Маша Добычина. ВРАЧ ДЛЯ МЕРТВЫХ

Редактор: Юрий Серебрянский


(рассказ)



Одна женщина работала врачом для мертвых. Она поила их водой и ставила им уколы. Она гладила их по головам и рассказывала сказки.
— Они же мертвые! — говорили все ее родственники, — им же все равно!
— А вот и нет, — отвечала женщина, — они почти мертвые. Им остаётся жить час или день или два дня, им нужна забота.
По сути, они и правда ещё не были мертвыми, но умирали. Они были почти. И в этом «почти» появлялась женщина и провожала их до конца. Одни уходили легко, и женщина радовалась. Другие медлили, останавливались на полпути, и вдруг начинали просить. Увидеть горы или погладить щенка, или лизнуть мороженое или послушать джунгли. С такими было сложнее всего. Они ходили вокруг своей смерти, как вокруг большого костра. То приближались, то отступали, и снова приближались, и снова отступали. Они хотели попробовать прожить свою жизнь ещё раз, они думали, женщина сможет с кем-нибудь договориться. В конце концов они умирали в страшной агонии, а женщина была рядом.

Женщина называла их «пациентами».

А жила женщина в большом красивом доме с зелёной крышей. Ее дети ходили в школу, а муж занимался садом. Когда женщина возвращалась с дежурства, она садилась в большое кресло, целовала детей в затылки, пила вино. Один бокал за пациента и один за своих детей.

Как-то старик, пораженный гангреной, сказал ей:
— Я был очень плохим человеком. Я не заслужил твою помощь. Но я плачу тебе деньги, и ты будешь мне помогать.
А она погладила его голову и ответила:
— Ты был хорошим человеком. Я точно знаю.
— Но я довёл своего брата до нищеты. Я довёл всю его семью до нищеты.
— Это ничего, ничего.

Этот мужчина умер легко. И в день, когда он умер, в саду около дома женщины зацвела слива.

А ночью женщину разбудил телефон. Номер незнакомый, голос сухой и как будто немного булькающий.
— Это что, вы?
— Я… кто это? С кем говорю?
— Мне сказали, вы можете помочь. Приезжайте, вот адрес…
— Что с вами?
— Умираю, похоже.

Пациент лежал на большой кровати. Простыня под ним была мокрой. Окна закрыты шторами, на стенах старые фотографии и голова оленя. На тумбе у кровати — телефон и мужчина тихо гладил его рукой. В комнате пахло так, как пахнет старое тело, и немного — раскисшей розой. Женщина вошла и поставила сумку на столик. Она приблизилась к пациенту не медленно и не быстро, так, чтобы тихо дать знать о себе. Пациенту было на вид лет семьдесят. Длинные седые волосы прилипли к лицу. Редкие брови вздрагивали. Веки прикрыты. Женщина поздоровалась мягко, дотронулась до прохладной сухой руки. Пациент открыл глаза.
— Как вас зовут? — спросила женщина.
Он сказал:
— Бобо. Но вы все равно не запомните.
— Почему? Такое лёгкое имя. Бо-бо. Как вы чувствуете себя, Бобо?
— Как чувствует человек с раком кишечника? Дерьмово!
— Юмор — это хорошо.
Она улыбнулась, достала из сумки перчатки, шприцы и ампулы с морфием, и маленький букетик цветов.
— Это ещё зачем? Не люблю. Убери!
И женщина сложила его назад в сумку.
— Там договор с твоей фирмой — пациент указал пальцем на рабочий стол у стены, — у меня все включено, знаешь ли. Будешь приходить каждый день.
— Договорились! — сказала женщина и потрогала его лоб, померила пульс, пощупала живот. Пациент поморщился и одернул ее руку.
— И чему вас там учат…

Женщина ходила к нему каждый день. Ему не становилось ни лучше, ни хуже. Он то шутил, то говорил гадости, а однажды выгнал ее, просто так. Но женщина все равно возвращалась, все равно говорила тихо и нежно, как с засыпающим младенцем, гладила его голову, держала сухую руку, шутила, когда ему становилось легче. Однажды он сказал:

— А была бы ты такая добренькая, знай ты кто я?
— Я знаю кто ты. Ты Бобо, мой пациент.
— Ты не знаешь кто я — проворчал он, — а знала бы — дел со мной не имела.
— Ты человек. Я лечу людей. Остальное неважно.
Он долго смотрел на неё, молча. Она даже подумала, что он спит. Наконец он отвёл глаза и сказал:
— Нет.
— Что нет? — она опять улыбнулась.
— Не стала бы. Не стала бы иметь со мной дел. Нет в тебе милосердия.
Женщина стиснула его руку совсем чуть-чуть, на одну секундочку и сразу ущипнула себя за ногу. Так она наказывала себя за слабость, за то, что позволила себе разозлиться.
— Черствое твоё сердце — сказал пациент, — уходи.
Он отвернулся и сделал вид, что заснул.

Дома в кресле женщина пила вино, а дети сидели на коврике и играли. Младший все время дергал ее за ногу, хотел показать картинку, или игрушку, женщина не смотрела. Она кивнула коротко и пошла спать.

На утро она принесла Бобо деревце в большом горшке из красной керамики.
— Это молодая слива. Она росла в моем саду, теперь будет расти у тебя. Любишь сливы?
— Ненавижу красный цвет.
— Что-что?
— Этот красный горшок. Он мне глаза мозолит.
— Мозолит глаза?
— Конечно!
Женщина вынула наволочку из шкафа и завернула ею горшок.
— Так лучше?
— Не уверен.
— Что на этот раз?
— Не знаю. Зачем это вообще?
— Метод одного профессора. Ты будешь смотреть как растёт это дерево, будешь брать от него энергию. Тебе будет лучше.
— В самом деле?
— Конечно.
— Тогда поставь его здесь.
Он указал на тумбочку у кровати.
— Вот так?
— Ну да.
— Нравится?
— Нравится смотреть как ты носишься с этим горшком.
Он рассмеялся сипло, сухо и тяжело, будто по полу двигают старый шкаф.
— Иди, вынеси мою утку.

Так проходили недели. Женщина все терпела. Ему оставался месяц, а женщина умела ждать.

— Сегодня настроение хуже некуда! — буркнул он как-то ей, только она вошла, — спать не мог, заблевал простыню. Жрать не могу. Злой я.
— Это ничего, ничего — улыбнулась женщина и ущипнула себя за ногу. Когда она меряла ему пульс он стал вдруг очень серьёзный. Он произнёс тихо, без обычного раздражения:
— Я решил сказать тебе. Я скажу, но ты помни, что подписала договор. Ты будешь со мной до конца, так?
— Куда ж я денусь, — ответила женщина.
— Не нужно гладить мою голову, убери руку. Эта голова видала много зла. Ты такое и представить не можешь.
— Это ничего…
— Нет, чего! Чего!
Он привстал на кровати. Лоб его покраснел, щеки раздулись.
— Ты ложись, ложись — говорила женщина.
— Нет! Не нужно! Я решил. Я думал, думал. Я хочу рассказать. Хочу, чтоб ты слушала.
— Знаешь, я не священник.
— К черту священников! Они продажные мясники!
— Священники?
— Да! Все они! Священники — мясники, учителя — лицемеры, врачи — пытальщики!
— И я?
— И ты…
Женщина посмотрела на сливу. Ее тонкий ствол походил на трещину.
— Ты мучаешь меня своей… вот этой улыбкой. Что бы я не делал, как бы не донимал тебя, твоя улыбка… и эта рука на моем лбу… на моем-то лбу…Убери. Убери. Я расскажу тебе. Но ты подписала контракт, помни!

Когда он закончил рассказывать, занавески сделались красными от заката. По комнате тощей лапой ползла тень от сливы. Женщина медленно собрала в сумку ампулы и шприцы, попрощалась и вышла. Дорога домой занимает пятнадцать минут, но сейчас растянулась на два часа. Солнце лилось с крыш, затапливало тротуары. Большое и красное, оно валилось за горизонт, и распоротые облака наливались красным. Женщина шла, шла и щипала себя за ногу, и кусала губы.
— Я больше туда не пойду — она думала, — к черту этот контракт, не пойду, не пойду!

Она раздраженно кивнула мужу, который работал в саду, прошла мимо детей, пнула ногой дверь, бросила ключи на пол.
— Он был прав, — шептала она сама себе сквозь зубы, — он был во всем прав. Я не милосердна. Мое сердце стало маленьким как засохший орех. Он был прав… — она ходила туда-сюда, задевая стулья с белыми мякенькими подушечками, — прав, прав, прав…
Перед сном она не пила вино, только воду. Пролистала журнал, посмотрела сквозь телевизор, поцеловала детей и мужа. Ночью совсем не спалось и под закрытыми, зажатыми веками всплывали картинки. Ее тошнило от них, а руки становились мокрыми и холодными. Ей удалось уснуть после двух таблеток снотворного, но в 4 утра ее разбудил телефон. Знакомый голос пробулькал:
— Я умираю, кажется. Приезжай.
— Извини, — сказала она, — сегодня не моя смена, я не могу. Позвони сменщице.
— Плевать на неё! Дура жирная…
— Не надо.
— Приезжай ты! Ты… нужна. Я не могу. Болит все, внутри стая ос. Помоги. И контракт, ты помнишь? Контракт!
Она одевалась рассеянно и несколько раз проверяла сумку. Синяк на ноге горел и был похож на раздавленную чёрную виноградину.

Пациент лежал на боку, голова запрокинута. Он кашлял и страшно булькал на выдохе. Лицо его было серым, а щеки впали. Он умирал.
Женщина достала шприц, ампулу с обезболивающим и положила на тумбочку. Потом села на табуретку.
— Что же ты? — пробулькал Бобо, — что же ты…
Он кашлял и не мог закончить фразу. Сил у него только и было, что на одно слово: «контракт… контракт».

Она смотрела на его муку, на то, как он судорожно хватает рукой воздух. На его вздутый живот и белые ноги. Этот человек заслуживает того, что с ним происходит — говорила она себе, — не смей вводить лекарство, не смей держать его за руку!  Помни, что делали его руки… Она замерла на маленькой табуретке и почти не дышала. Она вдохнёт только когда все закончится. Вдруг он затих, всего на пару секунд. Он посмотрел на неё и улыбнулся слабо. Он прошептал еле слышно: «ведь я был прав».
А на сливе, завёрнутой в наволочку, появились цветы. Как в песне. Цветы опадут и станут плодами. Плоды созреют, кто-то сорвёт их и съест. Кто-то будет играть косточками в «колечко». И побежит домой, когда позовут обедать. И будет ходить в школу и, наверное, на танцы. А однажды в его дом придут злые люди. На них будет форма и блестящие сапоги. Они разберут дом по частям и снесут крышу. И будут топтать чьи-то коврики и диваны. И будут хватать чьих-то кукол за ноги. И будут стрелять в чьи-то лица из пистолетов. И будут делать нехорошие, страшные вещи на ковриках и диванах. И будут кричать, свистеть и смеяться. И будут есть, есть и есть чужое.  И однажды заболеют раком желудка. И будут лежать на кровати и корчится от боли во всем теле, во всех конечностях. А рядом, на тумбочке будет цвести слива. Слива будет цвести. Женщина вздохнула и, проткнув его бледную вену, ввела лекарство. Она вытерла слюну с его губ одеялом. Она взяла его за руку, рука стала мягкой. Он посмотрел на неё удивленно, испуганно. Боль прошла. С облегчением он откинулся на подушку.
И только тогда умер.







_________________________________________

Об авторе:  МАША ДОБЫЧИНА

Родилась в Одессе, по образованию филолог (французский язык и литература). Писать начала в пандемию. За два года написала около сотни рассказов и роман. Публиковалась в журналах «Esquire», «Скобы», «Teens Write», «Качели», «Иначе». Цикл рассказов попал в лонглист премии «Лицей».скачать dle 12.1