Редактор: Женя Декина(рассказ)
1Один человек был добрым. Поэтому все его звали «добрый Хуань Дунь». Поэтому он был китайцем. Поэтому Хуаню ничего не оставалось, как быть со всеми добрым. Поэтому жилось Дуню тяжко. Поэтому он не хотел быть добрым, а хотел быть злым. Поэтому ему не удавалось быть злым, потому что он всё равно был добрым. Поэтому он был добрым, но несчастным. Поэтому над ним все смеялись, так как он хотел быть злым, но не мог и оставался, однако, добрым. Поэтому Хуань часто плакал от жалости к себе и к людям, которые всё-таки оставались злыми и смеялись над его добротой, называя её глупостью. Поэтому злым людям жилось гораздо веселее, чем Дуню. Поэтому он их всех ненавидел и хотел, чтобы они подохли. Но поскольку он был добрый, то они не умирали. Поэтому они его любили, но не очень. Поэтому лучше быть добрым, чем злым, хотя и намного тяжелее. Поэтому быть злым всегда легче, чем быть добрым, а не наоборот. Поэтому я и написал этот рассказ.
2Хуань Дунь как-то раз спросил у своего учителя: «Уважаемый, сколько будет, если от ноля отнять ноль?» Учитель тупо посмотрел на Дуня и больно ударил его по башке бамбуковой палкой. После этого Дунь больше не задавал учителю глупых вопросов.
В другой раз Хуань Дунь спросил у учителя: «О, мудрейший, сколько будет, если к нолю прибавить ноль?» Тот хитро улыбнулся и огрел ученика дубиной по хребту. Больше Дунь не задавал учителю умных вопросов.
3Однажды Хуань Дунь шёл по Фридрихштрассе и встретил Штирлица. Штирлиц, как всегда, валял дурака и прикидывался советским шпионом. «Здорово, Хуань, дунь»! — предложил Штирлиц. Хуань дунул. Штирлица словно ветром сдуло. Но он по своему обыкновению не растерялся и возник прямо в Белом Доме и сел играть в «поддавки» с Аленом Даллесом. Выиграл три раза — коробку сигар, наручные часы, подаренные Даллесу президентом Рузвельтом, и шифр-коды радиосвязи военной разведки США. А Хуань постоял, почесал свою репу и пошёл искать китайское посольство.
4Лев Толстой очень любил китайцев. Он почему-то японцев любил гораздо меньше, а больше китайцев. Они ему были как-то ближе по духу. Да и самих по себе он их уважал. Он их уважал, как таковых.
Вот раз, бывши в Москве, он увидел коло Хитровского рынка китайца, который в совершенно оборванном виде просил подаяние.
— Как звать тебя, болезный? Ви хайст ду? — спросил граф.
Наконец китаец сообразил, о чём его спрашивают и отвечает:
— Их хайст Хуань Дунь.
— А, так ты китаец! — обрадовался Лев Николаевич. — Ты мне скажи — знают ли меня в Китае? Я Лев Толстой. Писатель.
Но Хуань ни бельмеса не понял. Стоит, пожимает плечами и улыбается.
А классик Лев Николаевич Толстой посмотрел на него и говорит:
— Эх, рожа твоя китайская! По-русски ты ни в зуб ногой. Глупый какой, прости Господи. Ладно, говорит, поскольку я китайцев очень люблю и уважаю. То на вот тебе…
И дал ему все четыре книжки «Войны и мира». Он их завсегда с собой по городу таскал. Тесёмкой перевяжет и несёт. Вроде, как случайно.
Вот, — говорит, — отвезёшь на свою китайскую родину. А то вы там совсем одичали. Даже про меня не слышали. Заодно и русский выучишь.
И ушёл по своим литературным делам.
Так Хуань Дунь стал литературным агентом Толстого в Китае.
5Хуань Дунь любил кататься на велосипеде, но не умел. Лев Толстой не умел и не любил кататься. Достоевский не умел, не любил и не катался на нём (имеется ввиду велосипед). Максим Горький умел ездить на велосипеде довольно прилично, но не любил. Чехов любил кататься, не умел, но ездил. Бунин умел ездить, не любил, но катался. Набоков умел, любил кататься и ездил на велосипеде. Поэтому Хуань Дуню был более близок Толстой, а не Набоков.
6Шёл тёмным вечером Хуань Дунь по берегу Москва реки. Вдруг, слышит кто-то кричит на довольно правильном русском языке:
— Помогите! Тону!
«Что за притча, — подумал Хуань — наверное, кто-то решил пошутить? Какие глупые шутки у этих русских!» И пошёл своей дорогой. А на следующее утро сообщили, что в этом месте утонул китайский подданный.
«Н-да, — подумал Дунь, — не всегда отличное знание русского языка помогает китайцам в Москве».
Немного погодя, ещё один случай. Прогуливался Хуань Дунь по набережной реки Москва. Слышит, что кто-то плавает в реке и кричит по-китайски: «Помогите, тону!»
Услышав родную речь, Дунь улыбнулся и подумал: «Опять земляки шутят. Ох, и развелось нашего брата в Москве!..» И в весёлом настроении пошёл домой в Лианозово.
А утром по радио сообщили, что в этом месте действительно потонул китаец.
Или вот, аналогичный случай произошёл с самим Хуань Дунем. Он как всегда вечером гулял по набережной Москва-реки. Поскользнулся на арбузной корке и бултыхнулся в воду. Но помня два предыдущих случая, звать на помощь не стал, ни по-русски, ни по-китайски.
Наутро по телевизору сказали, что силами московской милиции был задержан и оштрафован за купание в неположенном месте китаец Хуань Дунь. После этого происшествия Дунь сменил место своих вечерних прогулок и сейчас его можно увидеть в близи Нескучного сада и на дорожках в парке культуры и отдыха имени Горького.
7"Почему люди не летают, как птицы"? — подумал Хуань Дунь и прыгнул с Останкинской башни.
Валдис Пельш увидел в окне своего кабинета пролетающего Хуаня и подумал: "Скоро зима. Новый год! Вот и китайцы уже улетели. Пора мне в тёплые края", — и загрустил.
А Иван Ургант, увидев летящего Дуня, подумал наоборот: "Пора мне в тёплые края. Вот и китайцы уже улетели. Новый год! Скоро зима, — и сильно обрадовался.
Ну, а Константин Эрнст, как увидел, что с башни летит китаец, то вообще перестал думать и закричал страшным голосом:
— Новый год! Пора мне в тёплые края. Скоро зима. Вот и китайцы уже улетели, — и стал звонить и заказывать авиабилеты.
И только я, увидев, как летит Хуан, подумал: "Бедный Дунь. Он же не умеет летать, — и заплакал.
8Хуань Дунь сидел дома и ничего делал. Он ни о чём не думал. Ничего не ел. Ничего не хотел. Он, как нарочно, старался быть никаким, чтобы я не мог о нём ничего написать. Но я, всё же, оказался хитрее его и написал о том, что он сидел дома, ничего не делал, ни о чём не думал, ничего не ел, ничего не хотел и, как нарочно, старался быть никаким, чтобы я не мог о нём ничего написать. Но это ему не удалось и так как я хитрее его, то я написал, что Хуань Дунь сидел дома... и так далее.
9Как-то раз Хуань Дунь решил перепрыгнуть великую китайскую стену (далее ВКС). Он разбежался, скакнул, но не смог перепрыгнуть и больно ударился лбом о ВКС. Тогда он усилием воли приказал ВКС перепрыгнуть через него. ВКС, сначала нехотя, но, всё же, перевалилась через Хуаня. Дунь проскочил под ВКС. Тогда ВКС обратно перепрыгнула через него. Он через ВКС. Она обратно под ним. Он над ней. Всё быстрее и быстрее… тык-дык, тык-дык...
Я долго глядел на эту картину, пока у меня не зарябило в глазах, и не закружилась голова. Плюнув на пол, я оделся и пошёл гулять в городской сквер имени поэта Кольцова, смотреть на красивый фонтан, а не на эту китайскую чехарду.
10— Допрыгался, — сказала Хуан Дуню супруга, злобно сузив свои и без того узкие глазки, — о твоей глупой доброте уже ходят дурацкие слухи.
— Ну и что. За это меня и прозвали «добрый Хуань Дунь», потому что я со всеми добрый, как молоток, — и показал жене язык.
— Красавчик! — крикнул Хуаню, пробегавший мимо молодой человек кавказской наружности.
Вторая половина Хуаня посмотрела на язык Дуня и сказала:
— Фу, какой он у тебя некрасивый, — и убежала с молодым человеком на Кавказ.
А Хуань Дунь постоял децел с высунутым языком. Потом положил язык обратно в рот. Больше ему нечего было делать.
11Хуань Дунь утром занимался умственной гимнастикой. Одно движение мысли было сделано им так неловко, что он вывихнул себе мозги. Вывихнутый ум Хуаня стал воспринимать окружающую обстановку совершенно неправильно. К тому же у него стал косить левый глаз, но поскольку глаза у Дуня были узкими, то это не сильно бросалось в глаза. Ощущение у него было такое, как будто обстановка сильно бросалась ему в глаза. Он решил вызвать доктора, который лечит и вправляет мозг. Прискакал доктор Малоохов. Он сказал:
— Сейчас мы вас мигом вылечим, вправим ум и у вас мозги будут, как у меня, здоровыми.
После чего намешал в склянке какой-то отравы из лекарственной травы и дал больному. Дунь выпил то, что хотел доктор Малоахов, чтобы он выпил. После чего у него окосел второй глаз и открылся третий. Мозги перевернулись в башке, выпрыгнули и улетели. Хуань Дунь долго смотрел им вслед, помахивая на прощание ушами. Доктор Малоухов ускакал вслед за хуандуневыми мозгами. Впрочем, Дунь считал, что лечение прошло удачно — третий глаз так ярко светил в темноте, что он мог ходить ночью без фонаря, а без мозгов голове стало легко и приятно. Вследствие чего он стал ещё добрее.
12Хуань Дуню было тридцать три года, когда он заблудился в сумрачном лесу. Три дня ничего не ел и был голоден, как слон. А тут, как назло — ни зайчика, ни лисички, ни, я извиняюсь, хотя бы вороны с сыром, каковой, по тонкому замечанию поэта, она весело и беззаботно держала во рту. Тут главная тонкость в том, что «во рту», а не в клюве. Ну да ладно…
Тут, глядь, Кот в сапогах волочится мимо и, главное, на Хуаня, сукин сын, ноль внимания, то есть игнорирует. В шляпе с пером, шёлковой чёрной бархатной накидке, на боку шпага, на руках кожаные перчатки, на ногах хромовые сапоги со шпорами. Вылитый д,Артаньян.
«Хоть и не зайчик, а всё одно еда», — подумал Дунь.
— Кыс, кыс, кыс, — стал подзывать мушкетёра Хуань по-китайски. Мол, котинька, подь сюды.
Кот в сапогах увидел Хуаня и бодро крикнул ему:
— Бон жур! Кес ке се? — и смело пошёл в сторону Дуня.
Это он (замечу вскользь) опрометчиво поступил.
Дальше и описывать больно. Кинжальный приём кун-фу Хуаня отключил нашего любопытного и благородного котика. Остались от него только сапоги, шляпа, накидка и шпага. Перчатки куда-то пропали.
—————
Хуань, довольный и сытый, лежал под сосной, ковыряя шпагой в зубах. «Тоже мне мушкетёр! Корейцы, вон собак едят и то ничего, а тут, подумаешь, кот. Хорошо ещё, что не Буратино попался. А любопытный вкус у этого любопытного кота», — оправдывая себя, думал Дунь.
Вот и верь после этого молве: «Добрый Хуань, добрейший Дунь!» А, как мигом обработал Котофеича! Я, конечно, понимаю — голод ломал и не такие характеры. Простим ему эту мимолётную слабость.
Отдохнув немного, Хуань нарядился в трофейный гардероб и зашагал в сторону китайской границы. Сапоги были ему безнадежно малы, потому что ноги у котов намного меньше человеческих.
13Хуань плохо разговаривал по-русски. Вернее, он вообще не говорил потому, что не умел. Он хотел говорить, но не знал как. Жил он в дворницкой у Лукича. Лукич — это наш дворник и по совместительству вахтёр или как сейчас принято говорить консьерж. Лукич увидел Хуана спящим на лестнице, сжалился и пригрел его у себя в бытовке. За это Дунь убирал в подъезде, коморку Лукича и подметал двор. Так что Лукич смог посвятить всё своё время и силы славному поприщу консьержа.
Лукич, как я уже говорил, человек жалостливый. Он сразу увидел, что китаец совсем не говорит по-русски и решил заняться его обучением — выступить в новой роли учителя русской речи.
Начало учёбы было традиционным. В России первое с чего начинают — учат для начала пить водку и ругаться матом. Не отошёл от этого многократно апробированного метода и Лукич. Тем более, что обоими этими искусствами он владел в совершенстве.
Свои уроки он начал незамедлительно. И поначалу Хуань делал поразительные успехи в обоих направлениях. На первых парах он особенно быстро запоминал короткие слова из двух-трёх букв. Это ему было привычно, потому что его родной китайский язык как раз и состоит из таких коротких слов. Несколько хуже было с длинными словами, не говоря уже о выражениях. Но тут Лукич применил свой оригинальный метод обучения. Он этот метод называл «шоковой терапией» и в подпитии признался мне, что считает себя в этом смысле учеником Егора Гайдара.
Я был свидетелем одного такого урока. Так что могу рассказать подробно.
Как-то я зашёл к Лукичу в бытовку — мы с ним иногда перекидывались в шахматишки. Лукич в этот момент рассказывал Хуаню о своём житье-бытье в деревне, где он жил до того, как переехал в город.
— Здоро́во. Заходи. Садись. Сейчас, сыграем, — сказал он мне и продолжил свои воспоминания.
— Вот, Дуня — он так китайца называл — стало быть, жил я в деревне. Безукладовка прозывается. Работал в колхозе. Землю пахал. Но ведь как мы работали при социализме?! Я тебе сейчас в стихах расскажу. Поэт один народный написал. Только я, жалко, его фамилию не знаю, забыл... Ну вот, слушай и запоминай. Он встал в картинную позу, откашлялся и продекламировал:
Идёт лошадка вдоль борозды.
Ей до п…зды и мне до п…зды.
Встала лошадка. Дай, покурю!
Ей по …ую и мне по …ую.
— Вот так, милок, мы и трудились в поте лица.
Дунь весело повторял последнюю строчку. Видно было, что ему нравится русская народная поэзия.
— Давай, — сказал мне Лукич, — сначала пообедаем. У нас сегодня щи и картошка в мундирах. Верно, Дунька? Сейчас, только картошка доварится.
Хуан смешно, по-ослиному закивал сверху вниз своей головой, покрытой, похожими на половую щётку, чёрными с синевой волосами.
Действительно, по дворницкой носился дразнящий дух мясных щей. За спиной Хуаня в кастрюле на электрической плите зазывно бурлила и булькала картоха.
Под ногами крутился неизвестно откуда взявшийся кудлатый щенок. Он, почуяв мясной запах, жалобно скулил и тёрся о ноги Лукича. Лукич заметил мой интерес и пояснил:
— Это Дунька где-то подобрал и приволок. А я думаю, не хай себе живёт. Всё веселее. Тоже ведь живая скотинка. Я его Тошкой назвал. Как, хорош!?
— Ничего, симпатичный, — подтвердил я.
— Дуня, ну-ка скажи «картошка», — потребовал Лукич.
Хуань смешно подпрыгнул на стуле, раскрыл рот и попытался повторить:
— Кар, кар, кар, — дальше у него не получалось.
Лукич тем временем снял кастрюлю с плиты и, слив воду в умывальник, поставил кастрюлю опять на плиту — подсушить картошку. По бытовке потянулся картофельный туман. Лукич разлил в большие эмалированные зелёные миски горячие дымящиеся щи и расставил перед нами на стол. Принёс на тарелке, нарезанный крупными ломтями, чёрный пористый хлеб и репчатый лучок. У меня аж слюни потекли.
— Говори, «кар-тош-ка», — не унимался Лукич.
— Кар, кар, кар, — выводил Дунь. Дальше, хоть убей, не выходило.
Лукич зашёл за спину Хуана и начал мне криво подмигивать, носом указывая на бедного китайца.
— Кар, кар, кар, — продолжал мучиться Дунь.
— Ну, наладил каркать. Ворона! — хитро улыбаясь, проговорил Лукич.
И тут произошло то, чего ни я, ни Хуань никак не могли ожидать. Лукич снял крышку с кастрюли. Выхватил из неё огненную большую картофелину и одним движением, оттопырив ворот рубашки Дуня, закинул ему за шиворот, а другим — прихлопнул её своей широкой крестьянской пятернёй.
— Кар! — истошно завопил китаец, извиваясь от боли.
— Вот тебе «кар»! — победно прокричал Лукич, — а вот тебе «Тошка»!
Тут он подхватил с пола щенка и швырнул его в миску со щами, стоящую перед Дунем. Щенок истошно взвыл, и крики их слились в один дружный трагический хор. Хуань весь мокрый и в бахроме из варёной капусты вскочил и стремглав выбежал из дворницкой. Щенок быстро успокоился и стал лакать оставшиеся в миске щи.
Я, под впечатлением случившегося, сказал Лукичу:
— Ты, Лукич, того… кажется, перегнул. Слишком жестоко ты с ним.
Лукич, добродушно улыбаясь, ответил:
— Ничего. Шоковая терапия! Иначе разговаривать не научишь.
Мне что-то расхотелось играть в шахматы. Я быстренько доел свои щи и, сославшись на неотложные дела, ретировался.
Но, что удивительно, когда я через месяц увидел Хуань Дуня, он уже вовсю лопотал на каком-то тарабарском наречии, отдалённо напоминающем нашу речь. Правда, вид у него был плачевный — половина головы забинтована, рука в гипсе на перевязи. При ходьбе он отчаянно хромал на одну ногу. Шоковая терапия Лукича давала свои результаты. И я подумал, что Лукич обязательно научит его разговаривать по-русски, если, конечно, Хуань Дунь останется в живых.
14— Ж…па, — сказал Хуань в воздушное пространство, ни к кому не обращаясь.
— Полная, — поддакнула жена.
— Кто «полная»? — спросил Дунь.
— Ну, то, о чём ты сказал, — пояснила супруга.
— Да, я сказал, а ты ответила, что «полная». У кого?
— «Не у кого», а вообще.
— А я знаю у кого, — сказал Хуан и посмотрел на нижнюю половину своей второй половины.
Жена повертелась у трюмо и сказала:
— Вовсе не полная, особенно в профиль.
— Какой ещё профиль?
— Такой же, как у тебя.
— Мне сказали, что в профиль я похож на Нефертити.
— Она же женщина.
— А я кто?
— А ты, мне кажется, наоборот, если в профиль.
— Это, если в полный, а так на неё, царицу!
— Ну, вот ещё… Сморчок!
— Где?
— Ни «где», а кто.
— Ты вечно путаешь — где-кто.
— И ничего не путаю. Я сказала, что ты сморчок.
— Это в профиль?
— В самый полный.
— А как же Нефертити?
— Тебя обманули.
— Нет. Я их знаю. Они честные люди. Они всегда дают в долг. Правда, под процент.
— Я их знаю?
— А я знаю — или да?
— Это Изя с Бэлой?
— Я знаю?
— И ты им поверил?
— Конечно, когда они очень честные…
— Бог мой, они ведь даже не китайцы!
— А мы-то сами давно китайцы?
— Помалкивал бы. Ну, что ты сидишь? Сделай мне приятно. Иди, почисть батат.
— Я так не могу.
— Что ещё?
— Что-нибудь одно.
— Что одно?
— Или приятно или батат.
— Сначала батат.
— А можно наоборот?
— Я уже сказала.
— Вот так всегда — приятное потом. Где твой батат, который надо чистить?
— Ой, я не могу! В спальне под одеялом поищи. Может быть, заодно и деньги там найдёшь.
Хуань обречённо потащился на кухню, приговаривая:
— Деньги, деньги, одни только деньги, всюду деньги. Ж…па!
— Причём полная, — крикнула ему вдогонку его китайская половина.
15Однажды Хуань Дуню приснилось, что он гусеница. Он долго ползал по веткам и объедал зелёные вкусные листики. Великий Бог насекомых хранил его, и никакая тварь его не слопала. Через некоторое время Хуан, будучи во сне гусеницей, почувствовал, что с его телом происходит что-то непонятное — оно постепенно начало становиться жёстким и, наконец, застыло.
— Что это со мной происходит? — спросил он неизвестно кого.
— Ты окуклился, — ответил ему неизвестно кто. Дунь подумал, что это Бог насекомых.
— Послушайте, и долго мне быть куклой?
— Не усложняй. Сколько надо столько и будешь, — ответил ему тот, кого он считал Богом насекомых.
Ему показалось, что прошли сотни лет и ожиданию не будет конца. Но внутри него что-то происходило, шла какая-то работа. «Что Он опять задумал»? — пытался догадаться Хуань. Наконец, настал день, час и минута, когда внутренняя работа закончилась и тот же голос произнёс:
— Можи́м на́чать!
Он зашевелился и понемногу стал вылезать из своего маленького саркофага, с каждым новым движением чувствуя, что на спине у него выросли, пока ещё смятые и не способные к полёту, крылья. Это было удивительно — словно второй день рождения. Всё вокруг, и он сам было пронизано светом и теплом. Ему захотелось летать. Крылышки, согретые солнечными лучами и нежным дыханием ветра, постепенно расправились, стали лёгкими и прочными. Мельчайшие волоски, покрытые лёгкой цветной пудрой, засверкали на солнце и явили миру небывалый по красоте причудливый рисунок. Он неуверенно пошевелился, но быстро освоился, вспорхнул и полетел. Поднявшись вверх, он увидел заброшенный сад, в котором он ползал, когда был ещё гусеницей и не видел ничего, кроме веток и листьев; изумрудный холм, заросший бурьяном, крапивой, полевым цветом, кустами калины, бузины и боярышника; на холме — старинный дом со смешными деревянными колоннами; маленькую, казавшуюся с высоты ещё меньше, речку под холмом, медленно пробирающуюся сквозь заросли ивняка и изгородь осоки, покрытые ковром ряски изгибы и заводи.
Он, то парил, почти не шевеля крыльями, то, резко взмахнув, взлетал вверх или падал вниз. Летал и не мог налетаться. Он впервые ощутил, что такое свобода и счастье.
Но, всё же, первый полёт утомил его. Надо было отдохнуть. Он, сделав небольшой круг, опустился в заросли холма. Приземлился на лист лопуха. Подставил расправленные крылья под жаркие лучи и задремал.
Он очнулся, когда было уже поздно. Успел боковым выпуклым зрением увидеть, как мелькнула сзади тёмно-зелёная тень. Его накрыла лёгкая, мелкая сетка и мир вокруг сразу погас и съёжился, как будто солнце заслонили тяжёлые осенние тучи.
— Интересный экземпляр — надо будет показать отцу, — сказал молодой человек.
Это был долговязый юноша в белой тенниске и шортах. Лица его Дунь не разглядел.
Хуань ничего не успел сказать, потому что юннат брызнул ему в лицо какой-то мерзостью. Он потерял сознание и умер. Душа его, взлетев невысоко, видела, как юноша поднял сачок. Аккуратно, чтобы не помять и не испортить крылья, положил его в специальную коробочку и закрепил крылья полосками.
В тот же момент Хуан проснулся. На душе было скверно. Во рту он ощутил противный миндальный вкус. Но было в этом и нечто положительное — теперь он точно знал, почему не любил Набокова.
16Хуань Дунь прожил с женой Машенькой двадцать пять лет. Был у них ребёнок Жэнь Я. Жэнь Я жил, жил с родителями и стал стройной симпатичной девушкой, потом вышел замуж и родил Хуаню с женой Машенькой внука Сэнь Ю.
Машенька подумала и сказала:
— Хуань, я живу с тобой уже двадцать пять лет, ты мне надоел, как горькая китайская редька и двадцать шестой год я жить с тобою не желаю.
Дунь удивился и говорит:
— Как же так?! Моя дорогая супруга, Машенька. Двадцать пять лет были-жили и, кажется, всё было ро́вно и даже мы родили ребёнка Жень Ю, который родил нам внука Сэнь Ю, а ты между тем кочевряжишься и не хочешь жить со мною двадцать шестой год? О-ха-хе-ху-хо!
— Ты, Дунь, — говорит жена, — хоть и не очень умный, но всё правильно понял.
Хуань говорит:
— Ни рожна я не понял. Почему?
— Потому что, — отвечает ему уже бывшая жена Машенька, — я люблю другого человека и ухожу от тебя к Саш Э, а ты можешь уходить к кому и куда хочешь.
Саш Э оказался крепкой усатой женщиной. Неизвестно каким она была хозяином, но, кажется, любила без всяких церемоний пить из чайных стаканов рисовую водку. Словом, зажили они мирно и счастливо с бывшей женой Машенькой. А Дунь сначала опять ничего не понял, а когда понял, то слегка тронулся, съехал с квартиры и с катушек. На этих же катушках его привезли в психическую лечебницу.
Всё!
_________________________________________
Об авторе:
СЕРГЕЙ РУБЦОВ Родился в 1957 г в Вильнюсе (Литва). Член Союза российских писателей. Финалист Волошинского конкурса 2013 шорт-лист проза, рассказ «Прощание с Розой» в номинации журнала «Дружба народов». Финалист Волошинского конкурса 2014, шорт-лист – драматургия, пьеса - «Страсти по Даниилу», номинация «ЖЗЛ». Финалист Волошинского конкурса 2015, шорт-лист, малая проза. Финалист конкурса «Чёрные дыры букв» (Самара 2016). Дипломант конкурса «Русский Гофман» (Калининград 2017), финалист конкурса «Красный нос», (Санкт-Петербург 2018). Финалист конкурса «Бежин луг» 2019 г. Стихи публиковались в альманах «Связь времён» (Сан Хосе, Калифорния), «45 параллель» (Ставрополь), в журнале «Артбухта» (Севастополь). Проза, рассказы - в журналах «Октябрь», «Урал», «Гостиная», «Лиterraтура», «Рефлексия абсурда» (Санкт-Петербург), «Текст-экспресс». Автор книг (сборники рассказов) - «Невыдуманные рассказы» - 2016 и «В глубине осени» - 2020. Печатался в сборниках, журналах, альманахах и других СМИ. Живет в Москве.
скачать dle 12.1