Часть 1 .
Часть 2 .
Часть 3(повесть)
Глава 6. Жизнь как таковая***
Два пожилых поэта сидели… ну, не на трубе, а на скамейке, но среди многих труб, ползущих по стенам. Труб было явно больше, чем необходимо, труб было – как в других местах проводов. Вся эта слегка кишечная обстановка была окрашена в красно-черные тона. Скамейки и прилагающиеся к ним столы – наоборот, не окрашены вовсе, так, слегка обструганы. В меню преобладали мясные и алкогольные номинации.
- А где Каринка? – спросил один пожилой поэт другого. Тот вытянулся по диагонали, мучительно изогнулся, кратко махнул рукой и вернулся в исходное положение.
- Там, - лаконично ответил другой. – С местными.
- Ты сейчас так тянулся… напомнил мне анекдот, старый-старый, еще СССРовский. Как студент из общежития вызывает комиссию и жалуется, что из его окна видна женская душевая, и это отвлекает от учебы. Комиссия смотрит – вроде нет. А вы, говорит студент, встаньте на подоконник, высуньте голову в форточку и изогнитесь.
- Да, эпохальный был анекдот. И всегда к месту. Один мой друг говорил, что вот так приблизительно видит Бога.
- Хороший друг. Я не знаю его?
- Навряд ли. Он сгинул в 90-х.
- Погиб?
- Зачем погиб. Пропал без вести… ну, с моих радаров. Думаю, эмигрировал. Ладно, что мы всё про него. Как тебе вечер-то?
- Региональная поэзия.
- То есть отчет о мероприятии совпал с анонсом.
- Так ведь, Боря… расшифровываю иронию – поэзия не бывает региональной. Это ведь не ряженка… местного молокозавода. Пусть твоя жопа в Альметьевске, но читал-то ты все равно Заболоцкого и Ходасевича.
- А если нет?
- А если нет – сам виноват.
- Ну, Женя… он виноват, а ты строговат. А как ты думаешь, этим подвальным кафе специально придают такой адский колорит?
- Представь себе в этом подвале райский колорит. Облака на стенах, арфу, лютню…
- Да, когнитивный диссонанс. С другой стороны…
Но что именно с другой стороны, осталось невыясненным, потому что внимание поэтов привлек новый посетитель кафе – немолодой толстый дядя в шляпе, плаще и с тростью. Не суетясь, он как-то мгновенно оказался в центре зала, невнимательно огляделся и сел к стене, аккуратно развесив все аксессуары по кстати подвернувшимся крючкам..
- Это Витя Пальцев? – спросил Женя Волховский у Бори Ежова.
- Ты знаешь, я и сам думаю примерно то же, но на полшага вперед: это Витя Пальцев, или всё-таки нет?
- А он был в программе фестиваля?
- Нет, но это ерунда. Давай крикнем «Витя!» - и если он оглянется…
- …значит, этого толстого деятеля зовут Витя.
- Да, это тебе не генетический тест. Может, «Виктор Эдуардович!»?
- Давай я лучше подойду, спрошу у него закурить. Как в кино.
- Ты же бросил.
- Сигарета – только повод.
Женя Волховский подошел к незнакомцу.
- Извините, у вас не будет закурить?
- Не курю. Женя, это ты?
- Это я.
- Как мы с тобой постарели.
- Пошли к Боре.
- Пошли.
…
- Какой ты стал, - сказал Боря с улыбкой, ритуально отрывая зад от стула. Витя с той же обстоятельностью развесил вокруг себя шляпу, плащ и трость, как будто украшал елку, потом радостно обнял Борю и Женю.
- Как же я рад вас видеть, - пробормотал он. – За вами, можно сказать, сюда трясся.
- Ну, говори, - сказал Женя, - куда ты пропал?
Витя вместо ответа для начала подозвал официанта и ткнул в три пункта меню.
- Надо держать вес, - пояснил он товарищам. – Куда пропал? Да… никуда особенно. Я сейчас живу на два дома – под Москвой и под Нью-Йорком. Решаю проблемы… по мере поступления. Ту квартирку… на Калужской, вы помните, оставил Марату. Ну, она его и есть. Ту, где… умерла мама, потихоньку сдаю. Марат вырос. Пушок умер. Что-то грустно получается. Вы вообще пьете что-нибудь? Давайте про вас.
- Мы сейчас закажем, - серьезно ответил Женя, - хорошего вина и расскажем о себе, почему нет. Обстоятельно. Но давай сперва с тобой…
- …покончим? Давай, давай. Интеллигенции нечего скрывать от народа.
- Два вопроса на поверхности, - сказал Боря Ежов. – Как там Таня, и откуда у тебя деньги?
Витя покивал, уважительно сложив губы.
- Прекрасные вопросы! Ну, насчет Тани – уверен, что неплохо. Мы полгода назад столкнулись нос к носу в аэропорту Франкфурта, там она, кстати, узнала, что умер Пушок. Ищет… умеренных приключений на свою всё еще стройную жопу. Знал бы, что вы о ней спросите, прикрепил бы к ней маячок. Деньги. Ну, деньги – это громко сказано. Мы с другом-эмигрантом открыли небольшое издательство в Америке. Популяризируем… всё подряд. Сами пишем, чтобы не платить авторам, полиграфия в Китае, чтобы дешевле, распространяем по Интернету. Платим налоги. Детям нравится – а когда детям нравится, родители бессильны. В итоге там я лоу мидл, беднее большинства соседей… по вагону метро, зато здесь я толстый богатый американец. Ну, финиш. А вы?
Боря и Женя переглянулись.
- Мы? – ответил за двоих Женя Волховский. – Мы по-старому. Вот Боря стал дедом.
- Дедом?! Боря! Мои…
Тут к ветеранскому столу подошел учтивый молодой человек.
- Борис, Евгений, Виктор, - обратился он уверенно, но с какими-то сладко-игривыми обертонами, - добро пожаловать за наш стол. Нам без вас тоскливо. Само собой, официанты вас не потеряют. Ждем-ждем.
И, не дожидаясь ответа, учтивый молодой человек затерялся среди кишечных труб.
- Голубой? – между прочим спросил Боря Ежов.
- Ага, конечно, - мрачно ответил ему Женя Волховский. – Знаем мы таких голубых. Настенька, как я вас понимаю, эти натуралы – сущие кабаны, я постелю вам у стенки. Ах-ах. А среди ночи вынимает из кобуры вот такой…
- Не надо! – нервно сказал Боря. - Давайте обойдемся без подробностей.
- Вам надо парой выступать в стендапе, - подытожил Витя Пальцев, улыбаясь. – Ну что, пересаживаемся?
- А куда деваться. Женя, давай оперативнее. Витя, а что трость? Прихрамываешь или понты?
- Пока понты. А там видно будет.
…
Еще через час три московских гостя поднялись по узкой металлической лесенке и уперлись глазами в ночное звездное небо.
- Да, - сказал Боря Ежов.
- Согласен с вами, коллега, - сказал Витя Пальцев.
Женя Волховский промолчал, только порывисто вздохнул.
- Гостиница там, - уточнил Боря Ежов, ленинским жестом указывая верную дорогу. – Витя, ты где все?
- Безусловно, - ответил Витя.
- Река там, - ни на чем не настаивая, впроброс заметил Женя Волховский.
- Что нам река, - возразил Боря, но неуверенно. – Мы ее и не увидим. И хорошо бы к 11 припереться в гостиницу, чтобы на ресепшене не ворчали.
- Витя? – делегировал Женя решение проблемы третейскому, так сказать, судье.
- Ну, - обстоятельно и звучно начал тот и торжественно высморкался, - ворчание ресепшена для таких седых волков – это как шум реки. Двигаться в наши годы надо больше. А увидеть – наверняка что-то увидим.
С такой установкой три поэта прошли три квартала, постепенно теряя высоту. Вокруг стояла ранняя апрельская ночь, прекрасная, как молодость… нет, еще прекраснее. Как вдруг Витя свободной рукой схватил Женю за рукав.
С неожиданной стороны, в прогале справа, внизу, открылось второе огромное опрокинутое небо. Три путешественника подошли к парапету и положили на него локти. Женя ругнулся вполголоса. Остальные встретили вот это всё в тишине.
- Это точно река? – спросил Женя. – Вы видите другой берег?
- Как-то… угадывается, - ответил Боря. – Это Енисей?
- Это Обь, - уточнил Витя на правах географа. – Енисей чуть восточнее, километров на тыщу.
- Я как будто в сендвиче между двух бесконечностей, - то ли похвастался, то ли пожаловался Женя.
- Что за кулинарные параллели? Ты не наелся?
- Да нет… вроде. Вроде наелся.
- Знаете, - вдруг спросил Витя Пальцев, - что сказали бы на нашем месте американцы?
- Ну что?
- Они сказали бы (тут Витя приподнял тон на октаву): «Какая красота!»
- Подумаешь, - фыркнул Женя. – Так каждый дурак может сказать.
- Но ведь мы не сказали. Мы боимся показаться банальными.
- А вот и нет! – заявил Боря Ежов. – Давайте на счет «три».
- Какая красота! – раздалось в апрельском воздухе тройное блеянье. Товарищи переглянулись.
- Вроде полегчало, - сказал Женя. – Ну что, в гостиницу?
И все трое без проблем за четверть часа добрались до красивого отеля. Ресепшн ухом не повел. Все трое договорились встретиться на завтраке ровно в полдесятого, как будто вообще можно жить и не расставаться.
…
Завтрак выдался легкий, светлый и немного печальный. Те, кто пили вечером, не пили вечером или пили в меру, двигались одинаково осторожно и говорили вполголоса. Завтрак в просторном кафе напоминал фестиваль деликатности. Женя, Витя, Боря и Карина заняли столик у окна и уставили его светлой, невредной и немного печальной едой: йогуртами, творожками с живописными мазками варенья, печенюшками, кофейком. Немного диссонансом тут смотрелась Витина ветчина, но и она на поверку оказалась нежирной и легкой.
Карина обратила лицо к апрельскому солнцу и слегка прищурилась.
- Хорошо, - сказала она. – А куда вы вчера пропали?
- Мы, - ответил Боря за троих, - наблюдали Обь.
- Какие вы… цивильные. Большинство моих знакомых сказали бы: плевали в Обь.
- До этого нам осталось километра два.
- А что меня не позвали? Писали в кусты?
- Нет, дело не в этом. То есть мы не писали в кусты…
- А если бы даже писали, мы сумели бы сделать это ненавязчиво, - выручил друга Женя. – Карина, у тебя редкая способность пускать эшелон на запасной путь.
- Я тролль и провокатор.
- В общем, про вчера. Мы бы тебя охотно позвали, но ты висела на этом… местном поэте, похожем на семинариста.
- Ну, это еще кто на ком висел. И потом, он мне в сыновья годится. Нашли предлог.
- Нам казалось, ты его усыновляешь, - улыбнулся Витя Пальцев. – Всё-таки русские ужасно неконструктивны.
Эта фраза вызвала вялый утренний фурор. Переждав с терпеливой улыбкой несколько очевидных комментов, Витя расшифровал свою мысль:
- Карина, вместо того, чтобы спрашивать, почему тебя не позвали вчера, здоровее сказать: позовите меня сегодня.
- Позовите меня сегодня, - сказала Карина дисциплинированно.
- Знаете, - сказал Боря Ежов просто и доверчиво, - лично я настолько не устал от ваших рож, что предпочел бы вообще не расставаться. Ну, каждый может зависнуть в номере на часок по мере надобности, но в целом давайте держаться друг друга.
- Я – за, - сказал Женя Волховский серьезно. – А на нас местные не обидятся? Не скажут, что москвичи обособились?
- Ну, - философски заметил Витя Пальцев, - а кабы и скажут. Кроме того, мы же открыты. Бери пятый стул и садись.
- Еще бы кофейку, - сказала Карина задумчиво.
- Сиди, я принесу, - вскочил Боря.
- И мне еще бисквитика.
- Ага…
…
Карина, Женя, Боря и Витя вышли из аэропорта Домодедово на апрельский ветерок и слегка прищурились.
- Я беру такси, - сообщил товарищам Витя, - и еду в свою усадьбу. Москву пронаблюдаю с МКАДа, так что никого с собой не приглашаю. А вообще приезжайте, пожалуйста. Можно вместе, можно штучно. Пожалуйста. Я буду очень рад. Нажарим мяса. Поиграем в бильярд, в карты. Поговорим.
- Звони, когда выберешься в Москву, - ответил за остальных Боря Ежов. – Мы выскочим тебе навстречу.
Почему-то это естественное предложение прозвучало не как дополнительная опция встречи, а как учтиво симметричный ответ, пустой протокол. Вите осталось лишь кратко кивнуть. Потом он нагнулся к окошечку такси, столь же лаконично договорился (иначе и быть не могло), разогнулся, приобнялся с товарищами и убыл в свой загородный дом.
- Импозантен, - подытожила Карина. – Учитесь правильно стареть.
- Да… Надо бы к нему съездить.
- Надо бы это намерение не расплескать.
- Да…
***
Ранней осенью Витя Пальцев вознамерился отметить свое 50-летие. Он оказался в Москве, причем заранее, да еще к тому же не один, а с другом и партнером Игорем Зверевым. Они созвали народ, загодя закупили мяса, зелени, хорошей красной рыбы – и вообще всего как у людей, не спеша приготовили – так что в самый юбилей оставалось только слегка греть и торжественно подавать. Ближнее Подмосковье оказалось достаточно ближним, а дата и время настолько демократичными, что собрались практически все приглашенные – ну, кроме двух-трех откровенно второстепенных лиц. Можно сказать, что добрая половина пальцевской жизни неожиданно изогнулась, как поезд на повороте, и увидела сама себя из окна.
Стояла волшебная, неправдоподобная погода с каким-то старорежимным оттенком, когда с утра собираешься искупаться на озере, а вечером с удовольствием цедишь чай на веранде. Сегодня, впрочем, длинный стол был накрыт непосредственно в маленьком саду; яблоки то и дело падали в траву, как минуты, всё было вовремя и под рукой. Боря Ежов встал, постучал ножом по ножке фужера, привлекая внимание, и начал:
- Ребята… господа! Мы собрались здесь, на этой гостеприимной территории по будоражащему душу поводу… вы наливайте, наливайте…
- Хорошо, что не леденящему, - вполголоса заметила Карина.
- Наш друг… и незримый благодетель…
- Что имеешь в виду? – встрепенулся юбиляр.
- Будущее. Прошу впредь не перебивать. Итак, Витя достиг известного рубежа. Не будем скрывать, не первым пересек ленточку этого… глубоко промежуточного финиша: и Женя, и не будем показывать пальцем…
- А ты покажи, - сказала Карина. Вместе с тем, загудело еще несколько голосов и взметнулось несколько рук уже одолевших рубеж и порвавших ленточку. Боря улыбнулся и снова постучал по ножке ножом.
- Уместно ли подводить итоги? Разве что в шутливо-репетиционном ключе. Двадцать стихотворений – ну, написано больше, но двадцать мы оставим и в самый черный, депрессивный день. Кто такой поэт Пальцев? Не знаю никакого Пальцева. Ну, дайте его сюда. Многим из нас попадались в жизни такие минуты. Что это?
Что это?!? – под смех в саду добродушный и плюшевый Боря Ежов весь перевоплощается в недоумение и гнев. - А вот это всё-таки оставим, я выкину его потом, на холодную голову. И это. И вот это… И вот так, в час массовой репрессии, останется двадцать. Будут помилованы. Витя, это хороший результат даже для очень круглых дат.
- Стихи, - диагностировал Женя Волховский.
- Стихи. Так поднимем сосуды, друзья, за талант нашего юбиляра и за то, чтобы не сгинули в перспективе умы, способные отличить… одно от другого. Ура.
- Ура.
Все чокнулись – обязательно с Витей и Борей, факультативно с остальными; несколько сентиментальных поцелуев.
- Витя, - конфиденциально склонился к юбиляру друг и партнер Игорь Зверев, - а кто эта роскошная дама, отдаленно похожая на Таню Журавлеву?
- Это Таня Журавлева, - просто ответил тот.
- О! Надо подойти, перетереть… Так тут теперь говорят?
- Говорят-то так. Ты только объясни для начала, кто ты такой…
- Почему я отдаленно похож на Игоря Зверева? Не волнуйся, старик, соблюду протокол.
И любознательный эмигрант растворился в сумерках сада.
…
В то же самое время два деликатных курильщика отошли в самый дальний угол участка, к малине у забора, и стыдливо задымили.
Это были дальние приятели юбиляра, из того широкого круга, который доехал частично, к тому же не знакомые между собой. Уже за столом они, как говорится, зацепились языками, друг другу оказались симпатичны и впали в ту необязательную и бесперспективную искренность, которая иногда овладевает соседями по купе. Седина уже хорошо тронула шевелюры обоих, но всё же первоначальные цвета – черный и ненавязчиво рыжий – еще читались, особенно вблизи яркой лампы, привязанной к яблоне на манер кустарного фонаря.
- Видишь ли, - сказал условно черный, стряхивая пепел в траву, - с какой-то точки зрения, мы только накапливаем опыт. Мы – аккумуляторы. Помнишь, как у Эйнштейна – Е = мс2? То есть ты производишь элитное урановое топливо, по миллиарду за кило, но из него извлекается энергии столько же, сколько из килограмма говна.
- Надо суметь извлечь, - аккуратно ответил условно рыжий. – Иначе твой Эйнштейн останется в области благих намерений.
- Да, конечно. Конечно. Но три дня счастья, три дня несчастья, три дня бешеного экстрима где-нибудь… в дебрях Амазонки и три дня плевания в потолок – это три дня прессованного опыта. Ну, разумеется, если удастся его вытащить, осознать.
- Обналичить.
- Да!
- И куда девать этот опыт? Мне… ладно, на себе не показываем, дяде Филе девяносто лет, память меркнет, опыт начинает мерцать. Он и не помнит, строил он БАМ или только собирался. Год, два – и он станет… скажем, ляжет в гроб, и его мозг – всего лишь неприятный студень. Что нам его опыт?
- Нам-то ничего.
- А кому чего? Всемогущему Богу, который прозревал этот опыт с самого начала, когда маленький Филя еще писал в… нэпманский горшок? И даже раньше.
- Ну… может быть, самому Филе, когда он освободится от всех этих бренных… как ты сказал? Холодца?
- В общих чертах. Слишком много предположений. Мы подгоняем невидимое под желаемое. Смотри – свалилось еще одно яблоко. Оно спелое и вкусное, создано, чтобы человек его съел, но оно упало мимо, не в тот день, не туда, и оно сгниет на траве.
- А с точки зрения яблочного цикла разве не полагается ему сгнить на траве?
- Грустно… с этой точки зрения.
- Пошли, скушаем еще рыбки?
- Пошли…
…
Длинноногая, упругая и коротко стриженная женщина в леопардовых лосинах подошла к паре, расположившейся в тени яблони – если, конечно, уместно вечером говорить о тени.
- Не нарушу?
- Что вы… присоединяйтесь.
- Теперь не курят, - конфиденциально сообщила женщина паре и чуть качнулась, но сохранила равновесие. – Раньше мы бы засмолили и как-то… породнились на этой почве.
- Я и раньше не курила, - улыбнулась женщина из пары, - разве что в самые нервные годы.
- Я вообще не курил, - сказал мужчина, переступив с ноги на ногу, и стало видно, что он молодой и красивый. Более того, его лицо располагало… к чему? ну, к общению. Даже к откровенности.
- Тут все интеллигентные, - пробормотала женщина в лосинах. – Я бывала в таких компаниях. Полвечера как-то держусь, а потом обязательно ляпну.
- Ляпните нам, - посоветовала женщина из пары, - нам можно.
- Ну… этот дядька, которому стукнуло 50… вы-то, разумеется, всё о нем знаете (пара не возражала), а я приехала с хахалем… нет, верней сказать, с кандидатом в хахали. Но он мне не нравится!
- Юбиляр или кандидат? – уточнил молодой мужчина.
- Кандидат. Юбиляра, я ж говорю, не знаю.
- И вы раздумываете, не перевести ли юбиляра в кандидаты, а кандидата упразднить? – улыбнулась женщина из яблоневой тени. Она, кстати, если присмотреться, оказалась красивой без оговорок.
- Что ж, - ответила гостья, - симпатичной женщине иногда бывает нелегко в Москве.
- Смотрите. Виктор Эдуардович умеренно богат, не жаден и порядочен. Влюбчив ли он? Я бы сказала, что нет…
- Это уж дело техники, - отозвалась женщина в лосинах.
- Теперь расклад. Он примерно напополам зависает здесь и в Штатах. Но там, насколько я понимаю, что-то типа женщины у него есть. Насколько вы готовы поддерживать огонь в очаге?
Искательница приключений открыла было рот, чтобы ответить, как вдруг молодой человек заявил с неожиданной жесткостью:
- Если серьезно, Виктор Эдуардович не нуждается в такого рода контактах.
- А вы его врач или секретарь? – спросила женщина в лосинах, гордо вскидывая при этом голову.
- Я его сын.
- Чудесно! Не говорите только, что вы его дочь. Давненько я так не мазала… мимо каши.
- Я его жена, - просто ответила по-настоящему красивая женщина.
- Бывшая?
- Нет. Могу паспорт показать.
- Не надо. Покажите лучше, где здесь туалет.
- В доме.
Оставшись одни, мать и сын рассмеялись синхронно и похоже.
- А где Витя? – спросил Марат.
- Побудь немного с матерью, - сказала Таня Журавлева. – Я послезавтра уезжаю.
- Конечно, мама. Я просто хотел побыть немного втроем.
***
- Где Витя? – спросил Игорь Зверев, вертя в холеных эмигрантских пальцах тонконогий пустой фужер и проходя мимо матери с сыном, двигаясь из тени в тень.
- Где-то здесь, - отозвалась Таня Журавлева. – Вроде там… был недавно. А что тебе Витя, Игорек? Просто так или по делу?
- Дела наши… скорбные в Америке. Тут мы, Танюша, просто так. Тут всё просто так. По любви.
- А.
Игорь преодолел небольшой участок и уперся в малину у забора. Во тьме уголки сада определялись скорее по аромату, ну, малина вдобавок кололась. Конечно, Вити Пальцева не нашлось в малине – и странно было бы, если бы. Выходя из угла, Игорь наткнулся на женщину в тонкой кофточке.
- О, извините!
- Да ничего. Вы Игорь? Я запомнила по вашему нестандартному тосту.
- А вы Карина. Я запомнил вас просто так.
- Как это романтично. А…
- Не говорите только, что ищете Витю.
- Ну, раз такой уговор, я промолчу.
- Витя. Его видели вон там. Знаете, у одного нашего с Витей сокурсника спросили, где он был вчера, и он ответил: не знаю, но видели меня в бильярдной.
- Очень академический ответ, со ссылкой на источники. А вон там, собственно, что?
- Я бы сказал, флигелек. Не угодно исследовать?
- Ну… заманчиво. Только знаете, Игорь, как говорил Фрейд, иногда осмотр флигелька – только осмотр флигелька.
- Нешто я не понимаю, - ответил Игорь, легко имитируя простонародный говор. – Я сперва стану губернатором штата, а уж потом подкачу к… такой женщине, как вы.
- Ну, на таком посту вы обо мне и не вспомните, но… руку даме предложить не стесняйтесь. Здесь у Витюши понатыканы какие-то кочки.
- Рытвины и колдобины, - услужливо добавил Зверев, подавая между тем даме руку, а в другую перекладывая пустой фужер.
Юбиляра во флигельке не нашлось. Зато нашлась группа лиц, искавшая его по другим, так сказать, каналам, и произошло братание, брудершафт и прочие допустимые радости чуть нетрезвых интеллигентов.
А где же Витя Пальцев? Вот буквально только что он был и тут, и там, и сям. Смеялся, поддерживал разговор, шутил, изображал канадский акцент. Ну, может, прилег на полчаса в потайной комнате. Или вышел покурить на асфальтовый проселок. Зачем дергаться и править действительность в угоду своим неумным мозгам, когда всё идет как надо и куда надо.
- Что ж ты, Боря, - укоризненно сказал Женя Волховский, - все ищут Витю, а ты сидишь.
- А я сижу, - эхом отозвался Боря Ежов. – Вы назначьте награду… за его голову, и тогда я возглавлю ваши кустарные поиски.
- Ну, сиди, - заключил Женя и очень уверенно убыл в направлении… да никак мы не назовем это направление. Просто в одном из возможных.
Боря медитативно налил себе в бокал немножко вкусного ликера – тут раздвинулись ветви, и к столу вышел Витя Пальцев в темно-синем костюме и с улыбкой от щеки до щеки.
- А! Витенька. Выпьешь со мной?
- С удовольствием. А где все?
- Они тебя ищут, и вроде бы успешно. Ну, судя по звуковому фону.
Действительно, из пары мест доносилось человеческое щебетание и чириканье скорее в мажорном ладу.
- Ну, Бог им в помощь. За что пьем?
- За нас, разумеется. В широком смысле слова. Витя, в порядке соцопроса: быть или не быть?
- Быть, - отвечал Витя Пальцев, недолго думая, - а там разберемся.
Боря кивнул – и товарищи выпили. И почти сразу же смартфон в нагрудном кармане Вити Пальцева довольно мощно заиграл Let it be.
- Додумались, - сказал Боря Ежов. Витя же принял звонок с выражением удивления на лице.
- Аллё… кто? А. Извините… Нет, конечно, спасибо. А? Нет, со слухом всё в порядке… более или менее. Да, наверное… Ну, в пятницу вам будет удобно? Хорошо! в пятницу
тебе будет удобно? Да, я позвоню и всё уточню.
Витя закончил разговор и уставился на смартфон так, как будто тот подвел своего хозяина.
- Ну что? – мрачно спросил Боря Ежов. – Не томи.
- Бред какой-то, Боря. Это отец.
- Чей отец? Ты договаривай.
- Да в том-то и дело… что как бы мой. Знаешь, как он представился?
- Как?
-
Это Эдик Пальцев. Прикинь? Если он Эдик, то я кто?
…
…понимаешь, мама сказала, что он умер. Это была такая базисная информация, она не пересматривалась, а остальное постепенно нарастало. Сперва то, что он нас бросил, потом подробности. Я… как бы дорастал до новых доз подлости и безответственности. Я вырос, Боря, с живой мамой и мертвым иудой-отцом, а теперь вот мама в могиле, а папаша поздравляет меня с пятидесятилетием.
- Да, улыбка фортуны. Ты поешь, успокойся. Тут ведь теперь надо учесть, что мама твоя не всегда говорила правду… ну, если в главном так вот…
- Он говорит: когда тебе удобно приехать? Я говорю: в пятницу вам удобно? А он еще так: что же ты с родным отцом на «вы»?
- Воспитывает. Наверстывает. А почему в пятницу, Витя?
- Не знаю. Вырвалось как-то… ну, подсознательно хотелось оттянуть. Боря… я, конечно, понимаю, что тебе уж точно никакого удовольствия, но…
- Сходить с тобой к отцу? Ну, он меня не приглашал, но я могу во дворе подождать.
- Да я договорюсь. А ты… освободи пятницу.
- Хорошо, хорошо.
Тут потихоньку стали подтягиваться гости.
- Привет-привет, - немного нараспев сказала Карина. – Ребята, что с вами? Никто не умер?
- Наоборот, - ответил за двоих Боря Ежов, немного подвигал губами, словно примеряя объяснение, но предпочел просто повторить: - наоборот.
***
- Не снимайте, не снимайте… что за мещанские привычки. Ну ладно, если вы такие упрямые, поищите вон там тапки. И проходите в среднюю комнату.
Старик (а чего вы хотели? – ну, надо отдать должное, не дряхлый старик, не старик-старик, а дворянского вида экземпляр с прямой спиной), уверенный в умении гостей ориентироваться на местности, проследовал в среднюю комнату первым. Боря двинулся было за ним, но Витя Пальцев схватил его за рукав и перенаправил в ванную. Там товарищи помыли руки и вытерли их безальтернативным полотенцем.
- Не хватало еще, - прошептал Витя Боре, - чтобы он нас отправил мыть руки.
- Ты бы этого не перенес?
- Ну… перенести, наверно, перенес бы, но это классическое shit beginning.
- Ладно. Будем хорошими мальчиками.
Пятидесятилетние (ну, плюс-минус) поэты без труда нашли среднюю комнату, а посреди нее – большой круглый стол, накрытый белоснежной скатертью, а на нем – самовар, чашки, ложки, тарелочки, заварной чайник, нарезанные сладкие и несладкие пироги, конфеты и прочие составляющие счастливого чаепития. Боря спохватился, сбегал в прихожую и вернулся с зефиром в шоколаде. И для него нашлась подходящая вазочка.
- Эдуард Николаевич, - представился старик Боре.
- Борис. Очень приятно.
- Борис Ежов?
- Да, а как вы…
- Ну, Витя отзывался о вашей книге.
- Да, рука руку моет.
- Не скажите. Витя оставляет впечатление принципиального человека.
- Спасибо, папа, - сказал Витя Пальцев мирно и без иронии.
- Витя, - Эдуард Николаевич откинулся на спинку стула, не выпуская из руки куска вкусного капустного пирога, – у тебя, наверное, накопились вопросы ко мне, так что ты не стесняйся. Борис, попробуйте вон того, с красной рыбкой.
- Благодарю.
Витя Пальцев пожал плечами.
- Даже не знаю. Где ты был последние пятьдесят лет – согласись, что-то в этом сквозит комическое, особенно если отвечать всерьез.
- Были обстоятельства, - ответил между тем отец.
- Ну… спору нет. Еще бы их не было.
- Позволь соблюсти историческую справедливость. Твоя мама меня выгнала… окончательно и бесповоротно. Я обидел ее… сильно. Наверное, правильно будет сказать, что я виноват перед ней, а мы оба – перед тобой. Борис, извините, что мы выясняем при вас отношения, но это ненадолго.
- Что вы, - сказал Борис.
- Она сообщила мне, что я умер. Ну, по легенде. Меня, не скрою, это покоробило, но я не стал возражать. Я обидел ее…
- Ты уже говорил.
- Я помню. Так вот… я обидел ее, и мне казалось, что она имеет право на несправедливость. Сейчас это неважно, но надо сказать… алименты я платил. Хоть и умер. А потом ты вырос. В принципе, я бы мог… чудесным способом оказаться в живых и… попробовать добиться твоей дружбы, но… - старик замолк, не в состоянии изложить словами жизнь как таковую.
- Да понятно, - легко сказал Витя Пальцев. – Не трудись. Вышло, как вышло. Ты дождался смерти мамы, потом подождал еще пару лет для верности и поздравил меня с юбилеем. Это не глупо и не абсурдно. Это… как есть. Можем чокнуться чаем.
- Я сейчас принесу бальзам, - засуетился старший Пальцев. И действительно вмиг принес, капнул в чашки, и трое мужчин полноценно чокнулись.
- Боря, ты возьми вот с вишней, он очень сбалансированный.
- Спасибо, Витя. Обязательно. Эдуард Николаевич, а другие дети – помимо Вити – у вас есть?
- Да. Витя, это самое главное. У тебя есть брат и сестра, и они очень хотят с тобой познакомиться. Пожалуйста, Витя. Я ведь умру, а вы останетесь.
- Конечно, - пробормотал Витя Пальцев.
…
Товарищи вышли из подъезда еще засветло.
- Холодает, - констатировал Боря, потуже подпоясывая плащ. – Витя, а как ты ему подписал книгу?
- Отцу от сына. Чуть не впаял «блудному отцу», но сдержался. Гляди-ка, Тушино. Волшебные места.
- Так оно и два часа назад было Тушино.
- Два часа назад я вообще его не заметил.
- Ну и как прошла встреча – по ощущениям?
- Боря, спасибо тебе огромное, ты невероятно просто… это всё отцентровал.
- Да? – искренне удивился Боря. – А мне показалось, я только мекал.
- Так иногда и надо мекать. Встреча по ощущениям? Прошла. И это результат.
- А мне показалось, симпатичный старик.
- Да симпатичный. Тревожно только, что он живет один.
- Точно?
- Да точно. Полотенце одно, зубная щетка одна. Вообще, чувствуется дух другого человека. Если он есть.
- А почему тревожно, Витя? Вроде он еще бодрячком.
- Так это… знаешь, я тоже бодрячком, вообще ни на что не жалуюсь, а иногда тревожно одному в загородном доме. Хожу из комнаты в комнату.
- Да, одиночество… Так поживи у отца.
- Вот еще… не хватало вдруг. Да я и вообще скоро улетаю.
- В Америку?
- В нее. Я подумал о сиделке. Но… как-то глупо по своей инициативе.
В небе отчего-то парила чайка – ну да, ведь близко канал. Витя вдруг сильно сжал кисть Бори Ежова, сказал «погоди-ка» и перебежал на другую сторону узкой улицы. Там во встречном к Боре и Вите направлении двигались две женщины, судя по походке – средних лет и очень немолодая. Витя оказался возле них и негромко воскликнул:
- Марина!
Женщина средних лет обернулась.
- Да?
- Марина… Я Витя Пальцев.
Боря от нечего делать тоже перешел улицу. Удивление на лице Марины постепенно сменилось на узнавание.
- Витя… Ну, ты, надо сказать, изменился.
- А ты – нет.
- Льстишь?
- Ну, я же тебя узнал… с той стороны.
- Да! Это Софья Казимировна.
- Это Борис Ежов, пожалуй, лучший московский поэт.
- Я слышала, - сказала Марина.
- Это вы, наверное, про моего однофамильца слышали, сталинского наркома. Темпераментный был мужчина.
- Нет, навряд ли… Это ведь ваше стихотворение «Памяти горниста».
- Мое, - сказал Боря Ежов с удивлением.
- У нас в школе маленькая студия, там мы его разбирали.
- А ты позови на студию Бориса, он не откажется.
- Давайте я вас обоих позову. Тем более, Витя, что твои стихи мы тоже разбирали.
- То есть, - галантно подхватил Боря Ежов, - мы к вам подойдем в разобранном виде.
Все слегка посмеялись.
- Я не шучу, - сказала Марина.
- Так дай нам свой телефон.
Состоялся стандартный обмен номерами – и обе маленькие компании потекли своими маршрутами.
- Вот мне и достался ее телефон, - пробормотал себе под нос Витя. – Вопрос, не поздновато ли.
- Около семи, - отозвался Боря, расслышавший товарища частично.
- Вот и я говорю: около семи…
***
- Павлик, Павлик, аллё, ты меня слышишь?
- Витя, ты не на орбите. К чему такой пафос? Я отлично тебя слышу.
- Ты молчал.
- Да потому что мне нечего сказать.
- Позволь я озвучу то, что ты по своей воспитанности молчишь.
- Ну, рискни.
- Ты думаешь, вот вылупился откуда-то на мою голову толстый пятидесятилетний братец и начал вести себя так, как будто без него мир рухнет. Но он ведь не рухнул, пока этого деятеля не было. Не умнее было бы пристроиться к текущей конфигурации и изредка, когда попросят, делать, что попросят.
- Ну… Витя… как говорил известный персонаж, ты сказал, не я. Я бы не смог так изящно. Но мне дико любопытно, что бы ты себе возразил.
- Любопытно. Да. Павлик, всё те же банальности. Отец не молодеет. А беда – ты извини, конечно, - всегда приходит для начала впервые. Вот вчера не было, а сегодня есть. Дай Бог не накаркать.
- Витя, Витя! Что ты предлагаешь конкретно? У меня своя жизнь. У мамы и Светы тоже свои жизни. Никто не возражал бы, если бы ты переехал к отцу. Давай проговорим всё до конца. У нас со Светой нет никаких наследственных предрассудков. Просто чтобы этого больше не касаться. Мы совсем не боимся пускать тебя в семью. Совсем. Но тут мы натыкаемся на ту же проблему. У тебя своя жизнь, и нелепо было бы оправдываться в том, что она есть, потому что было бы странно, если бы ее не было. Ты предлагаешь через голову отца подселить к нему сиделку из Средней Азии или Молдавии? А может быть, ему не хочется постоянно напарываться в собственном доме на какую-то непонятную бабу. Что ты предлагаешь? Чтобы эта… Джамиля не торчала там круглосуточно, а раз в сутки открывала дверь собственным ключом и убеждалась, что Эдуард Николаевич жив? А если – не дай Бог, конечно, - нет? Она входит – а папа лежит в неудобной позе…
- Ты очень хорошо и живо говоришь, - ответил Витя Пальцев.
- Да, какой-то твой ген встрепенулся.
- Я тебя услышал, Павлик. Так теперь говорят?
- Да, Витя. Это офисный эвфемизм для «пошел на х.й». Ты там еще не опаздываешь на самолет?
- А это еще один офисный эвфемизм?
- Нет… я просто помню, что ты улетаешь.
- Блядь… действительно. Павлик, дорогой, извини за занудство.
- Витя, о чем речь. Ты бьешься на стороне добра. Только пойми, что мы тоже на твоей стороне.
- Всё-всё. Извини. Приезжайте ко мне… и здесь, и там. Я покажу твоим детям Манхэттен так, что они его полюбят.
- Спасибо, Витя. Им здоровее любить Москву.
- Москву тоже могу показать. Уже ближе к весне.
- Договорились.
Витя оторвал от уха смартфон. Оба были горячие – и смартфон, и ухо.
Он пока не опаздывал, но и не любил опаздывать. Вещи были собраны и лежали в прихожей. Светло-бежевый плащ был аккуратно наброшен на ручку чемодана. Минут через 8-10 было бы уместно вызвать такси.
Витя машинально проверил деньги-карты-паспорта-билеты-зарядку… собственно, остальное было не критично и покрывалось деньгами и картами. Ну, очки для чтения… маленький пакетик лекарств на всякий случай. Всё было на своих местах.
Витя Пальцев бесцельно прошелся из комнаты в комнату. Окна были аккуратно закрыты и зашторены. Сигнализация мигала.
Вдруг Витя представил себе отца, так же бесцельно бродящего из комнаты в комнату – и вздохнул довольно глубоко. И тут же за каким-то чертом, что-то перепутав, вздохнул еще раз.
У него померкло в глазах, поплыла картинка. Он припомнил слово «гипервентиляция». Покачнувшись, он присел на угол дивана. Сейчас, пара секунд – и всё наладится. По сути, эта пара секунд была у Вити, чтобы успеть окунуться в экзистенциальный ужас.
В частности, он успел подумать, что именно сейчас, между звонком Павлу и звонком таксисту, он попал в паузу, межвременье, когда его не хватятся ни здесь, ни там. Ну, не явился к рейсу. Ну, прилетел и не отзывается на звонки. Не включил американский мобильник или просто лег спать с дороги. А он тут.
Но все эти мысли проскочили в мозгу без слов и мгновенно. А б
ольшую часть этих глубоких двух секунд заняла одна картинка… точнее, маленькое домашнее видео, но и оно оборвалось.
Витя перевел дух. Все системы функционировали превосходно. Он без проблем вызвал такси, вынес вещи и запер дом. Дышалось легко и широко. Над головой располагалось синее-синее небо.
Подъехало желтое такси.
…
- Что? Извините, я отвлекся.
- Какой у вас терминал?
- D.
Шофёр кивнул.
А отвлекся Витя всё на то же двухсекундное видео, которое его мозг любезно прокрутил ему еще раз: Витя, молодой и худой, шагал по снежной аллее, а ему навстречу бежали двое детей лет шести, мальчик и девочка. Ну, мальчик-то Марат, а девочка – Бог весть, только почему-то не было в эти секунды никого дороже и роднее, чем эти двое, смеющиеся и бегущие наперегонки.
_________________________________________
Об авторе:
ЛЕОНИД КОСТЮКОВРодился в Москве, в актёрской семье. Окончил механико-математический факультет МГУ и Литературный институт. Преподавал в школе литературу и математику. Публиковал статьи, эссе, стихи, прозу в журналах «Арион», «Вопросы литературы», «Дружба народов», «Иностранная литература», «Интерпоэзия», «НЛО», «Новый берег», «Новый мир» и др. Был куратором литературных вечеров в Ахматовском культурном центре, участвовал в качестве постоянного ведущего в работе Эссе-клуба. Автор книг «Он приехал в наш город» (1998), «Великая страна» (2002), «Просьба освободить вагоны» (2004) и др.
скачать dle 12.1