ВКонтакте
Электронный литературный журнал. Выходит один раз в месяц. Основан в апреле 2014 г.
№ 222 октябрь 2024 г.
» » Ованес Азнаурян. О ПЕТРЕ, ПАВЛЕ И МАРИИ...

Ованес Азнаурян. О ПЕТРЕ, ПАВЛЕ И МАРИИ...

Ованес Азнаурян. О ПЕТРЕ, ПАВЛЕ И МАРИИ...
(рассказы)


«ВАТРУШКА»

Уже стемнело, когда Иван вышел на станции метро Красносельская, пересёк улицу и двинулся по ней вверх.

Было тепло (хоть и декабрь) и поэтому на улице - не говоря уже о метро - вполне спокойно можно было обойтись без шапки, пальто и перчаток, но только ему некуда было все это положить, да и руки у него были заняты чемоданами, и поэтому он изрядно потел  и злился.

В метро его толкали, пинали и роняли его чемоданы, и он от какого-то бессилия потел ещё больше, и лишь вслушивался в записанный мужской голос, который объявлял станции и как-то безысходно и тщетно просил пассажиров быть "взаимно вежливыми" и уступать сидячие места инвалидам и беременным женщинам. Инвалидов в вагоне видно не было, равно как и беременных, и поэтому никто никому места не уступал – все уткнулись в свои айпады, айфоны, ридеры и никому ни до кого дела не было. "Вот грохнусь сейчас в обморок, никто и не заметит!"- подумал он и усмехнулся этому своему кокетству: в обморок, как же! Этого ещё не хватало!

Как только самолёт приземлился в Шереметьево, и уже можно было включить мобильники – а указания стюардесс Иван выполнял неукоснительно, ибо летать боялся всегда –  он первым делом послал Алене смс:

"На земле! Жду указаний!". Получив ответ: "7:30 жду в Ватрушке. Целую!", Иван сел в аэроэкспресс, доехал до Белорусского вокзала и пересел на метро. Переход на красную ветку, Комсомольская и, наконец, Красносельская... Всегда любил выходить на станции Красносельская, потому что там, на Краснопрудной улице, можно было увидеть трамвай. От трамвайных огней делалось тепло и уютно.

В кафе Иван сразу направился в сторону дальнего столика в углу. И улыбнулся. И сердце перестало биться.

"Дошёл", - подумал он.

- Ты... - сказала она.

- Я, - ответил он. Поставил в углу чемоданы, нагнулся, поцеловал её.

Алене было  тридцать. Высокая, тонкая, изящная, длинные каштановые волосы спадали на плечи, и она то и дело кокетливым движением руки убирала их за ухо. На ней были те самые серьги, которые он, Иван, подарил ей в прошлый раз. И браслет тот же. И кольцо. Он почувствовал нечто очень похожее на благодарность.

- Как долетел? - спросила она.

- Сложно, - признался он. – А ты прекрасно выглядишь.

- Спасибо, - она улыбнулась. - Я себе уже заказала. Ты закажи себе тоже. Что-нибудь. Не подумав, позвала тебя в кондитерскую. А ты наверно голодный.

- Все нормально. Нас кормили в самолете. Я потом поем где-нибудь, когда ты уйдешь. Ведь ты, как всегда, спешишь?

- Да... Ты же знаешь...

- Знаю. И я счастлив тебя видеть!

- Я тоже рада, милый.

Он знал, что она действительно рада, но почувствовал в ней грусть. Раньше никогда не чувствовал в ней грусти. Не то чтобы Алена была всегда весела, просто никогда не казалась грустной. А теперь...

- Все же, закажи себе что-нибудь!

- Что у тебя?

- Яблочный штрудель и капуччино.

- Я возьму то же самое.

- Давай...

Иван пошел к стойке, сделал заказ, расплатился.

- Вы садитесь, я принесу вам, - сказала женщина неопределенного возраста с красным от простуды носом. - Вы же у нас бывали?

- Да... Полгода назад.

Когда он вернулся за столик, Алена улыбнулась ему:

- Ну, рассказывай. Как у тебя дела?

- Расскажи ты. Ты же знаешь, если я начну, меня уже не остановить, - Иван рассмеялся. - Хоть и рассказывать нечего.

- Мне тоже нечего рассказывать, - сказала Алена. - Все нормально, все хорошо. Работа, дом, дети, кот, муж. Матвей у меня круглый отличник. Данька успешно занимается для высшей школы. Неожиданно удалось закрыть все кредиты...

- Как?! В этот кризис? Даже у нас знают, что творится с рублем!

- Вот благодаря этому кризису и удалось. Да будут благословенны санкции! Просто мой умник проснулся однажды утром в сентябре, словно осененный знамением свыше, и почему-то ни с того ни с сего пошел и на все наши сбережения купил доллары.

- Круто! Он молодец!

- Да уж! И теперь у нас нет кредитов. Представляешь?

- Нет. Но это прекрасно!

- Конечно, прекрасно! И... скучно! - Она убрала прядь волос за ухо. - А теперь твоя очередь.

Иван сделал глоток капуччино, доел кусочек штруделя. Помедлил. И вдруг понял, что не знает, что рассказать.

- Я не знаю, - сказал он. - Ничего не происходило… Правда! Жил. Просто жил. Ждал встречи. Этим и жил. Ожиданием.

- Но так ведь нельзя! - Кажется, Алена рассердилась. - Я же тебе говорила! Надо жить. Надо научиться жить. Друг без друга!

- Да, я помню, Алён. Ты говорила.

- А толку? В общем... - Алена почему-то посмотрела в потолок, показывая тем самым, насколько она сердита.

Помолчали. Иван взял ее руку и приблизил к губам. Поцеловал.

Алена улыбнулась:

- Ну, что?.. Что ты на меня так смотришь?

- Запоминаю. Может, на следующие полгода.

- Милый... Расскажи все же, что с тобой происходило за это время?..

- Зачем, Алён? Я  же каждый день пишу тебе письма на почту твою. И ты читаешь. Обо мне ты знаешь больше, чем кто-либо еще на этой планете.

- Это упрек?

- Почему упрек?

- Ну, типа ты пишешь, а я - нет.

- Нет, что ты! Никакого упрека... Правда! Я же все понимаю.

"И все же она грустна", - подумал он. И спросил:

- У тебя все хорошо? Дома?

- Все хорошо, милый. Одно время было трудно, но теперь все хорошо.

- Он изменял?

Алена опять убрала прядь волос за ухо.

- Мы это уже прошли и справились с этим. Теперь все хорошо.

- Хорошо, - как будто эхом повторил Иван.

Только теперь Иван заметил, что картины на стенах поменялись. Раньше (полгода назад) было что-то абстрактное, а теперь виды - Парижа, Венеции, Нью-Йорка. Иван почему-то стал думать о том, нравится ему это изменение, или нет? Но пока не мог ничего решить. Вроде как нормально. Особенно, если это виды Парижа. И тут вслушался в музыку, которая давно звучала фоном: теперь пел Жак Брель. И Иван подумал: "Слава Богу, что не та песня!"

- У меня забронирован номер, - сказал он. - В отеле. На Сретенке. Отель так и называется "Бульвар". Поехали?

Алена улыбнулась, глаза ее заблестели было, но опять потухли, и сделались уже по-настоящему грустными:

- Ты как хочешь, Ян, но я поеду домой.

- Но утром ведь приедешь ко мне?

- Нет.

- Почему? То есть – как?..

- Не могу. Правда!

- Я прилетел на два дня...

- Это упрек?..

И вот тогда Иван почувствовал металлический привкус во рту. Но он был не от яблочного штруделя, не от капуччино. Металлический привкус был от тоски и неизбежности.

- Нет... Не упрек... 

- Вот и хорошо. Возьми мои руки и целуй их. Я люблю, когда ты их целуешь. Вот так. Молодец... У тебя там... у себя все хорошо? Работа есть?

- Работа есть, - ответил Иван, целуя Аленины пальцы. - Все нормально.  Фирма наша в январе объявит себя банкротом.

- То есть?!

- Вот так. Проворовались до невозможности. А тут еще у вас рубль упал.

- Это как-то связано?

Иван рассмеялся:

- У нас всегда с вами связано. Даже погода.

Алена улыбнулась и, высвободив одну руку из горячих сухих ладоней Ивана, убрала волосы за ухо.

- Дома все хорошо? Жена? Дети?

- Да... Жена, дети... Все нормально.

А потом Алена сказала: странно все-таки, что его зовут Иваном. Ведь вполне спокойно он мог зваться Мкртичем... Правда, тогда она не знала бы, как выговаривать всю эту череду согласных каждый раз.  Она, конечно, помнит, что Иваном его назвали в честь деда, который был блокадником и во время войны поменял имя на русское, потому что так было удобнее. Ей нравится, что его зовут Иван. Хотя Иван Матевосович опять-таки звучит... экзотично.

- У тебя есть время? - прервал он ее. - Я тебя очень хочу! Хочу, чтоб мы поехали ко мне... В отель.

- Милый... я не могу. Я тоже очень тебя хочу. 

И опять появился металлический привкус во рту:

- А когда? Алён, когда? 

- Уже больше никогда. И я не хочу, чтоб ты жил ожиданием встреч. Не хочу, чтоб ты меня так любил. Ведь я не могу так же.

- Но я не упрекаю, не обвиняю.

- Ты – нет, я сама себя – да. Это очень сложно и тяжело. Поверь.

- Аленка...

- Жалко, что у тебя чемоданы... Мы бы могли немного погулять. На улице декабрьская весна.

- Плевать на чемоданы! Потом вернусь, заберу. Пошли гулять!

Но женщина за прилавком, неопределенного возраста с красным носом сказала, что "Ватрушка" уже закрывается, а парень, единственный, кто еще сидел за соседним столиком с ноутом и оказался менеджером этой кондитерской, вызвался доставить чемоданы Ивана в отель. Иван поблагодарил, предложил дать денег, но молодой менеджер отказался – он все равно на машине. 

Они допили капуччино, доели яблочный штрудель и встали. Иван подержал пальто, помогая Алене одеться, и тогда из динамиков, развешенных по углам зала под потолком, донеслась песня  "Que c'est triste Venise" *. Алена рассмеялась:

- Ну, конечно! Я бы удивилась! Никак не обойдется без армянина, хоть одного. Даже если ты в московской кондитерской "Ватрушка". А тут сразу два: рядом и из динамиков. Иногда мне кажется, что все вы, армяне - его родственники.

Иван с улыбкой надел свое пальто, обмотался шарфом.

- Ну, я - вряд ли. У него ведь такая редкая фамилия...

Иван и Алена вышли из "Ватрушки", пошли по Красносельской вниз, а потом свернули на Краснопрудную, и как раз в это время их обогнал первый трамвай, разбраcывая брызги огня. Было по-прежнему тепло.

- Как же я люблю трамваи! - сказал Иван. - В Ереване уже нет трамваев. Остались только троллейбусы. А вот трамваев нет. 

Было тепло. Неожиданно поднялся ветер и так же неожиданно заморосил дождь. Алена шла, взяв Ивана под руку, прижимаясь к нему, и Иван чувствовал огромное желание и счастье. Они то и дело останавливались и целовались. Опять шли. Молчали. Потом заговаривали вновь до следующего поцелуя, когда Иван чувствовал, как Аленка дрожит. Она дрожала после каждого поцелуя. 

- Я тебя хочу, слышишь? - шептал он. - Поедем в отель!

- Я тебя очень хочу... Ты даже не представляешь, как! У меня там всё болит, ноет, горит от желания... Но я не могу...

И они опять шли. И их догонял очередной трамвай.

Вскоре дождь перешел в мелкий колючий снег, и Алена захотела мороженого.
 
- Хочу под снегом кушать мороженое!

И Иван купил мороженое. И они ели мороженое у входа в метро Комсомольская и смеялись чему-то, а потом Иван курил. 

"Главное, что в "Ватрушке" не прозвучала та песня Бреля", - подумал он. 

Когда зашли в подземку, чтоб уже войти в метро, Иван купил в киоске сувениров серебряный медальончик на цепочке. Медальончик с изображением  Богоматери. И протянул его Алене.

- Подари это Матвею… Матевосу… Ладно? Но если подумаешь, что неудобно, носи сама.

- Слушаюсь, Иван Матевосович. Какие еще будут указания?

В ответ он ее поцеловал. 

Они вошли в метро и стали спускаться по эскалатору как раньше: она на ступеньку выше, он снизу смотрит на  нее; ее рука на его плече, а другой рукой она поправляет непослушную прядь волос, которая все выбивается из-за уха и щекочет ему лицо.

Они еще долго целовались потом, стоя в центре зала станции Комсомольская. И Аленка говорила, что, видимо, Иван хочет зацеловать ее до смерти. Но все равно сама целовала. Целовала будто в последний раз. А Иван не думал о том, что это может быть последний раз. 

"Это не может быть в последний раз!" - думал он, целуя её.

Когда они уже расставались ("Мне налево, тебе направо, милый, помнишь?”), Алена сказала:

- Прости меня!

- Конечно... Я понимаю...

- Да ничего ты не понимаешь! - И убежала в вагон. Уехала. 

Ивану до своего отеля нужно было проехать лишь одну станцию – Красные ворота. А там уже Сретенский Бульвар/Чистые Пруды/Тургеневская.

Зная, что Алена еще не доехала до дома, и опасности никакой нет, Иван написал смс:

"Завтра утром я буду тебя ждать! Ты ведь придешь, не так ли?"




О ПЕТРЕ, ПАВЛЕ И МАРИИ...

Мариам прошлась по комнате. На ней были джинсы и свитер, и ей было холодно. Она взобралась на подоконник, обняла колени и стала смотреть на улицу. Мариам была высокой, у нее были огромные круглые карие глаза, темно-каштановые вьющиеся волосы; у нее был красивый, чуть пухлый рот, острый подбородок, идеально отточенный нос…

На улице шел снег, и она подумала о том, что ей нечего делать, что ей скучно. Мариам спустилась с подоконника, накинула на плечи шаль, села на диван, скрестив ноги, и накрылась до подбородка теплым пледом. Она бросила взгляд на стол, на котором были две пустые бутылки шампанского, две грязные тарелки, бокалы: вчера у нее до четырех часов ночи просидел Погос. Она подумала, что Погос был очень милым. Мариам вспомнила, как она сидела ночью на диване с бокалом шампанского в руках, а рядом лежал Погос, положив голову ей на колени. Вспомнила, как вдруг зазвонил телефон, и она, сняв трубку, испугалась, услышав голос Петроса. Тот сказал, что хочет зайти к ней, что он стоит прямо у ее подъезда и медленно, но верно замерзает. Она соврала ему, сказав, что уже легла, что это неудобно и вообще невозможно.

- У тебя Погос? - спросил Петрос.

- Да, - призналась она.

- Ладно, - и Петрос положил трубку.

- Кто это был? - спросил Погос, наливая себе шампанское.

- Неважно, - ответила она.

- Это был Петрос?

- Какие вы оба сообразительные сегодня! Да, это был Петрос.

- Что он звонит так поздно? - Погос поморщил лицо.

- Он меня любит, - ответила она, и провела рукой по светлым волосам Погоса.

- Я это знаю, - сказал тот.

- Тогда почему спрашиваешь?

- Не сердись. Тебе это не идет.

- Вот еще!

Потом они занялись любовью, потом Погос ушел. Теперь, на следующий день, сидя на диване и укрывшись пледом, Мариам опять подумала, что Погос милый… Но и Петрос тоже очень милый, подумала она, и он меня очень любит, может быть, больше, чем Погос… Они оба очень милые, каждый по-своему.

Потом она подумала, что через полтора часа к ней приедет Погос, но она, несмотря ни на что, не хотела, чтоб он приходил. От Погоса она быстро уставала, и теперь она подумала, что два дня подряд Погоса будет уж слишком много. Однако у него были ключи от ее квартиры, и она теперь пожалела, что отдала их Погосу. Она размышляла о том, как бы сделать так, чтоб забрать их, когда зазвонил телефон.

- Петрос, это ты?

- Спасибо, что узнала мой голос. Как дела?

- Ничего.

- Погос у тебя?

- Нет. Ты его ищешь?

- Нет. Я ищу тебя.

- Ты меня нашел, Петрос.

- Правда?

- Да. Приходи ко мне.

- Я приду, если ты хочешь.

- Я очень хочу.

- Я еду. Пока.

Мариам положила трубку. Она еще не знала, как она поведет себя с Погосом и Петросом одновременно… Конечно, ее мучила совесть, что она спит то с тем, то с другим. Совесть мучила ее еще и потому, что Погос и Петрос были большими друзьями, и теперь Мариам замечала, что ее “мальчики” начинают ненавидеть друг друга. Она решила, что с этим нужно кончать.

Она услышала звук открывающейся двери.

- Эй, ты еще спишь? - услышала она голос Погоса из прихожей, голос очень далекий и почему-то чужой. Погос снимал пальто. Как всегда, он опередил Пита, подумала она.

- Нет, милый, я в комнате.

Погос вошел, поцеловал ее; она все еще сидела на диване под пледом.

- Тебе холодно? - спросил Погос.

- Да, - ответила она. - Я все время мерзну.

- Ничего. Потерпи еще немного. Зима скоро кончится.

- Похоже, что она никогда не кончится.

- Кончится, - уверенно сказал Погос. - Все на свете кончается.

- И любовь? - спросила она.

- Нет…

- Я так не думаю.

- В чем дело? Что изменилось за одну эту ночь и половину дня?

- Ничего… - Потом как бы вдруг вспомнив: - Сейчас придет Петрос.

- Какого черта?

- Это я сказала, чтоб он пришел…

- Ты что, дура?

- Не знаю. Мне захотелось, чтоб он пришел.

- Ах, вот, в чем дело! Тебе мало меня? Хочешь, чтобы мы встроём?..

- Не говори гадостей. Я же говорила, что люблю тебя.

- Спасибо. Утешила… Между прочим, я тоже тебя люблю. Но причем тут Петрос?!

- Не знаю.

- Ты свихнулась.

- Я просто не знаю, Погос. НЕ ЗНАЮ!

Погос рассмеялся, сел на пол, прислонился к дивану, на котором сидела Мариам. Теперь она тоже села на пол и укрыла себя и Погоса пледом.

- Вы с Петросом раньше были такими друзьями… - вдруг сказала она.

- Надеюсь, это не означает, что я должен уступить тебя Петросу? - Погос закурил.

- Уступить, не уступить… Как все это сложно, Погос, ты не представляешь! Ты даже не подумал о том, что все-таки решать должна я, кто бы кому ни уступал.

В эту минуту позвонили в дверь. Она пошла открывать. На пороге весь в снегу стоял Петрос. В отличие от Погоса он был темноволосым и сероглазым. Стряхнув с себя снег, он поцеловал ее. Потом снял пальто, вошел в комнату и остолбенел.

- Привет, Петрос.

- Привет, Погос.

Они пожали друг другу руки. А она рассмеялась.

- Прекрасно, мальчики. Вы еще не разучились пожимать друг другу руки.

- Тошнит, когда ты называешь нас “мальчиками”, - сказал Петрос и закурил.

- Все равно вы мои мальчики, - она поцеловала сначала Погоса, потом Петроса. - И я вас обоих очень люблю.

Погос вздохнул.

Она продолжала:

- Да, я вас обоих люблю. В одном есть то, чего нет в другом. Я занималась сексом с обоими, и не хочу этого скрывать… Но вы оба мне до смерти надоели. Так надоели, что выразить не могу…

- Вот так дела! - сказал Петрос.

- И не надо меня спрашивать, в чем дело, что произошло. Потому что я сама этого не знаю. Я спала и с тобой, Погос, и с тобой, Петрос… Вы можете меня считать шлюхой, но я не обманывала никого. Понимаете?

-Нет,- сказал Петрос.

-Я тоже не понимаю,- сказал Погос.

- Тогда это не важно. Важно то, что я уже сказала: вы мне ОБА НАДОЕЛИ. Это вы можете понять?

- Ты повторяешься, - сказал Погос. - К тому же ты не девочка, чтобы плакать. Перестань плакать! Что ты хочешь? Только постарайся объяснить внятно. То, что ты дала отставку сразу двум любовникам, это мы с Петросом уже поняли. Что же ты хочешь теперь?

- Хочу поехать в ресторан.

- Ты в себе? - спросил Петрос. - В такой снег выходить из дому?

- А что же ты предлагаешь? - взорвалась Мариам. - Заняться сексом втроём? Погос об этом уже говорил…
- Не хами, пожалуйста, - сказал Погос. - Как ты думаешь, каково нам знать, что ты спала с нами обоими?

- Так вы повезете меня в ресторан, или мне поехать одной?

- И что тебе дался этот ресторан?

- Не важно, - отрезала она и пошла в другую комнату – переодеться.

- По-моему, она свихнулась, - сказал Погос.

- Точно, - вздохнул Петрос.- Она всегда была немного сумасшедшей, но такой – никогда.

- Ты ее все еще любишь? После того, что она сказала…

- Да.

Погос покачал головой:

- Я тоже.

В это время она вернулась.

- Я готова, мальчики.

Погос и Петрос поморщились было, но у обоих замерло сердце, когда они посмотрели на нее: на ней был коричневый костюмчик, с большими черными пуговицами и маленькая шляпка из той же ткани.
- Ой, мальчики, - добавила она, - не надо терять сознание, когда видите красивую женщину.

- Ты действительно очень красивая, - сказал Петрос.

- Так вы идете? - улыбнулась она. - Вперед, вперед!

Снег шел, и шел, и шел опять, и шел еще очень долго.

Просто она в тот день решила оставить и Погоса и с Петроса.

“Нужно начать новую жизнь,” - подумала она…



_____
* Песня Шарля Азнавура





_________________________________________

Об авторе: ОВАНЕС АЗНАУРЯН

Писатель. Родился в 1974-м году. Окончил Ереванский педагогический институт. Преподавал историю, работает системным администратором.
Печатался в газетах, журналах, альманахах: «Литературная Армения», «Кольцо А», «Эмигрантская Лира», «Литературный Кавказ», «Нева», «Дружба народов», «Дарьял», «FlASH STORY: Антология короткого рассказа», (издательство «Русский Гулливер“Гвидеон” и т.д. Автор книг “Симфония одиночества” (2010), “Симфония ожидания” (2014).
Участник Литературного фестиваля молодых писателей в Цахкадзоре, международного фестиваля «Литературный Ковчег», VII Форумa Переводчиков и Издателей стран СНГ и Балтии. Финалист литературной премии “Русский Гулливер». Член Клуба писателей Кавказа. Живет в Ереване.скачать dle 12.1




Поделиться публикацией:
2 718
Опубликовано 18 июл 2016

Наверх ↑
ВХОД НА САЙТ