ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Андрей Грицман. РОЗА ВЕТРОВ МАЛЕНЬКИХ ГОРОДОВ

Андрей Грицман. РОЗА ВЕТРОВ МАЛЕНЬКИХ ГОРОДОВ

Редактор: Юрий Серебрянский


(рассказы)

 

РОЗА ВЕТРОВ МАЛЕНЬКИХ ГОРОДОВ

Вы вот, наверное, думаете, что роза ветров относится только к планированию взлетно-посадочных полос, планировке населенных мест, оценке расположения жилмассива и промзоны и т. д.
Ничего подобного! Роза ветров важна в жизни и в истории маленького города. Как, например, нашего.

Как там в школьной хрестоматии: «дом господский стоял одиночкой на юру,… открытом всем ветрам». Вот и наш городок также. Но все ветра попеременно просвистывают через нас. И даже геральдический знак есть: какие-то скрещенные копья и конские хвосты, остался от какого-то хана и вбит в столб на краю города у заброшенного поля, где когда-то было пожарище, гордость нашей истории. Интересно, что во время прошлой войны появилось в городе много монгольской жвачки, с портретом Председателя Цеденбала на обертке, завезенной к нам совсем не азиатскими завоевателями, очевидно выдавали с пайком. Но монголовидных жителей у нас немало, с ханских времен, и это только подчеркивает красоту нашего населения.

Обычно при перемене ветра, который происходит только по указанию из Центра, меняется и Власть в городе. Так что, роза ветров у нас косматая и длинноволосая. Но нас это нисколько не тревожит. Жизнь у нас идет, как и шла испокон веку. Все знают, как и что.
А те, кто заходит за невидимую черту – пропадают: или в Центр, и о них иногда идут диковинные слухи; или они исчезают неведомо куда и, как говорится, ветром ищи-свищи. А если возвращаются, то селятся на краю городка, в поселке «Темное», и никто туда никогда не заходит.
Однако у нас и своя тюрьма есть, и мы ею гордимся. Во-первых, она-таки стоит на юру и открыта всем ветрам. Она новая и ворота, и двери камер и кабинеты открываются и запираются по компьютеру из городской управы, из священного кабинета Управляющего секретными делами. Называется съезжей избой, и Управление построено на месте съезжей избы старинных времен. А наша гордость – тюрьма, на месте знаменитой ямы и, когда строили, там находили кости и зубы и предметы непонятной необходимости, сохранившиеся неизвестно с каких времен.

А наш центральный трактир в центре городка, а значит и розы ветров, так и называется -»Съезжая изба». Там и подают «обычные в трактирах блюда»: тараньку, гамбургеры и пиндосную заразу «чикен наггетс». Но вкусные, …. Мать их!
Торговля дурью у нас строго регулируема, и ею занимается сама Власть. Однако, порой, когда полицейскому надо подзаработать (зарплата маленькая, а семья большая и Власть смотрит на это сквозь пальцы), он продает дозу в «Съезжей» какой-нибудь молодой шалаве, которой хочется стать крутой. Или – особо заслуженный гражданин со значком на груди, подзывает счастливую кандидатку, и она дает ему за дозу в мужском туалете на раковине. Но у нас это все чисто, никто не заходит и без базара.

Однако, есть у нас и свой бордель, очень приличный и уважаемый. Называется он «Нескучный сад» и ходят туда отдохнуть от трудов праведных и важные люди: советники, судьи, уполномоченные, кураторы, ревизоры, смотрители и исполнители. А если кто проезжий и проходной, то на то есть «Съезжая», или еще кафе «Звездочка», или «Молочница» или даже «Роза ветров». Туалеты там тоже чистые и прожженно обеззараженные.
В «Саду» девушки трудятся по всем правилам трудового законодательства, не больше 8 часов, с перерывом на обед и файв-оклок-ти, пахнет жасмином и лизолом и играет прекрасная проверенная музыка: поп девяностых прошлого века. Так что, девушки с энтузиазмом постоянно сексуально повиливают, как рыбки в аквариуме. В номерах висят портреты Руководителей, так что любой посетитель чувствует себя спокойно и комфортабельно, особенно если, одеваясь, глядит на самого себя.

С медициной у нас вообще все отлично. Больница чистая, перестроенная и почти пустая. Там никто надолго не задерживается, а если задерживается, то переводят в реабилитацию. Это в большом старом санатории на краю города за поселком «Темное». Но там никто никогда не бывал. Но мы уверены, что и там все по высшему разряду.
По теперешним временам, конечно, есть у нас и свое карантинное отделение. Ничего плохого мы не слышали, но, кажется, туда лучше не попадать. На окнах какая-то сетка, говорят от вирусов и летучих мышей, и, если кто из карантинных подходит к окнам, так на них надето что-то вроде противогазов и на время карантина снимать их запрещается во имя безопасности. Так что принимать пищу трудно и, если оттуда возвращаются, то сильно похудевшие. То есть это отличный способ потерять вес. Не надо и в тренажерный зал ходить.

Нечего и говорить, лабораторное тестирование у нас поставлено на современном уровне. Лаборатория расположена в старой часовне рядом с новым обширным храмом, и там бессменно работает старший лаборант Ираклий. Он так предан своей работе с кассетами, пробирками и анализаторами, что он и спит там на старом топчане, чтобы вставать ночью и проверять все ли идет как того требует последнее слово науки. Из-за его постоянного пребывания по месту службы на топчане образовалась большая горбатая вмятина по форме его тела. Ираклий каждый день выдает начальству печатные вердикты: кто здоров и может продолжать заниматься общественно-полезной деятельностью на указанном участке, кого следует поместить в карантин, а кого услать в реабилитацию в развалины старого санатория.
Из-за этого, и вполне заслуженно, портрет Ираклия висит на доске почета в нашем храме. Наш новый храм очень удобный. Каждый получает специальный пропуск, одновременно в храм и в тренажерный зал, в бассейн и в буфет. В бассейне резвятся наши счастливые дети и служба строго следит, чтобы в бассейне не водилось пиявок, паразитов и грибков.
Так что в храме нашем чисто и торжественно.

Есть у нас и своя футбольная команда. Как же образцовому городу без своей футбольной команды!? Как вы уже догадались, называется она «Роза ветров». На футболках: на груди и на спине – гордый геральдический герб города. И, конечно же, есть свой стадион «Роза ветров», и по периметру он закрыт высокими щитами, чтобы ветра не мешали игре. Уже много лет назад тогдашнее Руководство приняло решение, что не нужны нам никакие противники, скандальные матчи. До нас доносились слухи из больших городов, какие безобразия происходят при игре конкурентных команд: каких-нибудь «Локомотива» и «Спартака». Говорят, что никаких ОМОНОв, Беркутов и СОБРов не хватает, чтобы навести добропорядок. У нас такого не может быть. Команда играет отлично, с невидимым противником, как бой с тенью. Одиннадцать игроков на поле, так что всем хватает места! Игры всегда напряженные, обычно мы выигрываем, трудной работой: 1:0, 2:0 и т.д. Но иногда бывает и честная ничья – 0:0. Но наша Роза никогда не проигрывает, потому что играет на совесть и мы, болельщики, поддерживаем ее изо всех сил. Особенно помогает нам то, что почти на всех играх присутствует Руководство. Советники, ревизоры, кураторы и даже референты, любые члены Аппарата, сидят в особой ложе и болеют вместе с нами! А если иногда приезжает кто-нибудь из Центра по какому-то архиважному делу, то мы их и не видим. Они сидят в глубине ложи, и мы видим только их тени и неясные матово-бледные лица. Нам, в городе, никакого ОМОНа не нужно. У нас есть своя Гвардия и она прекрасно следит за порядком. Что даже и не необходимо, потому что все знают правила. Говорят, что когда-то в далеком прошлом, когда наша команда выиграла 7:0, кто-то там шумел, нарушал, но вести о нем, или о них, после этого инцидента стерлись из общественного сознания.

Так вот, особенно мы гордимся нашей бравой гвардией! Она проходит стройными рядами по главной улице городка во время праздников. А их у нас много, и мы их все справляем. На всякий случай. До нас из-за направления ветра, не всегда доходит, какой новый праздник введен, какой не обязательно требует парада гвардии, но мы, на всякий случай, празднуем все, о которых знаем. И мы стоим на параде, жители каждого квартала и каждой конторы, у своего столба с номером и восторженно искренне ликуем. А наши звеньевые всегда с энтузиазмом напоминают о славном дне и о номере столба, и мы всегда знаем когда и куда надо идти и где стоять.
А тот, кто не празднует, не радуется и не верит в нашу городскую жизнь в центре розы ветров, пускай отправляется в поселок «Темное». Скатертью дорога. Что там происходит, мы толком не знаем, да и знать не хотим. А если кто, побывав там, и рассказывает всякие небылицы, мы и верить не хотим! Потому как не может такого быть.

Чем такое слушать, лучше пойти в «Съезжую» и выпить с дружбанами нашего родного светлого, с прицепом, или на худой конец вражеского Радебергера или Енглинга. И, глядишь, очистился, освежился и обновился.
А всякие там «секс на пляже», «мохнатый пупок» или «медленно, гладко в зад» (Черт! Даже на наш родной русский эту грязь не переведешь!) – у нас не разрешаются. И правильно. Мы так живем, и гордимся жизнью в нашем чистом городке в центре нашей розы ветров.


ФОСФЕНЫ

Сегодня я узнал новое слово – фосфены. От очень умной женщины. Она, наверное, еще и кроссворды умеет решать. Загадочные круги, которые возникают в глазах без воздействия света. Например, при давлении пальцами на глазные яблоки при закрытых глазах. Меня поразило, что и от космического излучения возникают такие разводы. Американские астронавты чувствовали это на орбите, то есть, космической, когда электромагнитное излучение от Земли ослабевало, а космическое усиливалось.
Тут я и понял, что всю жизнь вижу эти самые фосфены: круги, извивающиеся линии, какие-то узоры, напоминающие спирали ДНК. И пахнет фосфором, космосом и городом N.
И я понял, откуда стихи появляются. Они и есть фосфены. Даже и глаза закрывать не надо. Надавишь на внутренний глаз, и фосфены появляются. И больше никогда не исчезают. Появление их неотвратимо, предопределено, и они никогда не исчезают и живут в тебе и, видимо, после тебя. Хотя не берусь утверждать потому как после себя я не был, во всяком случае, пока. Но подозреваю. Вот опасность общения с умными любимыми женщинами. Они тоже вызывают фосфены и потом ты от них никуда не денешься. В смысле, от фосфенов.


СЛУЧАЙ В РЕСТОРАНЕ

Познакомились они случайно, сидя за одним столиком с временными попутчиками на тенистом дворе какого-то бистро в неизвестном городе, отбрасывающего пятнистые тени утекшего прошлого. Все началось с прикосновения, за которым ничего не последовало, кроме странной, электронной, невидимой никому цепочки событий. Она улетела в горы, он – за океан.
События эти были прямо связаны с тем, что оба они, независимо друг от друга, уже совершали в прошлом и готовы были совершать по бесповоротной инерции и дальше, в урочное время, и с пульсирующей готовностью подходить к краю обрыва, заглядывать вниз, различая только скелеты машин, обгорелое дерево и каркас крупной собаки.
Тем не менее в их встрече светился некий смысл, и это совсем не то, что можно предположить. Они друг друга никогда больше не видели, но искры электронных разрядов сгустились в разреженном воздухе жизни и образовали нечто вроде незримого облачка, в котором никто из посторонних не мог ничего различить. Да и сами они видели в нем только очертания того, что могло бы случиться с другим, но не с самим собой.
Странным образом переплетенная цепь событий собственной жизни обрывалась в самом начале повествования и исчезала где-то за обрывом. Сказать всю правду друг другу было совершенно невозможно. Во-первых, потому что всей правды и не узнать, можно только догадываться, во-вторых, из-за того, что не хочется наносить удар близкому существу, которое, может быть, никогда больше и не увидишь, но которое мог бы полюбить, перестрадать, потом продолжать любить, но по-другому, постепенно создавая в себе любимый фантом, медленно тающий, но все более принимающий очертания того образа, который впервые возник еще в раннем детстве. Когда дитя просыпается, недолго молчит, пока родители спят, так и не узнав друг друга, и только дитя чувствует каждого из них всеми своими молекулами, которые постепенно образуют живое теплое пятно. Но, это только до появления сознания.


МИРАЖ В ПУСТЫНЕ

Летом, по дороге из Санта-Фе домой, с дочкой Леной и ее подружкой, я остановила «Тойоту» посреди застывшей под солнцем пустыни перекусить в ресторане-забегаловке у хайвея. Обслуживали два мальчика, лет шестнадцати и четырнадцати, сыновья хозяев. Мать, веснушчатое существо неопределенного возраста, торчала у кассы, вперившись в ящик ТВ, из которого дежурно верещал дневной ситком. Лица мальчиков были на редкость тупы и неподвижны. Когда они освобождались от обслуживания заезжих посетителей, оба молча привычно садились за стол у стены, под картиной засохшего кактуса на фоне той же намалеванной пустыни выжженного, застывшего цвета. Мальчики методично, как роботы, не проронив ни слова, заворачивали в салфетки столовые приборы. Моя дочь и Лиза, ее подруга, только что вернувшиеся с каникул в Париже, стали мальчиков обсуждать – вот, мол, какие дураки на вид, и даже не улыбаются. Буклеты галереи Лафайета на нашем столе выглядели здесь как листовки инопланетян. Я заметила: «А теперь представьте, что вы не уезжаете на каникулы в Европу и не были сегодня с утра в картинных галереях Санта-Фе, а все лето сидите здесь и заворачиваете сальные вилки в салфетки в грязноватом ресторане у хайвея». Девочки замолкли, и было слышно только урчание воды на кухне и бессмысленное бормотание телевизора. Мне почему-то стало тяжело и страшновато. Мальчики встали и ушли в служебную дверь. Через несколько минут вернулся только один, постарше. В боковом окне с жабрами кондиционера был виден гараж-пристройка с переплетениями ржавого мертвого железа неопределенного происхождения. Мы расплатились с широкобедренной мамашей, не отрывавшей взора от механических страстей в гостиных Беверли-Хиллз, и вышли. За это время в воздухе произошел тайный перелом, и появилась осязаемая ледяная струйка от еле видных на горизонте далеких гор. Я прибавила скорость. Девочки на заднем сиденье «Тойоты» молчали, заткнув уши змейками плейеров. Стремительно темнело, и у меня появилось ощущение, что мы ускользаем от чего-то по узкой полосе посреди неподвижной вселенной-пустыни. Я взглянула в зеркало заднего вида – там уже сгущалась полая тьма, похожая на научно-популярное изображение до сих пор не познанных «черных дыр» пространства и времени.

 

КАК Я НАУЧИЛСЯ ТАНЦЕВАТЬ ТАНГО

Всю жизнь я хотел научиться танцевать танго. Ну, такое обычное, как у нас танцуют, да хоть и в ресторанах. Ну хотя бы как танцевал Остап Ибрагимович с мадам Грицацуевой. Он вообще один из моих любимых героев-любовников. Однажды я был мимолетно влюблен, не в первый раз, (не в Грицацуеву), а на каком-то банкете мою Одетту пригласил противный темноволосый инженерный тип, самодовольный. Я помню, как в танце она ногу тянула, а тугая колготка матово отливала. Так она мне и не досталась. В смысле девица, а не колготка. Не помню, как ее звали. Но, судя по эпохе, наверняка Лена. На худой конец Ира. Да и не нужна она мне была, я и сам это тогда знал. Ну, не об том речь. Но отставленная нога с матовой лоснящейся икрой почему-то запала. Как клавиша.

Так вот, как обычно, сидим мы с ребятами (все, конечно, гении, в худшем случае, великие) за столом: малосольные, патиссоны, иваси, опята, бастурма и уже подходит молодая с паром из кастрюльки. Разговор наш обычный по кругу: там Пастернак и Мандельштам, кто Русскую премию да Большую книгу получит и зря все же Бродскому Нобелевку отвалили, и кто из нас получит, ну и прочая родная, знакомая чушь.
И решил я, что на хрен мне все это надо. Все я и так знаю. Пора принимать решение, так сказать, собирать камни. И научиться пристойно танцевать танго. Чтобы ИМ не повадно было. 

Встал я и вышел, и улетел далеко. Благо, что живу я в свободной стране, как говорится, на экономической родине, и являюсь обладателем заветного синего паспорта. Взял билет я вначале в Рио-ди-Жанейро, где все, как известно, ходят в белых штанах, а стоит бесконечное лето, особенно зимой и над городом охранным бомбардировщиком висит фигура Спасителя. Прежде всего пошел я по знаменитым пекарням этого города, где булочки и круассаны подают как в раю, когда сидишь за столиком на краю живописного обрыва, а внизу копошится темная зовущая предварилка Чистилища. Зашел я в пару клубов и постоял статуей у стены и так ничего и не получилось. Личное участие нужно. Но не было стимула! То ли отяжелел я после пекарни?
Тогда и перелетел я в Монтевидео, на настоящую родину танго, и там получилось совсем другое дело. В пекарню я не пошел, а сразу, как советовали, в бордель, которых там сладостное множество и переливающееся разнообразие. Там моя состоявшаяся любовь, с которой, впрочем, мы ни на каком языке не могли объясниться, приготовила мне пасту путанеска, которой даже наши бруклинские пайзаны могли бы позавидовать. Мадам включила бумбокс, вместо традиционного пианино, я приставил шпагу к основанию статуи огромного херувима с приапической эрекций, и мы пошли с моей заветной по зале.
И вот так за несколько раз она меня и научила ставить ногу куда надо, без того, чтобы доставлять тяжелую травму партнерше, требующую длительной физиотерапии. Я научился склонять, как ее – Хуаниту, Кончиту, Карменситу, Лолиту и т. п. к паркетному полу и смотреть на нее орлиным пиратским взором. Этот взгляд я теперь постоянно тренирую в своей ванной, когда чищу зубы. Напоследок она одарила меня долгим и влажным латиноамериканским поцелуем, пахнущим корицей, лавандой и путанеской и я отчалил в аэропорт, взял несколько мерзавчиков в бизнес-классе и благополучно приземлился в моем любимом Новом Орлеане.

Там танго я не нашел, но вполне тематически выпивал на Бурбон-стрит в салуне Наполеона 3-го, где прокопченные стены, темные портреты и длинная барная комната, где когда-то пираты стрелялись на поединках прямо в салуне.
И вот наконец-то загорелый и гордый своим умением поразить даму опасными поворотами танго я вернулся к нашему столу. Больше это умение мне никогда не пригодилось.Там все еще сидели, картошка остыла, но это не важно, она и холодная вкусная, если с маринованным помидором, а в морозилке под пачками с пельменями завалялась литровая Смирновка. Кое-кто приуныл, но разговор тлел и продолжался и так никто и не разрешил вечную проблему: кто гений, а кто нет, кто главнее, и куда все идет а, главное, откуда.
Но я, вернувшись, и заняв свое место за столом, загадочно улыбался с чувством превосходства: я теперь мог танцевать танго как в борделях Монтевидео.

 

ФРЕД И ДЖИНДЖЕР. ПРАГА

Мы никогда не расстанемся! И напрасно городское управление пытается нас расселить. Они забыли про переход на пятом этаже. Ромео перебегал к Джульетте. Вначале в одном крыле жили Монтекки – в другом Капулетти. Но потом все смешалось, и общие дети гоняли велосипедики по длинным бесконечным коридорам прильнувших замеревших фигур. А инспектор всегда попадал в тупик и там и оставался.
Управление упорно посылало новых, в отутюженной форме, в новых фуражках, безусых юнцов, но и они выходили после инспекции стариками с подагрой и наследственным сифилисом.
А как мы любили, прильнув к окнам смотреть на трамваи, проходящие мимо – на Малу Страну, или обратно на Высочаны, минуя Старомястску Намести и Старо-Нову синагогу, потому что святые места оставить нельзя. Но из наших окон все видно, с какой стороны ни посмотри: и Градчаны и Лидице и Старопрамен.
А иногда подойдешь к окну в левом крыле и смотришь в окно напротив в правом и там стоит она. Много лет стоит. Показывает что-то, гримасы делает и чертит, чертит пальцем на стекле и ничего не понятно. Но какое это имеет значение? Ведь мы все равно неразлучны навсегда.
И посылайте сколько угодно инспекторов зданий. Они все равно или остаются у нас навсегда или выходят стариками с подагрой и наследственным гоморритом и садятся в трамвай, который катит далеко за город в туманные безбрежные поля Богемии, а мы все не отходим от окон и смотрим в бесконечную даль, где они пропадают из поля зрения.







_________________________________________

Об авторе:  АНДРЕЙ ГРИЦМАН 

Поэт, эссеист, редактор международного журнала поэзии «ИНТЕРПОЭЗИЯ». Родился в в Москве. Окончил Первый медицинский институт им. Сеченова в Москве. С 1981 г. живёт в США, работает врачом. Пишет по-русски и по-английски. В 1998 г. закончил программу литературного факультета Университета Вермонта и получил степень магистра по американской поэзии. Автор более десятка книг поэзии, эссеистики и прозы на русском и английском языках. Последние две книги изд-во «Время» - «Поэт и город» (эссеистика и проза) и «Кошка» (поэтический сборник). Публикуется в России в журналах "Октябрь", "Новый мир", "Арион", "Вестник Европы", «Дружба народов», "Сибирские огни”, "Новая Юность", за рубежом: "Новый журнал", "СЛОВО-WORD", "Иерусалимский журнал", "Зарубежные записки", "Крещатик" (Германия) и др. Стихи включены в антологию русской зарубежной поэзии "Освобождённый Улисс", в англоязычные антологии "Crossing Centuries" (New Russian Poetry), "Voices from the Frost Place", "Modern Poetry in Translation" (UK) и др. Является основателем и главным редактором антологии "Stranger at Home. American Poetry with an Accent" (Чужой дома. Американская поэзия "с акцентом"). Поэзия и эссеистика А.Грицмана на английском языке печатается в американской, британской, ирландской, новозеландской периодике. Член Российского и Американского ПЕН-клуба, в 2005 г. вошел в шорт-лист премии по поэзии Американского ПЕН-Клуба; несколько раз был номинирован на премию по литературе "Pushcart Prize". В течении многих лет ведет серию поэтических чтений «Межкультурная поэзия» в Нью-Йорке. Стихи А.Грицмана переведены на несколько европейских языков.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 621
Опубликовано 02 июл 2020

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ