(рассказы)
РЫБОНЬКА
– Вы схо́дите?
Обычно Николай начинал знакомство именно с такого вопроса. Даже если она стояла на поребрике, собираясь переходить улицу. Далее следовало продолжение домашней заготовки.
– А я схожу… от вас с ума.
Это подходило практически к любому ответу. Чуть позже он наносил решающий удар.
– Давайте сходим куда-нибудь вместе.
И они, как правило, шли. Не торопясь, в ногу, на ходу обсуждая предстоящий маршрут. В какой-то момент он специально ускорял шаг, и она уже семенила, подстраивалась, пытаясь уловить, что он говорит тихим голосом, и, в конце концов, брала его под руку. А он уже доводил ее до своей квартиры, до полуоткрытого бара, до своей не убранной с утра постели, до своего будильника, заведенного на семь часов и обратно, до ближайшей станции метро.
Так он жил в постоянном круговороте женщин, приходящих и уходящих, ни одна из которых надолго не задерживалась. И Николай был далек от мысли, чтобы задержать любую из них самому. Скорее он завел бы какую-нибудь зверушку, нежели женщину. С некоторых пор он всерьез начал перебирать кандидатуры. С собакой нужно было гулять, за котом убирать, птицы слишком галдели, а черепаха мало чем отличалась от бритвы, лежащей у него на подоконнике. Оставались только рыбы.
Но и среди рыб имелись свои предпочтения: во-первых, чтобы мало ела и так же мало гадила; во-вторых, чтобы шла на контакт и была всегда бодра; ну и в-третьих, в главных, – чтобы смотрелась эстетично. По перечисленным запросам в зоомагазине ему вынесли стаканчик, в котором плавал маленький грязно-белый шарик с едва заметной пупочкой.
– Вы хотите сказать, что эта козявка – рыба? – законно усомнился он.
– Еще не рыба, а только икринка.
– И где ж здесь эстетика?
– Должна вылупиться, – заверил продавец.
– А что она жрет? – Николай измерил взглядом объемы.
– Все.
– Не может быть, чтобы все. Акула что ли?
– Да будет вам известно, молодой человек, акулы – живородящие.
– Мне по барабану. Лишь бы не кусалась. А плавать-то она умеет?
– Еще как. Берите. Это то, что вам нужно.
Приемлемые размеры, таинственная эстетичность, кроткий нрав, а главное, невероятно низкая цена действовали убедительно. Если что, спущу в унитаз, и жалко не будет, подумал Николай. И купил.
Только дома он попытался разглядеть свою невзрачную покупку, посадив ее в пол-литровую банку, однако, сколько ни разглядывал, ничего примечательно не нашел.
– Вот ведь, накололи опять, – вздохнул он. – Купил кота в мешке! Точнее, рыбу в икре. Конечно, меня можно надуть, я же не океанолог.
С тоской он смотрел на болтающийся в воде шарик, похожий скорее на глаз, чем на целостный организм. В какой-то момент Николаю вдруг показалось, что глаз этот тоже на него смотрит. Более того, оценивает, как потенциального хозяина и, возможно, решает, вылупляться или не стоит.
Через неделю икринка опустилась на дно и, присосавшись к нему, как пиявка, замерла. Не ела, не шевелилась, а только молча во что-то превращалась.
– Началось, – думал Николай, пытаясь вообразить, какие именно метаморфозы происходят внутри. – Не иначе на днях отцом стану.
И стал. Однажды утром заглянул в банку и глазам не поверил. На поверхности водопроводной воды, которую, кстати, он забыл сменить с вечера, плавала… нет, не акула, а крохотная русалка. Вот тут он, и правда, чуть с ума не сошел, как постоянно обещал своим многочисленным женщинам. Но в данном случае больше от неожиданности, чем от чего-либо другого.
– Влип! – подытожил Николай. Однако в унитаз русалку не спустил. Наоборот, пересадил в литровую банку и воды свежей добавил.
Очутившись в более просторном помещении, вылупившаяся женщина не растерялась. Обследовав все стенки и дно, она быстро начала обживаться – сильным толчком хвоста выпрыгивала на поверхность, тут же ныряла обратно и вертелась, совершая в воде замысловатые пируэты.
Николай, наблюдая все это, слегка отошел сердцем. Забавная, решил он, и живая, лучше любой рыбы, с такой не соскучишься. А вслух сказал:
– Эй, может ты волшебная, в смысле золотая? Желания выполняешь и все такое?
Русалка перестала резвиться, но и разговаривать не начала.
– Молчаливая попалась, – заключил Николай. – Рыба, чего же ожидать. Надо ее откормить, ублажить, авось, раскручу на желание.
Он не представлял, чем питаются русалки, зато хорошо знал, что едят женщины. Потому предложил ей на выбор ассортимент из ближайшего магазина: крабовые палочки, сушеные кальмары и сдобные булочки с изюмом. Морепродукты она сочла за оскорбление и откинула их хвостиком, как теннисной ракеткой. С характером. А вот булку быстро умяла, и попросила еще. Не языком, конечно – глазами.
Теперь Николай с работы сразу поворачивал в булочную, закупал свежайшей сдобы и нес домой, своей питомице. Она начала расти, как на дрожжах. Однажды он пришел домой вечером, а русалка уже хвостом в дно упирается, и голова наружу. Тут одними банками не обойтись, дело пахло аквариумом.
В том же зоомагазине приобрел Николай самый большой резервуар, литров на пятьдесят – сразу на вырост. Оформил его по всем правилам брошюры юного аквариумиста. Дно засыпал чистым речным песком. Расставил по углам башенки пластмассовые – для уединения. Насажал экзотических водорослей. Получилось что-то вроде зимнего сада. Хотел запустить мелких рыбешек, чтобы ей веселей было, но русалка нахмурила свое прелестное личико и скрылась в одной из башенок.
– Не хочешь, так и скажи.
Николай тоже малость обиделся. Но быстро остыл. А она все в башне сидела. Тогда он принес кипятильник и сунул в воду. Кипятильник был мощный, и вода постепенно начала нагреваться. Дошло до двадцати трех градусов, и тут русалка из укрытия вылезла. Сделала все же шаг навстречу, или нырок, как там у них называется? Видимо, такая температура ее более всего устраивала.
С тех пор Николай ежедневно пользовался кипятильником. Доводил до двадцати трех, осторожно перемешивал воду, чтоб женщину не зацепить. А после всех причиненных неудобств усиленно кормил сдобой. Изюм русалка выковыривала, а булку отправляла в свободное плаванье по всему бассейну, и Николаю стоило потом большого труда выуживать сачком ошметки.
– Ничего себе неприхотливая. Только мусорить умеет. Из какой какашки вылупилась?
Но безропотно продолжал возиться с глупой рыбой – кормил, чистил, подогревал, в общем, выполнял все ее прихоти.
– Это не она мои, а я ее желания исполняю, – сетовал Николай. – С рыбками-то проще, хоть с золотыми, хоть с перламутровыми.
– Лучше бы я тебя съел! – прорывалось у него иногда. Так и хотелось забыть выключить кипятильник.
Но минуты разочарования выпадали все реже. Гораздо чаще он садился напротив аквариума и, не таясь, любовался своей воспитанницей. Он не скрывал своих чувств:
– Что за рыбонька! Глазки-огоньки, губки, грудка, рученьки, пальчики тонюсенькие, еле различишь, животик упругий, ножки… А вот ножек-то и нету. Все есть, и все великолепно. Кроме ножек.
И по этому волнительному поводу обратился Николай за консультацией к специалисту. Не по русалкам, всего лишь по рыбам. Но профессор зоологического института, к его чести будет сказано, ничуть не удивился вылуплению человекоподобного существа.
– Что же, всякое бывает. И такое не редкость.
– Так я могу надеяться? – спросил Николай.
– На что? – не понял профессор.
– На ноги.
– Разумеется, надеяться можете, – ихтиолог со стажем усмехнулся. – Когда-то, сотни миллионов лет назад, в далеком Ордовике первые рыбы вот так же выходили на сушу. У них отвалился хвост и появились конечности. Возможно, в вашем случае эволюция повторится.
– Значит, будем ждать ножек.
Он живо представил, как его рыбонька выбросится из аквариума и поползет по ковру, обрывая о грубый ворс серебристую чешую. Хотя, почему поползет? Она будет прыгать по комнате, как тушканчик или кенгуру, опираясь на сильный хвост. Маленькая она, правда, думал Николай, но на воздухе станет расти быстрее и дай Бог дорастет до человеческих размеров.
– Тогда уж не понадобится мне никакая пришлая женщина, потому что будет своя, собственноручно выращенная, родная. Рыбонька.
Впрочем, обыкновенных женщин он водить уже перестал. Во-первых, потому что обыкновенные. Во-вторых, она очень сердилась и забивалась в башню на целый день. Да и пришлые женщины смотрели на нее в лучшем случае, как на животное. Они не видели в ней соперницу, а русалка, в свою очередь, даже не догадывалась, что когда-нибудь станет одной из них – ходячей и бесхвостой.
– А ведь вместе с ходьбой, она и говорить начнет, – полагал Николай, начитавшись эволюционных трактатов.
Пока что русалка молчала, как рыба. И это казалось вполне естественным. Но Николая ее неразговорчивость беспокоила с другой стороны – умеет и молчит или не умеет и ждет, чтоб научили? И он стал учить. Нацарапал на листке всякие буквы и показывал ей через стекло.
– Это «м», это «а». Вместе ма-ма.
Какая к лешему «мама», тут же спохватывался он. Маму она не поймет. Надо рыба.
– Ры-ба.
Русалка лишь хлопала в воде глазами.
Она, наверно, «р» не может выговорить, догадался Николай. С ней надо, как с ребенком.
– Лы-ба, – предложил он.
Она прильнула личиком к самому стеклу и вдруг… улыбнулась. Как будто первенец одарил Николая своим сиянием. Он сам весь вечер в улыбке ходил – так и лег, не снимая. А наутро сразу к водоему, повторить урок.
– Лы-ба, лы-ба. Ну, смелее… Чего лыбишься?
Но русалка не понимала. Или делала вид, что не понимает. Она продолжала улыбаться и расти. Николай заказал новый аквариум, огромный в полстены, с системой подогрева, чтобы двадцать три стабильно держала. Теперь и башенок было побольше и водоросли погуще. Русалка в просторном бассейне вдоволь плескалась, разбрызгивая воду на ковер. Она росла, и грудь тоже росла, что не могло не радовать Николая. Но русалку это смущало. Она прикрывалась руками, пряталась среди зелени и не всплывала на поверхность, а ловила свои любимые булки у самого дна.
Тогда Николай тоже начал хитрить и больше не кидал еду в воду, а приносил на блюдечке и ставил на край аквариума. Волей-неволей ей приходилось обнажаться. Она чувствовала себя обиженной и не улыбалась больше. Николай пошел ей навстречу и купил гидрокостюм. Только верх, разумеется. Такой низ, какой был у нее, ему никто бы не продал.
Рыбонька снова ожила. Красовалась в обтягивающей блестящей курточке, то рукава загнет, то молнию подтянет. На поверхность стала чаще выплывать, и не только жабры проветрить, но и с Николаем пообщаться. Пока только молча. Высунет голову из воды, ручками за край стекла ухватится, подтянется и смотрит. Николай тоже смотрел, и пришло ему в голову, что она может пальчики о грубое стекло исцарапать. Обтянул все края поролоном – ей мягче и ему спокойнее.
А потом купил ей надувной матрас, и когда солнце светило, русалка выбиралась на него, ложилась и загорала. Убедившись, что в комнате никого нет, она расстегивала молнию на гидрокостюме. А Николай тут как тут, на балконе прятался, через окно подсматривал. Чтобы не пропустить момент, когда хвост будет отваливаться.
Он с нетерпением ждал этого события. Заранее купил все, что могло понадобиться: трусы – наверняка ведь застесняется голышом, колготки, сапоги, туфельки. И держал все это возле аквариума, на случай если он на работе окажется, когда ноги вылупляться начнут. Так сильно он этого желал. Сама русалка превратилась для него в одно сплошное желание – огромное и жаркое, как аквариум в пятьдесят градусов.
– Рыбонька моя, вылупляйся быстрее, а то миллион лет я не выдержу. Я не динозавр какой-нибудь, чтобы сидеть на берегу и ждать.
Но он все-таки ждал. Конечностей и членораздельного общения. Ему до смерти было любопытно, что она скажет, как только обретет дар речи. «"Выпусти на волю?" А я скажу: "я тебя не держу". Тогда она, вероятно, попросит отнести ее к реке или озеру. А я отвечу, что здесь нет никаких речек и озер и даже ручьев. Скажу, что мы находимся в городе, где случаются только лужи, а в них ты уже не поместишься, даже в самую большую. Она обидится и снова замолчит. Вот и поговорили».
Но пока он не то что слова, звука не слыхал от своей красавицы, которая целыми днями купалась и загорала. А ведь случись что непредвиденное, опасался Николай, она и закричать-то не сможет. Пожар, наводнение – ну, наводнение, фиг с ним – воры заберутся. Как же они мимо рыбоньки пройдут? Как пить дать украдут. А кто украдет, тот и ножек дождется.
– Как же я раньше не дотумкал!? – хлопнул он себя по лбу и в тот же день установил надежную сигнализацию, на входную дверь и на балконную.
Очень беспокоился Николай за свою доморощенную женщину. И с грустью вспоминал времена, когда жилось намного проще. Все его бывшие женщины превосходно умели ходить и более чем уверенно продвигались по жизни, не заставляя его задумываться об их дальнейшей судьбе. Но эта водяная, живущая у него под боком, не вписывалась в привычные схемы. И он до сих пор почти ничего про нее не знал.
Что будет, убери он еду и двадцать три градуса, матрас и башенки или вообще спусти всю воду, оставив гнить русалку в собственных какашках? Что она тогда скажет? Или нет, неважно, что скажет, главное – что сделает. Безропотно ли склеит ласты или встанет во весь рост и даст ему по морде?
Он вглядывался в нее все внимательнее. Она тоже не оставалась безучастной и слегка виляла хвостом. Совсем как собака. И глаза ее были по-собачьи влажные и преданные. Ну, почему влажные Николай понимал – постоянно в воде, а вот насчет преданности он бы мог поспорить. Подобное выражение в ее глазах мгновенно исчезало, как только еда попадала в блюдце, и изящные пальчики тут же отлипали от стекла и тянулись к плошке. Так преданна или нет?
Ответ на этот вопрос он узнал в один миг, сразу и навсегда. Явившись однажды домой после абсолютно будничного, ничем не примечательного трудового дня, Николай обнаружил, что русалка исчезла. Аквариум был пуст, и нигде в квартире никаких признаков женщины не наблюдалось. Она просочилась через закрытую дверь, сквозь сигнализацию, для ее же защиты установленную. Уползла. Улетучилась. Увильнула. Улетела. Ушла.
– У-уууу! – Николай подлетел к аквариуму, ища следы коварства. Ни колготок, ни сапог рядом не было. Лишь на поролоновом крае остались вмятины от ее пальчиков. Он машинально сунул руку в воду. Плюс двадцать один.
– Паскуда!
Николай сорвал поролон, а пока срывал, поранился об острый край стекла. Но что была эта рана по сравнению с той, которую нанесла рыбонька?! Эта вертихвостка! Вполне вероятно, у нее отросли ноги. Какими они были – тонкими или толстыми, он уже никогда не узнает. Он так долго готовил это событие, так самозабвенно ждал, когда отпадет этот несчастный хвост. Но оказалось, он был ей нужен только для того, чтобы в один прекрасный момент взять и вильнуть им от всей души на прощание.
ВОДЯНАЯ МЕЛЬНИЦА
Этот скотный двор ничем не отличался от других дворов в округе. А если бы даже и отличался, никто не стал бы ничего выяснять – пустое это дело. Здесь так же воняло навозом и скошенным клевером, кудахтали куры, блеяли козы, и корову выводили на пастбище одной и той же дорогой, которую она знала наизусть. Те же отруби и овес по утрам, а вечером – сочная морковка с грядки. Бывали дни, когда кого-то забирали, а его место тут же занимал молодняк. Кто-то вылуплялся, кто-то дох. В общем, совершался обычный круговорот жизни и смерти в природе.
Достопримечательностью двора можно назвать лишь небольшой заросший пруд, в котором плавали утки, выискивая в камышовых заводях рачков и личинки насекомых. Прыткие водомерки рассекали под самыми их клювами, а кое-где выныривали из воды бутоны кувшинок, лопаясь бело-розовыми цветками. С ними сражались утята, пытаясь вытянуть упругие стебли со дна. Но кувшинки не поддавались, словно были привязаны намертво. Особый уклад жизни также был намертво привязан к этому месту, и даже если скотный двор выкорчевать отсюда полностью, его дух все рано останется.
Годами здесь не появлялось ничего нового: кролики глазели из клеток на вышагивающих в загоне кур, а те в свою очередь наблюдали, как полощутся в воде утки, и все вместе провожали бессмысленными взглядами корову на пастбище. И так продолжалось, пока хозяин не взялся поставить на пруду водяную мельницу.
Он долго возился, сколачивая на берегу колесо с широкими лопастями, и маленький деревянный домик с покатой крышей, к которому закрепил колесо, а над ним поместил горизонтальный желоб для стока воды. Когда все было готово, хозяин раскрутил колесо, оно зашумело, и из желоба потекла вода. Попадая на лопасти, она уже сама двигала их.
Животные наблюдали за работой хозяина сдержанно. Гуси на берегу вытянули шеи, а утки сгрудились на противоположной стороне пруда, ожидая, когда стихнет шум. Хозяин ушел, однако, шум не смолк, и колесо продолжало вертеться.
– Что, что там такое? – забормотали гуси. Они не хотели мочить лапы.
– Плывите и посмотрите, – отвечали утки.
– Вижу колесо, как на телеге, – закричал с забора петух. – Только поднимает не пыль, а воду. И никуда не движется.
– Зачем? Зачем? – встрепенулись куры. Они любили все повторять по два раза.
– Нам крышка, – изрек баран. Он всегда говорил коротко и ясно.
Не всем была видна мельница, многие слышали только плеск воды, и это настораживало еще больше. Не понятно было, что произошло и с какой стороны накроет их эта крышка.
– Когда одного из нас забирают, тут все ясно, – рассуждали кролики. – Он ушел за смертью. Мы привыкли. Рано или поздно мы все уйдем. Но чтобы сама смерть пришла и стояла здесь, над нами и шлепала своими клешнями – это уж слишком. Мы не переживем.
– Какая разница, в печи жариться или на этом вертеле? – хрюкнула свинья.
А корова не сказала ничего. Она давала молоко и телят – с нее было достаточно.
В следующий раз хозяин установил на дворе столб с мутным стеклянным пузырем наверху, а провода от него протянул к мельнице. И снова это вызвало непонимание обитателей.
– Я же говорил, – ликовал баран.
– Ты про крышку говорил, а это столб с пузырем, – напомнила свинья.
– С пузырем и веревками, – уточнил петух. – Интересно, как эта штука работает?
Он наклонил голову, разглядывая фонарь то одним глазом, то другим.
– Обыкновенно работает. На веревках всегда что-нибудь висит, – зашипели гуси. – Нас всех здесь повесят.
– На всех места не хватит, – робко возразили кролики. По численности они превосходили всех остальных.
– По очереди вздернут, – объяснил петух.
Продолжать спор никому не хотелось, и в этот день животные улеглись в своих загонах и клетках раньше обычного, чтобы постараться умереть ночью, не дожидаясь страшной муки на висельном столбе.
Солнце пошло на убыль, наступила тьма, и в это время каждый видел во сне столб и себя, висящего на нем в полном одиночестве. И не могли они знать, что в это время вспыхнуло над их двором еще одно солнце – возможно, первый электрический свет на этом месте за всю историю существования Земли.
Время шло, но ничего особенного не происходило – ни плохого, ни хорошего. Не было всеобщего мора, но и радости не прибавилось, как и кормов. А темнота ночи, когда животные засыпали, наступала раньше, чем зажигался фонарь, и сияния его уже никто не видел.
Колесо мельницы вращалось без остановок, с одинаковой скоростью, с одним и тем же количеством воды, стекающей по желобу. Это однообразие завораживало. Жизнь, с ее скотской рутиной казалась на этом фоне яркой и переменчивой. Солнце вставало и заходило каждый раз по-новому, хозяйка, кормившая скотину, бывала в разном настроении – кого-то шпыняла, кого-то, наоборот, приманивала, а колесо крутилось бесстрастно и неизменно.
Оно отсчитывало время, шуршание которого не смолкало и ночью. Это было овеществленное время – оно струилось, плескалось, рассыпалось брызгами, вскипало, расходилось волнами и где-то в глубине собиралось в одном месте, чтобы снова подняться и начать все сначала.
В стоячем пруду теперь было устойчивое волнение, как на море. Утки перестали бояться мельницы и подплывали все ближе, ощипывая водоросли, всклокоченные маленькими водопадами. Особенное любопытство проявляли утята – им нравилось качаться на пенных волнах. Они расправляли крылышки, выгибали грудь колесом и пробовали голос. И хотя это было обычное кряканье, утятам казалось, что они разговаривают с самой мельницей. И та отвечает им журчанием и плеском.
Никто не знал, была ли тут прямая связь, но именно после появления мельницы одна из молодых уточек начала ходить по воде. Не скользить, как остальные, погружаясь нижней частью тела и загребая лапами, а именно вышагивать, поднимая лапы над водой так, что были видны перепонки на пальцах.
Сначала думали, что она ходит по плотному ковру рдеста. Но и в тех местах, где рдест уже объели, она передвигалась таким же образом – как по берегу.
– Зачем? Зачем? – квохтали куры.
– Зачем? – повторяли за ними все остальные. – Зачем ходить там, где можно плавать?
Уточка не отвечала, потому что сама не знала – зачем. Только шлепала по водной глади, распугивая водомерок, и поднимала брызги, совсем как мельничное колесо.
– Уж лучше бы летала, – недоумевали гуси. Они сами умели только ходить, а плавали плохо и неохотно. А летать во дворе не умел никто: ни курицы, ни домашние утки, и даже прыжки петуха с насеста на землю или с земли на забор трудно было назвать полетом.
А утка-водоходка продолжала тренироваться в своем бесполезном умении, бегая туда-сюда по пруду, то разгоняясь, то разворачиваясь в разные стороны, пробовала даже ходить задом наперед. Она вытеснила из поля зрения мельницу и непонятный столб с пузырем на макушке. Теперь весь двор следил за ее причудами.
Но если мельница была чужая, точнее, чужеродная, хотя и ставшая уже частью пейзажа, то утка – своя, рожденная и воспитанная здесь, вместе с остальными. Она совсем разучилась нырять, как делали все ее сородичи, добывая в пруду пищу. И пока все вокруг занимались делом – рылись пятачками в очистках, разгребали лапами опилки, тащили из земли червяков или точили зубы о железные прутья – она только гуляла взад-вперед.
Ее стали отгонять от поддонов с кормом:
– Иди, насобирай себе рыбы, что ходит по воде, как и ты.
– На нормальных еды не хватает, еще всяких чудаков кормить.
И пришлось уточке искать еду в другом месте.
Другого места, где бы никто не ходил, было на скотном дворе совсем немного. Собственно, было только одно – возле колеса водяной мельницы. Уточка поплыла туда, точнее пошла пешком, как она обычно делала. Кроме еды она надеялась найти ответ на вопрос – что не так? Почему ее все гонят, вместо того, чтобы последовать примеру? Разве не лучше было бы всем, кто не умеет плавать, начать ходить по воде? Ведь она открыла сухопутным новую дорогу.
Для простой утки ситуация оказалось достаточно сложной, чтобы она сама могла ее решить. Уточка подплыла совсем близко к колесу и прокрякала свои вопросы.
Колесо отвечало ей громким шепотом. Но слова были неразборчивы. И говорило оно на своем языке, а не на утином. Уточка приблизилась еще, чтобы расслышать, брызги попадали ей на глаза и незакрытые ноздри клюва. Взгляд помутнел, и она не заметила, как оказалась возле самых лопастей, которые подхватили ее поволокли под воду.
Уточка забилась судорожно, отчего сразу застряла между лопастями. Ее протащило под водой и подняло наверх с другой стороны колеса. Она попробовала расправить крылья, но только переломала их, а на самом верху ее обдало мощным потоком воды из желоба и снова окунуло в пруд. Пена вокруг стала розовой, и тело уточки, снова поднятое в воздух, уже едва трепыхалось.
Животные со двора все видели. Но что они могли сделать? Только выпучить глаза и смотреть, как забивает уточку бесчувственное колесо, которое даже не уменьшало скорости вращения.
– Лети, лети! – кричали ей.
– Ныряй, ныряй!
Она и так ныряла с каждым поворотом, а затем взмывала в воздух. Но все это только в пределах колеса. Оно сводило на нет все ее движения, чтобы потом забрать и жизнь. Если бы уточка смогла ходить внутри колеса, как белка, она бы спаслась. Но она была уткой.
– Может, хватит уже! – проблеял баран.
Но никто не мог оторвать взгляд от мельницы. Животные ошалело смотрели, словно хотели проверить, появится ли утка после очередного поворота. И она появлялась. Колесо неизменно выносило с глубины тело, и в этом была убийственная неотвратимость. Мертвое, оно каждый раз совершало то, чего не умело при жизни, – плавало, летало и ныряло.
Никто даже не заметил, как солнце зашло, и вокруг стемнело. На дворе по-прежнему было светло. Ведь мельница работала, и фонарь горел. Пришел хозяин, встревоженный тем, что животные еще не спят. Принялся загонять их в клетки и сараи, но они разбегались от него врассыпную. Заметил утку, застрявшую в лопастях. Крякнул озадаченно и полез в мельницу, осыпая ругательствами и утку, и мельницу, и жену, которая захотела иметь свое электричество, а не муниципальное, словно бы сыпал муку на жернова, споро делая замес.
Колесо остановилось. Из желоба упали последние капли. Хозяин освободил измученную птицу, предвкушая сытный обед – единственную радость после хлопот. Энергии, которую выработала его нехитрая мельница, хватило еще на несколько минут. А потом фонарь погас. Весь двор вместе с окрестностями неожиданно погрузился во тьму. И никак уже было ни успокоить животных, ни вернуть их в стойло. Они выли, кричали, гоготали каким-то дикими, неистовыми голосами, переживая на скотном дворе настоящий Конец света. Он длился всю ночь, вплоть до самого восхода солнца.
_________________________________________
Об авторе:
ОКСАНА БУТУЗОВА
Живет в Санкт-Петербурге. По специальности биолог. Опубликовано три романа: «Дом» (Амфора, 2007), «Пасха на Рождество» (ПРОЗАиК, 2008), «Изолофобия» (совм. с Маратом Басыровым, Площадь Искусств, 2012), а также ряд литературоведческих эссе в сетевых журналах.
скачать dle 12.1