ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Денис Сорокотягин. ГОЛОСА ИЗ ПРОШЛОГО

Денис Сорокотягин. ГОЛОСА ИЗ ПРОШЛОГО

Редактор: Юрий Серебрянский


(венок рассказов)



 

БЛАГОДАРНЫЙ ПЕПЕЛ 


Вот уже скоро шесть лет с того момента, как я переехал Москву. В Москве год - за два, а то и за три. За это время я успел сменить ни один театр, из каждого я уходил сам, чем горжусь. Почему? Не знаю, но ведь гордиться в малых дозах — это полезно для организма. Я уходил оттуда, где мне переставало быть интересно. Интересно/неинтересно - два мерила моей жизни тогда и сегодня.


Был период, когда я не работал в театре, не играл новых ролей. Чтобы прокормиться, я занимался репетиторством. Я не искал эту работу сам, что-то приходило ко мне через друзей, которые советовали меня как умеющего работать с детьми чувака, что-то падало прямо с неба, и я до сих пор не могу понять, кто же меня порекомендовал этим довольно влиятельным людям.


Я учил их чадо музыке, вокалу, рассказывал, чем отличается чистая кварта от чистой квинты, и почему они обе две такие чистые. Я придумывал песни, потому что мне было скучно петь заезженные детские хиты из книжек, написанных в середине девяностых. Помню одну из таких песен, которая родилась на коленке, перед уроком. «Привет, добрый мир! Я маленький вампир. У вас в глазах испуг. Укушу кого-то вдруг». Они, мои ученики и ученицы, неоспоримо прекрасны, потому что они - дети, их разрушительная, порой экстремистская сила вызывает у нас, взрослых, снисходительную радость, умиление. Цветы жизни - растите, ошибайтесь, разбивайте лбы и коленки, наполняйте знаниями об этом мире ваши стебельки, а мы будем ждать, когда все, что мы заложили в вас, даст свои щедрые плоды.


Маленькие вампиры моего сердца. Кто-то из них связал жизнь с музыкой, кто-то облегченно вздохнул, когда занятия наконец кончились и больше не продолжались. Обстоятельства сами складывались таким образом, что нам нужно было прекращать: то не было времени, то желания, то не было сил или финансовой возможности, и много других «не было».


Вчера сидел на лавке в районе метро «Трубная», ел шоколадно-банановый синабон, параллельно листал книгу о цветоводстве в Питере, заляпал страницу шоколадным пальцем, пытался поправить ситуацию, сделал только хуже. Подумал, пусть будут теперь на странице мои папиллярные шоколадные линии. Если я не вернусь к этой книге, ее откроет моя дочь или сын, и скажет - ну и свинья был мой папка. Пусть пройдут годы, пусть рождаются и растут дети. Мои, чужие, ваши, наши.


Вижу на детской площадке знакомое лицо. Не узнаю фигуру, вытянутую как струна, но лицо до боли знакомое. Моя ученица. Снимает с подружкой тик-ток и рассказывает о поп-ите. Я держусь и не покупаю себе поп-ит, хотя он, наверное, помог бы мне сейчас в моем нестабильном душевном состоянии. Поп-ит - не синабон, он не превратится в подкожный жир. Он радужно-радушный, безопасный, открытый к моим и твоим нервякам. Я слышал, что изначально эта игрушка создавалась для детей с отставанием в развитии. Это многое проясняет.


Я мог бы окликнуть свою бывшую ученицу (а бывают ли бывшие), но я не был уверен, чистое ли у меня лицо после шоколадно-бананового синабона, булка была офигительно вкусная, и здесь уже было не до чистоты, я был во власти липкой сладости. Я убрал книгу, собрал вещи с лавки и поплёлся куда глаза глядят, уходил то ли от своей бывшей ученицы, то ли от тени прошлого, вдруг набежавшей на меня. Песню про вампира я как раз написал для неё, ей было шесть, в те времена тик-ток ещё не был таким насущным и вездесущим, я думал, что мой кровавый хит зайдёт ей на ура. Нет, она серьезно прослушала его в моем чуть аффектированном (всегда) исполнении, а потом так по-взрослому сказала: «мама попросила меня потерпеть ещё год, и потом я не буду заниматься музыкой». Больше я к ним не приходил, сослался на большую занятость в театре, которого у меня тогда и в помине не было. Год мучений, занятия два раза в неделю. 


Разве можно заставлять ребёнка заниматься искусством через силу? Нет, и ещё раз нет. На самом деле, я радуюсь за своих учеников, каждому и каждой я благодарен за опыт. Одна из моих учениц, которую я вёл с трёх лет, теперь живет в Испании, занимается моделингом и даже поёт в свободное от подиума время. Я смотрю ее новые видео в Инстаграмме и не узнаю повзрослевший голос, помню, когда мы занимались, она не выговаривала добрую половину букв, и меня это жутко веселило. Как бы она отреагировала, увидев меня теперь? Засмущалась, наверное, раскраснелась. Хотя, нет, не думаю. Это мы, старая гвардия учителей, сентиментальны и памятливы. Я бы точно покраснел. И не от стыда, не от того, что она там, а - я здесь, а от того, что своими глазами вижу дикий ход времени. Год - за два, а то и за три. Время стирает многое, слизывает, вот как я сейчас оставшийся крем со своих пальцев, но оставляет что-то незапланированное, как пятно на книжке о цветах в Питере. И делает книжку запятнанной памятью, уникальной и только моей.


Недавно выложил своё фото, где я счастливый, удивительно моложавый, похожий на того, шестилетней давности, когда только-только приехал в Москву. Признаюсь, что даже увеличил фотку, чтобы лучше рассмотреть, каким это таким светящимся веществом наполнены глаза. Фотограф уловил сиюминутное счастье.


Оно возникает и в преподавании, когда ты давно отпустил ученика, а он идёт своей дорогой, ты лишь указал ему путь, дал вектор. Он мог свернуть, проявить своеволие, а нет, он идёт туда, куда ты ему указал.
Одна из мам оставила под той счастливой фоткой коммент: «спасибо вам за все! От Глеба привет».


Когда я приехал на первое занятие с Глебом, он сыграл мне на электронном фортепиано только что сочинённую мелодию. Когда наш часовой урок подходил к концу, он злился на время, что оно пролетело слишком быстро. Он ругался на свою голову, которая почему-то вдруг разболелась перед самым уроком и настойчиво мешает ему заниматься. Он любил играть в футбол и, разгоряченный от игры, прибежать домой и сыграть новую мелодию, которая родилась там, на футбольном поле, когда мяч летел в ворота противника. Сейчас 

Глеб успешно (знак равенства - в удовольствие) учится в музыкальной школе, перейдёт в третий класс.

Период преподавания спас меня от безденежья, он вытаскивал меня за волосы из болотца уныния. Маленькие вампиры высасывали мою кровь, но оставляли после себя что-то более важное.


Сейчас у меня нет учеников, я бегу от преподавательской деятельности, отказываюсь от предложений. Я знаю, что меня снова затянет как в воронку. Дети всегда существуют «на опережении», они - интуиты, и чувствуют каждой клеткой послезавтрашний день, и необходима огромная сила для того, чтобы понять, чем они дышат сейчас. Пускай это увлечение кажется проходящим, пустяковым, но нет, оно электризует их интерес, не даёт им покоя. Из этой искры и надо раздувать пламя. Надувать щеки и дуть, дуть, дуть. Ты должен гореть вместе с ними. Только так, а не иначе. Твоё пламя перекинется на ученика, ты останешься гореть, пока не превратишься в горсть благодарного пепла, а он, поддерживая твой-свой огонь, пойдёт по дороге, которую ты ему указал. Или не пойдёт.


Благодарный пепел не должен волноваться, дойдёт ли ученик до цели или же свернёт, он должен безмятежно развеяться над океаном жизни или съесть бананово-шоколадный синабон или купить, наконец, этот поп-ит.


В последнее время, когда сижу на лавках в разных районах Москвы, ко мне всегда прилетает голубь, и мне кажется, что это один и тот же голубь. Он смотрит на меня как самый лучший ученик на земле.


Он готов ловить каждую мою крошку.



МЕЖСОСЕНЬЕ


1.


Хочу предупредить. Когда вы дочитаете этот текст до конца, а вы дочитаете его, из интереса, из упрямства, из чувства долга (зачеркнуто), пожалуйста, не ищите в нем меня. Пожалуйста, не думайте, что мне одиноко и грустно. Да, мне одиноко и грустно, но я в то же время счастлив. Я самый счастливый человек на земле, где проживаю только я.


2.


Мне двадцать восемь лет, я мог бы уже сходить в армию, стать воином и защитником Отечества, сделать ребёнка, и не одного, построить любовь. Или сначала построить любовь, сделать ребёнка и свалить в армию. Уйма комбинаций. Я брожу меж сосен и аукаю своё детство. Я знаю, что пока живы участники событий, пока стоят исполинами суровые уральские сосны, я буду задавать вопросы, вглядываясь в жёсткую кору. В ответ — только коровье эхо. Почему? Му, му, му.


3.


Дача досталась от умершей родственницы. Её съел волк. Так мне сказала одна из сосен. Красная системная волчанка — говорю я и смакую каждое слово. Я люблю произносить слова и не думать об их смысле. Здесь, в межсосенье, всё бессмысленно. Мои дедушка и бабушка не любили ковыряться в земле, не хотели дачу. Но потом втянулись и полюбили. Братья-таджики перестроили старый дом, облагородили участок, посредине которого залили бетонный квадрат — два метра на три.


— Это сцена. Для тебя подарок — сказал мне дед. Я забыл сказать, что мне дан голос. Дед любил налить в кружку чай, сесть на табурет среди грядок, снять рубашку и загорать. Красота, лепота — говорил он не свои слова. Дед уже полгода в земле и в моем сердце, бабушка не выходит из дома и из моей головы. Она одна из тех сосен, об которую я всегда бьюсь лбом.


4.


Скоро дачу продадут. Я давно живу в Москве. Бетонная сцена, на которой я стоял лишь раз в жизни (мне грустно, но я счастлив), перейдёт другим хозяевам. Они будут недоумевать: зачем эта бетонная хрень?


5.


На этой даче я написал первые тексты. В духоте чердака сочинял первые песни. И мой пубертатный живот почему-то крутило от счастья. Мальчик становится мужем, муж дедом, дед — прадедом или землей. Хотел вот так же — взрослеть, старится, работать, писать, старится, становится землей, из которой вырастет на этой даче (когда ей захочется) гордая сосна, на которую будут пытаться взобраться мои отпрыски, но всё будет тщетно. Вот такая сосенка. Бейтесь об меня вволю. Не заберётесь.



KYRIE 


Где произошла наша первая встреча? У кафе «Север», что на Невском. Стоял, курил третью подряд, волновался жутко. Увидел её издали. Фея. На мой вопрос, как я её узнаю, Олежка мне так и сказал:
— Боря, она фантастическая фея. Ты её сразу узнаешь, как увидишь.
Так и случилось. Издали понял, что это она. Моя Фея. Не фантастическая, земная. Блондинка, чёрная шляпа формы такой причудливой. Как ладья. Платье из тонкой фиолетовой кисеи в складочку.
— Гофре, — проворковала Фея.
И ножки, ножки, перестук каблучков. И голос — остановка сердца.


***


Это всё Олежка. Это он нас свёл. Друг Борин, с самого детства. Олежка был нахрапистый, вокруг меня ходил, но всё без толку. Снежной королевой называл. Мы с ним вместе учились в университете. У меня в то время был очень трудный период, всё из рук валилось, каждый день был похож на предыдущий, интерес к жизни пропал. Никто этого не замечал, я всегда была комильфо. Мне ещё бабушка моя покойная говорила: «Валечка, что бы ни случилось, что бы ни произошло, ты всегда должна идти с высоко поднятой головой, ты должна быть комильфо».
Бабушка была прекрасной белошвейкой, исключительным человеком с золотыми руками. В тот самый день у меня тоже ничего не клеилось, Олежка подбежал ко мне на перерыве:
— Снежная королева, с тобой тут очень хотят познакомиться.
— Ты что ли?
— Нет, мой друг. Он такой же, как и ты…
— Какой? — спрашиваю.
— Избирательный. Фею ему подавай. Увидел тебя на фотокарточке, голову потерял. Познакомь меня, с ней, познакомь, замучил. Валечка, самое дорогое от сердца отрываю, тебя, родимую! Эх, Валя, Валя!
Я стою, молчу, улыбаюсь как дура. Молодая была. Фея. Красиво.
— Сегодня в 18.00 у кафе «Север», — сказала я.


***


— Не подскажите, что у вас здесь самое притягательное?
Точно, фея. Притягательное. Есть имя прилагательное, а есть притягательное. И это имя Валя.
Мысли в голове сгрудились, ни одной достать не могу. Я в морском учусь, красиво говорить не умею. Молчу, а она меня расспрашивает, ложечкой кофе помешивает, гипнотизирует. Впервые ем пирожное «Север». И совсем не притягательное, слишком сладкое, отхлебнул чаю, обжёг язык.
— Куда-то торопитесь?
— Нет, я это… Вкусно очень… Спасибо…
— Мне-то за что. Это вам спасибо, Борис, за встречу.

 

***


Была суббота, редкий солнечный день.
Я приехала заранее, пошла в Пушкинский скверик, сделала три круга вокруг Александра Сергеевича. Посидела на лавочке. Платье помяла, дурёха, надеялась, не заметит. Он заметил, но виду не подал. Он всегда всё замечал. Увидела его издали. Сутулый, рыжеватый, ногой ритм какой-то отстукивает и курит.
— Курите? — первое, что спросила я.
— Нет, — выбросил окурок.
— Будем знакомы, Валентина, — повисла тишина.
— Боря, — протянул он наконец руку. Я видела, что ему неудобно. Только что в руке была сигарета, а теперь в руке моя перчатка. Тогда Боря курил в последний раз.

 

***


Мы видимся каждый день. Нет, разве это помеха? Нам это не мешает. И в дождь, и в снег, и в жару. Мы с Валечкой повенчались во Владимирской церкви, когда нам было по сорок. После венчания будто ближе стали. Особенно сблизились во время моей болезни. Я не думал, что это так долго протянется. Валечка, конечно, сильно мучилась со мной. Я страдал от этого. Она в другую комнату уходила, там спала, молилась, чтобы я поскорее выздоровел, тихо плакала, чтобы я не слышал. А теперь… теперь мне хорошо и спокойно.
Знаете, можно бесконечно смотреть на три вещи. На воду. Это моя стихия со студенчества. На огонь. Каждый день на свечку гляжу, не насмотрюсь. И на Валю. Смотрим друг дружке в глаза. И не нужно никаких слов. Всё и так ясно. Как и пятьдесят два года назад, так и сейчас, Валя для меня загадка, мой сладкий сон, моя остановка сердца. Фея моя.

 

***


Сегодня закрыли все кладбища. Из-за эпидемии. Я ведь каждый день хожу к Боре. Смешно сказать, меня все могильщики знают, здороваются со мной. Хорошие ребята. Пьющие, правда, работёнка у них не сахар.
Прошлым летом на кладбище был погром, все кресты повалили вандалы. Прибежала.
— Валентина, вашего Борю не тронули! — кричат мне.
Сердце пошатнулось. Не посмели. Владимирская богоматерь своим покровом закрыла его. Каждый день ей молюсь, и все четырнадцать лет свечку зажигаю. Попросила ребят короб сделать, чтобы ни снег, ни дождь Борю моего не тревожили. Не могу думать, что ему там холодно. Сегодня кладбище закрыто, неизвестно когда откроют. Попросила ребят через ворота, чтобы свечку зажигали. За деньги, конечно. Я верю им, они хорошие, не обманут…

 

***


Боря: Что у вас здесь самое притягательное?


Валя: Ты, ты…


Боря: Куда-то торопитесь?


Валя: К тебе, к тебе…



П. Заключение эксперта


Однажды я отправил подборку своих стихов одному известному литературному критику. Сначала я постучался к нему в друзья, он отменил мой запрос. Я всегда сначала добавляюсь в друзья, прежде чем вступить в переписку с незнакомым человеком. Но здесь всё пошло не так, как я предполагал. Мой запрос отменён - насильно мил не будешь, но за спрос денег не берут. Я написал ему в личку, просил прощения за беспокойство, за то, что отрываю его от работы (он ко всему прочему возглавляет один из журналов современной поэзии). Прикрепив подборку своих новых текстов, я написал, что был бы рад услышать его экспертное мнение. Написал и забыл. Прошло несколько месяцев, мое сообщение так и висело непрочитанным в «запросах на переписку». Но вот недавно, к своему большому удивлению, я получил ответ. Прочитав его, я испытал смешанные чувства. Безумно приятно, что на твои первые, спотыкающиеся опусы наводит курсор человек, занимающий в современной литературе не последнее место, но и до боли обидно, что стихи подверглись недюжинной трепке. Да нет, это я драматизирую, как всегда, переигрываю. Когда я читал отзыв, я ничего не чувствовал, просто испытывал благодарность. Судите сами:
«…Выражаясь языком сцены, мне видится, что вы в принципе можете играть, но всё время переигрываете. Во-первых, потому, что пытаетесь рассказать всё и за этим всем теряется главное. Во-вторых, потому, что вы всё время демонстрируете технику, владение композиционными и стилистическими приёмами — какими-то повторами, подхватами, риторическими фигурами, раз уж от рифмы и метра мы отказались, — и эта демонстрация превращает исповедь в эстрадный номер. Мне кажется, если бы вы попробовали принудительным образом оставить от каждого текста полстраницы — только то главное, ради чего всё затевалось, — то, по меньшей мере для вас, как для автора, что-то стало бы проясняться».


По совету критика мне следовало бы уже сделать остановку, сворачивать это эссе, но я этого делать не буду. Конечно, я его услышал, конечно, прислушался, но изменить своему поэтическому курсу не смог. Если бы вы знали, как я люблю длинные стихи. Стихи, выливающиеся в поэмы, разваривающиеся как картофель, сбивающиеся, мятущиеся, путаные. Такие, в которых автор исповедует одно, а к концу текста ниспровергает свою теорию и разносит ее в пух и прах.


Я читаю много коротких и очень талантливых текстов, я раскусываю их как крекер, проглатываю один за другим. Чаще всего короткая форма скрывает в себе многослойность и многомерность, но мне пока очень трудно их распознать. Просто мне, наверное, необходимо экспертное мнение, которое заострит мое внимание на конкретной строке. Порой об одной строчке можно думать месяцами и так ни до чего не додуматься. Но пытаться, пытаться.


Взгляните на этот текст:


«13 августа 1990-го года пропали дети
Надя — 7 лет
Андрюша — 6 лет
Жуткая предстала картина
У ребёнка помимо ножевого ранения в живот
было перерезано горло
судебная медицина позднее даст заключение
резаная равна шеи возникла в результате неоднократного действия режущего орудия
к ноге мальчика
Андрюша — 6 лет
был привязан шнур с помощью которого судя по всему ребёнка уже мертвого притащили к кустарникам
труп девочки
Надя — 7 лет
Был довольно искусно спрятан и Замаскирован в болоте между Высокими кочками у девочки
Также было перерезано горло Кроме того она была изнасилована в извращённой Форме версия
кто мог отомстить
семье, убив их детей.
Подозрение пало на П
Две старшие дочери семьи Л отказались выйти за него замуж».


Этот текст упал на меня. Буквально. Я открыл дверцу шкафа, где мой дед — доктор юридических наук, судебный эксперт, хранил свои архивные бумаги. Текст, написанный перьевой ручкой, размашистым дедовским почерком тридцать лет назад. Пожелтевшая, почти прозрачная бумага хранила сведения о страшном убийстве. В начале листа стоял заголовок «Пустота», а под ним приписка — судебный очерк. К нам в дом пачками приходили письма из тюрем. Заключённые каким-то образом узнавали адрес, и в каждом письме просили деда дать экспертное мнение о вынесенном приговоре. И очень часто дед, зацепившись за интересный для его практики случай и, видя несправедливость и явные ошибки в деле, брался распутывать клубок. Давал оценку экспертному заключению, дело пересматривалось и человек, невинно осуждённый, а чаще всего пребывавший в состоянии аффекта, получал послабления, а бывало и, вообще, возвращался в жизнь условно осуждённым.


Этот судебный очерк «пустота» не даёт мне покоя уже несколько недель. Почему этот пожелтевший лист упал мне в руки? Где сейчас П? Доказали ли его виновность? Как сложилась жизнь двух старших сестёр? Как они жили после всего случившегося? Вышли ли замуж? Эти вопросы не оставляют меня. Я мучительно пытаюсь оправдать П, влезть в его шкуру. Это всё актёрское, это оттуда. Стать адвокатом роли, раствориться в ней до конца. Разобраться во всех хитросплетениях характера, попробовать сыграть, не переигрывая. О, дед был бы счастлив, узнав, какие мысли занимают меня. В его очерке я вижу поэзию, страшную, кровавую, пульсирующую. Именно поэтому я разбиваю его на поэтические строчки, и каждый раз перегруппировываю в новые комбинации. Он в моей поэзии видел и видит (даже сейчас вне земного пространства) любовь к патологии, фрустрацию, девиантное подростковое поведение, виктимность. В последнюю нашу встречу мы как раз говорили о моих текстах. О моих длинных, очень длинных стихах о детстве. Мы спорили, мы даже кричали. Дед лез на мою территорию, спрашивая: зачем всё это? Так же, как я сейчас, верчу в руках его «пустоту» и спрашиваю себя (и его): а зачем оно всё?


Интересно, какие стихи читали Наде и Андрюше? Что снилось им в тот день? В какой час они проснулись?


тик-так


пусто так


пустота


Короткие стихи. Не идут. Лучше так:


П


И думай теперь весь день об этой букве, пока не додумаешься ни до чего.









_________________________________________

Об авторе:  ДЕНИС АНДРЕЕВИЧ СОРОКОТЯГИН 

Денис Андреевич Сорокотягин окончил Свердловский мужской хоровой колледж (пианист) и Екатеринбургский государственный театральный институт. Актер театра и кино, режиссер, драматург, художественный руководитель «DAS-театра», педагог по актерскому мастерству и вокалу, автор учебных пособий для детских музыкальных школ. Актер Театра музыки и поэзии Елены Камбуровой. Живет и работает в Москве. Публиковался в журналах: «Знамя», «Новый мир», «Сибирские огни», «Нева», «Русский пионер», портале «Полутона».скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 142
Опубликовано 01 дек 2021

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ