Владимир Софиенко. ГОУ ХОУМ, МИСТЕР ЩЕРБАКОВ!

(рассказ)


Вадик открыл глаза – на него немигающим взглядом бесцеремонно уставилась жирная морская чайка. Расправив крылья, она зависла в воздухе, чтобы получше разглядеть возможную добычу. Ветерок живописно играл белой каймой оперения, обрамлявшей крылья, сквозь иссиня-белые кучевые облака робко проглядывали солнечные лучи. Но Вадику было не до этих красот - назойливо ныл ушибленный затылок, давала о себе знать рука. Все еще пребывая в тупом дурмане, он оторопело пялился на всеядную птицу, будто ждал от неё чего-то.
Что же с ним случилось? Почему он лежит на рифленой металлической поверхности? Малейшее движение на этом жестком ложе отзывалось болью. В голове путались мысли, мелькали какие-то несвязные обрывки сцен.

- Хайя-хайя?! - будто вопрошая, раззявила чайка длинный, с хищным крючком  на конце клюв цвета спелой моркови.

Вадик припомнил, как поскользнулся на ступеньке трапа верхней палубы, как скатился по нему, как во время падения левая рука, державшая «машку», застряла между поручнями… Хоть тут повезло — правая-то вроде цела! Теперь Вадик отчетливо почувствовал, что боль накатывала именно слева. С усилием повернул голову, пытаясь разглядеть свою неестественно согнутую руку, - ниже локтя она сильно распухла и стала фиолетово-синей. В общем, как будто и не его.

- Хайя-я! - опять раззявила своё морковное гайло пернатая.

И в следующую секунду тело Вадика пронзила острая боль, выгнула его дугой, заставила вздрогнуть каждый мускул.

- Ой-ой-ой! А-а-а-а! - что есть мочи завопил он, скривив мучительную гримасу.

Завалившись на правое крыло, чайка тут же испуганно отвалила в сторону. Голову Вадика затуманило болью. Он услышал беспорядочный топот ног и даже немного успокоился – его услышали, значит, скоро придёт помощь. Боль не отступала. Перед глазами замелькали лица людей. На палубе кричали, кого-то зычно звали.
На недолгое время, когда боль, тянущаяся по жилам огненной  рекой, отступила и с глаз сползла пелена, он заметил, что старпом переломил о колено деревянную ручку «машки» - швабры, приложил два обломка вдоль его руки и начал бинтовать. Перед тем как потерять сознание, Вадик ещё успел испугаться, но жгучая волна снова накрыла его тело…
Когда он снова пришёл в себя, первое что услышал, была английская речь. Вадик поднял отяжелевшие веки: над ним склонились люди в красных касках с белым крестом. Догадался - спасатели. Среди их напряженных, сосредоточенных лиц мелькало ещё одно - бледное и растерянное лицо старпома.

- Go back, give him the air[1], - начальственным тоном повелел человек, судя по всему, главный в группе спасателей, и показал жестом остальным, что именно надо делать.

Люди вокруг Вадика расступились. Теперь он смог увидеть и ребят из команды, столпившихся чуть поодаль. Возле него присел всё тот-же человек в красном, в руке он держал красный чемодан с белым крестом по «бортам».

- Has the sailor got allergy on any medical preparations?[2] – вопрос был адресован старпому.
- Вася, - старпом тихо позвал из кучки притихших матросов виновато переминающегося с ноги на ногу здоровенного верзилу в тельняшке, - Щербаков с вами пил?
- Анатолий Ефремович!.. – грудным басом возмутился верзила.
- Ему сейчас обезболивающее колоть будут, а от вас за километр «свежаком» несёт! – на обескровленном лице старпома с плотно сжатыми губами читалась решимость.

Не выдержав взгляда, матрос опустил глаза.

- Да было-то всего чуть-чуть... - буркнул он и густо покраснел, как застуканный с сигаретой школьник.
- The sailor has got allergy[3], - сказал старпом спасателю с чемоданом, терпеливо ожидающему ответа. - А с тобой я позже разберусь, - гневно обернулся он на детину.
- Он уже выпил обезболивающее средство  – другое ему ни к чему, - мстительно добавил он, с ухмылкой заглянув в растерянное лицо Вадика, - ему теперь больно не будет.

Пострадавшего уложили на носилки и понесли к трапу, в это время он приметил и капитана. Рядом с ним стоял незнакомец – высокий худощавый мужчина с короткой стрижкой и пушком вытертых на макушке рыжих волос, тёмными веснушками и голубыми глазами.

- Как ты? - с волнением в голосе спросил капитан, стараясь поймать взгляд Вадима.
- Спасибо, Павел Митрофанович, нормально, - вымученно ответил Вадик, силясь придать твердости своим словам.
- Вот представитель нашего пароходства, здесь, в Великобритании - Гевин Эдли. Мистер Эдли... Он обо всём позаботится. Сразу после больницы тебя отправят домой. Я договорился с мистером Эдли. Если что, все вопросы решай с ним. Ты хоть английский знаешь? Какой в школе язык учил?
- Мазе-фазе, Москоу, - выдавил из себя Вадик лингвистические познания и кисло улыбнулся.
- Значит, до дома доберёшься, - резюмировал капитан и одобрительно подмигнул. - Вот тебе «Книжка моряка» и сто семьдесят фунтов на первое время, остальное получишь по возвращении домой.

Вадик осторожно сунул в карман тёмно-синюю книжицу и свёрнутые вдвое цветные бумажки с благородным ликом стареющей женщины, а капитан начал прощаться:

- Ну, давай, удачи тебе, - дружески похлопал он раненого по плечу и кивком дал понять спасателям, что можно покинуть корабль.
- Put the oxygen mask on him[4], - раздался у изголовья Вадика всё тот же начальственный тон.

Матросы торопливо разошлись по своим штатным местам. Только Вася, лучший друг и собутыльник Вадика, понуро побрёл за старпомом, виновато опустив глаза. Возле самого трапа он было обернулся на дружбана и махнул на прощание рукой, но тот уже устало прикрыл глаза.
Под лучами непривычно жаркого для Британии августовского солнца плавилась палуба корабля, но морской ветерок не давал перегреться. С каждым вздохом боль всё больше отступала, а ещё Вадик успел заметить, как Васина физиономия расползалась в стороны и плющилась улыбкой.


Случилось это в Северном море, у восточного побережья Великобритании. На ту пору шло третье плавание Вадика на торговом судне «Блюинграхт». Он уже давно привык к его то ли шведскому, то ли немецкому названию, к беспошлинному «удобному» флагу какого-то островного государства, под которым они ходили, к табличкам на японском языке. «Конечно, японские иероглифы! - заверил его бывалый моряк Вася. - Судно-то построено в Японии. Мадэ ин Джапан!» А потом, раскрасневшийся, он, всякий раз энергично и щедро жестикулируя, в красках расписывал, как по дороге в Шанхай «Блюинграхт» арестовали, и почти два месяца они болтались в порту Китакюсю на севере японского острова Кюсю, пока хозяин судна, проживающий на Мальте, улаживал с местными властями все вопросы. «Нам-то какая разница, - деловито заканчивал Вася своё полудетективное повествование, - где судно построено, кто хозяин – лишь бы денежки шли. Главное - экипаж у нас русский. А то, знаешь, как бывает? Поставят старпома или капитана немца… Им русской души не понять!» - о чём-то своём многозначительно хмурился Вася и умолкал. «Ну, хайку мёсака[5]» - частенько добавлял полиглот Вася, поднимая утопающую в огромной ладони свою «фирменную», расписанную под хохлому, деревянную стопку с разбавленным спиртом.


Вадим Щербаков в торговый флот попал, можно сказать, случайно. Родился он и вырос в небольшом северном поселке — в Чалне. Вроде и не самая глухомань, до карельской столицы — Петрозаводска – рукой подать, но с работой там было действительно глухо. Только вальщиком леса в поселке и можно было устроиться – и то по великому блату. Так что места в бригадах передавали по родственной линии от отца к сыну, за работу держались. А Вадик рос без отца, не от кого было получить такое «наследство».
Жили они вчетвером с двумя младшими сестрёнками на одну мамкину зарплату. Мамка – Люся, как звали её соседи – с утра до ночи горбатилась в поселковой столовой, славившейся в округе своими  пирогами да калитками (даже городские за ними приезжали!), мыла полы в школе, зимой там же и сторожила… В общем, тянула, как могла, на жизнь кое-как хватало. Когда Вадик подрос и на него можно было оставить малышей, Люся вечерами бегала в бывшую библиотеку, где открыли клуб самодеятельности, пела в хоре, валяла валенки в женском кружке, сначала всё для своих, а потом и на продажу. Возвращалась она домой, когда её дети уже спали. Бывало, проверит кроватки, укроет одеяльцами до самой макушки, а сама сядет у слепого окна белой ночи, распустит волосы, собранные в дулю на затылке, и, подперев руками голову, долго смотрит куда-то в тёмную стену леса. Осторожно приподняв одеяло, Вадик часто подглядывал за ней в щелку. Тогда он подолгу мог любоваться её лицом – красивым, спокойным излучающим непонятную тогда для Вадика тихую печаль.
Вадик, конечно, помогал по хозяйству, сколько силёнок хватало, - работы не гнушался. Дров наколоть, огород вскопать, забор поправить, воды родниковой принести, да мало ли чего ещё – деревня не город – дел всегда досыта. В старших классах они с ребятами повадились ходить в лес к Чёрной речке, разбирали невесть откуда взявшуюся там узкоколейку, сдавали в чермет.
Зимой кололи налима на порожистой реке Шуе. Летом на Лебяжьей ламбе ловили плотву, леща, окушат, а на Урозеро ходили за щукой. Как-то с ребятами они даже на Шотозеро поехали, что под Эссойлой, - то озерцо побольше, да и путь неближний. Но местные рыбаки отправили их обратно. Сказали, чтобы без старших сюда даже носа не совали. Стращали, будто видели там лешего не лешего, а гнома в колпаке и бородой. Пришлёпал он прямо к рыбакам на бивак, к костру подходить не стал, а снасти, что на берегу оставлены были, все порвал, судачка из лодки обратно в озеро выпустил, погрозил мужикам пальчиком и обратно в озеро на островок свой так по воде и ушлёпал. Мужики те так и амештались[6]. Местные клялись, что домой те рыбаки седыми воротились. Соврали, наверно, чтобы пришлым их судак не достался. Хотя каждый, кто живёт в Карелии, знает – есть здесь места, куда без приглашения или слова нужного идти не следует. Так и вернулись они ни с чем. Разве что грибов притащили не меряно. Слабое утешение. Этого добра и у них хватает, нечего за сто вёрст ездить?.. Бывало, идёшь к ламбушке – в оба глаза под ноги пялишься. Коряги да палый сухостой перепрыгиваешь, кочки, камни мхом поросшие обходишь, и не надо тебе этих грибов в помине, глядь, а он стоит под осинкой, своей палевой шапкой так и лезет сквозь листья прелые и хвою – смотрит на тебя, будто любопытно стало ему: кто там шумит в лесу, кто шагает? А другой – белой крепкой ножкой стоит на земле, будто, подбоченясь, хвастает силой своей, мол, не сорвать его не в жизнь! Как мимо пройти? Выйдешь к болоту – а на нём морошка жёлтым рафинадом рассыпана! Видимо-невидимо, будто и не болотина это вовсе, а ватрушка мамкина, что по воскресеньям она из печи вынимала. Какая уж там рыбалка?!
Жить матери стало полегче – подрос мужичок в доме, помощник. Да вот беда - Вадик с ребятами начал попивать горькую, потом и первые приводы в милицию пошли за хулиганку… Поэтому, когда пришло время идти в армию, отправила Люся своего сына с лёгким сердцем и надеждой, что уж там-то выбьют из него дурь, может, и научат чему. Вернулся Вадик окрепшим, возмужал – голубой берет, тельняшка… Устроился в пожарку, поработал на карьере, сосед пристроил валить лес. Два года пролетели незаметно. Тесно ему стало отчего-то в деревне, тоскливо. Вроде бы и при деле, а всё чего-то не хватало, всё не так – работа не по душе, сестрёнки подросли, того и гляди замуж пойдут, а он всё один мается. Тут он и вспомнил о своих прошлых друзьях-товарищах.
За Вадиком тогда уже водился грешок: как только выпьет сто грамм - его тут же тянет на приключения. Не сидится ему на месте. Много успел набедокурить. Работу из-за пьянок потерял, спустил старого «жигулёнка», что взяла ему мамка в кредит сразу по возвращении из армии, стал шататься где ни попадя, дома неделями мог не появляться. Намаялась с ним мать.
Да как-то раз в начале лета Люся поехала по делам в город, а вернулась не одна - привезла своего родственника – Петра Алексеевича. Был он майором в отставке. У всей родни Петр Алексеевич пользовался непререкаемым авторитетом. Вадику казалось, слушали его от того, что служил его дядя в ракетных войсках на Кубе. Важный человек! Помнил он его ещё с детства – всегда подтянутый, чисто выбрит, в форме с колодками наград на груди.Пожил он у них немного, но как только Вадик заявился домой отлежаться да привести себя в порядок, состоялся у них с дядей долгий и обстоятельный разговор, после которого забрал Пётр Алексеевич его с собой в Петрозаводск. А ещё через месяц по их с дядей уговору Вадик поступил в Речное училище. Потом учеба затянула, время прошло — на корабль попал. Так и оказался чалнинский мальчишка в Англии.


Очнулся Вадик в больнице. Его левая рука покоилась в прочном коконе из синего дутого материала на ярко-оранжевом перехвате, перекинутом через шею. Он осторожно потрогал - действительно, складывалось ощущение, как будто повязку накачали воздухом. Рука его больше не тревожила, а сам Вадик полулежал в удобном кресле. Молодая симпатичная саксонка в стерильном белом халате, впрочем, как и всё здесь вокруг, доброжелательно улыбнулась ему, показав редкие остренькие зубы.


- How are you feeling, Mr… Scherbakov?[7] - его фамилию она прочитала в карточке больного, с трудом ворочая языком.
- Ага, чего ещё спросишь? - с досадой ощетинился Вадик. - Русский в школе надо было учить, - буркнул он и демонстративно отвернулся, уставившись глазами в угол возле двери в палату.

 А там, в углу, рядом с пластиковым контейнером для мусора, лежали «останки» «машки» с острыми шипами-занозами на обломанных концах, забытые в палате. Медсестра проследила за его взглядом.

- The poor Russian[8], - с сочувствием покачала она головой.

Из больницы Гевин Эдли забрал Вадика уже через пару часов. Они ехали в блестящем синем «Aston Martin» по ухоженным улицам города Ипсвич. Ехали молча. Мистер Эдли не спешил с общением. Ещё на судне он понял, что его клиент не понимает по-английски, чтобы не тратить время на «игру в одни ворота» и не объясняться на пальцах, он уверенно крутил баранку своего авто, но всё же, проезжая мимо очередного храма коротко бросал: «Church of Saints Peter and Paul[9]»  «Church of Saint Margaret[10]”.
Иногда, не сдержавшись, исключительно для того, чтобы разбавить повисшее в салоне автомобиля молчание, он пересказывал когда-то наизусть выученный в школе урок истории: о выдающихся людях когда-либо проживающих в этом портовом городе «в силу своего географического положения явившимся связующим звеном между городами Великобритании и странами Европы». Говорил скучно и монотонно, будто учителю на экзамене.
Вадик смотрел в окно, любовался чистотой улиц, пестротой мелькающих витрин, белыми фасадами аккуратных домиков со вскинутыми к небу коричневыми острыми крышами, старинными часами на башенке со шпилем городской ратуши.
Посмотрев на циферблат наручных часов, вытащенных из правого кармана брюк, Вадик задержал взгляд на обтрепанном, вылинявшем манжете своей морской робы. Ему вдруг стало неловко за свой изрядно поношенный, задрипанный наряд. Это мгновенно напомнило ему, кто он и откуда. Вадик вдруг остро ощутил собственную чужеродность этому праздничному, холёному городу и свою несовместимость с ним, неуместность в нём. Ему казалось, что все до последнего жителя в этом городке с первого взгляда заметят это. И, уж конечно, не мог этого не заметить агент Гевин Эдли, мистер Эдли, сидящий рядом с ним на кожаном сиденье шикарного «Aston Martin» небесного цвета в отутюженном костюме с иголочки. Вадику даже показалось, что весь этот антураж нужен для того, чтобы лишний раз подчеркнуть убогость, серую нищету простого русского моряка. Ему сделалось невыносимо тоскливо. Он захотел наглухо отгородиться от этого города, его улиц, пешеходов, от теплого, приятно влажного ветерка с набережной. Нажав на клавишу на двери автомобиля, Вадик поднял стекло. Он почти не пытался понять, о чем говорит ему агент. Смысл? Конечно, Вадик мог покопаться в памяти и в потоке речи Эдли выцепить знакомые со школьной скамьи английские словечки, но задумчивое настроение больше располагало к отрешенной меланхолии и созерцанию. Вот сейчас мимо проплыла городская набережная, усеянная антеннами мачт на яхтах всех мастей. «It's the river Orwell»[11], - ослепил белоснежной улыбкой, под цвет яхт, агент. «Так это и дураку понятно! Яхты какого-то миллионера Оруэлла», - мысленно огрызнулся Вадим.


Городок был небольшой. Гевин из лучших побуждений катал русского моряка по достопримечательностям одного из старейших и красивейших городов острова бриттов, и русскому, кажется, было интересно. Гевин многое не успел показать: особнякСперроуи, где хранилась коллекция старинной мебели, книг и самая крупная выставка картин в городе, дома Уиллиса, колокольни церкви святого Варфоломея с колоколами пятнадцатого столетия и зерновые склады. Быстро вечерело, и потом у юноши сегодня явно был не самый лучший день. Как в подтверждение его мыслей, моряк закрыл окно – виной тому, наверное, был вечерний ветерок. На очередном перекрестке Гевин свернул на узкую улочку и поехал к гостинице.


Номер был так себе. Вадик видал и получше. Мистер Эдли вручил ему пакет с одеждой, переданной ему ещё на «Блюинграхте». Гевин уже собирался идти к двери, но Вадик вопросительно уставился на него, словно удерживая глазами.

- Are you hungry, Mr. Scherbakov?[12] - догадался Эдли и забавно изобразил пальцем ложку, поднесенную ко рту.
- Конечно, хочу, - обрадовался Вадик, у которого от голода давно сосало под ложечкой, а про себя подумал: «Чего они мою фамилию все коверкают, как углей в рот набрали?».

Вадик вслед за Гевином спустился вниз, в холл гостиницы.

- I will come for you tomorrow.[13] - Они расстались у дверей, ведущих в гостиничный ресторан, а ещё на прощанье мистер Эдли широко (не по-английски, а по-американски) улыбнулся своему клиенту.
- Зашибись, - буркнул сквозь зубы Вадик, в глубине души надеясь, что Гевин составит ему компанию. - Хорошо еще, Митрофаныч фунтов подкинул.

В ресторане царил, как это часто бывает, уютный полумрак, наполненный легкими дразнящими ароматами еды, доносившимися из кухни. За столиками вдоль больших, как витрины, окон сидели редкие посетители. Напротив, в центре зала, располагался салат-бар с прозрачными контейнерами в форме цилиндров с окошечками, которые были уставлены тарелками с едой. Повращав один из них, Вадик выбрал тарелку с салатом, на вид похожим на его любимый «исконно русский» оливье. Официантов нигде не было видно. Потоптавшись в нерешительности, он направился к небольшому столику в самом углу зала.
Тарелка была красивая и большая. Посреди неё на листике салата сиротливо лежали утрамбованные в миниатюрную шайбочку, перемешанные с соусом кусочки продуктов. Вадик вытащил из кармана штанов смятые купюры, в уме прикидывая, хватит ли ему расплатиться, затем он снова покосился на салат-бар.

- Ни ценника тебе - ничего... Хватило бы фунтов... - с горечью вырвалось у него.
- Ты чё, платить собрался? – довольно хихикнул за соседним столиком, уставленным пустыми тарелками, мордатый мужик. - Это же шведский стол!

 И, заметив недоумение на лице своего соотечественника, добавил, причмокивая мясистыми масляными губами:

 - Всё – бесплатно!

В первые секунды Вадик обрадовался, что встретил земляка, но то, как снисходительно фыркнула за столиком розовощёкая морда, отбило у него всякое желание продолжить общение. Он натужно улыбнулся вместо ответа и снова направился к вожделенным тарелкам.


Мистер Эдли появился в гостинице только во второй половине следующего дня. Было около четырёх часов вечера, когда в дверь номера изнывающего от скуки и безделья Вадика, постучали.


- Ну, наконец-то! - он был даже рад снова видеть агента и впервые за всё время от души во весь рот улыбнулся ему.

Гевин кое-как объяснил Вадику, что сейчас они поедут в аэропорт Манчестера, в гостиницу «Мюнхен». Нет, не в город Мюнхен, что в Германии, а в гостиницу, оттуда – в Лондон, и уже потом самолётом – в Москву.

- А что, поехали, - засияло начищенным медяком лицо Вадика от радости, - в Лондоне я ещё не был.
- Мама ждать тьебя ин Москоу! - еле выговорил Гевин, надеясь осчастливить его еще больше.

Но Вадик сразу сник и погрустнел:

- Мамке-то зачем сказали?.. У неё и так забот хватает, подумает ещё, что под конвоем лечу...

Гевин объяснил себе такую перемену в настроении русской сентиментальностью, вызванной упоминанием мамы, поэтому он по-отечески похлопал Вадика по плечу и жестом велел спускаться вниз.


Васильковый «Aston Martin» бодро колесил по автобану. Он даже не ехал – летел! Вжавшись в серое полотно автомагистрали, голубая акула болида отмеряла спидометром мили британской земли с такой скоростью, которая Вадику, привычному к «жигулёнкам», и не снилась. Он чаще молчал, но Гевин замечал, как загорались его глаза при виде мощной зверюги, и ему чрезвычайно льстило это. Вадик всегда блаженно улыбался и прикрывал глаза, когда утопал в дорогом кожаном кресле, будто вдавленный в него мягкой, но сильной звериной лапой.
Вадик и впрямь был очарован скоростью и мощью автомобиля, а заодно и проносившимися за окном выграбленными ухоженными пейзажами, как на картинках в «National geographic». Один раз ради развлечения он даже представил эту машину на родных карельских дорогах и в голос засмеялся — это было все равно что понтовые швейцарские часы на татуированном запястье другана и собутыльника Васьки.
Иногда Вадика раздражала эта ювелирно выточенная, искусственная опрятность местной природы, как после фотошопа. Тогда ему казалось, что каждое деревце, кустик здесь были кем-то ухожены, подстрижены, подсчитаны, учтены, и он, русский моряк Вадим Щербаков, тоже находится под неусыпным наблюдением. Захоти он здесь спрятаться – эта облизанная,  «учтенная» растительность вмиг предательски выдаст его как неучтенного нелегала. То ли дело родные карельские дебри?! Кряжистый таёжный лес с гигантскими соснами, трескучий настил из опавшего сушняка и прошлогодней хвои, путанки стволов деревьев корней выступающих из-под земли, мшистые скалы… Любой куст укроет — своих не выдаст!
До аэропорта, а потом и до отеля они добрались лишь к позднему вечеру. Как ни пытался Гевин объяснить русскому правила пользования карточкой от гостиничного номера, он ни в какую не понимал. Пришлось обратиться в администрацию «Мюнхена» за помощью.

- Stay here, I will come back soon,[14] - Гевин усадил Вадика за столик в фойе, вручил ему журнал с глянцевой яркой обложкой, а сам, скользнув по коридору, куда-то исчез. Через пару минут он вёл человека в жилетке ярко-зелёного цвета со светоотражающими полосами и бейджем -  сотрудника аэропорта.
- Here he is, - он указал в сторону Вадика, - help me, please[15], - он облегчённо вздохнул как человек, который сделал всё, что от него зависит, и плюхнулся в кресло рядом.
- Русский?
- Да! - расплылся в улыбке Вадик, когда сообразил, что русоволосый человек в жилетке из «братьев-славян».

Был он коренастый, широколицый с крепким боксёрским подбородком. Любопытные, глубоко посаженные глаза с неподдельным интересом наблюдали за Вадиком.

- Everything will be o'k, Mr. Edley. I will see him off[16], - скороговоркой пролопотал он англичанину.

Гевин успокоился, когда понял, что этот русский матрос в надежных руках. Пожелав Вадику приятного полёта и мягкой посадки, попрощавшись, он торопливо зашагал по гулкому коридору гостиницы.

- Как зовут-то, братан? Чего с рукой? - по-простецки спросил русоволосый, слегка похлопав по плечу нового знакомца.
- Вадик. Да так... «Упал, очнулся — гипс», - не стал он вдаваться в детали.
- А меня, значит, Юрком. Приехал с Украины. Здесь уже семь лет тусуюсь, - деловито, с энтузиазмом выложил он, радуясь, что встретил соплеменника.
- А я - из Карелии, - негромко ответил Вадик, присматриваясь к новому знакомому.
- Нашенский, значит! Свой! - почти прокричал Юрок и крепко пожал руку матроса, будто они давно знакомы и вновь встретились после вековой разлуки.

После этой фразы, казалось, Юрок готов ради него распрощаться с последними портками. Он тихонько подтолкнул матроса к дверям и с интонацией радушного хозяина сказал:

- Пойдём, покажу, что тут у нас да как.

Пока они поднимались на лифте на нужный этаж, Вадик в общих чертах поведал своему новому знакомому невеселую историю своего пребывания в королевстве.

- Ничего, до свадьбы заживёт, - подбодрил его Юрок.

Двери лифта бесшумно открылись, на этаже, как оказалось, кроме них никого не было.
Третьего тут не наблюдалось, поэтому Юрка, исстрадавшийся по своим — советским, еще не испорченным чопорным, размеренным английский бытом, стремительно соображал на двоих:

- Слушай, братан, такую встречу надо отметить! Не поверишь – здесь даже посидеть нормально не с кем. Кто недавно сюда переехал – те пашут с утра до ночи, кто давно околачивается – отвыкли. Да и не принято здесь — чтоб душевно, как грицца, в теплом кругу, до донышка... Помню в деревне нашей под Киевом бывало такие свадьбы справляли, такие похороны — даже с дальних хуторов народ приезжал. Неделю гуляли! Поросей забивали, горилку — усю на столы... - Юрка блаженно закинул голову, а в зрачках отразились огоньки точечной подсветки.

Грохот непонятного происхождения в конце коридора вернул его на землю Туманного альбиона. Жареные порося, бутыли горилки и прочие прелести украинской кулинарии в миг умчались обратно на историческую родину - в Незалежню.

- Значит, так, - отбросив лирику, по-деловому начал Юрка. - Вылет твой всё равно только в три ночи, в самолёт я тебя посажу. Время есть. Ну, что, дёрнем? - спросил он, не сколько спрашивая, сколько утверждая.


Памятуя о своём грешке, из-за которого он завис в чужой стране, Вадик особо-то не был настроен пить. Но и в грязь лицом перед своим бывшим соотечественником не хотелось ударить. Не по-мужски! Через пару мгновений здравомыслие Вадика обреченно подняло лапки вверх и сдалось на милость честолюбию. Ещё пару секунд поколебавшись, он ответил:

- Только с условием, что ты меня проводишь до самолёта! - и, чтобы оправдать свое минутное сомнение и не обидеть этим земляка, добавил: - А то у меня с английским не очень... И одна рука...
- Какие вопросы?! Замётано! Вот увидишь, брат: всё будет как в лучших домах Лондона! – с особым удовольствием Юрок ввернул коронную фразу великого комбинатора, понятную только своим - советским гражданам, что придало его словам особую доверительность.
- Слушай! Твой номер — триста пятнадцатый, - ткнул он пальцем на темную полированную дверь с соответствующей цифрой. – и ты в номере. Значит, договорились? Жди меня здесь — я скоро.

Вадик кивнул.


Номер был, что называется, «шик-модерн»! Мягкий толстый ковролин благородного кремового оттенка, дорогущая мягкая мебель с кожаной обивкой, огромная плазма на стене... Вадик здоровой рукой открыл дверцу массивного шкафа-бара и не поверил своим глазам: он весь был заставлен маленькими бутылочками с пестрыми этикетками - выпивка была на любой вкус! Во вторую комнату он не пошел, решил посмотреть санузел. Новенькая хромированная сантехника в ванной и белоснежная, внушительных размеров она... Джакузи! Тут-то Вадик припомнил красномордого земляка в ресторане и его надменное: «Ол инклюзив!» Да, мистер Эдли не поскупился — вот тебе, действительно, «ол инклюзив»! Вадик порывался было с вожделением потереть руки, насколько это было возможно с загипсованной левой рукой, а затем недолго покопался в своих вещах и потопал в ванную.


Вот уже целых два часа Вадик нежился в бурлящем кружеве джакузи. Гламур да и только! Прикрыв от удовольствия осоловелые глазки, он с наслаждением попыхивал дорогой сигареллой, которую прихватил с журнального столика. Руку в гипсе пришлось предусмотрительно обмотать полиэтиленовым пакетом. Жутко неудобно, конечно, но, как говаривал Васька: «А кому щаз легко?!» На полу среди разбросанной одежды валялись миниатюрные пробные бутылочки из-под всевозможных ликёров, виски, рома. «Приеду в Чалну, ведь не поверит никто!» - лениво размышлял он, выпуская в потолок кольца дыма. После трёх месяцев плавания Вадик ещё не в полной мере освоился в «земной» жизни, и теперь, отдыхая от вахт, качки и нудного надраивания палубы, он всё-таки опять вспоминал море. Упругие гольфстримные струи джакузи напоминали ему мягкую волну океана.
За что же Вадик так полюбил океан? За распростёртый над ним бездонный купол ночного неба, усеянного яркими звездами, за особенную горечь экваториальной воды, за стаи игривых дельфинов, приветствовавших суда... За солнце, которое каждый вечер скатывалось с сумеречных небес, разливалось доменным жаром и гасло отблесками в океанской глубине, а на утро, возрождаясь, вновь подкрашивало марганцем перьевые облака и только здесь видимую дугу горизонта бескрайней воды. А ещё он полюбил океан за широкую мягкую волну, за пену и солёные брызги на лице. На его родной Онеге или, скажем, Ладоге волна совсем другая – что ли, кряжистая, горбылём таким, как частые жёсткие рёбра старой бабкиной стиральной доски…


Сквозь шум воды до ушей Вадика долетел настойчивый стук в дверь.


- Сейчас открою! - гаркнул он и начал с трудом подниматься из ванны.

Выключил джакузи, затем одним махом он осушил бутылочку текилы, чуть покачнувшись, здоровой правой рукой ловко накинул на себя халат с вензелем гостиницы на груди и нетвёрдой походкой пошёл открывать входную дверь.
А в голове пело:

«И когда на море качка,
и бушует океан…»

- Ну чего, ты готов? - Юрок окинул насмешливым взглядом разморенного Вадика и, не дожидаясь приглашения, бодро вошел в номер.

Кинув взгляд в открытую дверь ванной, Юрка подмигнул:

- Да, как я погляжу, ты освоился!
- Ага, методом тыка.
- А я тут немного винца прихватил, - Юрок вытащил из сумки литровую коробку со спиртным.

Вадик покосился на единолично опустошенный почти на половину бар, потом на Юркину коробку, но отступать было некуда:

- Что-то в номере не хочется сидеть. Может, сходим куда?
- Давай на воздух. Пойдём для начала на крышу, а там – видно будет.

На том и порешили.


На крыше гостиницы никого не было, обстановка располагала к долгим душевным излияниям, подогретым алкоголем. Внизу, на взлетной, ревели реактивные двигатели, небольшие автобусы перевозили пассажиров, готовящихся к вылету. Сумерки были расцвечены огнями взлетной полосы. Непривычный стремительный ритм аэропорта Вадик разбавлял хмельными волнами, неспешно несущими их с Юрком разговор то в бабкин дом с фруктовым садом под Киевом, то на зимний налимий лов на реке Шуя. Вадик мог рассказать и о Кейптауне, Майорке, Стамбуле, Рио… Да и Юрок, конечно, много чего повидал, но сейчас это казалось мелким, неважным. Вадик вспомнил своего армейского друга, тоже Юру, как стояли они в наряде вот так же, под чёрным курским небом, мечтая каждый о своём доме…
Правой рукой Вадик приставил к глазу горлышко опустевшей бутылки, прихваченной из бара в его номере, и, как в подзорную трубу, смотрел вслед сигнальным огням только что взлетевшего боинга.
В голове по-прежнему назойливо звучало:

«Приходи ко мне морячка,
Я любовь свою отдам…»

Юрка взял инициативу в свои руки:

- Поправь меня, если я не прав: сейчас самое время есть мясо! Знаю я неподалёку одно местечко… К трём часа управимся!
- А тёлки там есть? - Вадик застыл, как на капитанском мостике, и развернул свою «подзорную трубу» на огни города, словно пытаясь рассмотреть внизу тех самых представительниц противоположного пола.
- А то! - без тени сомнения пообещал Юрок и направился к лестнице.

Место и впрямь находилось поблизости. Друзья вошли в заведение под вывеской на английском языке, украшенной переливающимися разноцветными огоньками, как на новогодней гирлянде. За барной стойкой стоял… кавказец.

- Не понял! - вырвалось у Вадика.

Он даже огляделся, будто хотел убедиться, что находится не в родном Петрозаводске в ресторане кавказской кухни.

 - Что, тоже русские? - брякнул он в растерянности бармену.
- Зачем русские? Тоже из России, дорогой! - радушно осклабился тот.

Количество золота в его рту могло поспорить с тем, что было навешено на шее.

- Садись за столик, дорогой, сейчас шашлык-машлык кушать будешь! - ласково увещевал его бармен, показывая на пустующий столик в центре зала.
- Из свинины? - Вадик растерянно посмотрел на Юрка.
- Какой свинина? Сразу видно здэсь мало жил, Зураба не знаешь. Шашлык из баранина, рэд рыба. Чебурек хочишь? Такой чебурек ты Россия не пробоваль! Откуда приехаль, дорогой? - лопотал бармен, даже радуясь, что посетители из России и ему не приходится собирать по закоулкам памяти где-то случайно услышанные и запомненные английские слова.
- Из Петрозаводска, - ответил Вадик.

Небритое лицо Зураба с выражением вселенского счастья оскалилось желтым металлом, будто встретил школьного товарища из родного аула.

- Брат! У мене там тётке на рынке эйпыл, мандарин-шмандарин всякий торгует.
- Да ну? - Акцент Зураба, теперь уже манера общения, даже английские словечки, проскакивающие в речи, умиляли Вадика. Так это было по-домашнему, будто и не в Англии он вовсе, а дома где-нибудь по проспекту Ленина прогуливается.
- Мамой клянусь! Рынок… - он защёлкал волосатыми пальцами, что-то пытаясь вспомнить: - Бироза! Амэрика! Янки!
- Где? Берёза? - вылупил удивленные глаза Вадик, - какая Америка?
- Вижу, you live here long time. How русский will be tree?[17] - обратился Зураб к Юрку.
- Дерево!
- Рынок - Деревлянки! – радостно почти прокричал Зураб, шарахнув кулаком по барной стойке.
- А! Древлянка... У меня там дядя живёт! - Вадикову счастью, казалось, не было предела, будто не Зураб, а сам дядя тут перед ним стоит.
- Брат! Я тебе такой шашлик сделаю! - Обернувшись к двери, ведущей в кухню, он что-то гортанно крикнул на своём родном языке. Из кухни вышел Зураб номер два, то есть его копия, разве что цепочка на шее была чуть тоньше.
- У тебе здэсь каждый дэнь браття ходят, - буркнул он немного обиженно. - А я тогда кто?
- Это мой брат — билизнец! Масхат, - черные глаза Зураба искрились неподдельной радостью. - Зачэм такое говоришь, Масхат? Человек у тёти Зуримы сливы покупаль на рынке. Накрой нашим гостям!


Через пару минут к столику, за которым устроились Вадик и Юрок подошёл безгранично осчастливленный встречей Зураб. В руках он нёс огромное блюдо с шампурами поджаристого сочного мяса, маринованным репчатым луком, припорошенными укропом, кинзой, веточками базилика. Отдельно он поставил на стол две розетки, наполненные ароматным соусом социбели.

- Дарагим гостям! - торжественно произнёс Зураб и добавил: - Этот барашка сиводни утром у Стоун Хедж траву кушаль – космос заряжался!

Вадик открыл глаза и упёрся взглядом в кремовый потолок. Голова гудела с дикого похмелья, давала о себе знать загипсованная рука. Он лежал на мягкой кровати прямо в одежде. Больно было даже подвигать глазами, когда, пытаясь сориентироваться во времени, он хотел посмотреть в окно. Из щели неплотно зашторенного окна били лучи яркого полуденного солнца.

- Проспал! - Вадик, как ошпаренный, на удивление легко вскочил с постели. - Ё-маё! - то ли от досады, а может, от разрывающей виски боли, вскрикнул он.

Ему под ноги прилетел невесть откуда выпавший листок бумаги с прыгающими неровными строчками корявых букв. «Пиво - в холодильнике. Я – на работе. В посольство без меня не ходи», - прочёл вслух Вадик осипшим голосом, с трудом разбирая буквы.

- Какое ещё, блин, посольство?! Ё-маё! Во дурак-то, а! - Вадик стал вспоминать вчерашнюю вечеринку и в ужасе закрыл лицо рукой. Перед глазами возникла детальная картинка вчерашних посиделок. Что же было вчера?


В очередном злачном месте, куда они направились после шашлычной, было полно англичан.

- Чего они всё время «плиз» да «плиз»? - Вадик окинул мутным взглядом питейное заведение.
- Типа вежливые. Джентльмены. А на самом деле это для связки слов. Плевать они хотели на тебя, если в кармане нет фунтов, - Юрок быстро перенял неправильное «морское» ударение Вадика.
- Для связки?
- Угу. Как в русском языке матерщина.

Юрок опрокинул в глотку очередной «дрыньк». Он уже давно потерял счёт этим самым «дрынькам» и то, что это больше не тревожило его, наполняло Юрка особенным чувством свободы, которое он уже успел позабыть здесь, в Великобритании, - свободы от всякого рода обязательств, счетов, английской чопорности и ханжества. Ему нравилось не думать о пустой карте «виза», о завтрашнем дне, несущем неминуемые проблемы. Вот уж это слово - «проблема»! Раньше, когда с родителями жил в СССР, он не слышал чтобы кто-то сказал: «Это твои проблемы». Говорили: «Это не моё дело», «Не мои вопросы» или, например, «Твоя задача». Дела делались, задачи решались, а вот с проблемами… Юрок ещё помнил, как с рыночной экономикой в Россию с запада пришли три «П» - порнография, попкорн и проблемы. Весь этот комплекс, привнесённый западной цивилизацией, по Юркиному твердому теперешнему убеждению, был направлен с одной целью – для нравственного и физического геноцида. И если лихоманка порнографии очевидна, то со словом «проблема» всё сложнее. Нельзя на русского человека вешать ярмо с возом проблем. Пропадёт он! Это в английском языке биржевых столбцов и сухих сообщений проблемы решаемы. В сакральном русском – нет! С ними живут, их терпят, увязывают кушаки, наконец, смиряются, но никак не разрешают. Всё, теперь он будет заниматься только вопросами! С сегодняшнего дня ни слова о проблемах! Сегодня Юрок был счастлив, что благодаря своему новому другу вновь обрёл утраченное чувство полёта. Жаль только, что Вадон улетает через… – он посмотрел на ручные часы – через полтора часа. Его вдруг осенило.

- Слушай, Вадон, оставайся здесь! На кой тебе лететь обратно?! Попросишь политическое убежище. Язык подучишь – и в море. На первое время я тебя к себе на работу устрою или вон, - он кивнул в сторону барной стойки, - к Зурабу пойдёшь, а?
- Не, к Зурабу не пойду. Пацаны из ВДВ не поймут. Я же пожарный, Юрка! - вспомнил он.
- Пожарные здесь хорошо живут. Вот английского языка ты не знаешь...
- Огонь тоже не знает английского, - Вадик надул щёки и тоненько пискнул, выпустив воздух через сжатые губы. - С огнём, Юрок, надо на его языке разговаривать, здесь одним «плизом» не отделаешься.

Вадик рассказал: как-то восемь часов к ряду тушили они с его чалнинским другом Витькой Макаровым старинный карельский дом в три этажа, а потом, полуживые от усталости, отгребли они от своего начальства по первое число за то, что дом тот был не в их районе. Мол, не наше это дело, туда из другой пожарной части должны были приехать.

- Вот уроды! Там люди с вёдрами, а мы, значит, не туши! - на Вадика нахлынули прошлые обиды, - пошли они! А мне дадут это… политическое убежище?
- Конечно! Березовскому дали, а ты чем хуже?! - заверил Юрка, слегка похлопав друга по гипсу.
- Вот только мамку с сестрёнками жаль, как там они без меня…
- Освоишься – вызовешь их сюда, - выстраивал Юрок возможные перспективы.
- Хайку мёсака! - Вадик поднял рюмку.
- А это по-каковски?
- По-японски, - Вадик как мог, соорудил умное выражение на лице - не только, мол, Юрка языками владеет, - по-ихнему это означает – «Ну, понеслась!» или что-то в этом роде.

Пиво помогло Вадику расслабиться. Последнее, что он помнил, было то, как поехали они с Юрком в гостиницу за его вещами («Аэропорт, ван терминал!» - тогда крикнул Юрок таксисту), как, выбрав все остатки спиртного из бара в номере, отмечали трёхчасовой вылет лондонского рейса, потом, словно дикари, отплясывали на крыше гостиницы, размахивая руками на прощание набирающему высоту Боингу…

- Меня можно поздравить – теперь я нелегал! - подытожил Вадик вслух.

Потом пошел в ванную и выкинул в мешок для мусора просроченные проездные документы, огромным глотком опустошил зелёную банку «John Smith’s Extra Smooth», смял её в руке и со злостью метнул вслед за билетом. Он с лёгкостью приноровился открывать банки с пивом только правой здоровой рукой. Когда пивасик такой вкусный, голь на выдумки хитра! Сидеть дома и ждать Юрка ему было невмоготу. К тому же пиво кончилось, а в кармане всё ещё лежали не потраченные фунты. В затуманенной голове зрел какой-то план дальнейших действий, но в чётко обрисованную картинку он пока не мог оформиться. Виной тому, наверное, была нехватка пива, а может, задорный плясовой мотивчик, всё чаще всплывающий в голове словами песни вчерашнего шабаша на крыше: «Эх, яблочко, куда ж ты катишься?..»
Вадик увидел себя в зеркале: загорелое лицо, тонкий изгиб губ, широкий лоб, открытый взгляд голубых глаз из-под прямой линии темных бровей, одним словом – красавец! Вот только оброс немного – пригладил причёску.

- Пойду подстригусь и куплю пиво, - сказал он своему отражению, и оно довольно улыбнулось в ответ.
- «Может, и правда, остаться здесь? Женюсь…» - мелькнуло в голове.


Как ни пытался, Вадик не мог вспомнить, откуда он шёл – вот вроде бы этот переулок и вот та вон улица... А схожесть иноземных уличных сплетений между тем всё дальше уводила его от нужного адреса. Уже больше часа он крутился по улочкам квартала в поисках так легкомысленно оставленного им крова. И сходить-то хотел только туда и обратно, поэтому ни документов не взял, ни квартиру Юркину не закрыл. Кой чёрт дёрнул его выйти на улицу?! Он даже не знает, как будет на английском парикмахерская. Вот так всегда – чуть выпьешь, и, как говорится, хайку мёсака! А останови его сейчас полиция?! Он же теперь нелегал! Даже отбрехаться по-ихнему не сможет – языка не знает. Это петрозаводским ментам можно было впаривать всякие баллады, в крайнем случае – откупиться, местные же бобики[18], то бишь полицейские, – лютые, Юрок вчера говорил. Как на грех, ему на встречу откуда-то вынырнула конная полиция. Недолго думая, Вадик нырнул под первую попавшуюся вывеску. «Это   судьба!» – обреченно вздохнул он. Перед его носом, сразу за прилавком, лежали упаковки так понравившегося ему лёгкого пива в зелёных жестяных банках, как из Юркиного холодильника.
Жизнь потихоньку налаживалась. Вадик развалился на лавочке, потягивал пивко, изучал витрины магазинов, беззаботно посматривал по сторонам. В общем, «завидуй мне, Чална!» Он полностью созрел для осуществления своего плана – женитьбы. С чего-то надо было начинать, и Вадик стал приглядываться к прохожим девушкам. Как на зло мимо прохаживались или толпились небольшими компаниями одни неформалы. То какие-то панки с зелёными гребнями на головах, то во всём черном молодые «вдовы». Наконец он увидел симпатичную мулаточку, бойко шагавшую мимо этого, как сказала бы его бабка, «зверинца». Подхватив здоровой рукой упаковку с пивом, Вадик, не упуская из внимания среди чёрно-зелёных «человечков» коричневую юбку, стройные ножки и высокие каблуки, ринулся выполнять свой план.

- Плиз, - перегородил он дорогу красотке.
- Can I help you, Mr?[19] - приветливо улыбнулась она странному незнакомцу.
- Сам-то я... Это... Неместный, - с места в карьер начал Вадик, для пущей выразительности разводя руками и вовсю подключая мимику. - Остановился у приятеля... Забыл, где его дом...
- I don't understand you, - с сожалением пожала девушка загорелыми плечиками и спросила: - Do you speak English, German or French?[20]

Вадик старательно чеканил каждое слово, как говорится, «диктовал большими буквами», почти переходя на крик, будто это могло сделать русскую речь понятной англичанке:

- Я говорю: живу здесь недалеко. Пошли со мной. Пиво попьём, - он, как мог, указал загипсованной рукой в сторону скамейки.

Лицо девушки вдруг стало не на шутку встревоженным, она уставилась на Вадика, взгляд скользнул по траектории: лицо-рука-скамья. Затем еще раз внимательно посмотрела на его изрядно помятую после всего выпитого физиономию, загипсованную руку, скамейку. Вот тут, кажется, ее осенило, она возбужденно затараторила:

- Oh, my God! I should have guessed! I'll call an ambulance. Sit down on a bench. Right here.[21]
- Да, здесь! Здесь! - Вадик радостно закивал в надежде, что акт коммуникации состоялся.

Довольный собой, Вадик бодро шёл впереди, указывая дорогу своей спутнице, а она уже с кем-то оживлённо говорила по телефону.


Вадик так и не понял, откуда взялась карета скорой помощи. Аккуратно подхватив под руки, двое в одежде медиков пытались усадить его в белую машину с красным крестом. Он хотел было объяснить назойливым медбратам, что да как, но впереди, на перекрёстке, замаячила конная полиция.

- Вот не пруха! - процедил он сквозь зубы. - Ну, хрен с вами – везите. На месте разберёмся.

Вадика уложили на кушетку, надели на лицо маску. Голову почти сразу застил туман, тело наполнилось райской лёгкостью. Ему показалось, что в искривлённом пространстве неотложки он завис, будто в невесомости. Вадику почудилось, что в странно изогнутую, приоткрытую дверь машины заглянуло лицо его несостоявшейся английской невесты. Она ободряюще улыбнулась ему, помахала на прощание рукой и с чувством выполненного долга улетучилась по своим делам…


Вадик находился в больнице – это он понял сразу: по всему его телу были утыканы датчики. В голове дико отбивали тамтамы, рука ныла. Перед ним в синем халате и с подносом в руках стояла необъятная негритянка с лоснящимся лицом.

- Good morning, Mr! Do you want to have breakfast?[22] - участливо спросила она, стараясь говорить медленно, почти по слогам.
- Плохо мне, Изаура, - простонал Вадик. - Пиво бы! Где моё бир?.. - для пущей убедительности он сделал губами «пссс» и с мученической гримасой показал, как пьют из банки.
- No, Mr! It's impossible,- негритянка испуганно вытаращила глаза и замахала руками. - Here it's your breakfast.[23]
- Руссиш завтрак – бир! - не сдавался Вадик, с напором втолковывая непонятливой медсестре особенности российского рациона. - Гони пиво, не видишь: мистер с бодуна! - разозлился он не на шутку и даже покраснел. - Я гоу в Москву, дриньк отдай! - и, памятуя их с Юркой разговор, на всякий случай «матюгнулся» на английский манер: - Плиз.


Через пару часов на узкой чистенькой улочке, за углом от госпиталя, Вадик остановил такси. Из больнички удалось удрать без особых проблем — благо что одежда была при нем, а снующий по коридорам медперсонал не обратил никакого внимания на молодого, но потрепанного парня с отпечатком знатной  попойки на припухшем лице и загипсованной рукой. Здоровой правой рукой он намертво вцепился в вожделенную банку. Пиво у негритянки он всё-таки выморщил. «Всё – надо лететь домой! А то так и в каталажку загреметь не долго! Двое суток как нелегал – это не шутки», - решил Вадик про себя, в глубине души немного опасаясь очередного искушения английским пивом.
«Аэропорт, ван терминал!» - непоколебимым голосом объявил он таксисту, и, чтобы отвязаться от навязчивой пивной баночки, крепко засевшей в его голове, он решил сыграть с зеленым змием в поддавки — позволил себе заглотить содержимое в надежде, что эта банка станет последней.


Наконец, знакомые места: аэропорт, терминал. Можно сказать, почти родные. Вадика немного отпустило. Стоило только расслабиться — здоровая рука сама собой полезла в пластиковый пакет с пивом, прикупленным у входа на всякий «пожарный». Уже привычно зажал банку между коленями, указательным пальцем правой руки ловко, как заправский скрипач, играя пиццикато, поддел кольцо, дёрнул вверх и потянул на себя. Пиво многообещающе зашипело, сыграв форте, так что Вадику пришлось сдаться. «Теперь точно - по последней», - он благоразумно решил получить удовольствие, а не вступать в схватку в зеленым змием, загнанным коварными англичанами в металлическую банку, предостерегающе выкрашенную в зеленый же цвет.
Вадик неспешно прогуливался мимо стендов, магазинов и ресторанчиков терминала, высматривая своего друга Юрка. Полиции нигде не намечалось. У эстакады, соединяющей первый и второй терминалы и снабжённой эскалатором, Вадик, поставил пакет с пивом на пол, достал пачку сигарелл, оставшуюся ещё из «ол инклюзив» - гостиницы, коробку спичек с названием зурабовской забегаловки и, втиснув её между рукой и гипсом, чиркнул спичкой.

- You are breaking the law by smoking, Mr![24] - внезапно раздалось над самым ухом. От неожиданности Вадик даже вздрогнул. Перед ним, как грузди после дождя в родном чалнинском лесу, выросли двое полицейских. Поначалу-то Вадик опешил, но тут же взял себя в руки – с ментами он умел общаться. Сказывался опыт в родной Чалне.
- А-а! - протянул он, делано растянув в улыбке рот от уха до уха. - Двое из ларца! Привет, менты!

Вадик картинно задул огонь на спичке. Но вместе с потухшим пламенем ребята в форме почему-то не исчезли. Они всё так же стояли перед ним и даже как на зло никуда не торопились.

- Your documents, Mr![25] - Судя по металлическим ноткам в голосе, отступать бобики  были не намерены.

Вадик сделал большой глоток из банки, словно хотел продемонстрировать, кто здесь хозяин. Полицейские, ошарашенные наглостью русского, удивленно переглянулись.

- Ол инклюзив, менты! - уже хорошо датый Вадик добродушно протянул им пустую банку.

Через мгновение на запястье правой руки защёлкнулось кольцо наручников, вторым браслетом полицейский окольцевал себя.


Юрка отыскали быстро. В помещение, где держали Вадика, он зашёл запыхавшийся и немного испуганный.

- Вадька, братан, ты куда пропал?! - Юрок хотел обнять своего друга, но бдительный полицейский отстранил его.
- Вот... Мусора повязали, - Вадик криво улыбнулся и погремел наручниками. Правая рука его была прикована к столу, - они и впрямь у вас лютые. Пиво вон отобрали, - с обидой добавил он.
- Тут такой кипиш был! Тебя искали, меня задёргали. Этот... Представитель твой тоже был здесь. Уже три самолёта без тебя улетело. Ты уж прости, с посольством теперь не выйдет, - Юрок виновато уставился в пол.
- Это ты извини, - как мог, развел руками Вадик. - Полечу домой. Что я здесь забыл?..
- Я сейчас тебе вещи принесу и документы.

Объяснив что-то полицейским, Юрок убежал.


На посадку Вадика вели под конвоем. Рядом торопливо семенил Юрок, волоча за собой внушительных размеров чемодан на колесиках. Они молчали. Да и о чём было говорить?.. Всё понятно без слов. Вадик – улетал. Юрок – оставался.
Наступил момент расставания. Надо было прощаться.

- Я тебе тут гостинцев собрал... - Юрок выкатил из-за спины огромный клетчатый чемодан. - Там ещё духи для твоей мамы, очень хорошие…
- Спасибо, дружище, - Вадик был очень растроган таким сюрпризом.
- На вот ещё... На память, - Юрок снял с себя жилетку и что-то написал на ней фломастером, - это мой электронный адрес. Пиши.

Они крепко, по-мужски, обнялись.
Полицейские негромко переговаривались меду собой.

- I don't understand these Russians. This guy got a fine because of the Russian sailor, but he has got gifts for the sailor, - удивлённо пожал плечами один из них. - My advice to you, Mr Scherbakov, - обратился он к Вадику, - go home![26]

Лондонский аэропорт Хитроу был тоже немаленький. Вадик бесцельно бродил по его сверкающим, выхоленным залам, когда понял, что снова заблудился.  С потолка, перемешивая речь с «плизами», кто-то очаровательным женским голосом коверкал его фамилию. История повторилась. В самолёт Вадика посадили полицейские.
Не, ну бывает же такое – если не повезёт, то по полной! В самолёте Вадику досталось место рядом с какой-то русской бабкой. Старушка, едва заняв свое кресло, начала болтать без умолку. Не то чтобы она о чём-то спрашивала, нет. Она просто выплёскивала на сидящего рядом Вадика потоки сознания. Складывалось впечатление, что она вообще не могла молчать.

- …И жил он на Васильевском, рядом с нами. А уже в тридцать седьмом его забрали, - говорила она, даже не глядя в сторону соседа. - Капиталина пробыла там всю блокаду… Ой, иду за лейтенантом тем, а от него та-ак хлебом пахнет! - старушка, прикрыв глаза, с наслаждением втянула облагороженный каким-то тропическим освежителем воздух в салоне самолёта, казалось, она и не подозревает, что говорит в голос. - Я и рассказываю маме: он – на Кировский, а я – за ним, как приклеил кто. Мама-то ходить уже не могла, вот и переживала… ...Адвокат сразу сказала мне: ваше дело проигрышное. Откуда было мне знать, что та справка из ЖКХ у нашей Любы? – она театрально развела сухонькими руками. - А вы теперь попробуйте-ка – купите! Таких квартир уже не строят!
- А вы москвич или, может быть, из Ленинграда? - не меняя тональность, спросила Вадика говорливая соседка.
- Из Мюнхена, - брякнул Вадик первое, что пришло на ум.
Она отвернулась, казалось, утратив к нему всякий интерес.
-... Симпатичный был немец, только худой. Они у нашего дома завалы разбирали…

Вадик, устроившийся было подремать, подскочил в кресле.

- Наш лайнер ещё не набрал необходимую высоту. Пожалуйста, в целях безопасности не покидайте своих мест! - Красивая, в форменной юбке с газовым красно-синим шарфом на длинной шее, ослепительно улыбаясь, но одновременно сохраняя при этом строгость в глазах, по салону шла стюардесса, по-русски она говорила с лёгким акцентом.
- Девушка, у вас есть свободные места? - окликнул красотку Вадик.

Всё так же ослепительно улыбаясь, как в буклетах «Аэрофлота» или в рекламе зубной пасты, она отрицательно, но с сочувствием в глазах покачала головой.

- Нет, ну не хотел же пить, а! - тихонько укорил Вадик, бормоча себе под нос. - Тогда ван дриньк, девушка, ван дриньк! - крикнул вслед стюардессе.

Вадик тогда из Москвы не сразу домой поехал. Мамка, конечно, не дождалась его в аэропорту. Двое суток кто в Домодедово высидит, когда у тебя дома хозяйство? Если бы не эта бабка в самолёте… В общем, напился он тогда. Из Москвы прямиком в Рязань поехал к Юрке — тому самому армейскому другу. Там все оставшиеся фунты и прогуляли. Сплошное хайку мёсака получилось. Вернулся он в Карелию только через пару недель. Сунулся в контору, где работал, там сказали, что все его кровно заработанные в аккурат покрыли штрафы за его куролесы с полицией да опозданиями на рейсы. В гостинице ковролин сигареллой прожёг. Когда успел? Ведь и не сидел там почти, даже стоимость спиртного в баре в гостинице прилепили к счёту, жмоты. Ладно хоть, чемодан английского Юрка оставили, так что мамке позвонил, сказал, будто всё на гостинцы спустил – стыдно было правду говорить.


В Петрозаводске в республиканской больнице уже дали отопление. Где-то в свинцовой выси осеннего карельского неба пророкотал самолёт. «В Бесовецкий аэропорт спешит, - подумал Вадик с грустью, - там и Чална рядышком». Он вспомнил о новом друге. Наверное, сидит сейчас Юрок один на крыше, провожает и встречает самолёты. Надо бы ему написать… «А мамка сейчас, наверное, печку топит. А может, и баньку. Эх, вот выпишут из больницы - первым делом в баньку!» - мечтал Вадик, глядя в окно на осеннюю хмарь, недавно поселившуюся в больничном парке. Шёл мелкий дождь, прибивая в лужах желтые листы. По пустынной асфальтовой дорожке бесцельно плелась чёрная дворняга. Свалявшаяся промокшая шерсть её, повисла, облепив тощие бока. Вадик невольно поёжился, представив каково сейчас быть на улице. «Может, потерялась или выгнал кто?» - Вадику стало жаль пса. Плохо все-таки быть одному – это он понял совсем недавно, когда встретил свою Иру. Сперва она даже не посмотрела на него. Вернее посмотрела, но как на больного, в смысле её тогда интересовала рука сломанная, а не он сам. Кость левой руки срасталась неправильно. Привезли его в операционную. Спрашивают про аллергию на лекарства, а Вадик будто не слышит ничего – всё смотрит на неё. Во попал! В белом чепце с марлевой повязкой, только одни глаза и светятся – серые, необычайно красивые и внимательные. Ему – маску на лицо, а он: «Девушка, а как вас зовут?» Познакомились они позже, когда она пришла в палату с обходом. Тут Вадик и оживился — всё обаяние приложил, лишь бы понравиться. Накувыркался по кораблям да по чужим странам по самое не хочу – надоело. И Ира не оттолкнула. Так и закрутилось у них... Любовь-морковь... И, кстати, калитки у неё не хуже мамкиных оказались.
Одним словом, не было бы счастья, да несчастье помогло. А так, всё – со спиртным завязывать надо. Стыдно ведь, совестно перед людьми, а перед мамкой родной, которая ради него здоровье гробила, стыднее во сто крат. В последнее время Вадик много думал об этом... О маме, о дяде, который его в Петрозаводск вытащил, о Юрке английском... А еще понял Вадик, за что человека уважают. И дядю-то уважают не за военную выправку и уж точно не за Кубу. Вадька сам где только ни побывал, и что с того? Много ли с него почёта? Пётр Алексеевич человеком надёжным был. И Юрка в беде в чужой стране его не бросил. И мамка вроде птица не высокого полета, а в поселке её ой как уважают, потому что всю жизнь для детей одна-одинешенька лямку тянет. А на кого ж ещё Вадьке маленькому было надеяться, как не на мамку?.. С водкой этой какая надёга? На кого его дети надеяться будут?..
Всё, хватит! Он скоро семейным человеком станет. Да и с морем, наверное, придётся расстаться – от семьи не дело на полгода уходить. Находился уже по морям. Ничего, Карелия – водный край. Соскучится – поедет к бабке в Беломорск. Белое море не хуже остальных. А ещё чалнинский Витька Макаров звонил недавно. Он пошёл на повышение по службе, звал обратно в пожарку. В общем, не пропадёт. Была бы шея, а ярмо найдётся – говаривала его бабка.




______________
Примечания

1 Расступитесь, дайте ему доступ к воздуху.
2 У вашего матроса есть аллергия на какие-нибудь медицинские препараты?
3 У матроса есть аллергия.
4 Оденьте ему кислородную маску.
5 Хайку мёсака (японский) – (Ну), давай, поехали…
6 Амештаться (диал.) - удивляться.
7 Как вы себя чувствуете, мистер… Щербаков?
8 Бедный русский.
9 Церковь святых Петра и Павла.
10 Церковь святой Маргарет.
11 Река Оруэлл.
12 Мистер Щербаков голоден?
13 Я приеду за вами завтра.
14 Располагайтесь здесь, я сейчас приду.
15 Вот, - он указал в сторону Вадика, - помогите, пожалуйст.
16 Всё в порядке, мистер Эдли. Я его провожу.
17 Вижу, ты давно здесь живёшь. Как русский будет дерево?
18 Bobby (англ.) - полисмен.
19 Чем могу вам помочь, мистер?
20 Я не понимаю вас,- вы говорите на английском, немецком, или французском?
21 О, мой бог! Как я не догадалась?! Сейчас вызову вам скорую. Присядьте пока на скамейку. Вот здесь.
22 Доброе утро, мистер! Завтракать желаете?
23 Мистеру нельзя! - Вот для мистера завтрак.
24 Мистер, вы нарушаете закон о курении!
25 Ваши документы, мистер!
26 Не пойму я этих русских. Этому малому и так штраф выписали из-за русского моряка, а он ему подарки, - Мой вам совет, мистер Щербаков,- уезжайте домой!







_________________________________________

Об авторе: ВЛАДИМИР СОФИЕНКО

Родился в городе Темиртау (Казахстан), живет в Петрозаводске. Окончил факультет психологии КГПА. Автор книг «Ожидание в 2000 лет» (2008), «Под солнцем цвета киновари» (2012), «Смотритель реки» (2015). Публиковался в изданиях «Север», «Полдень», «ЛИTERRAТУРА» и др. Организатор фестиваля «Петроглиф».скачать dle 12.1