Татьяна Скарынкина. ТРИ ПОКОЛЕНИЯ ДОМАШНЕГО ФАРФОРА

Литосфера №1 январь 2019
Редактор: Ганна Шевченко


(рассказы)


ВРЕМЯ ПРИЧЕСКИ

У миловидной Г. сияет лицо:
- Надо уходить от длинной челки! Так мне сказала моя парикмахерша, мы с парикмахершей много экспериментировали. И решили - надо открываю лоб. Ну как?

Человека только из парикмахерской отличает от нестриженого не только упорядоченная голова, но и особый торжественный вид, слегка наивный. Потому как не имеет человек только из парикмахерской стопроцентной уверенности в новом облике головы своей. И свежепостриженого поддерживать надо. Хвалить даже. Хвалю:
- Помолодела!

С малолетства знаю, что это правильная оценка обновленной головы. В детстве, когда мама постригала мне челку, было смешно от похвалы этой. Смахивает волосы с лица и шеи:
- Помолодела на 5 лет!

А мне 10.
Собственную же голову мама доверяла только личному парикмахеру. Раз в неделю делала укладку. Известное дело, что мама заботилась о сохранении недешевой и сложной прически в течение всех 7-и дней: от укладки до укладки. Бывает в дождь натянет целлофановый пакет на голову и осанисто выступает с прозрачным высоким колпаком, словно ведя в атаку защищенное от дождя войско собственных волос, а я мечтаю провалиться сквозь тротуарную плитку - такое позорище, белым днем, с пакетом на голове! Если б я знала тогда, что автор любимой сказки «Городок в табакерке» Владимир Одоевский носил полуметровый колпак, гораздо лояльнее относилось бы к маминому дождевому пакету.

Но помню и положительное, как залетала в парикмахерскую с уличной жары за копейками на мороженое или кино, а внутри прохлада, специфические химические запахи витают над клиентами, по стенам фотографии модельных причесок, которые никогда не носили обычные люди. Там внутри парикмахерской многослойный гул от звяканья ножниц, от голосов в очереди, от разговоров парикмахеров с клиентами, от шумных сушилок. И если мамы нет в кресле своего мастера, значит, мама сушится. Бегу в сушильную залу и сразу нахожу по ногам (головы у всех под громоздкими плафонами) самым загорелым и стройным, с красным педикюром. Мне казалось, мама проводила в волосяном царстве весь день. Но для детей время долго тянется, поэтому на всякий случай уточняю. Мама подробно отчитывается:
- Два часа - не меньше. Каждое воскресенье. А если на торжество пригласили, то и среди недели. Приходишь - очередь. Тогда не записывали, все «в порядке живой очереди» шли. Ира накрутит, я только у Иры Гривицкой стриглась, и на 20 минут иду сушиться. Раскручивает и начес делает. Уложите, лаком польет - как обычно.
- Ира спрашивала, как стричь?
- Нет спрашивала. Парикмахер знала, что всегда одно и то же.
- И не советовала нового ничего?
- А что было советовать? Нечего было советовать в те времена.
- Химзавивку ты часто делала?
- Химию раз в год. Красилась «Иридой» почти каждую неделю. Рано стала красить волосы. Столько времени голова отнимала. А что я могла изменить? Если б волос был хороший. А то, как у бедного на поле. У меня волосы наихудшие из семьи были, но после, как повзрослела, сама разобралась, что и как. Никто не верил, что не своя прическа.
- А сколько стоило в парикмахерскую сходить?
- Не помню. Но дорого. Никогда парикмахерские дешовой не была.
- Мне казалось, что дешево все советское.
-Дешево, то да, а зарплата какая была. Копейки. А цены приравнивалась к зарплате. Все люди работали в госучреждениях и все были ущемлены. Никто ни рубля не мог позволить себе потратить лишнего. Уравниловка. Партия, если кто не работает, брать на поруки вынуждала. На завод алкоголика прут, и он там болтается.

Вижу, разговор выходит за рамки темы. Да и мама начинает раздражаться. Нужно поворачивать в молодое прошлое. Ей всегда там уютно. Спрашиваю о том, как ухаживали за волосами в былые времена.

- Чтобы помыть головы, наливали воды в бак, обвязывали сверху тряпкой, сыпали на тряпку пепел. Пока мылись в бане, оно настаивалось. Тряпку с пеплом аккуратно снимали и ополаскивали «биксой».
- «Бикса»? Что это?
- Консервная банка большая литровая, ручка из проволоки. Тетя называла ее «бикса», и мы следом так говорили.
- Отмывалось хорошо пеплом?
- Ну да. А еще «ганофер» (также «кануфер», «калуфер» - пижма бальзамическая, по-научному) мы рвали. Такое растение в палисаднике росло перед домом, типа хрена на вид. «Гародчык» на палисадник мы говорили. А «ганофер» бросали в воду с золой. Очень запах был приятный от него. Люди всякое придумают, когда негде купить. Мамуся сама даже мыло варила. Брала кости говяжьи, брала синий камень, наверно, это медный купорос. Оно застывало, и было мыло хозяйственное. Трудно жилось, но ухаживали за собой. Даже мужчины. Эдя, старший брат, делал завивку. У остальных братьев волосы сами вились, а у Эди волосы, как провода. Его называли «Востры», что волос жесткий имел. Я всегда Эдю после бани обслуживала. Брали из льна «швілныя» нитки.
- «Швілныя», какие это?
- Скрученные, «стрышчэныя» еще говорили, потому что три нити в одну, спряденные на «калаўроце» (прялка). Нитки крепкие, мешки ими сшивали. Мы с Эдей после бани шли на солнце, на «прысвіронак».
- «Прысвіронак»? Не знаю.
- Перед «амбаром» типа открытой веранды.
- «Амбар»? Расскажи про амбар.
- В «амбаре» хранились пшеница, овес, горох. Он был разделен перегородками на «каўтухі», сугубо для зерна.

Уже я сама поискала про «каўтух», или более литературно «катух», или закут, аналог русским закромам. А мама продолжала:

- Плюс колбасы в амбар вешали - там сухо было. Красивый был «прысвіронак» у нас. Мы на «прысвіронку» с Эдяй брали нитки, и я от уха до уха делала волну ему. Накручу нитку на одно ухо, проведу через голову, накручу на второе, и так вся голова в нитках. Когда голова высыхала - «андуляцыя» была видна.
- «Андуляцыя»?
- Химическая завивка по-польски, наверно.

Инопланетянин Прот (Кевин Спейси) из фильма "Планета Ка-Пэкс", который сегодня утром в который раз пересматривала, обязательно прокомментировал бы на месте мамы:

«Для образованного человека ты слишком часто повторяешь слова собеседник». 

Но к счастью мама - не инопланетянин.

Я полезла в польский словарь, точно: ondulacja - это «химия». Так в простонародье химзавивка называется.

Глянула на часы - бог мой! Ближайшие магазины закрыты. К ужину ничего нет. Потянулась в дальний, что работает до одиннадцати. Обратной дорогой вспомнила семейную историю, которая непосредственно касается повествования. Когда-то в давние времена средняя мамина сестра Мария поссорилась с мужем и пришла в гости к родителям в Перевозы одна. Мало того, «ненакрученная»". Татусь будто и не заметил ее глаза в слезах:
- Мария, все что угодно может быть в голове, но чтобы на голове был порядок. Надо уважать себя и родных, которых судят, в том числе и по твоему, Мария, внешнему виду. Никогда не выходи из дома без прически! Это касается всех!

А дочерей было четыре. И всю жизнь они выполняли завет отца. И рассказали историю о Марии своим детям. Вот я и записала, может, кому пригодится. Мне-то без пользы, ибо коротко стригусь и вообще мечтаю выбриться под ноль.




POST MORTEM

Фотоальбомы пересматривать - любимое занятие.
Без разницы, свои или чужие. Но существует часть снимков, которые в наших краях отдельно хранятся. Это фотографии похоронные. На них редко смотрят. И все же снимают. Но с течением времени реже и реже.
Еще когда бабушка Францевна умерла, фотографа приглашали. Мне было 12 лет. Помню, что тогда казалось диким позировать у гроба. Вроде бы прощаешься с любимой бабушкой не по-настоящему, а ради фотокамеры искусственно становишься в позу скорби показной. И я спряталась, но меня все-таки отыскали, надавали подзатыльников и насильно притянули к гробу с мертвой бабушкой, где уже дожидались остальные внуки-внучки. Нас много у бабушки. Фотограф выстроил по возрасту и росту всех. Мы печальные склонились покорно над сухой желтой покойницей. В черных ажурных кружевах чужое бесцветное лицо. И куда подевались румяные гладкие щеки ее? И почему навсегда закрылись голубые глаза ее?

Но теперь вот разглядываю похоронные снимки. Бабушкин острый профиль разглядываю на одном из них между ее гераней, которыми украсили вокруг гроба, поставленного, как водится, на открытый грузовик. За грузовиком бабушкина хата. Сфотографировано как бабушка покидает ее навсегда не своими ножками. Есть глубокая мысль в этой фотографии. Что-то в этом все-таки есть, в прощальном запечатлении человека. Даже может необходимое. Ведь были же эти похороны. И они часть истории нашей семьи и страны, между прочим.

Когда бабушка умирала, все дети собрались у больничной койки. Единственное, что услышали:
- Ну, все, мне хана.
И, чтобы не заплакать, бабушка закинула голову. По радио Алла Пугачева исполняла «Старинные часы» в этот момент. Вошла медсестра и сказала, что слишком уж много людей в такую минуту и чтобы остались только свои. А все и были свои: дочки-сыновья, невестки-зятья, старшие внуки и внучки. Никто не вышел. Младших к умирающей бабушке не взяли, чтобы не шумели, наверно. Но я столько раз слышала историю о последних минутах бабушки, что все вижу отлично отчетливо.

Дети обиделись на мамусю (так все семеро детей обращались к маме своей на польский манер, а к дедушке - татусь) за то, что не сказала последнего слова перед вечным прощанием. Самого важного совета не оставила, итогов жизни не подвела. Между тем в свое время бабушка сетовала на мужа своего Иосифа, что когда он умирал, вообще ничего не сказал перед смертью. Только закурить попросил. Это Вова двоюродный рассказывал.

- С утра все пособирались, а дед лежал, - рассказал Вова, - помню надели ему белье белое. Кальсоны белые. Тогда ему свечку запалили. Тогда он говорит: «Дайте мне закурить». Тогда стали тетки: «Ды нельзя». А он: «Я сказал, дайте мне сигарету». Приподняли его на подушке. Дали нейкую сигарету. Покурил. Посидел и начал задыхаться уже. И тогда вызвали скорую помощь, чтоб кислородную подушку привезли. Я все глядел в окно, ждал, когда уже тая скорая помощь приедет. Приехала, но ничего уже они. Короче, и помер он. Тогда три дня ляжал. А было жарко. Конец мая. Цукровица уже потекла, дык вату подкладывали под голову. Это из Польшы ждали сестру его. Эту тетку, курила которая Беломор.
- Марыня, - подсказываю.
- Ну. Сильно смолила она. И тогда похоронили деда, и пошли кошыкамі (корзинами) рыбу ловить.
- Нет, ты расскажи, как бабушка по дедушке голосила. Ты обещал.
- Ну, я ж и говорю, как привезли на кладбище, там поставили уже гроб. И бабуля начала завывать такое, как песню. Как начали все плакать. Мне так было это страшно, что я полетел хавацца в окопы.
- Именно от голошения ее?
- Ну. Не знал, что делается.
- Ты никогда не слышал такого раньше?
- Никогда. Я ж малы еще был, 6 лет. А она ж плакальщица была.
- Может помнишь, как бабуля голосила?
- “А на каго ж ты мяне пакінуў
 аай
 А тут усе сабраліся а ты ляжыш
 аай”. 
Тогда уже кто-то меня привел. А на второй день пошли рыбу кошыкамі ловить. Мянтуза (налима), плотку (плотву).

На похороны дедушки, как уже сказал Вова, приехала его родная сестра со старшим сыном, красавцем Станиславом. И на общем снимке первым делом бросается в глаза статный дядя мой польский Стах. Наши говорили, что на похоронах все деревенские, не скрывая любопытства, таращились на него. В не совсем траурном светло-сером костюме. С непривычным для советской глубинки ультрамодным галстуком белым в крупные черные горошины. Красные пухлые губы, белые волосы волнами крупными. Он рано поседел, при Сталине сидел, как иностранный шпион. Учился в Ленинградском военном училище, оттуда и взяли. От училища и выправка. По ней сразу было видно офицера, хоть и в штатском, но чувствовалось, что мужчина со стержнем.

Дедушка умер 19 мая. Я об этом узнала случайно. Когда мне назначили дату развода, то сообщила это маме и вот тогда узнала. Через 35 лет после смерти дедушки. Я праздновала свою безграничную свободу развода в обеденный перерыв с девочками по работе в газете. Им говорю за ресторанным столиком:
- Странно развестись в день смерти дедушки. Но, наверное, для того, чтобы никогда не забывать о нем, которого никогда не видела, но слышала только хорошее, и люблю.

Тут наша корректор из газеты Валя говорит:
- А у меня сегодня день рождения.
Я в ответ - так просто, чтобы уточнить:
- Дедушка умер в 66-м.
А Валя:
- Я родилась в 66-м.
И мы поздравили Валю, отметили мой развод и помянули дедушку. Такой был день.

Недавно я дедушкин снимок похоронный рассматривала и тетям показывала. Они, вспоминая старину, каждый раз что-то новое добавляют:

- Эдя (старший мамин родной брат), когда умер, был копия татусь в гробу, - сказали тети.

Дядя Эдя был последним, на чьи похороны звали фотографа. И тот подошел к делу творчески. Почти как бабушкин похоронный фотограф, потому что снял мертвого дядю в гробу на грузовике, украшенном молодыми березовыми стволиками, на фоне пруда, возле которого Эдя и умер, ловя рыбу:

 «Эдик-Эдик»
 Старший дядя
 по линии мамы
 умер внезапно
 1 мая
 в Праздник труда
 его хоронили
 на поминках
 сосед мой слева
 вспоминал:
 - Когда мы рыбу ловили
 он будто споткнулся
 лежит
 сигарета на майку упала
 ткань голубая тлеет на впалой груди
 я сначала решил что он пьян
 солнце вставало
 все вокруг на берегу переливалось и сверкало
 пуговицы эмблема
 на его старом кителе железнодорожника
 блесна
 велосипеды
 лепестки по всему побережью вишневые
 будто снег
 говорю ему:
 - Эдик-Эдик ты чего?
 шелестит еле слышно в ответ:
 - Убери сигарету
 убери сигарету
 горячо.

Но самая красивая траурная фотография, которую я одновременно и любила, и более чем на остальные похоронные боялась смотреть - это где мамина сестра Мария склонилась над маленьким, почти игрушечным гробиком своего единственного сына Витюшки. Кажется, вот-вот улыбнется юная тетя. И всякий раз, когда мне казалось, что она вот-вот улыбнется, я убирала снимок, а после опять вынимала и ждала момента, когда нужно прятать его от страха, что Мария улыбнется. Такая одинокая игра была. Одна из многих одиноких детских секретных игр.

Марии было 18, когда Витюшка родился и умер от воспаления легких через полгода. Отец Витюшки в то время служил в армии в ГДР и ребенка своего живым он не увидел. Только мертвым. Когда молодой отец скоро вернулся, Витюшку для него откопали, показали и закопали обратно. Такая легенда семейная. Еще слышала историю: когда родня фотографировались у гроба с младенцем, нужно было стать на лавку тем, кто меньше ростом. Чтобы в два ряда сфотографироваться, родня большая. И один из многочисленных родственников, муж старшей маминой сестры Яни, дядя Владзя неожиданно упал во время фотографирования с лавки, а все остальные расхохотались. Фотограф нечаянно заснял этот смех у гроба. Говорили, что какое-то время снимок у кого-то видели. Да куда-то задевался со временем бесследно.




ТРИ ПОКОЛЕНИЯ ДОМАШНЕГО ФАРФОРА

Сколько знаю маму, столько удивляюсь ей.
Удивляюсь непредсказуемому ходу мыслей ее. Вот и накануне католического Рождества. В голодную кутью. Выставили на праздничный стол японские тарелки из фарфора для закусок. Я и забыла о них совсем и давай расспрашивать. А где купила? А когда? Теперь мне все о прошлом особенно интересно. Это оттого что рассказы стала писать, наверное. Или со временем ум сделался жадным к деталям быстро уходящей жизни?
В результате выяснилось, что Мария (средняя родная мамина сестра) «достала» сервиз тарелочный еще в седые 70-е. Три разных по размеру и назначению типа фарфоровых тарелок входили в него: закусочные, для вторых блюд и суповые. По двенадцать штук каждого вида.

- Жалко, что самых маленьких, десертных было немного. Их начальство молниеносно с базы разгребло, - сетует мама, несмотря на то, что давно нет нужды в таком количестве посуды. Большие праздники мы давно не отмечаем. Тетки состарились. Дяди поумирали. Но о том, что набор неполный мама жалеет все равно. Но не на это я внимание обратила, а на суповые тарелки. Их я вообще впервые увидела. А тут как раз в последнее время выбились из них. Я уже покупать собиралась - едим из каких-то цинковых мисок, как собаки. И появляются враз японские, в бледно-розовые гвоздики, с золотом по краешку, как сокровище какое на голову свалились. Да еще в канун Рождества.

- Мама, почему я о них не знаю?
- Потому что на стол не ставили.
- А можно возьму парочку?
- Они праздничные, не понимаешь что ли?
- Ты же говоришь, что на праздник их никогда не вынимали.
- А кто суп подает на праздники?
- Тогда почему нужно их беречь?
- Потому что праздничные.
- Так зачем мне покупать супные тарелки, когда в доме целая дюжина? Я возьму.
- Есть из Праздничных Тарелок?! В Будние Дни?! На Кухне?!

Как тут не вспомнить любимого Чеслава Милоша. У него стихи имеются, пожалуй, на все случаи жизни. И теперь из «Песенки о фарфоре», как нельзя лучше подошли строчки:

 «Ей-ей, ничего другого
 не жаль мне так, как фарфора».

Я уже понимаю, что не хочу обычные, а только эти бледно-розовые. Фирмы «Катюша». Так и напечатано с обратной стороны тарелок кириллицей, заглавными буквами, друг под другом два слова:

КАТЮША

ЯПОНИЯ

И миниатюрная незабудка между ними. Назавтра, еще в постели, в главный день Рождества, разрабатываю план тарелочного похищения. Значит, надев широкий халат, отношу в мамин шкаф вымытую после постного стола посуду, и, уходя, незаметно прячу под полой три тарелки.
Дальше не придумала - по ситуации буду действовать. Так и сделала. Прижала их к себе под полой и вышла лицом к шкафу, спиной к маме из ее комнаты. Она, скорее всего, удивилась такой странному уходу, но ничего не сказала и о суповых тарелках, вроде, не догадалась.

Бабушка Мария Францевна, мамина мама, «мамуся», красивую посуду любила тоже. Вся деревня Перевозы беззастенчиво пользовалась бабушкиными заграничными тарелками, привозила родня из Варшавы, на свадьбах и похоронах. Поразбивают, а бабушка ничего. Закупится новыми. Даже во время войны она не изменяла себе. И когда фашисты открыли в Сморгони что-то вроде заготконторы: меняли тарелки, чашки, блюдца на лекарственные травы, то бабушка не растерялась и отправилась за чабрецом. Целый здоровенный мех потащила в город. И получила в обмен редкой красоты фарфоровое блюдо в яблоки и лиловые сливы. Его я тоже конфисковала у мамы, ибо без пользы столько лет провело в темноте, даже непонятно зачем тогда бабушка старалась, если после ее смерти годы и годы лежало блюдо без дела. А деревенская соседка Юлька Франусева, Франусева по мужу Франусю, и тоже ходила с бабушкой в город, обменяла мешок брусничных листьев на блюдо вроде бабушкиного, но в помидоры и огурцы. Мама уточняет:

- Молодые огурцы такие, с пупырышками. И мамуся сомневалась, что надо было в огурцы брать, а не в яблоки. Потому что она первее Юльки в заготконтору пришла и могла выбрать. Мы, все дети, успокаивали - они одинаково красивые, не переживай. Ягоды красной поречки там были нарисованы еще.

«Ей-ей, ничего другого
 не жаль мне так, как фарфора».

Я постепенно вытянула на светиз маминых потайных шкафчиков множество праздничной фарфоровой посуды. Для ежедневного собственного пользования. Кофейный сервиз производства ГДР, прозрачный на свет. Будто из яичной скорлупки кофе пьешь, до того чашки тонкие в нем и не весят ничего. Мама говорила, что выложила за сервиз всю наличность имеющуюся, когда ездила в Польшу впервые. И до того приятный от этого сервиза кофейник с длинным тонким носиком, что всякий раз в руки беря, я внутренне ликую. Крышка имеет резьбу и поэтому закручивается - никогда такой не видела. Никто им не пользовался 40 лет. Наконец пошел на пользу урок Михаила Булгакова из «Белой гвардии», отрывок именно о семейной дорогой посуде:

 «На столе чашки с нежными цветами снаружи и золотые внутри, особенные чашки, в виде фигурных колонок. При матери, Анне Владимировне, это был праздничный сервиз в семействе, а теперь у детей пошел на каждый день». 

На удивление быстро нашелся в сети этот отрывок, который сильнее всего зацепил в мои 20 лет, во время знакомства с писателем. Видно, не мне одной хотелось как-то отвлечься от советских общепитовских тарелок и алюминиевых столовских приборов, что его много цитируют. Правда, я, в отличие от героев романа, пользуюсь запретной посудой «при матери» - им воспитание не позволяло.

Благодаря маминым запасам, посуду изредка покупаю. В прошлом году единственную чашку приобрела в Ленинграде, произведенную Императорским фарфоровым заводом. С автопортретным профилем Александра Пушкина. Три дня подряд навещала сувенирную лавку на Невском. Примерялась и так, и эдак. Слишком дорогая была именно та, что более других пришлась по вкусу. И поэтому я пыталась полюбить дешевую, но не вышло. В результате купила самую лучшую, за 500 рублей. На подарочной коробке характеристика поэтическая:

«тонкостенный костяной фарфор с золотой отводкой».

В Питере из нее чай пила, в обратном поезде домой. А когда вернулась, поняла, что не имею права на костяную чашку. Из-за Марии. Той самой маминой сестры, которая все по блату достает,. И вот она всю сознательную жизнь страстно любит Пушкина. Подспудно я, наверное, думала про тетю, покупая пушкинскую чашечку. Но недавно выяснилось, что Мария ценит поэта Александра Пушкина не как литератора.

- Таня, он мне интересен исключительно биографией. Его жизнь для меня в сто раз привлекательнее творчества.

Вот как бывает. Его любовные похождения, письма, воспоминания о нем современников, а не поэзия, владеют тетиным сердцем и разумом. Интересно-интересно. А за интересное и кружки, на последние деньги купленной, не жалко.

Когда тетя получила подарок, то не спросила, сколько я за него отдала, как бывало раньше, когда я покупала ей книжки о Пушкине. Всегда тетя возвращала деньги, несмотря на то, что я отказывалась брать. На этот раз не стала тетя отказываться от ценной кружки, а я опасалась и этого тоже. Тетя может. Нет, взяла без вопросов, только вздохнула с улыбкой:

- Сразу видно дорогую вещь.

Я ничего не ответила и быстрее ушла. Чашку я отрывала т сердца. Иногда вспоминаю фарфорового «Пушкина». Для кофе он был идеальный все же.

«Ей-ей, ничего другого
не жаль мне так, как фарфора».







_________________________________________

Об авторе: ТАТЬЯНА СКАРЫНКИНА

Родилась в 1969 году в городе Сморгонь, Беларусь. Выпускница Горецкой сельхозакадемии. Специальность: экономист по финансам и бухучету. Работала почтальоном, иллюстратором детских книг, журналистом, колумнистом. Печаталась в отечественных бумажных изданиях «Першацвет», «Маладосць», «Немига литературная», «Минская школа», «Arche», «Полымя», в московском «Воздухе», в журналах «Крещатик» (Германия), Лава (Украина), «Аналогон» (Чехия), «Сибирские огни» (Россия). Публиковалась в сетевых изданиях «Полутона», «TextOnly», «Двоеточие», «Лиterraтура» и др. Стихотворные сборники: «Книга для чтения вне помещений и в помещениях» (Минск, «Кнігазбор», 2013), «Португальские трехстишия» (Нью-Йорк, «Айлурос», 2014), «Американские горки» (Минск, «Смэлток», 2018). И один сборник эссе на белорусском языке «Шмат Чэслава Мілаша, крыху Элвіса Прэслі» (Вільня, “Логвінаў”, 2015), который переведен на английский язык, выиграв переводческую премию Лондонского ПЭН-центра. Вышел в Эдинбурге в 2018 году, в издательстве Skotland Street Press (Шотландия). Член белорусского ПЭН-центра и Союза белорусских писателей. Финалист литературной премии имени Ежи Гедройца в 2016 (Минск). Финалист Григорьевской поэтической премии (Санкт-Петербург) в 2017. Стихи переведены на иврит, грузинский, итальянский, польский, чешский и английский языки.скачать dle 12.1