(рассказ)
Даже будучи трезвым, я, кажется, был не в себе. Маялся, измеряя шагами свою комнату, порываясь то выбросить мусор, то выброситься в окно, при этом ничего ровным счетом не делая. Я просто ходил из угла в угол и чувствовал, как что-то пульсировало внутри моей черепной коробки.
Подойдя к холодильнику и вытянув руку за чем-то съестным, я заметил, что рука эта нервически подрагивает.
Остановившись у зеркала, утопленного в роскошной позолоченной раме, я вгляделся в свое отражение. Еженощно я выпивал не меньше литра разного рода алкогольных напитков, пытаясь облачить в буквы переживаемую драму. Выходило скверно, но казалось, что боль отступала на шаг и, сложив руки перед собой, задумчиво и отчасти восхищенно смотрела на мою сутулую фигуру, сидевшую в ночи перед компьютером.
Бессонница же, хохоча от затянувшейся вседозволенности, нарисовала круги под моими глазами. В свете лучей дневного света, робко проникавших в комнату из-за занавешенных окон, сам я казался каким-то зеленым. Я поднял руки и, на манер культуристов, демонстрирующих публике прокаченные тела, сжал кисти рук в кулаки. Сонные бицепсы лениво пошевелились и, перевернувшись на другой бок, укрылись с головой.
Моя собственная голова, казалось, не хотела держаться на шее. Я также отметил, что блестел сединой на висках гораздо сильнее обычного, а неухоженная растительность на лице неожиданно отдавала рыжим.
Если бы кому-нибудь пришло в голову облачить меня в повидавший виды бушлат и изношенные ботинки, я бы, скорее всего, в первом же туре прошел кастинг на роль типичного привокзального бомжа.
Завибрировавший в кармане джинсовых шорт телефон заставил меня отвлечься от грустных мыслей и прочитать сообщение.
— Ну что, мы сегодня встречаемся?
Я вновь заходил по комнате, подыскивая правильный ответ.
Той, которую я любил, не было в городе, и мы то и дело обменивались многословными письмами с взаимными упреками и, вообще говоря, спустя почти восемь лет отношений, находились на грани болезненного расставания. Хотя, чего греха таить, я мне казалось, что мы, брезгливо взявшись за руки, уже переступили эту самую грань.
Я пролистал историю смс-переписки с Кристиной. По всему выходило, что двумя днями ранее я сам предложил ей пересечься, но, занятая другими делами, она нашла для меня время только в четверг.
— Я не умею так заранее, — зная ситуацию, ответил я ей тогда.— Договариваюсь в день встречи.
—Ок! — со смайликом согласилась она и то ли в шутку, то ли в серьез добавила.— Напишу в четверг.
И вот она написала. Проснувшийся лишь двумя часами ранее, я не находил себе места и колебался между тем, чтобы пустить себе пулю в лоб и придушить виновницу моих терзаний, а то и вовсе объединить две эти малоприятные процедуры в общую картину развязки личной драмы.
Выйти на свежий воздух было, в общем-то, неплохой идеей — после увольнения со службы, я редко появлялся на улице, проводя львиную долю вдруг ставшего без каких-либо оговорок свободным времени, за чтением собратьев по перу, страданием, потреблением алкоголя и собственными творческими потугами.
— А во сколько? — осторожно уточнил я.
— В 18:30 буду в центре.
— Ты одна приедешь? — уточнил я, так как, еще не успев пропить чувство стыда, постеснялся бы знакомству с новыми людьми, пребывая в подобном состоянии.
— Я собираюсь встретиться только с тобой, — вновь сдобрив свое сообщение смайликом, написала Кристина.
Согласовав место встречи, я стал спешно заниматься собой. Чтобы хоть как-то привести свои мысли в порядок и приглушить неприятный привкус во рту, выпил растворимый кофе со сливками, и отправился в душевую. Стараясь не смотреть в подсвеченное изнутри зеркало, подравнял специальной машинкой щетину, а внимательнее присмотревшись к бровям, провел и по одной из них. Брови не стало.
Как бы там ни было, я надел купленные незадолго до этого в интернет-магазине с доставкой на дом вещи и выбрался на свет божий.
Уставшее лето подходило к своему финалу, чтобы уступить время и территорию плакучей желтолицей осени, о стремительном приближении которой я в последние дни с ужасом вспоминал. Эта осень могла сгубить меня, с шипением затушив пожиравший изнутри пожар, с равнодушием оставив на его месте горстку черных, как беззвездная ночь, углей.
Взяв в магазине продуктов бутылку пива, я сел в автобус, который довез меня до Краснопреснеской. Бросив взгляд на висевшие на столбе механические часы, я подумал, что мог бы доехать до Пушкинской на велосипеде, но не разобравшись с правилами проката, стоявшего у метро аппарата, был вынужден спуститься в подземку.
Когда я добрался до места, первыми в фокусе моего внимания оказались ее загоревшие под европейским солнцем плечи, под которым она, судя по Instagram, старалась появляться не реже раза в месяц. Не спеша подойти, я скользнул по ней взглядом. Сочное юное тело было одето в легкое черное платье, из которого выглядывали стройные, притягивающие взгляд ноги двадцатипятилетней госслужащей. Она была рыжей, с пухлыми губами, над которыми можно было различить заросшую дырку от пирсинга, символизировавшую ее бурную юность. Я хорошо знал ее в годы студенчества и помнил, что ровно такая же дырка есть и на ее языке.
Поникший, словно из тумана, проявился стоявший на высоком постаменте памятник Пушкину. Наконец, она меня заметила и, развернувшись всем корпусом, в два прыжка оказалась рядом, ослепив показавшейся идеальной широкой улыбкой.
— Ах вот ты где, — озорно сказала она, дернув копной рыжих волос.— Куда пойдем?
Казалось, что не было этой паузы в общении длиной едва ли не в полтора года, а сами мы, как и прежде, встретились, чтобы в очередной раз пропустить по бокалу перед утомительной лекцией.
— Да не знаю, честно говоря, наверное, куда глаза глядят.
Мы пересекли площадь и, перейдя Страстной бульвар, оказались в начале Большой Дмитровки.
— Ну что там у тебя происходит? — наконец спросила Кристина, вкратце знавшая суть моей проблемы.
—Трагедия. Чувствую себя погорельцем, потерявшим в пожаре не только все документы, но и близких, включая и неродившихся детей. Короче, меня разлюбили!
— Я знаю, о чем ты говоришь, — отозвалась она с готовностью.
Небезынтересной деталью нашего общения было то, что Кристина когда-то давно обронила: «Если бы ты наконец решил свой вопрос, — имея ввиду под этим самым «вопросом» мои постоянные отношения, — мы бы уже давно были вместе». Сейчас она была довольна жизнью и за прошедшее время потеряла многое, включая интерес к журналистике, девственность и симпатию ко мне.
Она знала, что я сделал Маше предложение, и теперь рассуждала, покусывая губу:
— Когда долго чего-то ждешь, а потом получаешь, что-то в тебе неизбежно перегорает.
— То есть получается, что я только испортил все, сделав в буквальном смысле слова долгожданное предложение?
— Как бы парадоксально это не прозвучало, но да. Она пересидела, а ваши отношения, скорее всего, стали походить на перезрелый фрукт, который внешне вроде бы нормальный, но, если попробовать, начал малость подгнивать.
Саднящее чувство в груди только усиливалось от очередного осознания очевидного. Было похоже, что кто-то оторвал незрелую коричневую корку только-только покрывшую свежую болячку. Оторванная с кусочками кожи, она вызвала легкое, но ощутимое кровотечение.
Мне нужно было не меньше бутылки водки, чтобы затушить разгоревшийся с новой силой пожар, но начать я решил с прохладного белого.
— Самое интересное, что если бы она увидела меня сейчас, то оглядела бы с презрением, — отметил я, сделав добрый глоток прямо из горла. – Пьющие вызывают у нее отторжение.
Старина Фрейд наверняка объяснил бы это эпизодом из детства, о котором она мне как-то рассказывала. Новый год – один из любимых детских праздников. Украшенная несколькими парами рук и ручонок нарядная елка посреди огромной квартиры на Остоженке, и запакованные в цветную фольгу подарки под ней, ждущие, когда часы пробьют двенадцать. Тогда еще в детском сознании был жив дед мороз со снегурочкой, сказки казались былью, а мечты неизбежным сценарием предстоявшей жизни. Так вот, столы ломились от яств, приготовленных сердобольной мамой Маши и ее сестер, на девочках были их лучшие наряды.
Все ждали папу Игоря, который явился пьяным и злым.
Маша запомнила ужас, охвативший ее, когда на фоне новогодних декораций между родителями разразился скандал, закончившийся громким хлопком двери, которая, казалось, навсегда закрылась за папиной спиной.
— Давай зайдем сюда, — предложила Кристина, когда мы поравнялись с украшенным мозаикой и многослойной лепниной зданием МАРХИ. В руках у нее была початая бутылка сидра, по-видимому, выплывшая из глубин дамской сумочки.
Мы прошли двор института и остановились у ступенек одного из корпусов, скрытых от глаз прохожих парой строительных вагончиков и лесами.
— Я часто здесь сижу, — сказала Крис, — хорошее место.
— Серьезно? — переспросил я с недоверием. — Больше похоже на местечко для исправления естественных нужд.
— Ну не говори! — Кристина, кажется, обиделась за свое хорошее местечко.
— Ладно-ладно, — примирительно сказал я и в подтверждение своих намерений, сел на одну из каменных ступенек.
В этом месте действительно что-то было.
— Я еще не ел сегодня, — вспомнил я посреди длинного и бессмысленного разговора, успевший к тому моменту ополовинить свою бутыль. Выкинув руку вперед, я попытался прикинуть, хватит ли мне на сегодня или стоило запастись, пока магазины не прекратили продажу алкоголя. Ничего толком не решив, я услышал взволнованное:
— Смотри, сюда идет охранник.
— Сюда? Охранник? — приподняв голову с колен Кристи, на которых успел устроится, не понимающе переспросил я. Я не видел ничего, кроме ее подбородка, носа в беспорядочном ряде веснушек и кусочка неба.
— А зачем? — в попытке понять, стоило ли готовиться к серьезному замесу, уточнил я.
Я присел и, опустив голову, прочитал на своей толстовке отпечатанное мелким шрифтом Life is a joke.
Охранник довольно миролюбиво попросил нас удалиться с вверенной ему территории и даже не стал выпроваживать нас самолично, благородно дав некоторое время на сборы.
Мы переместились в близлежащее полуподвальное кафе, пользовавшееся в то лето особой популярностью у небогатой молодежи. Я начинал отключаться, находя себя то танцующим под сомнительный dj-сет внутри заведения, то лежащим на газоне в абсолютной пустоте, то вдруг с огромным вниманием слушающим уличных музыкантов.
Кристина, похоже, была возмущена моим поведением и, резко развернувшись, решительно двинулась прочь.
— Ты пьян! — прочитал я по губам, когда она обернулась, но, вопреки ее очевидному желанию, не побежал следом.
Ее давнишнее предложение о том, чтобы быть вместе, утратило свою актуальность за истечением срока давности. Я был ей не нужен.
— Я похож на человека пьющего? — всплыл в сознании мой вопрос, заданный ей ранее.
— В каком это смысле?
— Ну, понятно, что я выгляжу опрятно, но лицо, глаза — они меня выдают?
— Да вроде нет, — с сомнением ответила она и неуверенно «обнадежила», — а вообще я не знаю, как выглядят алкаши.
Внезапная раскрепощенность кавказца, которую, я, похоже, демонстрировал, и новая одежда, как это ни странно, сыграли свою роль. Показавшаяся мне миловидной высокая девушка с темными волосами, стала крутиться вокруг меня в страстном танце. В какой-то момент мне даже показалось, что если я остановлюсь, она начнет взбираться на меня как на шест, эффектно подергивая узкими модельными бедрами.
Когда она прикоснулась к моему уху влажными блудливыми губами и спросила, чем я занимаюсь, я, даже не моргнув глазом, ответил:
— Я профессиональный писатель, — и не удержав сдавливаемый всем существом ик, продолжил «заливать», — автор небезызвестных романов «Духless»и «Гастарбайтер».
Моя собеседница отпрянула и, с надеждой держа меня за плечи, вгляделась в мои мутные глаза, судорожно пытаясь сообразить, врал ли я. Я был ее шансом как минимум на неплохой заработок, а как максимум и шансом на лучшую долю.
— А почему ты решил зайти именно сюда? — с сомнением в голосе поинтересовалась она, обведя взглядом скромный интерьер и на всякий случай обхватила меня за талию.
— Я здесь в поисках образов, — туманно ответил я и на всякий случай уточнил, —женских образов…
Потом меня вновь поглотила темнота, выплыв из которой я оказался сидящим за столом все того же кафе и поедающим маслянистый чебурек с бараниной. Справа сидела девушка, с которой я танцевал, а следом появившийся как черт из табакерки брат Кристины — усач Евгений, который, насколько я разобрал, лихо заливал, что является штатным фотографом одного из массовых изданий.
На самом же деле он продавал оливки, пытаясь выпрыгнуть из тяготившего его мелодраматичного романа с одной из сотрудниц семейного бизнеса.
— Ну что, братан, поедем? — вдруг поинтересовался он у меня.
По интонации я понял, что мы вроде как продолжили уже завязанный диалог.
— Поедем, — ответил я, вспомнив о своей трагедии.— По коням, братан!
Мне срочно нужно было еще вина, которое я выпил прямо со стойки, воспользовавшись тем, что заскучавший хозяин бокала, на время упустил его из виду.
Потом я нашел себя на заднем диване машины, двигавшейся сквозь хлесткий дождь. Справа сидела Кристина, я держал ее за руку. Непьющий Женя уверенно правил руль, слушая беспрерывное щебетание потенциальной стриптизерши.
«Как она там, интересно? — пронзили меня мысли о той, о которой наивно клялся больше не думать.— Что делает? Вспоминает ли?». За годы отношений искренне влюбленные пары становятся единым организмом, заменяя части друг друга своими клетками, оставляющими глубокие раны в момент, когда любовь отмирает и будто кладбищенская змея начинает скидывать кожу.
— Ты ведь не спешишь? — поинтересовался Женя, обернувшись ко мне, когда автомобиль остановился.
— Так, я спать, — отозвалась Кристина и, сжав мою кисть двумя руками, вышла из машины, не проронив более ни слова.
Я почувствовал, что разочаровал ее. Эту дисциплину уже можно было смело включать в привычку.
Женя припарковал автомобиль в одном из соседних двориков и сказал, чтобы мы шли за ним.
Я не мог понять, что я делал здесь, почему мне вдруг стала недоступна та жизнь, которую я вел раньше, и почему девушка, стоявшая со мной спиной к спине, теперь отошла на шаг, чтобы постепенно и вовсе уйти в тень, предложив самостоятельно держать круговую оборону.
В квартире, в которую мы вошли, было многолюдно. Парни, девушки – лица их казались размытыми, а сам я не мог сконцентрироваться ни на одном диалоге, которые звучали то там, то здесь.
— Эй, парень, будешь виски? — спросил меня мужской голос.
Я кивнул и заметил, что через пару мгновений в моей руке появился запотевший бокал с бурой жидкостью. Я сделал глоток, и, откашлявшись, огляделся. Слева от меня сидел парень в полосатой пижаме.
— Не, ну ты что? — поинтересовался он, издевательски выпучив глаза.
— В смысле, пижамный человек? — отозвался я, сделав еще один глоток.
— В смысле, пижамный человек? — с дурацким выражением лица передразнил он меня, скривив лицо и гнусно рассмеявшись.
— Ты кто такой? Откуда взялся? — спустя выдержанную паузу уточнил я.
— Питерский я, братишка, питерский.
— Да?! Как-то непохоже.
— А ты что так хорошо разбираешься в этом?
— А то! Многих знаю в Питере, сам порой бываю. Таких, как ты, я там точно не видал.
Накапливавшаяся злость делала окружавшую меня картину все более четкой. Этот парень явно не отдавал себя отчета в том, что играет с огнем, который мог в любой моментизлиться из меня как из дракона и сжечь его напалмом вместе с его новомодным зачесом и глуповатой полосатой пижамкой.
— А чем ты занимаешься?
— Вбей в Гугл, — деловито ответил я. — Увидишь, насколько неожиданным окажется то, что ты там найдешь.
— Так ты у нас типа звезда?! — не унимался собеседник.
Голограмма, сидевшая на широком подоконнике, попыталась вразумить буяна.
— Да что он может мне сделать?! — отмахнулся тот с вызовом.
— Слушай, парень, ты хорошо видишь мое лицо? Разглядел мою бороду?
Успокаиваться он не собирался, а вместо этого исполнил бездарную попытку юмористического стэнд-апа, поведав о коробке и собаке, которая в этой самой коробке иногда от него пряталась. Он пытался импровизировать, а предчувствовавшие беду девушки, совсем затихли, лишь изредка хлопая влажными глазами.
— Ну не смешно, закругляйся, — дал я ему под дых в момент, когда он подбирал очередное слово.
Он быстро вернулся на диван и, нагло обняв меня, изобразил искреннюю заботу:
— Чего ты сейчас больше всего хочешь, малыш?
— Дать тебе в рыло! — ответил я решительно.
— А сможешь? — на этом вопросе в глазах его предательски мелькнули одежды страха.
Я ударил его в центр лица, после чего, встав, продолжил боксировать по болтавшейся, словно маленькая груша на растяжках голове. Очнулся я уже на лестничной клетке — хозяин квартиры вместе с Женей, доселе сидевшие в соседней комнате, наперебой орали:
— Ты человек или животное? Отвечай! Ты человек или животное?
Я уставился на свои ноги — короткие летние носки на грязной плитке.
— Я не буду разговаривать с вами босиком, — ответил я устало.— Дайте мои кроссовки и ложку, и я уйду.
— Зачем ты на него напал? Ты же в гостях! — не унимался крепко сбитый лысый бородач, с которым я, должно быть, знакомился немногим ранее.
«Может быть, его тоже разлюбили?» — подумал я, вглядываясь в агрессивно настроенное лицо, но вместо выяснений обстоятельств дела, твердо повторил:
— Дайте мне кроссовки! Быстро!
Обувшись, я накинул капюшон толстовки и вышел в сырую ночь. Я брел вдоль широкого шоссе, в котором узнал Дмитровку. Общественный транспорт давно не ходил, поэтому я был вынужден снять деньги в банкомате придорожной заправки и поймать такси.
Видимо я ошибся, называя адрес водителю, поэтому, когда вновь очнулся, то покачивался у входа в метро Краснопресненская, с которой начался для меня этот странный день. Пешком до дома было не меньше двух часов.
Каждая точка в этом городе дышала ею и нашими отношениями — кажется, мы тысячи раз обошли, объехали, проползли весь город и каждое здание, каждая кусочек земли, каждое дерево, каждая вывеска помнили тепло наших разговоров, силу наших объятий и искренность страстных поцелуев.
Там, за выкрашенным в кофейный забором, располагался городской зоопарк. Я вспомнил, как часто мы ходили туда по студенческим билетам — казалось, все это было в прошлой жизни, когда сердца наши бились в унисон, и мы могли без раздумий назвать себя счастливыми.
Линия горизонта светилась белым — должно быть, начинало светать. Я подумал о том, что хоть и прожил в Москве десять лет, окончил школу и университет, так и не обрел настоящих друзей, а чувствовал себя одиночкой, сброшенным с парашютом с иноземного корабля. Моя последняя опора, не дававшая сорваться в беспокойный океан неопределенности, решила покинуть эту должность, не затребовав выходного пособия.
«Что делать? Куда идти? Как жить?» — непраздные вопросы-кинжалы летали во мне, больно тыкаясь во все, что попадалось на пути.
Мне хотелось проснуться как можно скорее — разомкнуть глаза и, позвонив Маше, сказать:
— Представляешь, любимчик! — так я ее всегда называл.— Мне такой кошмар о тебе приснился… Будто бы ты меня разлюбила и больше не хочешь быть вместе!
— Ну что ты, дорогой Артур, — нежным голосом ответила бы она.— Что за глупости — ты же знаешь, как сильно я тебя люблю! Это невозможно!
И я знал это, я ощущал это кожей в той реальности, в которую так отчаянно теперь хотел вернуться.
Мимо медленно проехал автомобиль, водитель которого, по-видимому, был не прочь подвезти ночного путника. Я отвернулся и вдруг почувствовал ледяной ветер ужаса, дувший, казалось, отовсюду и обжигавший своим навязчивым дыханием все вокруг.
Я улыбнулся самому себе: «Ну что, брат, все с самого начала?! Вернулся на нулевой километр?!» и, зацепившись в прыжке за верх забора зоопарка, стал подтягивать тело. Костяшки пальцев заныли, напомнив о недавней драке. Перемахнув через забор, я приземлился в застоявшуюся лужу и, неспешно поднимаясь из нее, успел промокнуть настолько, чтобы с большой долей вероятности заработать воспаление легких.
Первые несколько клеток вдоль аллеи, по которой я побрел, оказались пустыми – скорее всего их обитатели спали в теплых вольерах. В третьей клетке я заметил белого тигра, лежавшего на деревянном мостике.
Его поза, все его грациозное существо вдруг напомнило мне о чувстве гордости, чувстве собственного достоинства, осознании природного превосходства хищника над млекопитающим, мужчины над женщиной, бывшей лишь его ребром, но никак не равной единицей.
Вплотную приблизившись к клетке с тигром, я просунул руку и сперва осторожно, а потом увереннее, стал поглаживать его жесткую шкуру. Бояться мне было нечего — в тот момент я, кажется, был готов даже засунуть голову в его пасть, если бы она так же легко могла пролезть сквозь узкие прутья.
Жизнь продолжалась. Что-то должно было умереть, уступив место новому.
— Артур, нам нужно поговорить. Все еще можно попробовать спасти — вдруг получил я смс от нее.
Тигр, резко дернувшись, развернулся и неожиданно громко стал рычать.
— Понял, шеф, — сказал я ему, вытащив руку,— будем спасать.
_________________________________________
Об авторе:
АРСЛАН ХАСАВОВ
Родился в Ашхабаде. Живёт в Москве. Выпускник Института стран Азии и Африки МГУ им. М. В. Ломоносова. Первые произведения были опубликованы в журнале «Юность». Позднее публиковался в журналах «Новая Юность», «Нева», «Вайнах», «Флорида», а также в сборниках современной прозы в России, Великобритании, Китае.
В 2008 г. вошел в лонг-лист национальной премии «Дебют» с повестью «Смысл», которая впоследствии была издана отдельной книгой в России, а затем и в США.
В 2013 г. за свой репортаж из сирийского Хомса, вышедший в журнале The New Times («Новое время»), был удостоен первого приза Всероссийского конкурса молодых журналистов-международников.
скачать dle 12.1
