ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 216 март 2024 г.
» » Женя Декина. ЧУДО

Женя Декина. ЧУДО


(рассказы)


ЧУДО

После смерти тещи Юра заболел. Сначала решил, что похмелье, но к вечеру лучше не стало. Думал, что тепловой удар – бегал по жаре, контролировал могильщиков, где-то там потерял кепку, а потом еще оформлял бумаги, заказывал водку на поминки. Показалось, что простуда – ледяной воды из кулера нахлебался у кадровички, пока отгулы брал, но горло не болело. Ломило кости, тошнило, и все время хотелось спать. Вот теща сразу бы поняла, что с ним. Напоила бы кислым лимонным чаем с малиновым вареньем, рассказала бы какую-нибудь историю из своего сумасшедшего прошлого, а потом заглядывала каждые пять минут и трогала сухой прохладной ладонью его горячий лоб. И спрашивала каждый раз разное:

- Водички не принести?
- Может, полотенце на лоб?
- Температуры нет?
- Ну как ты тут?
- Кушать не захотел?
- Таблеточку давай?
- Получше уже?

И до бесконечности.

Юра лежал бы тихонько в уютной постели, виновато улыбался ей каждый раз, когда она входила, и молча мотал головой как маленький. А потом шевелил потеющими от высокой температуры ступнями, так будто бежит. Пододеяльник прилипал бы к ногам, и казалось, что он спасся от кораблекрушения в тропической стране, его поймали злые дикари, и запаковали в мешок, из которого теперь не выбраться. И в этом мешке он засыпал, откуда-то точно зная, что когда он проснется, его не пожарят на костре и не сделают ничего плохого, а он уже как-нибудь спасется.

В детстве Юра ненавидел болеть. Мама кутала его, таскала по длинным больничным очередям, пичкала лекарствами по часам и водила на электрофорез. Он лежал под жесткой простыней в процедурном отделении и чувствовал, как по влажным пластинкам на его груди и спине бегает электрический разряд. Он напряженно всматривался в узкий уголок окна, еле заметный из-за ширмы, и боялся молнии – если начнется гроза, то электричество пройдет по всем проводам и через Юрины пластинки тоже. И в груди, и на спине у него прожжется огромная дыра, через которую сердце вывалится на кушетку, и оторвется. Нужно будет успеть откинуть верхнюю пластинку и схватить его, чтобы задержать на месте. Поэтому одну руку Юра всегда клал поверх пластинки, медсестра сначала ругалась, а потом привыкла. Как-то мама привела его на электрофорез в дождь, Юра рыдал и бился перед дверью, мама стыдила его – во втором классе такое поведение было недопустимым, но Юра так и не смог войти.

Когда Юра болел, теща забирала дочку из садика пораньше, и он слышал ее смешной торопливый топот между ванной и кухней, пока она мыла руки и обедала. Потом она долго шебуршалась в прихожей, доставая из рюкзачка припрятанный для больного папы подарок – ту самую конфету, которую он дал ей утром, чтобы вечером она съела ее в награду за героически отработанную в садике смену. Она тихонько приоткрывала дверь под взволнованный шепот тещи:

- Осторожно, если спит, то не буди.

Он всегда прикидывался спящим, чтобы она вскарабкалась к нему на кровать. Больно отдавив ему руку или прищемив коленкой кожу на боку, она поднимала пальцем веко:

- Ты спишь? – шептала она так искренне, будто после этого и вправду можно было продолжить спать.

Он сгребал ее в охапку и прижимал к себе. Она пищала и барахталась, и уже сто раз выронив конфету, прятала ее под одеяло и говорила, что встретила Деда Мороза, и он передал папе секретный подарок. Требовала угадать. Юра называл всякую ерунду, типа слона или подмышечного дезодоранта, а дочка хохотала и мотала головой, радуясь тому, что она-то ответ знает, а взрослый и умный папа - нет. Как-то Юра угадал сразу, и дочка, растерявшись на мгновение, вдруг вынула из под одеяла не конфету, а фигу и, сунув крохотный кулачок Юре в лицо изрекла:

- Он передал тебе фигушку, потому что ты не отгадывал!

Юра сделал вид, что собирается фигушку съесть, и они еще долго хохотали и щекотались.

Потом теща приносила Юре горячее молоко с медом, дочка совала в вазочку пальцы и облизывала, нечаянно капая Юре на грудь. А потом хлопала его ладошками по липкой груди и говорила, что это массаж от кашля. Зато когда болела она, то Юра не спускал ее с рук, читал ей сказки, гладил по голове и целовал в горячий лоб. Выздоравливали они быстро.

А сейчас Юра сидел один на кухне и хлебал жидкий несладкий чай. Было муторно и тоскливо, и хотелось, чтобы как раньше. Но самому идти за дочкой не было сил, а звонить жене, просить ее отпроситься ради его каприза, было как-то уж слишком.
Вечером дочка не принесла ему конфету и долго жаловалась на то, что в саду ее обидел плохой мальчик – не пустил на качели. Юра пообещал разобраться, но болел он долго, дочка уже или разобралась сама или забыла. Все как-то неуловимо менялось. На работе Юру повысили, дел стало больше, дочка начала рисовать и отказывалась гулять с ним, и даже сказки на ночь не слушала. Жена после работы шла по магазинам, а потом до глубокой ночи суетилась на кухне, хотя толку от этого было мало. У нее неизменно пригорали котлеты, перекипал бледно-розовый сладкий борщ, а как-то перед важным совещанием Юра заметил, что рубашка испорчена - заглажена так, что поперек груди пролегает неаккуратная стрелка. И сама их уютная маленькая квартирка казалось, набита хламом, который Юра почему-то раньше не замечал, а теперь на него сыпались какие-то картонки с антресолей, падали чистящие средства с полочек в ванной, и неаккуратно заправленная постель пахла белизной, а не свежестью. И если раньше он торопился с работы, отвлекаясь только на то, чтобы заскочить в магазин за конфетами, то теперь домой не хотелось. Когда он сидел вечерами перед телевизором в желтоватом свете люстры, который раньше казался ему уютным, а теперь напоминал плохое освещение перестроечных фильмов про коммуналку, он чувствовал себя старым и очень одиноким.

Чтобы изо дня в день не переживать это снова и снова, он стал задерживаться на работе, ходить на корпоративы, ездить в командировки, и каждый раз надеялся, что дома окажется радостно и уютно, но нет – все также бубнил телевизор, покрывало на старом диване, залитом тусклым светом показывало ему все свои катышки. Юра маялся. Он не мог понять, как вернуть то, настоящее, и ему стало казаться, что семья его, и вся любовь между ними, все умерло вместе с тещей. А потом стало казаться, что он никогда и не любил жену, и дочь любил не так уж сильно. И был в его жизни только один человек, который понимал его и принимал. И что жениться-то ему надо было, по-хорошему, на совсем другой женщине. Жена его была всегда немного в себе, больше слушала и смотрела отстраненно, будто оценивая. Он и не думал, что у них получится, что-то серьезное, но когда попал к ним в дом и познакомился с ее матерью, суетливой и всегда немного испуганной, то как-то сразу представил себе их будущую жизнь. Все эти невообразимые посыпки для кексов, и то, как теща носится в ею же разведенном хаосе из муки, сахара, водяной бани и одновременных попытках помыть посуду, постирать и погладить, и как-то в итоге расхлебывает. И как она смотрела особенно, сосредоточенно и внимательно, как-будто он рассказывает ей о грядущем конце света, а не о том, что у него на работе охранник сменился. Ему захотелось тут остаться. Насовсем.

В офисе была похожая девушка. Даша. Недавно перевели из стажеров к нему в отдел. Она тоже вечно бегала и протяжно ойкала, если допускала ошибку. Юру это смешило, он снисходительно улыбался, и Даша смотрела на него так, будто ее сейчас же следовало распять, сжечь на костре, а пепел растворить в кислоте, но ее великодушно простили. Как-то на корпоративе они разговорились, вернее, Юрий разговорился, а Даша внимательно слушала и спрашивала. И он поймал себя на том, что уже рассказывает про то, как в детском саду пытался прорыть в песочнице проход на северный полюс.

Они вместе ходили курить, подолгу пили чай на светлой офисной кухне, и Юра начал заскакивать в магазин перед работой, чтобы купить конфет или пирожных. Даша была идеальным другом, отзывчивым, надежным, бережным. Как теща. И Юра начал отмечать, что и оттенок волос, и этот же смех, и некоторые жесты, все это совсем такое же. Потом лицо тещи в его воспоминаниях заместилось лицом Даши, и когда он случайно заметил фотографию, то удивился, какое на самом деле старое, морщинистое и чужое у тещи было лицо. Дома вообще все стало казаться чужим – как в гостях у мамы – вроде бы в каждом уголке этого пространства ты провел кучу времени – вот тут читал, а вот здесь прятал найденную машинку, боясь, что мама обнаружит и подумает, что украл. А все равно, это было уже забытое, брошенное и не особо приятное.

Как-то в выходной он пошел гулять с дочерью, и с ужасом понял, что больше уже не было между ними ничего живого. Она молчала, как мать  и выдернула ручку из его ладони, сославшись на то, что уже не маленькая. Юра повел ее на карусели, и даже сам поехал с ней, надеясь, что прежнее веселье вернется, но дочка смотрела перед собой весь сеанс, потом молча спустилась и побрела к выходу, даже не дождавшись Юру, запутавшегося в ремнях безопасности. Дома она кивнула матери и бросила через плечо, что сходили хорошо.

Это горькое чувство того, что все разрушилось и ничего уже не собрать, было настолько сильным, что остаться дома Юра не смог. Долго бродил один по свежим радостным улицам, и от лиц довольных прохожих становилось еще больнее. Позвонил Даше. Они долго гуляли, прокатились на той же карусели, Даша хохотала, и теперь Юра, наконец, почувствовал, что все как надо – вот оно, забытое счастье. Такое простое, и такое казалось, теперь уже недостижимое. Даша пригласила зайти. Юра замялся – в глубине души он понимал, чем все это закончится, и внутренне еще не был готов, но ему так хотелось продлить это чувство радости, которое охватывало его рядом с Дашей, что он все же согласился.

Дома Даша переоделась в тонкий шелковый халатик, новый, хотя в ванной он заметил другой, с котятами, уютный и милый. И почувствовал, что хотел бы, чтобы Даша был в нем, естественная и своя. Халатик все время распахивался, Даша смущалась, поправляла его, раскладывая на столе закуску к вину. Нарастало желание – он возбуждался, и постепенно желание это вытесняло все мысли, заставляя фокусироваться на разрезе халата и Дашиных быстро мелькающих ножках. Она суетилась и за все извинялась – за неровно порезанные яблоки и подтаявший шоколад, за разные бокалы, один остался от мамы, когда умерла, а второй от бабушки. Юра ее не слышал. Он привстал, потянул ее на себя и поцеловал. Даша ответила на поцелуй, но в этот момент в голове у Юры все внезапно перемешалось. Губы были чужими. Приятными, будоражащими, но чужими. Он подумал, что сейчас «сходит налево», и что на месте Даши должна быть его жена, и до него с опозданием дошли слова Даши про умерших маму и бабушку. И все перевернулось. У его жены умерла мать. У его дочери умерла бабушка. Им плохо. Им даже хуже, чем Юре. Кто она ему? Просто теща. А Юра вместо того, чтобы быть с ними, любить, помочь пережить, сосется с подчиненной у нее на диванчике. Все рассеялось, и волшебство от Даши и желание ее тела, все. А сам Юра показался себе настолько гнилым и грязным, что оставаться тут он больше не мог – было стыдно не столько перед Дашей, сколько перед собой. Он забормотал что-то неразборчивое, о том, что женат, и не может, и прости, и выскочил.

Домой он прибежал. И сразу же бросился к дочери, схватил ее на руки и неожиданно для себя разрыдался. Дочка гладила его по голове и щекам и повторяла, чтобы он не плакал. Юра пытался заткнуть себя, перестать, стыдясь уже того, что рыдает перед ребенком, но от этого становилось только хуже, он позорно всхлипывал, подвывал и хватал ртом воздух. В комнату вошла жена и опешила от увиденного. Дочка посмотрела на нее и проговорила тихо:

- Он по бабушке соскучился.

Жена присела к ним, обняла обоих и тоже, было, заплакала, но дочка отстранилась и всплеснула руками:

- Ну вот! Чего это за родители вообще? Плаксы какие-то!

У нее был настолько возмущенный тон, что Юра от неожиданности расхохотался.

И все, наконец, стало как раньше.



ПИКАП

Он повязывал на шею тонкий батистовый платок, на манер английских миллионеров. Рубаху заправлял в узкие джинсы, а джинсы - в ковбойские сапоги. Он никогда не охотился, но ему нравилось выходить из клуба с коротким ружьем наперевес и останавливаться, чтобы надеть шляпу. Ему нравились аккуратные длинноногие стюардессы, затянутые в сексуальные костюмы, и то, что они постоянно менялись. И темная бильярдная с длинной барной стойкой на въезде в город, куда он этих стюардесс возил. Татуированный бармен наливал ему ледяной гранатовый сок в низкий тяжелый бокал из-под виски. Степка крутил бокал в руке и смаковал – пил мелкими глотками, поглядывая на грудь или ножки смущенной стюардессы. Иронично улыбался. Ему нравилось, что работает он в аэропорту, и то, как упруго вздрагивает тягач под тяжестью самолета, и то, что можно бросить небрежно какому-нибудь новичку в клубе:

- Я? Да так, самолеты в аэропорту таскаю…

И украдкой подсмотреть, как медленно образуется уважение на лице нового знакомого.

Но больше всего на свете Степка обожал свой пикап. Это был старый огромный американец,  совсем как в кино про ранчо, и когда Степка увидел его на сайте, то ахнул от изумления и, даже не посмотрев на цену, мысленно продал уже и свою квартиру, и мамину дачу, и саму маму, и душу дьяволу. Пикап, однако, оказался недорогим – он принадлежал владельцу мебельной мастерской, который раньше много ездил по лесозаготовкам и сам отбирал древесину, а теперь вышел на пенсию и решил продать забарахлившего друга – пикап жрал почти двадцать и запчасти для него нужно было заказывать из Америки. Степку это, однако, не остановило, он вложил в ремонт все свои сбережения и попытался влиться в тусовку автогонщиков, которые соревновались на трассе у аэропорта.

Явление такого динозавра стало для местных настоящим событием, однако в соревнованиях Степка поучаствовал только однажды. На старте, пока усаженные гоночные седаны ревели и фыркали, набирая обороты, пикап мерно гудел, будто игнорируя недостойную внимания мелочь. Машины рванули и вылетели, надсадно гудя, взвизгивая тормозами и дымя плавящейся резиной. А тяжелый пикап медленно пошел вперед, как набирающий скорость локомотив, и заметно отстал, что вызвало взрыв хохота и аплодисменты. Однако через пару километров гоночные машины зависли примерно на одном уровне, выжав из двигателей всю мощь, а пикап продолжил разгон. Его было уже не остановить – он, будто собирался набирать скорость до бесконечности, неловко вваливаясь в повороты, и почти не касаясь земли. Степка онемел от восторга – ему казалось, что он летит над дорогой на тяжелом пушечном ядре. С легкостью обойдя всех почти на полкруга, Степка нажал тормоз, и чуть не ударился лбом о руль. Это было так резко, будто бы асфальт под колесами сморщился как покрывало и не пустил дальше. Ошалевшие зрители молчали. Степка тоже молчал. Гордился. 

Свидетели его победы сигналили ему при встрече и улыбались, Степка чинно кивал и ласково поглаживал руль. Пикап он мыл постоянно, сам, нежно натирал лаком и сбрызгивал лобовое стекло спреем от запотевания.

Мужики в аэропорту посмеивались над Степкой, звали осеменителем, мустангом, ряженым и даже красоткой, но Степка в ответ добродушно улыбался. Он-то знал, что каждый из этих издерганных женами и детьми мужиков, не задумываясь поменялся бы с ним. И в этом он был почти прав. Несмотря на то, что в глаза мужики постоянно вышучивали Степку, считая его нелепым и по-детски наивным, в глубине души они уважали его. Уважали за смелость, с которой он так бессовестно наряжается, за его бесконечные интрижки, и даже за сапоги на каблуке, вызывавшие больше всего насмешек.

Мама сначала пыталась устыдить Степку, мол, ерунда у него в голове – наряды педиковатые, трактор этот дурацкий, женился бы давно, внуками ее порадовал. Но Степка жениться не собирался - вспоминал отца, который перебирая в гараже старый жигуль, изредка брал в руки облупившуюся гитару и побренькивал, стыдясь даже не маленького Степку, а своего блеклого отражения на мутной поверхности левого крыла.  Степка так не хотел. Степка хотел красиво. 

Как-то утром, собираясь оттащить очередной боинг на взлетную полосу, Степка услышал отбой. ЧС – у одного из самолетов заклинило переднее шасси, и он кружит над городом – забегали сотрудники, на полосу медленно выкатились скорые и замигали, нагнетая. Степка поддавшись общей панике, вбежал в аэропорт. В зале прилета встречали - бродил паренек с букетом, скучала девушка с табличкой, и молодой отец пытался угомонить расшалившегося малыша, повторяя на разные лады:

- Сейчас мама прилетит. Слышишь? Мама прилетит. Соскучился по маме?

Степка уже вбежал в диспетчерскую, где метались техники, не понимая, что предпринять, а в голове еще звучал этот успокоительный голос. «Мама прилетит». Мама не прилетит. Никто уже никуда не прилетит, потому что горючего нет, шасси заклинило, а у пилота третий вылет. 

 Пилот, выполнявший указания техников, повторял безнадежным голосом:

- Нет. Нет. Не выезжает. Нет. Так тоже нет.

Молодая девушка у экрана всхлипнула в образовавшейся тишине, а дежурный метался между экранами и кричал:

- Тэ шесть надо! Тэ шесть освободите! Т шесть! Даже если промажет, чтобы в ангар. В ангар надо, там эстакада левее. 
- Да сказали уже, - отмахнулся старый и отвернулся от экрана.

Степка почувствовал вдруг, что вот он – его шанс. Может, он и рожден был на этом свете только для того, чтобы сейчас совершить подвиг. Самый настоящий подвиг, как в кино. Спасти всех, и возможно, героически погибнуть.

- Мужики, а пусть он мне в кузов сядет, а? Я поймаю. Я перед самолетом разгонюсь, и он вместо шасси… - сказал Степка и сам почувствовал, что говорит ерунду.

На него обернулись как на дурачка, который по незнанию глумится над чужим горем, и больше не слушали.

Степка медленно вышел в зал прилета – кто-то уже позвонил, и в зале рыдали. Притихший малыш испуганно смотрел на побелевшего отца, не сводившего взгляда с табло.

Степка резко успокоился – всегда же так, герой хочет поступить правильно, по совести, но над ним смеются, и тогда он, преодолевая опасность, и наплевав на их мнение…

Уже сам ничего не понимая, Степка выскочил на улицу. Пикап рванул с места и помчался к Т6. Самой длинной аварийной полосе. Самолет плавно шел на посадку, стараясь сесть почти по касательной, чтобы максимально сбросить скорость. Степка круто развернулся, чуть не завалившись на бок, и помчался по полосе. В рации раздались истошные крики диспетчеров, мат и растерянный голос пилота:

- Да я же раздавлю его нахер… 
- Садись!!! – заорал Степка в рацию и отключился.

Он расперся локтями между дверцей и подлокотником и выжал газ. Сверху на него медленно наползла огромная тень самолета. Пикап разогнался и, надрываясь поршнями, помчался по полосе. Степка нажал кнопку круиз-контроля, сполз, фиксируя руль еще и коленями. Зажмурился.  

Он ожидал сильного удара сверху, но то, что произошло, трудно было объяснить. Рев самолета оглушил, и стало так больно, будто в уши затекло раскаленное масло. Потом стало еще громче - раздался звук удара, скрежет железа по железу, пикап сзади шибануло по кабине, дернуло и порвало. Он просел, вильнул, и пополз, будто вкапываясь в землю. Дальше Степка уже не понимал, он подумал, что умер и мгновенно окостенел, и это хорошо – потому что они несутся вперед, и пикап не виляет.

Когда все закончилось, и к ним подбежали, контуженый Степка уже выбрался из покореженной машины и лежал на земле. Одной рукой он зажимал ухо, а второй бережно, будто боясь сделать больно, поглаживал пикап по лопнувшему вывернутому колесу – оси тоже погнуло.

- Ты целый? Целый? – заорал ему врач, но Степка не услышал.
- Порвало, - прошептал он сипло, - Раму порвало. Звук какой был, а…

И зарыдал.

Слух к Степке вскоре вернулся. На работе его встречали воздушными шарами, как героя крутого боевика, аплодировали и награждали, но Степка почему-то мялся в углу и косо посматривал на свое отражение в стекле. На работу он приехал в обычной человеческой одежде. На автобусе.







_________________________________________

Об авторе: ЖЕНЯ ДЕКИНА

Родилась в г. Прокопьевске Кемеровской обл. Окончила с направлением в аспирантуру филологический факультет Томского Государственно университета по специальности «Современная литература и литературная критика» и сценарно-киноведческий факультет ВГИК (с красным димломом). Лауреат Волошинского конкурса, лауреат премий «Росписатель», «Звездный билет» и др. Член союза писателей Москвы, союза писателей России, международного ПЕН-центра.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
1 752
Опубликовано 26 мар 2019

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ