страх... Где страх? Нет его... Когда уже произошло, какой смысл бояться... Но, пока не произошло, разве бояться смысл был? Сергей обнимал своего мучителя, словно давнего друга, даже не борясь с ним. Волчьи клыки продолжали рвать плоть, оставляя отметины, которых хватило бы на всю жизнь... На всю жизнь...Это сколько, две минуты?
“Как зовут Горбача? Я даже ни разу не спросил его имени... Интересно, что бы он сейчас сказал, узнав про волка... Но, ничего... Когда-то он найдет меня тут... Господи... Он найдет меня также, как и того мужика с обглоданным лицом...” – Сергея тошнило, кровь покидала тело, на земле ручейки расходились в разные стороны и навсегда уходили в почву.
“Нет, можно же жить и калекой, и без половины морды, и с бесконечно глубокими следами от клыков, но... ЖИТЬ... я ещё жив... я ещё жив, а пока я жив, ничего не... ” – Сергей издал дикий вопль и, превозмогая собственное бессилие, начал неистово колотить по звериной шкуре. Это было так слабо, что волк вряд ли бы сдвинулся с места колоти его Сергей даже пол дня. Но эти пол дня были у волка, у Сергея нет. В своем сознании он истошно орал:
“Нет! Нет уж! Сраный волк не может решить, когда мне умереть, а я могу решить, когда мне жить!”
Волк на мгновение ослабил хватку, что было его огромной ошибкой. Сергей, почувствовав это, изо всех сил рванул кулаками по его морде с обеих сторон. Зверь растерялся на две секунды. Сергею хватило этого времени, чтобы снова поймать ощущение контроля над своим телом. Он сорвался с места и бросился в случайном направлении, сил хватило только на рывок... Тело больше не подчинялось, и он снова рухнул на землю, беспомощно барахтаясь в грязи, пытаясь разглядеть пространство сквозь пелену собственной крови. Волк настиг через секунду, вонзившись своей грязной пастью в правую ногу жертвы. Сил на крик уже не оставалось, боль просачивалась в мозг сквозь дурман отчаяния. Сергей взял передышку ещё на две секунды и пытался осознать свои увечья. Лицо изуродовано, нога рвётся на части прямо сейчас... Уже пора сдаваться...? Нет. Он снова стал неистово молотить волка, в ход пошла левая нога. Сергей катался по земле, пытаясь вырваться из лап злодея, но всё было тщетно. Уронив голову, он бросил взгляд вдаль: это было знакомое место, конечно же, тот самый холм... кто бы сомневался. Одну секунду он собирал силы, вторую секунду он швырял в волка всё, что попадалось под руку, целясь в голову зверя. В таком ритме он действовал ещё четверть минуты. Камешки, куски земли, всё, что могло хоть как-то помешать. Вместе с этим в сторону волка летели и проклятия; Сергею казалось, что это помогает, но скорее всего, это помогло самому Сергею ощутить неутолимую волю к жизни.
“Если бы ты мог меня убить – ты бы убил! Скотский кусок жалкого отродья! Моя жажда жизни сильнее твоих клыков! Проваливай туда, откуда пришёл, тебе меня не одолеть! Я... буду... жить..., пусть со шрамом, но буду жить!”
Под руку попалось что-то не похожее на камень, Сергей быстро оглядел находку: ржавый перочинный ножик... ну, конечно, он ждал всё это время здесь... теперь Сергей держался за него без страха, но, как за последний в жизни шанс! Замах, удар... Промахнулся. Ещё попытка, замах, удар по воздуху... а это сложнее, чем казалось. Сергей сконцентрировал все оставшиеся в этой жизни силы, чтобы совершить последний в жизни рывок... Мгновение, бросок руки в сторону глаза зверюги... снова промах, удушающая тошнота подступила к горлу. Волк, видя, что жертва не сдаётся, пытался усилить натиск и набросился на руку, в которой Сергей держал ножик. Секундная борьба... Резкая боль в руке, капли крови бойкой шеренгой устремляются в землю, вновь бесполезный перочинный ножик выпадает из ладони и утопает в грязи. Отчаяние... Неужели, теперь всё?
Сознание путается... Где боль? Где страх? Где отчаяние? Ничего нет. Бред, шок, осознание близкого конца, финальное прощание с жизнью. Ушла даже злость на волка, злость на себя и на тех чинуш, что прислали сюда на верную гибель. Полное принятие своей участи. Маяк, свет могучих лучей, пронзающий горизонт. Как же там тепло... Не видать больше этого тепла. Разговоры с Горбачем. Первая встреча с деревней и полёт на развалюхе... Слабый рокот мотора отпечатался в сознании навсегда. Он и сейчас слышен, мерным постукиванием слившийся с рычанием губителя. Слабый рокот, нарастающий в черепе каждую секунду... Звук побитого жизнью мотора, который Горбачу поручили чинить... Интересно, починил ли? Он слышен, словно наяву, такой манящий, сулящий свободу, хотя когда-то внушал страх. Он настолько силён, что голова вот-вот лопнет от назойливого жужжания... «Почему исчезла боль? Да, закончи ты уже с этим, гребаный паскуда» – Сергей открыл глаза. Над головой на высоте ста метров пролетала грохочущая, словно истребитель, развалюха. Сергей приподнял голову. Зверь стремглав удирал от пронзительного рокота, роняя собственное дерьмо.
“Горбач, ты так и не смог починить эту колымагу, но черт возьми, как вовремя...”
Всё закончилось также невзрачно и буднично, обыденно и не грандиозно, как и началось. Истерзанный Сергей лежал в грязи и крови... Живой. Таким живым, как сейчас, он себя не чувствовал никогда. Внутри него струилась неугасимая, священная Воля К Жизни, соединяющая его со всем сущим в единое целое. Пролежав ещё минут двадцать, он, медленно, из последних сих пополз обратно в деревню, чтобы найти помощь и поведать Горбачу невероятную историю. Что-то подсказывало, была абсолютная уверенность, что волк не вернётся никогда, а смерть слишком труслива, чтобы нарушить планы на вечер.
***
… Промозглый ветер, небо темнее, чем земля. Бесконечный вой в ушах, влага в воздухе тяжелее пудовой гири. Никто не выбирал этот край. Скалы всё ещё торчали так, словно хотели проткнуть небо. На самой вершине сверкающего маяка стоял и взирал на всё это сурового вида смотритель со страшным шрамом на лице, но с такими добрыми глазами... Он чувствовал себя самой Жизнью.
_________________________________________
Об авторе:
РОМАН РАЗЖИВИНРоман Разживин родился в 1993 году в Костроме. Рос и учился в родном городе. Впоследствии, получив специальность в сфере прикладной информатики, переехал в Санкт-Петербург. Пишет прозу с 2021 года. За это время стал участником лонг-листа премии им. А.И. Левитова, финалистом Всероссийского фестиваля им. Л.И. Ошанина, победителем конкурса «Литературные резиденции», лауреатом II степени международного конкурса им. А.Н. Плещеева и финалистом других конкурсов. Публиковался в журналах «Формаслов», «Новый Орёл + XXI век», альманахе «Солнечный круг».
скачать dle 12.1
