ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 224 декабрь 2024 г.
» » Вадим Месяц. ЧЕРНАЯ РУЧКА

Вадим Месяц. ЧЕРНАЯ РУЧКА


(рассказы)


ПИСТОЛЕТ

Люди, убитые из огнестрельного оружия, кардинально отличаются от прочих жмуриков. Автоматная очередь напрочь вышибает дух. Умершие естественной смертью или зарезанные ножом некоторое время сохраняют признаки жизни. С ними хочется поговорить, взять за руку, погладить по голове. Я люблю говорить с людьми.

С ребятами, расстрелянными у нас во дворе, говорить не хотелось. Они лежали вдоль поребрика, с нелепо заломленными конечностями, оголенными животами, странными злыми улыбками. С некоторых слетела обувь: туфли-лодочки. Этикет тех времен позволял носить туфли с хорошим спортивным костюмом. Поражал цвет лиц. Землисто-серый, даже зеленый. Красивая породистая девушка в мамашином оренбургском платке сидела на корточках перед одним из убитых и напряженно молчала.

Был солнечный морозный полдень. Дети возились на площадке, на лавочках у подъезда с растерянным или важным видом сидели пенсионеры. Двор был оцеплен братвой. Входить и выходить можно было лишь по предъявлению паспорта с пропиской. Полный молодой кавказец в бежевой кожаной куртке руководил процессом.

Я побродил вдоль дома, насобирал штук двадцать гильз от калаша и положил их в карман. Вдова недобро посмотрела на меня, но я лишь вздохнул в ответ. С убитым знаком не был. Мой приятель, бывший биатлонист, подрабатывал у Кукаева, но в детали бизнеса я не вникал.

Подруга, которой я как-то привез белье из Милана, хвалилась, что сделала Олегу минет в казино под игральным столом. Интересничает, подумал я. Ревности это во мне не вызвало. Роднее с Кукаевым мы не стали.  Он был каталой. Авторитет, беспредельщик. Его могли убить воры, которых он в грош не ставил. Я никогда ничего не понимал в этом.

- Аппендицит? – спросил я вдову, сообразив, что несколько раз встречался с ней в баре. Она смотрела в упор на живот мужа.
В черных леггинсах, черных ботфортах до колен эта блондинка была эффектной, разве что излишне хищной. Я не знал, что она замужем за бандитом. Такая женщина может быть замужем за кем угодно.

- Да, - кивнула она. – Аппендицит. Какой дебильный шрам.

Ко мне тут же подошли два бойца и скрутили руки. От одного разило свежевыпитым вискарем.

- Ты его знаешь?
- Конечно, - улыбнулась женщина. – Займитесь-ка делом, бараны.

Вечером следующего дня нас с Богдановым положили на капот менты. Вчера их инициативу притушили. Допустили к трупу только ночью. Хлопцы занимались собственным расследованием. Теперь менты наверстывали упущенное.

Богданов, трогательный, богобоязненный человек, забрел ко мне в гости. Мы выпили бутылку болгарского бренди и отправились догоняться в кафе «Уют», открывшееся несколько дней назад на соседней улице. Бармен оказался разговорчивым и смазливым. Беседовали о гибели героя нашего времени, в разговоре всплывали живые подробности. Более охотно он рассказывал о своем процветании: оно виделось не за горами.

- У нас такая крыша, - чванливо приговаривал он. – Такая крыша.
- Вот моя крыша, - сказал я и достал из кармана короткоствольный германский револьвер девятого калибра и звучно перекрутил барабан.

Посмотреть его парню не дал, сказал:

- У тебя уже есть крыша.

Мы засмеялись и включили популярную музыку «Modern talking».

- Главное, что это нравится женщинам, - шутили мы. – Чего только не сделаешь для женщин.

Я ловил такси для Богданова, когда одна из машин без опознавательных знаков остановилась, и из нее киношно посыпались оперативники.

- Удостоверение покажи, - заорал я, когда они защелкнули за спиной наручники.

Мент достал ксиву и положил ее мне на глаза.

- Это студенческий билет, сука.

Нас мурыжили часа два. Выясняли данные. Заставляли приседать и доставать указательным пальцем до кончика носа. У меня с собой был паспорт. У Богданова нет. Поэтому его отправили в клетку, а у меня конфисковали, что положено, и отпустили. Первым делом я пошел в кафе «Уют» познакомиться с барменом поближе. На двери висел амбарный замок. Я даже не стал ломиться, хотя имел в этом деле некоторый опыт. Подумал написать угрозы на стене, но обломок кирпича, который я подобрал на улице, оставлял лишь жалкие царапины.

Я позвонил Наташке и сказал, что Богданова забрали в милицию случайно, а их семейная жизнь скоро наладится.

Мне хотелось нежности, женского внимания и свежего воздуха. От хамства устает даже хам.  Я купил бутылку «Метаксы» и поехал к Алене. Она, как ни странно, была рада моему утреннему визиту.

- А с меня вчера во дворе сняли шубу, - криво ухмыльнулась она. – У тебя есть кто-нибудь по этой части?

Я пожал плечами:

- А как они выглядели?
- Дети. Но их было много.

Мы сели на кухне, разглядывая друг друга. Алена сделала чай и достала из холодильника банку клубничного варенья.

- Твоего коньяка уже нет, - победоносно сказала она.
- Как это?

Она хорошо меня знала и действовала строго с представлениями о женской роли в жизни мужчины. Я заговорил было, что только что был избит ментами, но понял, что изобразить из себя жертву не смогу.

- Я уезжаю в Америку, - сказал я мстительно. – К другой женщине.
- Ну ты же вернешься, - улыбнулась она.

Мы ушли в ее спальню на час-полтора. В доме было много маленьких дымчатых котят на продажу, и они смешно бродили по нашим телесам. Я заставлял котят целовать ее грудь. К другим органам она их не допускала. Эти пушистые дикари мешали счастью. С какого-то момента они стали мне интересней женщины.

- Котики, где мой коньяк? - запричитал я. – Вы знаете все в этом доме.
- В шкафу стоит свой коньяк. Под шубой. У меня было две шубы.

Часам к одиннадцати мы сели завтракать и обсуждать хрень бытия. Мне нравилось, что у Алены так все аккуратно на кухне. Жаль, что меня никогда не интересовали вопросы быта и приема пищи. Я рассказывал ей о своих обидах. Я был молод и мстителен.

- Алена, я наступаю в говно, потому что молодой подонок сидит на тротуаре и гадит. Где воспитание? Где освещение улиц? В меня кинули яблоком на рынке и попали в глаз. Это больно. Это обидно. В кого стрелять?

Пистолет уже несколько раз пригождался мне как предмет устрашения и даже обольщения, хотя лучшее его предназначение – бить орехи. Он помог мне соблазнить хорошую таджикскую женщину-продавца на станции поселка Комарово. Я вез персиянку на раме от велосипеда и стрелял в воздух. Она меня полюбила. В другой раз взял на прицел ночного вора, вошедшего в купе. Я не спал и тут же с верхней полки вмял ствол в его щеку.

Никакой другой пользы от оружия я не ведал. Револьвер. 9 калибр. 6 зарядов. Производство Федеративной республики Германия. Где найти патроны, не знаю. Все, что было, мы сдуру расстреляли с приятелем в передовиков производства Центрального административного округа, прощаясь с советским детством. С тех пор я заряжал его пугачами.

Когда я вернулся из Южной Каролины – Конфедераты стали моей второй родиной. Я удивлялся своей всемирной отзывчивости, но Екатеринбург очаровал меня наличием в магазинах копченой рыбы. Я вез сверток с копчеными окунями в предновогодней толчее трамвая, радуясь играм светотени и запахам трудящихся. Есть чудаки, которые считают, что народ пахнет солярой и потом. Они не знают народа.  

Я приехал к Алене с нелепыми золотыми блузками, которые купил за бесценок. Она положила их на подоконник и сказала, что я удивительный дурак. Мы решили встречать новый год вместе. В доме у нее было хорошо и тепло. Котики ходили тут и там, но это были уже другие котики.

В Екатеринбурге гостил друг моего детства по кличке Лысый. Когда-то он обрился наголо для профилактики вшей, которые завелись у них в общаге. Волосы давно отросли, но прозвище осталось. Он заехал к нам с визитом на Буревестник. Сказал, что занялся большим бизнесом и торгует технологиями с Южной Кореей и Израилем.

- А машина у тебя какая? – спросил я.
- Обыкновенная. Квадратные «Жигули».

Я рассказал о своей «Ниссан Центра», квартире в Колумбии, о жаре и Атлантическом океане.

Показал свой пистолет, чтобы выглядеть многогранным. Лысый оценивающе подержал его в руке, сказал, что испытывает при этом неведомое ранее мужское чувство.

Ему была по душе родословная моей пушки. В первую очередь из-за таджички Гули. У него в ту пору были напряги с очередной женой. Он пригласил меня на встречу нового года к Игорю Белякову.

- Приходи – постреляем, - добавил он.

К Лысому Алена меня отпускать не хотела. Считала, что этот праздник надо отмечать в семейном кругу. Я так и сделал: мы выпили с ней бутылку шампанского.

- В городе тревожно, - говорила она. – И холодно.

К Белякову приехал в начале второго. Утром Лысый пошел провожать меня до такси. По пути мы ели мандарины и стреляли в воздух во славу новой эпохи. Наконец, остановилась пошарпанная серая «Лада Самара» с двумя дверьми. Прыщавый пассажир с переднего сидения вылез, чтобы пропустить меня в салон.

- Чудны дела твои, Господи, - сказал водитель, когда мы тронулись, и я понял, что он пьян.

Проснулся в лесу, на пустыре. На опушке высилось несколько ржавых гаражей, в овраге горел костер из старых автомобильных покрышек. Голый лес судорожно дрожал на ветру.

- Снимай шапку, - сказал парень строго и лишь потом обернулся ко мне.

Я достал пистолет и велел снять им брюки.

- Снимать штаны и бегать, - сказал я.

Хлопцы вышли, давая мне выбраться наружу. Я положил пушку в карман и полез на переднее сиденье. Пока ковырялся, прыщавый вытащил из бардачка некоторое подобие обреза; самопал, обмотанный синей изолентой. У меня не вызывало сомнения, что несмотря на кустарный вид, эта штука стреляет.

- Давай волыну, -  сказал он сурово. – И не дергайся.

Я толкнул ближайшего, отбросил револьвер далеко в сугроб и побежал в сторону леса, раскатываясь на снеговом насте.  Выстрел услышал, когда выбрался на шоссе. Это был звук моего пистолета.

Меня подобрал какой-то веселый армянский дядька на квадратных «Жигулях».

- Радуйся, что жив, - подбадривал он меня всю дорогу. – Жизнь - отличный новогодний подарок.

По дороге я купил «Метаксы», раз судьба столь ко мне благосклонна. Приехал, сел девушке на кровать. Минут через пятнадцать меня понесло. Я говорил и говорил. Всякую ерунду, которую вдруг посчитал важной. Страх существует помимо нашей воли и разгильдяйства.

- Ален, я забыл сказать. Пистолет тогда мне отдали. Ельцин издал какой-то указ. И они отдали. Я просрал его сегодня окончательно. Котики, где мой коньяк? Я покупал рыбу. Алена, дай хотя бы рыбы…




ЭКСТРАСЕНС


Когда-то я умел находить могилы чужих родственников. Если со мной на кладбище находился человек, потерявший захоронение дедушки или тетки, я мог ему помочь. В экстрасенсов, шаманов и вампиров не верю. Я бы не верил и в бога, если бы он постоянно не подтверждал своего активного присутствия. Свою способность я объясняю тем, что детство я провел в доме, стоящем на костях. Студенческий городок, где находилась наша пятиэтажка, поставили на снесенном кладбище. Кое-то убрали, кое-что оставили. Рабочие, копающие траншеи для водопровода, часто натыкались на вереницы полуразвалившихся гробов. Стали ставить новую ограду вокруг детского сада, - раскопали на радость детям штук двадцать могил. В раннем школьном возрасте я приторговывал черепами. Детский – три рубля. Взрослый – пять.

От близкого соседства с умершими, я стал что-то чувствовать. Со временем эта интуиция ослабла, но тридцать лет назад я был еще неплохим «искателем».

В Верхотурье мы поехали с одной женщиной, которую я тогда любил. Она родилась в этом древнем северном городе и хотела посмотреть на дом, где это произошло. Главной ее целью было отыскать могилу бабушки. Помнила она бабку плохо, но была уверена, если найдет захоронение, тут же вспомнит. Моя подруга была цыганкой и кое в чем знала толк. Могла навести порчу, приворожить мужика, предсказать будущее. На кладбища ее таланты не распространялись.

В Верхотурье мы приехали ранним утром. В Екатеринбурге уже была зима, а здесь она еще не наступила. Стояла яркая, бражная, полу-облетевшая осень: может быть, она укрепилась здесь навсегда. На огромном пыльном пустыре возвышался бронзовый монумент солдату-освободителю с маленькой девочкой на руках. У подножия располагалась облупившаяся цементная чаша, служившая когда-то то ли вечным огнем, то ли фонтаном.

Кондукторша сказала, где выйти, хотя мы не говорили куда едем. Вокруг царил деревянный рай во множестве переулков и улиц. Единственной каменной постройкой был монастырь, обнесенный выбеленной несколько веков назад, стеной, за которой возвышалось несколько церквей с разломанными куполами. На стене, застыв в эпилептических судорогах, висели обрывки колючей проволоки.

На входе развалились несколько охранников в штатском, с демонстративно прикрепленными на пояс пистолетами. Оглядев нас, один из них, видимо, начальник положительно кивнул головою, разрешая пройти.

В городе проходил конгресс по географии малых городов. Недавно начались горбачевские реформы и некоторые места открыли для посещения иностранцами. Присутствовали представители двадцати семи государств. Мы присоединились к шведскому столу, накрытому посередине двора. Вокруг шумели толпы странных международных специалистов. Народ угощался пивом и шашлыком.

- Sprechen Sie deutsch?" – застенчиво спросил татуированный парень, сидящий на фанерном ящике напротив охранников, когда я вышел за ворота.

Я с интересом посмотрел на него. Хлопец был иссохшим как мумия, прокопченным, но жизненная энергия била через край. Я сходил в монастырь и вынес две бутылки пива. Парень сказал, что его зовут Витей.

Кладбище находилось сразу за монастырем. Мы долго рыскали среди советских памятников и старорежимных крестов, разгребая полынь и сорные травы. Могилы найти не смогли. Я не расстраивался. Если мне несколько раз везло в таких случаях, то это не значит, что повезет опять.

- Таня, тут этой могилы нет. Чувствую сердцем.

Она лукаво посмотрела на меня. Посередине кладбища стояла часовенка с железной дверью. К нам вышла бабка в черной одежде и велела ходить меж крестов и просить помощи у Девы Богородицы. Та обязательно постучит нам в сердце в нужном месте. Мы долго бродили по кладбищу в ожидании сигнала. Потом решили искать церковно-приходскую книгу. Для этого нужно было пойти в пожарку, и найти женщину Любу, которая работала начальником пожарной охраны и смотрителем кладбища по совместительству.

- Как хорошо вы говорите по-русски, – сказала Люба, - но я работаю смотрительницей кладбища всего второй день. Сейчас я позвоню в контору коммунальных предприятий.

Она сходила в контору и вернулась через несколько секунд.

- Вам следует сходить к Унтилову Абраму Степановичу, улица Строителей четырнадцать. – сказала она. - Он долго работал смотрителем кладбища, а до этого смотрителем кладбища работала его жена. Абрам Степанович хранит многие из нужных вам книг. Он пьяница и скоро умрет, но иностранцу поможет с удовольствием.

Если дом твоего детства стоит на кладбище, к жизни и смерти относишься спокойнее. Это необязательно циничный опыт. Ты просто наблюдаешь круговращение костей в природе и ждешь, когда и твои кости включатся в этот незатейливый процесс.

Звуки стрельбы огласили провинциальную тишь. В огородах забрехали собаки, птицы слетели с разлапистых крон. В воздухе повисло тяжелое затишье, как перед криком. Мы с Танькой рванули в сторону автобусной остановки, но добежать не успели. К пожарке на 130-м «Зилке» подкатил Витя, с которым час назад я пил пиво.

- Иностранцы, давайте ко мне, - заорал он.
- Отвези их к Унтилову, - перекрикивая рокот мотора заголосила Люба.

Мы забрались в кабину, пахнущую старым дерматином и куревом. Таньку посадили посередине.

- Вы немцы или французы? - спросил Витя благожелательно. – Так хорошо говорите по-русски. Хорошо учились в школе?
- Итальянцы. Уно моменто.

Витя резко двинулся с места и покатил по улице в клубах пыли. Он часто поглядывал в зеркало заднего вида и заметно нервничал.

- А я вчера сфотографировался с негром, переодетым в женщину, - сказал он. - Жена надавала пиздюлей. Если б знала бы, что я сфоткался с мужиком, не ругалась бы.

Мы улыбнулись.

- Кто стрелял-то? – осторожно спросила Танька.
- Менты - развел руками Витя. – Кто еще. Решили, что я пьяный. Весь город подмели, бля. Теперь охраняют порядок. Вам не надо к Унтилову. Про вашу могилу может знать бабка, которая живет у реки. Она тоже во время войны работала в госпитале.

Он остановился у бабки и купил у нее браги на малине. Старуха ничего не помнила, а только называла множество неинтересных и умерших однофамильцев. Внизу между холмов красиво изгибалась река между лесных холмов. Иностранцы, строили для забавы через эту реку мост.

- Дураки, - сказал Витя – смоет их мост, когда откроют плотину.

На берегу прогуливались студентки с обнаженной грудью. Профессор американского университета, отжимал перед ними плавки, тряся мудями.

Витя посигналил ему и погнал к Абраму Степановичу Унтилову на Строительную улицу. Тот тоже ничего не знал. Теми годами ведала его жена, но она померла и унесла свою тайну в могилу. Он же в это время работал на мясокомбинате.

- Вон идет человек, бывший мент. Он может что-то знать по долгу своей бывшей службы.

Бывший мент сейчас был занят. Он шел к своему сыну, вахтеру хлебного завода, за хлебом. Пообещал вернуться. Мы остались с Витей на улице. Витя спрашивал у проходящих мимо людей, чтоб показать, как хорошо он знает город:

- Как дела? Дадите поносить шляпу? Девушка, это у вас засос на шее?

Мент вернулся с авоськой хлеба и спросил, не евреи ли мы.

- Они итальянцы, - загоготал Витя. – Уно моменто. Разве не видишь?
- Как хорошо вы говорите по-русски, - согласился мент. - Ваша родственница отвечала за культурно-просветительскую работу в горсовете?
– Да, она была культурным человеком, – признавалась Танька. – После госпиталя она работала в администрации.

Мент встал и неожиданно заломил Вите руку:

- А вот ты, сука, арестован, - сухо сказал он.

Витя вывернулся и саданул его в живот, так что старик загнулся и начал задыхаться.

- Кто ты такой? – спросил его Витя.

Мы поехали в другой конец города, к почте, где жил бывший партиец Немытов. У него был небольшой каменный дом, в один этаж, настолько небольшой, что его трудно было отличить от деревянного. В этом деревянно-каменном доме товарищ Немытов лежал в парализованном виде, не мог ни петь, ни плясать, ни говорить. Его не парализованная дочь посоветовала пойти к его помощнику Михаилу Яковлевичу Савчуку, что живет возле кладбища.

Когда мы вышли от Немытова, проходящий мимо ветеран войны попросил у меня закурить и забрал всю пачку.

– У нас все равно ничего не продают – сказал он.
- А мне пятьдесят рублей на водку, - сказал Витя. – Я пострадал от жены.

Савчук жил на улице Победы. Бабку Татьяны знал, работал с ней вместе и отзывался о ее профессиональных качествах очень лестно.

- Где-то направо или налево от церкви, - сказал он. – Вы попросите Богородицу, она вам покажет.

В Верхотурье на все вопросы отвечала Богородица. Мне, как итальянцу это было приятно.

Вдруг нас всех догнала некая бодрая дама, перепрыгивающая через канавы, которая назвалась Антониной Ивановной Лариной. Она закричала:

- Которая из вас Цыганова? Пойдем, я покажу где ты родилась.

Это был большой, крепкий северный дом, похожий на корабль своей плотной деревянной обшивкой. Высокий забор отделял огород от всего мира, а дверь была прорезана в этом заборе, будто маленький вход в большую крепость. Ларина сходила посоветоваться с теперешними владельцами, потом позвала нас пройти внутрь. Мы увидели высокую печь, чужие фотографии, цветы и железную кровать. Хозяин, большой и бывалый моряк, вошел в комнату и пошутил:

- Думал придет девка, а она с мужем. Почему собственно, без бутылки?
- Не успел, - сказал я, пока Танька стояла у китайской ширмы и плакала.

Я сходил с хозяйкой в огород и купил у нее много цветов за десять рублей.

- Ой, зачем так много, – сказала женщина, кладя деньги в передник.

Выходя я посмотрел на вывеску на углу дома, чтобы запомнить адрес. Угол Комсомольской и Советской, куда проще.

Мы вернулись на кладбище, и я тут же нашел могилу Елизаветы Васильевны Цыгановой. Не знаю, как это делается. Для этого нужно хотеть этого, и не хотеть одновременно. Я шел с большим помидором в руке, ел его как яблоко, помидорная жижа текла по моему подбородку. Остановился у потускневшего деревянного креста, затерянного в зарослях полыни, раздвинул траву.

- Танюха, с тебя ящик водки, - засмеялся Витя, начиная обрывать заросли у могилы. – Хорошо, что у нее крест. А то эти обелиски сужаются книзу будто осиновый кол. Знаете, что это значит?

Мы положили цветы и помидоры около креста. Я дал Вите денег, чтоб он привел могилу в порядок.

Около монастыря охранники устроили по нам пальбу и прострелили Вите передние шины. В присутствии иностранцев ездить по городу пьяным было запрещено. Витя мог задавить француза или англичанина. Они вытащили его из кабины, уронили на песок и начали мудохать почкам дерьмовыми казенными берцами.

- Убери иностранцев, - закричал один из них. – Запиши в протокол, что он взял их в заложники.
- Get out motherfucker, - сказал я подошедшему чоповцу, прорвался к мордобою и попытался остановить драку, понимая, что иностранца они не тронут. Мужики мгновенно присмирели и отошли от Вити.

Танька подошла к нам:

- Тэ курэл тут джюкло, - закричала она неистово. - Райэн акхарава. На йав дылыно! Женщин у вас не будет! Денег не будет!

Мы поймали машину и два парня отвезли нас к железной дороге. Быть иностранцами больше не было сил. Ребята не верили, что мы русские, а Татьяна – их земляк, и не взяли с нас ни копейки денег. Как-то зимой на Бактине в Томске я искал могилу своего деда. Снега было по пояс. Я был сильно навеселе. Ходил часа два – и не нашел.




ЧЕРНАЯ РУЧКА


Нас с приятелем взяли в заложники в Катманду, когда мы отказались платить в стриптиз баре. Поначалу мы думали отшутиться: сумма была названа некорректно. Но менеджер закрыл входную дверь на ключ, а из подсобных помещений один за другим стали появляться низкорослые парни. По виду – неварцы и гурунги. Низкорослые, но крепкие. Их было много. Менеджер поднял скомканный счет с пола и протянул его Лехе. Тот встал руки-в боки и свысока глянул в мятую бумажку.

- Скажи ему, бля, что у нас нет денег, - попросил он меня.

Я решил избрать другую тактику.

- Ребята, - сказал я проникновенно. – В Непале я впервые. Полюбил вашу страну. Стал здесь буддистом. Получил просветление. Зачем вы портите впечатление о себе?

Распорядитель улыбнулся и сказал, что мы можем пройти с ним до банкомата. На портупее под пиджаком у него висел дамский пистолетик. Если его отобрать, ситуацию можно переломить в корне.

- Я гражданин Америки, - продолжил я. – Звони в посольство, скотина. Здесь скоро будет наш спецназ.

Он рассмеялся, продолжая стучать по клавиатуре и даже не поднимая глаз. На сцене продолжалось этническое шоу. Девушки в разноцветных шелковых платьях водили хоровод под музыку похожую на гимны в честь великого кормчего Мао. Хореографией назвать это было трудно. Еще трудней было назвать это стриптизом, несмотря на открыто провокационный характер вывески на заведении.

Мы вернулись за столик допить кока-колу. Спиртное здесь не подавали.

- Давай их катать по столам, - предложил я. – Смотри, какие они маленькие.

Беседин отрицательно покачал головой и засмеялся.

- Это горцы, - сказал он. – Они нас зарэжут.

Происходящее отрезвляло. Мы слишком расслабились. Традиционное общество. Чистота нравов. Стопроцентная религиозность. Теперь вдруг люди, которых еще недавно мы принимали за наивных жевунов и мигунов, оказались воинственными маранами.

Сегодня днем я вышел из ворот центра Брахма Кумарис, украшенных двумя красными свастиками, и поплелся в сторону отеля, где мы остановились втроем с друзьями. Приобщение к индийской духовности прошло успешно. Я говорил с профессором раджа-йоги господином Кишором около двух часов. В очередной раз врубился в суть бриллиантового периода Кали-Юги, в котором мы сейчас пребываем. Идеальное вытесняется материальным. Духовная деградация идет полным ходом. До конца Железного века осталось двадцать семь лет. Гуру показался мне жлобом, фриком из «Индианы Джонса». Я с издевкой сказал, что буду воздерживаться от всего, что только возможно, чтобы получить значок «Ом Шакти».

Проститутки здесь мелкие. Для полного счастья мне приходилось брать двух-трех. Обычно я находил их через мальчишек, торгующим гашишом, но они приводили меня в полуразрушенные притоны со смешливыми школьницами, которые имели чисто механические представления о любви.

- Мне нужна индуска, - говорил я. - Стройная, юная, с глазами испуганной самки, прекрасными зубами, губами алыми, как цвет фрукта бимба, точеной талией, глубоким пупком, плавно расширяющимися бедрами и гибкими линиями полных грудей.

Показывал руками женскую грудь и расширяющиеся бедра.

Ребята согласно кивали и опять приводили к малолеткам. Хорошо, что с некоторыми можно было поговорить. Они рассказывали о родителях, учебе, планах. Обычно эти девушки переезжали из города в город на пару недель: работали и путешествовали по стране.

Я говорил пацанам о барельефах на площади Дурбар; о том, что такое в моем представлении женщина вообще. Они отвечали, что для этого нужно ехать в Южную Индию.

Я шел по шумным улочкам Катманду, размышляя о доходах просветленных раджа-йогов. 800 тысяч студентов. 7 тысячах центров духовного развития в 108 странах мира. Сумасшедшие бабки.

Мое внимание привлекло кафе, украшенное изображениями полуголых девиц с губами алыми, как цвет фрукта бимба. Заведение должно было быть открыто. С виду походило на гоу-гоу бар.

Вернувшись в гостиницу, предложил прогуляться. Беседин согласился. Сильвестров покрутил пальцем у виска.

По девкам я таскался здесь немного. Среди миниатюрных неварок, с не пробудившимся либидо, попадаются сладострастные особы, готовые умереть с тобой в постели. Ничего другого и не надо. Девушки в Непале были неопытны как мои одноклассницы в школе. Эта кружащая голову ностальгия и шанс превратить будущую домохозяйку в женщину с большой буквы, меня и привлекали.

Когда мы пришли в «Азалию» в городе выключили свет. Мы спустились в подвал, освещая ступени огнем зажигалок.

- Открыто?

Несколько девушек, курящих в глубине коридора, расхохотались. Одна подошла к Беседину и, сладко вздохнув, провела рукой по его бедру.

Мы заняли столик в кромешной тьме, девушки принесли несколько свечей и гурьбой сели вокруг нас, продолжая хихикать.

- Мальчики, закажите нам «Кока-колы», - сказала самая скромная на вид дама в шелковом фиолетовом платье.
- Девочки, кто из вас берет в рот и сколько это будет стоить, - спросил Леша вежливо. – Дим, переведи.

Когда я озвучил его предложение, дамочки испуганно зашушукались.

- Прямо здесь? – спросила брюнетка с европейскими чертами лица. – Здесь нельзя.
- Темно же, - пожал плечами Леша. – Никто не увидит. Забирайтесь под стол. Дим, переведи.

Они взялись обсуждать его предложение то ли на непали, то ли на невари.

- Я – израильтянка, - неожиданно сказала одна из них. – Почти из Европы. А эти – азиатки. Чурки по-вашему.

Она высокомерно окинула взглядом соратниц.

- Хочешь? – радостно спросил Беседин, но та в ответ лишь зарделась.
- Закажи мне пожрать, - еврейка тыкнула пальцем в меню.
- Я согласна, - заявила вдруг дородная мамка с кривыми зубами, испачканными черной помадой. – Сто баксов – и ты кончаешь, как в первый раз в жизни.
- За сколько? – возмутился Леша. – Ты себя в зеркало видела?
- Тебе решать, - ответила та невозмутимо. – Но я сделаю это так, что ты прибежишь ко мне завтра.

Из кромешной тьмы официанты приносили все новые и новые блюда, соки, энергетические напитки. Нам и в голову не приходило, что счет за пиршество они повесят на нас.

Через полтора часа в городе дали свет и девушки закружились перед нами в танце.

- Айседора Дункан в старческом маразме, - сказал Беседин.

Утром вместе с Сильвестровым пошли за последними покупками. Наш рейс был в 19.30. Я купил огромную домотканую скатерть жене и хипповые рюкзаки детям. Сильвестров не уставал подшучивать над тем, как нас вчера развели на бабки.

- Я - фруктовое дерево. Ты можешь воровать мои плоды, но я буду лишь улыбаться, - повторил я слова Раджа Гаутама, нашего проводника с волосами, крашеными рыжей хной.
- Херня какая, - сказал Беседин. – Может заглянем в «Азалию» на прощанье?

Он купил мешок специй и бутылку местного виски Royal Stag. Сильвестров - несколько кривых ножей кукри.

Метродотель в гостинице сказал, что меня с утра ожидает какая-то дама. Я удивился. В фойе сидела смуглая девушка в европейской одежде. Увидев меня, она подошла и ткнулась головой в грудь. Я инстинктивно потрепал ее по жестким как конский хвост волосам.

- Моя тетка - ясновидящая, - сказала она. – Она считает, что ты – моя судьба.

Одну комнату из соображений экономии мы уже освободили. Стаскали туда вещи. Мне было некуда ее повести. Мужики ушли наверх упаковываться. Мы отправились с ней в бар, где я заказал себе пива. Девушка попросила минеральной воды.

- Ты пьешь алкоголь? – спросила она настороженно. – Это плохо.

Я разглядывал девушку, пытаясь вспомнить, где с ней познакомился. Вчера в «Азалии» было темно, а потом мы занимались разборками.

- Меня зовут Джая, - сказала она. – Уже не помнишь?

Она грустно улыбнулась.

- Наверное, ты была в другой одежде, - сказал я.

Джая горло осмотрела новые джинсы и белые кеды «Converse all star”.

- Ты возьмешь меня замуж? – спросила Джая серьезно. – Я буду очень хорошей женой.
- Возьму, - сказал я и отхлебнул пива. – Когда свадьба?
- Это зависит от того, где мы будем венчаться.
- Ты крещеная?
- Ты с ума сошел.

Я вздохнул и осмотрелся по сторонам. Лавка старьевщика-Кумара, где я несколько раз покупал себе тибетские бубны, магазин национальной одежды, салон татуировок.

- Я сделал себе здесь татуировку, - сказал я Джае. – Это секрет. Я наврал ребятам, что пошел к проститутке, а сам отправился к Ануджу и сделал тату.

Я оголил плечо и показал его девушке.

- Ты ходишь к проституткам? – ужаснулась она. – Это плохо.
- Я больше не буду, - сказал я.
- Ты возьмешь меня с собой? – спросила Джая с тревогой. – Дома я обо всем договорилась. Если тетушка Чандана что-то видит, то видит наверняка.
- Тебе повезло с тетей. Она колдунья?
- Нет. Она просто видит.

Мы прогулялись по Тамелю. Когда я попытался ее обнять, она с нежной властностью убрала мою руку.

- Не сейчас, - сказала она. – Ты слишком торопишься.

В самолете Беседин с Сильвестровым недовольно молчали. Мой чемодан сложил Леша. Он же бросил мне смс-ку, что такси подано.

- Кто это? – спросил он, минут через тридцать после взлета. – Вчерашняя?
- Не знаю, - ответил я честно. – Кажется, мы познакомились с ней в храме, где Вишну лежит в воде на змеях. Она служительница культа. Ведунья.
- Ну и что ты медлил? Мы с Сильвестровым оставили бы вас одних.

Я молчал. Девушка была хороша собой. Стройная, юная, с глазами испуганной самки, прекрасными зубами, губами алыми, как цвет фрукта бимба, точеной талией, глубоким пупком, плавно расширяющимися бедрами и гибкими линиями полных грудей. Но у нее были абсолютно черные кисти рук. Черная ручка. Когда я представил эту ручку, лежащую у меня на яйцах, мне стало стремно.







_________________________________________

Об авторе: ВАДИМ МЕСЯЦ

Поэт, прозаик, издатель. Родился в Томске. Окончил физический факультет Томского государственного университета, кандидат физико-математических наук. В 1993-2003 годах – куратор российско-американской культурной программы при Стивенсоновском институте технологии (Хобокен, Нью-Джерси). Автор четырех романов и трех сборников короткой прозы. Лауреат премии New Voices in Poetry and Prose (1991, USA) за публикации рассказов в США, Бунинской премии (2005) за сборник рассказов "Вок-вок", премии им. П.П. Бажова (2002), финалист Букеровской премии (2002) за роман "Лечение электричеством" и др. Член союза Российских писателей, союза писателей Москвы, Международной федерации русских писателей (Мюнхен), американского отделения ПЕН клуба "Писателей в эмиграции" (Нью-Йорк), «Межднародного ПЕН-центра» (Москва), председатель комиссии «Центр современной литературы» научного совета РАН. Организатор «Центра современной литературы» (2004) в Москве и руководитель издательского проекта «Русский Гулливер». Стихи и проза переведены на английский, немецкий, итальянский, французский, латышский, румынский, польский и испанский языки.

скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 446
Опубликовано 22 апр 2017

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ