(рассказ)
Её звали Гузель, что в переводе с тюркских языков означает «красивая». Вспоминаю всех Гузелей (а их было так много) и все они обладали особым умением показать себя с лучшей стороны. Ещё бы… «Просыпайся,
Красивая! Садись за уроки,
Красивая! Ну что ж ты так делаешь – ай-яй-яй, ведь ты -
Красивая!» И так – с самого рождения…
Исключением в моей жизни стала только одна Гузель, с которой я проучилась с первого по восьмой класс.
…Первого сентября мы приближались к трехэтажному серому зданию с большими окнами и огромным входом, а мне хотелось убежать – так было страшно, что всё это наконец наступит. Приятно было ждать, каждый день перекладывать новенькие карандаши и тетрадки из одного кармашка ранца в другой, но вот раз – и это случилось!
Мама крепко сжимала мою липкую, потную ладошку и терпеливо объясняла, что здесь все свои. Перечисляла имена детей наших знакомых, у многих из них мы не раз были в гостях. Подвела меня к учительнице – с ней мы уже знакомились накануне, когда сдавали документы. Дамира Фаизовна молча перехватила мою руку, а мама, весело кивнув, растворилась в толпе.
Я уже приготовилась заплакать, но тут увидела очень странную девочку, которая высилась над островком белых бантов и разноцветных астр. Длинная худая шея, на которую словно была насажена такая же длинная голова с вьющимися маслянистыми волосами до плеч, пучок на макушке был небрежно повязан белым узким бантиком. Девочка беспрестанно озиралась по сторонам. В её глазах не было ни страха, ни радости – она просто мотала головой туда-сюда. Белый воротничок не успевал за её шеей, и всё время топорщился то вправо, то влево. Я засмеялась. Девочка оглянулась и громко сказала:
- Я – Гузель.
И тут же отвернулась.
А мне вдруг стало спокойно. Всё тут же стало каким-то умытым, солнечным и по-настоящему праздничным.
Наконец, мы, два класса первоклашек, под торжественный марш начали подниматься по высокой лестнице. Гузель шла сзади меня и вдруг споткнулась, упала и разодрала колено. Сквозь белые колготки проступили красные пятна. Она громко и некрасиво заплакала.
«Ты чего позоришь нас, крыса!» – толкнул ее высокий, голубоглазый мальчик (как оказалось потом Салават, Салыч).
С тех пор так и прицепилось к ней – Крыса. Все мальчики как-то сразу чётко поняли, кого следует задирать больше всех. Гузель бросалась догонять их при малейшей провокации, а когда её зажимали в угол – визжала, пиналась и отмахивалась руками. Самое то. А главное – некому было заступиться. Она всегда приходила и уходила одна, братьев и сестер в старших классах не было. Мы, девочки, смело бросались на ее защиту, но когда она начинала плакать - с хлюпом шмыгая носом, брызжа слюной - подходить к ней было брезгливо.
– Ну зачем вы все к ней прикопались? – допытывались мы у наших пацанов.
– Крыса она. И учится как-то странно, половина пятерок, половина двоек. Так не бывает.
- Зато хоть пятерки есть! А вот у тебя их совсем нет!
– Противная она!
- Красавец нашелся!
И начиналась перепалка, которая заканчивалась всегда одинаково:
– А ты знаешь, кто мой дядя?! Он начальник милиции!
– Ой, ой.. А мой папа – единственный в классе, кто на «Волге» ездит! Он начальник всего тут! Вот скажу папе – он тебя сразу из школы выгонит!
И так раза по два в неделю.
Только училка исчезнет из класса, мальчики набрасываются на Гузель, а мы пытаемся их отогнать. Затем Гузель сидит в углу и ревёт, выставив в стороны острые коленки и не заботясь о задранной юбке. Потом мы ругаемся – сначала злобно, а дальше звонко и весело, кидаемся бумажными шариками, щёлкаем друг друга линейками. Всегда неожиданно заходит Дамира Фаизовна, велит строиться на обед, сама умывает лицо Гузель, мокрыми руками приглаживает ей волосы и завязывает бантик.
Всю дорогу после первого родительского собрания моя мама объясняла, что не все дети здоровы, хоть и выглядят нормально; что для Гузель нужен особый подход; что надо всеми силами защищать её от злых мальчиков класса, иначе у нее может случиться приступ. Это очень опасно. «Знаешь, как мы ее защищаем?!», – возмущалась я.
После осенних каникул у Гузель уже было две клички: Крыса и Психбольная. Но задирали ее реже. Пацаны к тому времени завели специальные трубочки, из которых плевались рябиной или пульками из жёваной бумаги, чаще в неё, реже – в нас.
Однажды мы, девчонки, затеяли большой спор, у кого мама самая красивая. Спор был жаркий и продолжался целую продлёнку. «У твоей мамы химка, а это вредно, а у моей мамы длинная коса. У мамы голубые глаза, а карие и чёрные – их много! Зато моя работает в магазине и достает колбасу для Дамиры Фаизовны! А моей маме привезли сапоги из Югославии!»
Моя мама проигрывала полным отсутствием косметики, обуви на каблуках и заграничных плащей. Но у меня был непобедимый аргумент: «Моя мама – журналистка, её все знают!»
Первое место получила мама Динары – ее отец был обкомовский водитель, и начальник привозил их семье много заграничных вещей. Мама Динары красилась ярко, у нее была высокая прическа и самые острые шпильки. Над губой чернела красивая родинка, (как призналась Динара) она рисовала ее карандашом-ляписом. Так что родинку не зачли, но в лидеры модница-мама вышла.
Второе место отдали танцовщице филармонии. Пусть она была тощая, со злым, морщинистым лицом, но артистка есть артистка, её в Новый год по телевизору показывали.
Третье место получила моя мама – известная журналистка, к тому же с длинной светло-русой косой.
Остальные места распределять не стали, и больше на эту тему не спорили. Решили один раз – и всё тут.
Гузель все это время сидела с нами и виновато улыбалась. Ее мама была не в счет: старая, в таких толстенных очках, которые делали её глаза чуть ли не вываливающимися из стекол.
...В третьем классе, весной, Динара пришла в розовой нейлоновой курточке. «Из Японии», – сообщила она. Это было настоящее чудо. Тогда и болоньевые-то куртки были только у взрослых, и то не у всех, и считались шиком. А тут приталенная розовая курточка со множеством карманов и с заклёпками… и мягкая-мягкая…
Динара объявила нашей учительнице, что оставлять куртку в раздевалке не будет. И повесила её на стул. Прошел урок, во время которого все взгляды были прикованы к стулу Динары. Поэтому на перемене учительница отвела для куртки отдельную полку.
Заграничная обновка Динары вызвала ажиотаж во всей школе. Её останавливали в коридоре учителя и старшеклассницы, щупали куртку, дивились множеству карманов, ахали при виде ослепительно-белой шелковой подкладки с улыбчивыми узкоглазыми котятами. Красавица Динара стала в один ряд со старшеклассницами, и с этого дня стала обращаться к нам не иначе как «малявки».
…Был тёплый, апрельский день. Несмотря на жару, на прогулке Динара куртку не снимала и с нами не играла.
А мы с увлечением делали в кустах за школой «секретики». Мальчики пытались подглядывать за нами, но мы выставили караул. Ведь суть «секретиков» и состояла в их секретности! Выкапываешь крохотную ямку. Украшаешь её по-своему: на фольгу или фантики кладешь жёлтые одуванчики, листики, посередине осколок фарфоровой чашки с узором, плетёное колечко из цветной проволоки, красивые пуговицы. Можно увеличить ценность «секретика» и положить туда копейку. Затем все накрываешь стёклышком и засыпаешь землей. Надо запомнить это место или обозначить веточкой и время от времени раскапывать его, добавлять что-нибудь, заменять высохшие цветы и листочки.
Мальчишкам наскучило следить за нами и они стали задирать Гузель: «Крыса сопливая! Псих-больная!» Гузель, которая усердно, прикусив кончик языка, возилась со своим «секретиком», тут же вскочила и помчалась за ними. Мы за ней.
Вскоре пацанам надоело убегать от неё по всему стадиону. Салыч рванул навстречу, схватил ее за волосы и прижал к дереву. Мы пытались отбить Гузель. Но мальчишки в этот раз дрались всерьёз, кто-то уже плакал.
И тут к нашей шумной толпе медленно и важно подошла Динара. Указала пальцем Салычу, чтоб тот отошел. И небрежно произнесла:
– Хва, пацаны, надоели. Отныне никто Гузель не обижает, потому что я назначаю её своей слугой.
Мы все оторопели – как это, слуга? Нас же скоро в пионеры будут принимать!
Гузель отняла руки от запачканного лица и с благодарностью посмотрела на Динару.
– Я согласна, – улыбнулась она.
– Чур, никому не говорим, – улыбнулась в ответ Динара и протянула ей свой носовой платочек. Нас всех заставляли таскать носовые платочки, но платочек Динары всегда был белый-пребелый и аккуратно выглаженный. Гузель вытерла лицо и с гордым видом пошла за Динарой.
Так в нашем классе появилась настоящая тайна. Мы молча наблюдали, как по первому мановению руки Динары, Гузель бросалась к ней. На переменах "слуга” получала от "хозяйки” задания на ушко, и мигом выбегала из класса. Оказалось, что она передавала записки Динары для самих шестиклассников! Гузель поливала за нее цветы, выкидывала мусор, ходила с ней в туалет (чтоб никто не заходил, пока она там) и таскала её сумку до остановки.
22 апреля, в день рождения Ленина, нас принимали в пионеры. И не где-нибудь, а в Доме-музее, старинном деревянном особнячке, где вождь пролетариата дважды останавливался вместе с Крупской, когда приезжал на встречу с уфимскими социал-демократами.
Под ритмичную дробь двух барабанщиков-пятиклассников, мы выстроились у стенда. Надо было стоять с прямой-прямой спиной, и держать перед собой руку, на которой висел выглаженный красный галстук. Звонко заиграл горн. Председатель пионерской дружины Артем из седьмого "А” звучно выкрикивал наши фамилии, а вожатая Эльвира повязывала каждому галстук. "Будь готов!” – строго глядя в глаза, говорила она. "Всегда готов!” – отвечал каждый и, четко шагая, вставал обрятно в ряд. Сердце билось так, что я спросила у соседки, слышит ли она его?
И тут обнаружилось, что нет Гузель. Дамира Фаизовна выбежала на улицу и вскоре привела – та не решалась зайти, потому что Салыч порвал её галстук надвое. Эльвира не растерялась, соединила два отдельных красных треугольника узелочками, и повязала их зареванной Гузель. Когда мы пришли в класс, Дамира Фаизовна велела Салычу обменяться с Гузель галстуками, а затем потащила его к директору.
Итак, мы стали пионерами, но у нас в классе был слуга! Это было точно не по-пионерски, но когда кто-то из девочек порывался рассказать всё вожатой или учительнице, Динара тут же пресекала эти попытки. «Ты хочешь, чтоб мальчики опять ее обижали? Вот ты вреднючка… Я же для неё стараюсь!» – стыдила всех она.
И это было правдой – в классе воцарился мир. История с галстуком была последней.
На одной из прогулок Динара достала деньги и попросила Гузель сбегать за мороженым. Нам категорически не разрешалось выходить со двора школы во время продленки. Но Гузель протиснулась через железные ворота и побежала.
Молча и с завистью мы наблюдали, как Гузель несла любимое всеми лакомство в вытянутой руке. Но прежде, чем отдать его, она вдруг наклонилась и откусила огромный кусок. Облизываясь, протянула мороженое Динаре, и тут хлесткий удар по лицу сбил Гузель с ног. Она свалилась нелепо, раскинув руки и ударилась головой о бордюр. Мороженое покатилось по земле.
– Встань и сьешь его, – Динара подошла вплотную к Гузель и пнула ее. Её зеленые глаза блестели, она задыхалась от гнева.
Гузель зажала нос руками – из обеих ноздрей потекла кровь. Встала. Постояла, пошатываясь, и глядя, как кровь ровными алыми пятнышками капает на асфальт. И вдруг резким прыжком набросилась на Динару, вцепилась ей в волосы. Самые смелые кинулись растаскивать их, они разжимали руки Гузель, перепачкались в крови, но всё было бесполезно. Динара визжала, Гузель издавала странные крики, больше похожие на рычание.
Вскоре прибежала Дамира Фаизовна, но даже ей оказалось непросто отцепить пальцы Гузель.
– Сейчас будешь вылизывать мою японскую куртку! – рыдала Динара. В руках Гузель остался клок Динариных рыжих волос, она все еще рычала и покачивалась, и Дамира Фаизовна чуть ли не на себе потащила её в класс.
– Если ты лично не извинишься перед Гузель, я буду тебя презирать, - сказала мне мама после долгого собрания, когда мы вышли из душной школы в прохладу майского вечера.
– Мама, я ничего не делала...
– Вот это и страшно, – сказала мама. Её голос дрожал – то ли от слез, то ли от гнева. Всю остальную дорогу она молчала.
Гузель внимательно выслушала моё сумбурное извинение. Ничего не сказала. Она вообще после того случая перестала общаться с нами. Рассеянно смотрела в окно, никогда не поднимала руку на уроках, не оставалась на продлёнку, отказывалась петь и танцевать с нами на мероприятиях. И вскоре стала настолько незаметной, что я почти не запомнила её с четвертого по шестой классы. Помню только, что она часто болела, а однажды на уроке русской литературы расплакалась, рассказывая стихотворение:
Валя, Валентина,
Что с тобой теперь?
Белая палата,
Крашенная дверь...
Слёзы текли по лицу, они их не вытирала. Глядя в окно, досказала до конца, и выбежала из класса.
– И почему психбольных держат с нами в одном классе? – насмешливо спросила Динара. Все промолчали.
В седьмом классе у Гузель вдруг завелась своя компания, которая почти каждый день верно ждала ее после уроков: полная девушка в яркой самовязаной одежде (шапка, шарф, пончо, гетры, пальто) и худющий парень с большими синими глазами с гитарой в брезентовом чехле, бледный и печальный. Иногда к ним присоединялись другие ребята и девчата, но все какие-то странные, и хотя почти все они были старше Гузель, ни чьей зависти эти знакомства не вызывали.
Мы закончили восьмой класс. Гузель на выпускной не пришла, и только в сентябре мы узнали, что она ушла из школы.
... – А ты помнишь Гузель, крысу эту? Как она дала по роже Динарке, а? – хохотал Салыч, развалившись на моем диване с бутылкой пива в руке.
– Между прочим, с тебя всё и началось. Ты первый назвал ее крысой.
– Ну, ни хера себе адвокатша нашлась! Может, мне вообще уйти?! – неожиданно громко возмутился Салыч и вскочил с дивана.
– Ой-ой, в Чечне отслужил пару недель, так можешь на всех орать?! Лежи, пей себе на здоровье, пока угощают! – к своим неполным тридцати я уже научилась успокаивать таких борзых, как он.
Салыч тут же снова разлёгся, теперь уже скинув тапки под стол. За эти годы он стал очень обаятельным мужчиной с крепким, накаченным телом, но дикий блеск в глазах выдавал в нём человека, который вряд ли закончит жизнь в ладах с собой.
– А Динарка-то наша так и не смогла найти иностранца, после того, как её кинул тот жирный араб, – хохотнул Салават. – Лучше бы за меня замуж пошла.
– Так женись, осчастливь, – смеялась я, вытаскивая из холодильника бутылку "Эфеса”, приятно охлаждающую руку.
– Да ты видела её в последнее время?!. Скажешь кому, что в школе считалась самой красивой – засмеют... Ну разве что пару раз отплюхать...
– Фу, пошляк! – прикрикнула я на него. Мне было легко и счастливо – от того, что Салыч пришел ко мне в гости после стольких лет, что скоро подтянутся другие одноклассники, двое из которых стали семейной парой, и состоится эта встреча, что у меня есть возможность набить холодильник целым ящиком пива и всякой едой, что никто из нас не хочет видеть Динару и что она действительно растолстела, а я, напротив, считалась в Доме Печати одной из самых симпатичных журналисток, хотя в школе, ну точно, была серой мышкой...
– Да не была ты серой мышкой, – соблазняюще подмигнул мне Салыч и кивнул на диван, приглашая присесть рядом. Видно, некоторые мои мысли уже прозвучали вслух.
– Салыч, успокойся, – засмеялась я. – Давай, я лучше тебе про Гузель расскажу.
- Ну, валяй, - кивнул Салават со вздохом.
...После школы я видела Гузель несколько раз.
Меня, студентку журфака, направили писать очерк о подростковом клубе, в котором занимались реконструкцией быта североамериканских индейских племен. Клуб находился в сыром подвале. Дети были из разных семей, некоторые стали фанатами и гордились тем, что уже не одну смену провели в индейском лагере. Разговаривать с вожатыми было труднее. Один из них считал себя настоящим индейцем племени чероки, душа которого перенеслась через времена и океаны, и вот решила переродиться именно в Уфе и именно в его теле. После нескольких вопросов две женщины-вожатые хором прикрикнули на меня: "У индейцев не принято так громко и много разговаривать...” Четвёртый вожатый вообще не отреагировал на мой вопрос и молча нарезал бахрому из кожи. Наконец, я дождалась руководителя – улыбчивого, душевного человека, который водил меня по кабинетам и увлечённо обо всём рассказывал.
В одном из кабинетов я и увидела Гузель. Она сидела с маленькими девочками и плела с ними браслеты из бисера. Гузель кивнула с приветливой улыбкой, но тут же отвернулась. Руководитель с гордостью сказал, что вот она – активный член клуба, в прошлом году её посвятили в индейцы и отныне имя ей "Лесная Речка”.
Через пару лет по местному телевидению показывали репортаж о первом приюте для бездомных кошек. Среди организаторов я увидела нашу Гузель, прижимавшую к груди троих котят, и ту полную девушку, её подругу, которая держала в руках красную вязаную шапку, где лежал большой серый кот. Девушки дали небольшое интервью, просили помочь кормом и деньгами. Гузель была серьезной и сосредоточенной, а котята испуганно пищали и лезли ей за ворот. Кстати, говорила она дельно и хорошо, чего я в школе за ней не замечала.
Ещё одна встреча произошла года через три, во время республиканского фестиваля бардов. Гузель стояла среди зрителей, держа на руках малышку в несвежей, явно сэконд-хэндовской одежде. Рядом стояли еще двое мальчиков. В такой мятенькой одежде, тихие и грустные, и это несмотря на свой самый шустрый возраст – четыре-пять лет.
Я устремилась к ней, продираясь сквозь толпу.
– Привет! Твои? Когда успела?
– Нет, не мои. Друзей. Они скоро выступают. А я живу одна.
– А мама?
– Мама давно умерла, ещё когда я в техникуме училась.
– Надо же... Мои соболезнования... А чем занимаешься, где работаешь?..
Тут веснушчатая девчушка уткнулась ей в плечо и шёпотом попросила попить.
– Хорошо, солнышко, – поцеловала её Гузель и повернулась ко мне. – Я буду здесь, встретимся.
И ушла к киоску. Мальчики смешно топали за ней, дергали за подол ее длинной цветастой юбки. Прямо-таки цыганская семья, только дети русые.
Среди выступающих был тот синеглазый печальный юноша и такая же печальная молодая женщина с длинными немытыми волосами. Они пели о Боге, о Рождественском чуде, о Вифлеемской звезде. Голоса так себе, но песни были искренними и проникновенными, хотелось плакать.
Скорее всего, Гузель нянчилась с их детьми. В этот вечер мы больше не встретились.
Самой необычной была последняя встреча. Она позвонила ко мне в редакцию.
– Привет, это Гузель.
– Какая? Гузелей много.
– Твоя одноклассница. Значит, так. Мне, конечно, нужно телевидение, ваша газета тут мало поможет. Есть знакомые?
– Есть, конечно. А что нужно?
– Вчера меня привезли в 21-ю больницу. Травматология. У меня надо взять интервью именно из больницы, это подействует на зрителей. На меня напали. Приезжайте, я всё расскажу, это крайне серьезное дело.
И повесила трубку. Я позвонила однокурснику – корреспонденту новостей независимого телевидения "Тулпар” Женьке Майорову. Он пробил камеру на завтра, но сразу предупредил, что если всё это окажется не для эфира, я буду должна ему бутылку хорошего кизлярского коньяка.
Гузель в больничном бледно-зеленом халате, осунувшаяся и усталая, выглядела теперь лет на десять старше. Локоны вьющихся волос, наполовину седые, выбивались из небрежного "хвостика”.
– Спасибо, что пришли. Нам нужно сделать репортаж об акции протеста против введения в строй нового химзавода и о том, какая реальная угроза нависает над нашим обществом.
Оператор попросил её надеть кофточку и встать у окна. Посмотрел в камеру, подошёл, поправил ей волосы.
- На камеру не смотрим, говорим на корреспондента.
Гузель рассказала об акции протеста, в которой она была одним из главных организаторов. Этот завод вот уже лет пять строили в тихом и красивом пригороде Уфы. Иногда про него вспоминали, начиналась шумиха, а потом опять всё утихало. Утихало, потому что правозащитники и журналисты-смельчаки были вынуждены уехать из республики. Но с недавних пор организация «Экология и мы» не давала властям покоя. Действовали они настойчиво и решительно, выступая в самых неожиданных местах, включая рок-концерты и городские праздники. Я и не знала, что Гузель оказалась среди них. Но это неудивительно, ведь я с самого начала своей журналисткой деятельности ушла в тихую гавань культуры: джаз, симфонические концерты, выставки…
Так вот, протестующих на площади Ленина – их было не менее двух тысяч человек – окружили милиционеры и стали оттеснять к парку. В ход пошли дубинки, основных организаторов-мужчин увезли, а Гузель ударили несколько раз по рукам, попало и по голове.
– Мы уже вышли на связь с международными организациями, правозащитниками из Москвы. Властям надо понимать, что нас не остановить, – завершила она свою краткую и эмоциональную речь.
После интервью я зашла к ней в палату.
– Гузель, только по-честному, ты веришь в справедливость мироустройства? – спросила я.
– Знаешь, я плохо представляю себе ад. Или рай. Если верить в них, то вообще ничего не надо делать – просто веди себя прилично, не вмешивайся в дела божьи и отрабатывай себе тёплое местечко... - вздохнула Гузель. Помолчала и добавила с горьким отчаянием: - Если не верить, что где-то там плещется океан разума, то в мире вообще ничего не имеет смысла. Ничего...
Помолчали. Гузель рассматривала багровые ссадины на руке.
– Я пойду, телевизионщики вечно торопятся...
– Спасибо тебе. Сообщишь, когда будет репортаж – я предупрежу наших.
- Хорошо...
Она быстро записала на бумажке номер телефона.
Садясь в машину, оператор – мужчина в летах – сказал:
– Красивая у тебя подруга. Такие выразительные пальцы... А какой горделивый затылок – как у Нефертити.
– Откуда тебе знать, какая была Нефертити? – засмеялся Женька и повернулся ко мне: – Ну что, заедем за коньяком?
Больше я Гузель не видела. А бумажку ту долго держала в ящике стола, потом выкинула.
... – Бля, – сказал Салыч, садясь на диван. И стукнул кулаком по коленке. – Бля...
Дальше пили пиво молча, пока в дверь не позвонили наши и не отвлекли от большой и важной мысли, которую мы никогда не успеваем додумать.
_________________________________________
Об авторе:
ЗУХРА БУРАКАЕВА
Прозаик, переводчик, сценарист.
Родилась, живет и работает в г. Уфе. Окончила Литературный институт (отделение художественного перевода с башкирского языка, маст. А.Хакимова), сценарные курсы при ВИППК, (маст. А. Леонтьева, М. Туманишвили). С 1995 по 2015 г. работала редактором киностудии «Башкортостан», ныне – руководитель литературного отдела Национального Молодежного театра им. М. Карима.
Как прозаик, переводчик и публицист печаталась в журналах «Дружба народов», «Крещатик» и др. Автор сборника рассказов "Очарованный листик” (2005, на башкирском языке). Изданы книги переводов. Автор сценария и директор фильмов многих документальных и игровых фильмов киностудии "Башкортостан”. Лауреат Государственной молодежной премии РБ имени Ш. Бабича, Международной премии русскоязычных авторов «Новые писатели-2015». Член Союза Писателей и Союза кинематограграфистов РФ.
скачать dle 12.1
