(рассказ)
Ветер тут практически не стихает. Оно и понятно – коса. Кругом вода, дюны, ветер треплет чаек, как белые флажки на невидимых нитях. Даже нет, скорее они похожи на воздушных змеев, которые резко взмывают ввысь, послушные восходящему потоку, а потом безжизненно падают вниз, и только у самой воды жизнь внезапно возвращается в их бумажные тельца, и они снова взмывают в небо.
Она ни разу в жизни не запускала воздушного змея. Точнее говоря, один раз все-таки запускала, это было давно, на заброшенном футбольном поле с вытоптанной до земли травой – правда, тогда так ничего и не вышло. Она бежала, а змей безвольно волочился за ней по земле, обдирая свой костистый стан. Сердце выскакивало у нее из груди, дыхание сбилось, а он даже не делал попыток взлететь. Он так и не взлетел. Так что правильнее будет сказать – она ни разу не держала летящего змея за нить, не чувствовала вибрацию его полета в своей руке, как рыбак чувствует натяжение лески и каждое движение невидимого под водой, упругого рыбьего тела.
Однако она как будто помнила эту вибрацию из другой жизни. Она научилась держать чаек на воображаемой привязи, управлять ими, и только когда они скрывались за редкими соснами, привязь путалась и рвалась, и тогда нужно было запускать другую чайку. Это было ее единственным развлечением, пока она помогала проверять ловушки орнитологам на местной станции, куда приехала на практику, предварительно замучив учительницу биологии и написав десятки писем во все инстанции с единственной просьбой – взять ее в какую-нибудь экспедицию, все равно, куда и как надолго. Ее взяли сюда, на Куршскую косу, и здесь она безнадежно и безответно влюбилась.
Он намного старше ее, ходит в рубашке с заплатками и джинсах с прорехами на коленях, учится на биофаке, научил ее есть бутерброды с майонезом и постоянно что-то собирает, разбирает, паяет и опять разбирает: какие-то приемники, рации, не всегда понятные ей устройства. Она боится спросить его, зачем ему вся эта электроника, ведь он же биолог, его должно интересовать, что там внутри у птиц, а что внутри у всех этих аппаратов и так понятно – винтики, гайки. Но она часами просиживает напротив него, листая какой-нибудь определитель, пока он разбирает, собирает и паяет.
Может быть, он спас ей жизнь. Конечно, она могла выпутаться из сети сама, она прекрасна плавала, не хуже, чем ходила по земле. Ее молодое, упругое тело было создано для воды, а длинные волосы были похожи на распущенные в волнах пряди водорослей. Но в тот вечер был шторм. Узкие железные дорожки, утилизированные каким-то аэропортом и приспособленные тут в качестве импровизированных мостков, были в ширину сантиметров двадцать, да и те, пробираясь вдоль сетей в тростнике, приходилось нащупывать подошвой, когда в непогоду вода поднималась. В тот вечер разразилась настоящая буря, и птицы, запутавшиеся в сетях, непременно должны были погибнуть. Поэтому она набросила дождевик, надела на голову шахтерский фонарик и выскользнула в непроглядный вечер. Она столько раз проходила вдоль этой сети, что могла передвигаться тут с закрытыми глазами. Руки привычно делали свою работу, выпутывая мокрые, трепещущие, теплые тельца и осторожно засовывая их в холщовые мешочки, висящие на шее. Дождь лил стеной, волны захлестывали выше колена, и на каждый шаг приходилось тратить вчетверо больше времени, чем обычно.
Она увидела летучую мышь за несколько шагов в тусклом свете своего фонарика, и внутри у нее все замерло. Она всеми способами избегала прикасаться к этим тварям руками. Они вызывали у нее внутреннее содрогание. И теперь здоровенная мышь барахталась в сетке в нескольких шагах впереди. Возвращаться на базу и просить выпутать чудовище, как она пару раз уже делала, – сейчас об этом не могло быть и речи. Она прошла мимо. Потом оглянулась на бьющееся в ячее тело. Мышь так запуталась всеми когтями и крыльями, что выпутать ее не представлялось возможным. Как парни это делают?.. Она с отвращением прикоснулась к тельцу, которое заверещало и завертелось еще больше. Чтобы выпутать зверька, надо было попытаться продеть его голову в ячею, но в этот момент мышь крутанулась и впилась зубами в ее руку.
Дальше все было как во сне. Завизжав, она рухнула в воду, обрушив на себя сети. Попыталась встать на ноги, но тело было опутано, и она никак не могла скинуть с себя этот сетчатый морок мутной воды, не дающий свободно двигаться. Он вытащил ее, отплевывающуюся, из воды и на руках вынес на берег. Наверное, она и сама бы выбралась, почти наверняка выбралась бы – там неглубоко, от силы по грудь. Но ей было приятно думать, что он ее спас.
На следующий день о шторме напоминали только опрокинутые сети и сломанные ветви деревьев. Светило солнце, и барашки облаков опять были ручными. Он позвал ее побродить по дюнам, посмотреть колонию чаек в нескольких километрах от базы. Они болтали обо всем. О том, как ей тоскливо в ее поселке городского типа, и как он провалил экзамены в Технологический и пришлось идти на биофак, чтобы не загреметь в армию.
На горизонте внезапно опять появилось темное, быстро нарастающее облако. Однако это был не шторм. Туча мошки налетела в считанные секунды, они едва успели закрыть глаза и набрать побольше воздуха в легкие. Через несколько мгновений волна насекомых схлынула, но между ними уже не было той близости, которая едва успела наметиться. «Пора возвращаться на базу», – сказал он. «Пора», – отозвалась она эхом.
Это было очень-очень давно. Три недели назад.
Сегодня она опять встала затемно. Пару недель назад он обмолвился, что хорошо бы раздобыть большой кусок янтаря. И теперь каждый ее день начинается в предутренние часы, а к пяти утра она уже на взморье, терпеливо прочесывает берег метр за метром. Позже нельзя, в этих местах поиски янтаря – целая индустрия. В шесть уже появляются многочисленные фигурки, то и дело наклоняющиеся, приняв камушек или ракушку за долгожданную добычу. Янтарь сбывают туристам, придав ему предварительно вид побрякушек: неловко сделанных бус, брошек или даже сережек.
Она несет кеды в левой руке, а ледяная вода кусает ее за ноги, так что поначалу аж дыхание перехватывает. Потом она привыкает и перестает обращать на холод внимание. Каждое утро она что-то приносит на базу: маленькие кусочки янтаря, похожие на крошечные капельки. Янтарный песок. Но настоящий большой кусок не попадается. Времени до отъезда остается сначала немного, потом мало, потом совсем мало, и, наконец, сегодняшнее утро – ее последнее утро на базе.
С тех пор они остались наедине один единственный раз – он попросил ее протереть ему спину влажным полотенцем. Кожа вся была пунцовой от странного раздражения.
«Чертов шелкопряд», – коротко объяснил он.
Гусеницы шелкопряда путешествовали по ветвям сосен, роняя вниз невесомые, как пух, ворсинки, которые, попадая за воротник, вызывали жуткий зуд и делали кожу маково-алой. У него были широкие плечи, и мышцы перекатывались под кожей, как рыбы под поверхностью воды…
…Она замечает мутно-желтое пятнышко сразу, за несколько метров, – такой он огромный и прекрасный, этот осколок. Даже у любителей мастерить побрякушки она никогда не видела таких больших кусков янтаря. На ладони он удивительным образом почти ничего не весит. И в середине этой янтарной капли – узор линий: практически готовый кулон, так и просится на шею. Она осторожно проводит по нему пальцем, бережно убирает в карман рубашки и со всех ног бросается на базу.
Потом останавливается, достает легкий, цвета оливкового масла застывший осколок времени из кармана и любуется им. В нем есть тайна. Он связывает дюны, по которым она бредет, и сосны за чертой этих дюн – с другими соснами, жившими миллионы лет назад. «Даже деревья рано или поздно умирают, а янтарь остается», – думает она. И ей становится от этой мысли то ли легко, то ли бесконечно грустно.
«Вот тебе на прощание, меня ведь завтра тут уже не будет», – говорит она с подчеркнутой небрежностью. Его глаза загораются, как лампочки быстрого накаливания, все лицо мгновенно вспыхивает. «А что случилось? Почему не будет?» – рассеянно интересуется он, но она видит, что он не слушает. Его внимание целиком приковано к огромной застывшей янтарной капле. «Ты молодчина! Просто молоток!» – радостно бормочет он. – «Что бы я без тебя делал! Ты знаешь, сколько этим куском можно всего припаять! Я из него наколю… до конца сезона хватит! Да откуда тебе знать… Ты маленький несмышленыш…» Он смеется, быстро обнимает ее и несется по коридору с криком: «Виктор, тащи плату! Смотри, что у меня есть!»
«Припаять», – машинально повторяет она. Жаль, что его самого нельзя припаять никаким янтарем. Она бы припаяла. С радостью припаяла бы, да так, что их никогда было бы уже не разъединить.
– Вика, у тебя монетки есть? – спрашивает она практикантку, студентку второго курса.
– Есть, а тебе зачем?
– Надо, если спрашиваю. Дай парочку.
Ветер тут практически не стихает. И все-таки ей ужасно хочется сюда вернуться. Ведь он наверняка приедет и в следующем году. Она шепчет заклинание, зажав монетку в кулаке, размахивается и со всей силы кидает ее в волны. Вторую она бросит завтра с утра, перед самым отъездом. Так вернее. Чайка на невидимой нити взмывает сегодня особенно высоко, к самому солнцу. И, взмыв, навсегда пропадает в нестерпимо ослепительных солнечных лучах.
_________________________________________
Об авторе:
ЕГОР ФЕТИСОВ
Родился в Санкт-Петербурге. В 1999 году закончил немецкое отделение филологического факультета СПбГУ. Член Союза писателей Санкт-Петербурга. Печатался в журналах «Новый мир», «Арион», «Октябрь», «Урал», «Волга», «Нева», «Homo Legens», «Новый Берег», Лиterraтура и др. Финалист Международного Волошинского конкурса в номинации короткого рассказа (2015). Автор книги стихов «Лишь часть завета из ниоткуда...» (СПб, 2012), романов «Пас в пустоту» (СПб, 2014) и «Ковчег» (СПб, 2016, лонг-лист премии «Национальный бестселлер», лонг-лист премии «Ясная Поляна»). Переводчик. Редактор литературного журнала «Новый Берег». С 2013 года с семьей живет в Копенгагене.
скачать dle 12.1
