(рассказ)
Они познакомились сразу после Нового года в «Азбуке вкуса». Сначала он пялился на нее в очереди к кассе, а потом широким жестом подхватил ее пакеты и предложил подвезти.
— Я на машине,
— сказала Надежда.
Это его несколько обескуражило. Надежда поняла, что наличие собственных колес резко понижает ее шансы на гармоничные отношения. Мужчины предпочитают строить их с теми, у кого ничего нет, зато в наличии огромный запас нерастраченной благодарности.
— Хорошая машина,
— сказал он, когда она открыла багажник, чтобы засунуть туда покупки.
— Спасибо.
Надежда захлопнула крышку багажника с грохотом, который при наличии минимального воображения должен был вызвать у него образ двери в ее жизнь, захлопывающейся перед его носом. Но воображением он не страдал.
— Может, оставишь телефон? — спросил без особого ажиотажа.
Надежда засунула руки в рукава шубы — пальцы мерзли.
— Или лучше я дам тебе визитку, — он полез в карман.
Надежда почему-то улыбалась. Пошел снег. Интересно, зачем мне его визитка, подумала она. Чтобы позвонить и сказать: привет, помнишь меня? Ты меня склеил в «Азбуке вкуса»?
Он, наконец, вытащил из портмоне лаконичный прямоугольник бумаги. Цвет слоновая кость. Зовут — Давид. Непроизносимая грузинская фамилия. Генеральный директор чего-то там.
— Ты ведь не позвонишь, — констатировал он.
— Позвоню, — Надежде ужасно захотелось в туалет. — Давид, — добавила она зачем-то.
Он поморщился. Сказал, что так его называют подчиненные. Для своих он — Дато.
— Наверное, думаешь, как бы побыстрее отвязаться.
— Вовсе нет! — она произнесла это с таким жаром, что на секунду даже сама поверила в то, что с грузинским генеральным директором чего-то там ее ждет большое будущее. — Я позвоню тебе завтра. Утром. А лучше даже сегодня! Только завезу продукты домой и сразу позвоню. Честное слово.
Дато грустно усмехнулся и направился к белому лексусу, запорошенному снегом, как огромный айсберг. Когда он открыл дверь, Надежда заметила, что салон машины целиком обшит коричневой кожей с гравировкой "Louis Vuitton”.
Вернувшись из «Азбуки вкуса» домой, она сразу бросилась в ванную. Продукты в поникших пакетах остались в прихожей.
Все гораздо проще, чем я думаю, — Надежда судорожно растирала в пальцах ванильную бомбочку из "Lush”. Никаких отношений нет. Никакой любви нет. Он просто хочет секса. Просто секса. Секс — это не плохо. Когда занимаешься с мужчиной сексом, может даже показаться, что ты нужна ему. К черту все.
Она наполовину вылезла из ванной и подхватила мобильный, терпеливо ожидавший на коврике. Визитка, которую Надежда держала мокрой рукой, поплыла, некоторые буквы размазались.
— Алло? Дато? Это Надя, мы только что познакомились, — Надеждин голос звучал звонко и истерично. — Ха, я и сама не ожидала! Но вот, представляешь, лежу в ванной и говорю с тобой. Совершенно голая, совершенно! Когда вечером, сейчас уже вечер! К тебе? А это удобно, ты там не женат, ничего такого? Ну, хорошо. Да, я пью вино. Лучше красное. Да, можешь уже открывать. Я сейчас вылезу из ванной, надену что-нибудь и приеду. Все случится очень быстро. Ха-ха…
Через час она входила в его квартиру в Оружейном переулке. Там были сломаны стены, все белое, в красном углу — домашний кинотеатр, а на полу — персидский ковер. Дато явно не ожидал такой прыти и выглядел растерянным, хотя и пытался это скрывать.
— Вина? — он подошел к барной стойке, отделявшей гостиную от домашнего кинотеатра.
— Да, вина.
— Тебя Надежда зовут? Правильно?
— Да. Надежда.
Надежда бросила шубу на кожаную банкетку, потревожив какие-то ключи. Прошла в комнату. Он подал ей вино в широком бокале из «Икеи». Она отпила, не отводя от него взгляда.
— Нравится? — спросил он.
Она кивнула.
— Может быть, поешь? Чего бы ты хотела?
Надежда поставила бокал на стойку, подошла к Дато вплотную. Он смотрел уже возбужденно. Она поманила его пальцем, он наклонился, словно готовый услышать от нее какой-то секрет.
— Я бы хотела, чтобы ты отодрал меня, как сидорову козу, — сказала она шепотом.
Он положил руки ей на бедра, она обняла его за шею. Они стали целоваться. Его руки шарили у нее по спине, под рубашкой, борясь с застежкой лифчика. Она шумно вздохнула. Руки справились с лифчиком и помогли ей снять рубашку через голову. Надеждин язык сталкивался с его языком, щеки колола жесткая щетина. Она расстегивала ремень на его джинсах. Он лизал ее грудь, она держала в руке его член, сухой и горячий. Через секунду он развернул ее спиной к себе, она оперлась руками на барную стойку. Он провел пальцами по ее промежности, а потом всунул в нее член. Она задохнулась. Откуда-то со дна ее тела рвались в горло стоны. Она не собиралась с этим бороться — незнакомый мужчина, спонтанный секс, какой смысл строить из себя невесту? Надежда орала, пока он насаживал ее на себя. Сверху кто-то возмущенно ударил тяжелым предметом по батарее. Дато одной рукой обхватил ее за живот, а другой закрывал ей рот. Она чувствовала губами и языком его пальцы. Они пахли вином и табаком, ей это нравилось.
— Я сейчас кончу, — сказал он хрипло.
— Кончи мне в рот.
Он резко развернул ее к себе, она практически упала перед ним на колени. Он впихнул член ей в рот, дернулся еще несколько раз и застонал. Она чувствовала, как через губы толчками вливается сперма. Сперму Надежда проглотила. Поднялась с пола и запила вином.
Говорить было как-то не о чем. Она посидела немножко для приличия, а потом вызвала такси.
Дато позвонил через два дня. Они встретились в «Вог-кафе», Надежда позволила себе пасту с грибами Портобело. После пасты он трахал ее четыре часа. Во всех возможных позициях. Во все существующие дырки. Она ничего не чувствовала. Ей не было больно, не было приятно. Хотелось, чтобы этот огромный, эрегированный член просто разорвал бы ее напополам. Тогда не пришлось бы вставать, не пришлось мыться, не пришлось в сотый раз читать название интимного геля-смазки, стоявшего на тумбочке. Чтобы он делал, интересно, при таком раскладе? — размышляла Надежда, ощущая, как затекла под его плечом коленка. Привел бабу, ебал ее, а тут — раз, и труп! Наверное, он бы испугался. Позвонил бы кому-нибудь. Кому-нибудь из своих друзей на лексусах, которые заседают в «Вог-кафе». Они бы потом полжизни вспоминали: сидим в «Воге», только мясо принесли, и тут Дато звонит — у него какая-то соска в постели разорвалась…
Когда все это закончилось, Надежда на подламывающихся ногах зашла в ванную и встала под душ. Потолок и стены в ванной были выложены зеркальной плиткой. Со всех сторон на Надежду смотрело ее отражение. С опухшими губами, полукружьями укусов на грудях и синяками на бедрах — там, где он ее держал. Она подумала, что наверняка сожгла все калории, которые были в пасте.
— Малышка моя, — сказал он, когда она вышла из ванной, обмотанная полотенцем, и стала неуверенно одеваться.
— Что?
— Поедешь со мной в Нью-Йорк?
Она подняла на него глаза. Вот он. Момент истины. Вот он — шанс всей ее жизни. Вот ради чего она захлебывалась соплями на беговой дорожке и качала пресс до головокружения. Годами не ела шоколад, белый хлеб и картошку. Вот, вот, вот! Усилия были вознаграждены, мучения принесли результаты. Она лежит в постели волосатого грузина с намечающимся варикозом, и он зовет ее в Америку. О таком можно только мечтать.
— Да, — ответила она. — Да. — И добавила. — Давид.
О том, что произошло между ними в Нью-Йорке, Надежда не любила вспоминать. Не потому, что случилось нечто плохое, а потому, что объективно вообще ничего не случилось. Только ей все время хотелось от него сбежать. Он, как мог, развлекал ее, приглашал в рестораны. Ей ничего не нравилось, они все время ругались. Надежда и сама бы не смогла объяснить, чем Дато ей так досадил, но когда он был рядом, мир становился серо-белым, лишался красок. Общий язык, и то ненадолго, они находили ночью в постели. Он стал как-то неожиданно нежен и внимателен. Она закрывала глаза, и ей было почти хорошо. Но утром она просыпалась, видела рядом его лицо, и ей хотелось плакать.
В один из дней она сказала, что поедет на Кони-Айленд. Он увязался за ней. Надежда хотела поехать на метро, ей нравилось американское метро, в нем она чувствовала себя никем и одновременно частью мира. В вагоне, с грохотом несущемся под мостами, мимо набережных и отгороженных проволокой спортивных площадок, у нее возникало ощущение сопричастности жизни. Даже не Америки, а просто планеты, не общества, а человечества как биологического вида. Она становилась единицей. Рожденной, живущей и обреченной умереть. Как и несколько миллиардов других человеческих единиц во Вселенной. Это выглядело не страшно. Обычная закономерность.
Дато ненавидел метро. Надежда не понимала. Для него спуститься под землю, купить в автомате карточку на проезд, было сродни личному оскорблению. Он говорил ей, что зарабатывает деньги не для того, чтобы ездить в метро. Если я могу купить хотя бы немного комфорта, я сделаю это, говорил он.
— Я не могу этого слышать, — говорила она.
Они орали друг на друга под дождем, стоя у входа в подземку. Вокруг простиралась 86 улица.
— Ты все меряешь деньгами! Это безумие, понимаешь ты или нет?! Сколько бы их не было, этих гребаных денег, ты все равно нищий, понимаешь?! Ты ничего не чувствуешь, ты не человек, ты — киборг!
— Ты будешь меня слушаться, хочешь ты этого или нет, — кричал он. — Я тебя сюда привез! И ты будешь делать, как я хочу!
Он схватил ее за руку и поволок к проезжей части. Они поехали на Кони-Айленд на такси. Это стоило сто двенадцать долларов, или сто двадцать. Надежда не помнила. На океане дождь усилился. Ветер рвал выгоревшие тенты над витринами. Пляж был пуст. Дато зашел в аптеку и купил два полиэтиленовых плаща — красный и синий. Надежда надела красный. Она шла по берегу океана и была рада, что говорить невозможно. Слишком сильно шумели волны.
— Тебе не холодно? — прокричал он.
— Нет.
— Ты уверена?
— Да. Мне очень хорошо. Очень, очень хорошо.
Пляж был грязным. Песок перемешался с прошлогодними окурками, попадались выброшенные на берег рыбьи скелеты и панцири лангустин. Вокруг стояли блочные дома, на некоторых балконах — пальмы. Сначала он тащился сзади, потом догнал ее и взял за руку.
— Я хочу поговорить, Надя. Что происходит? Я не понимаю тебя. Может, я тебя чем-то обидел? Скажи мне. Давай пойдем в ресторан и обо всем поговорим.
— Я не хочу в ресторан, — Надежда выдавливала слова, как последние капли из тюбика, — и говорить нам не надо. Ты не поймешь. Мы как животные разных видов.
— Скажи просто, что я должен сделать, — не сдавался он.
— Я не знаю, как это объяснить. Ты не поймешь.
— Не пойму чего?
— Как это, когда не существуешь. Когда на твоем месте может быть любая другая женщина. Когда ничем не отличаешься от часов. Или от сумки.
— Все дело в сумке?
— О Господи, нет.
К ним с широкой американской улыбкой двигалась женщина лет пятидесяти. В очках. Рядом с ней шел толстый, белый лабрадор.
— Oh, — сказала женщина, — what a surprise! Are you also from Ecuador?
Надежда на секунду растерялась.
— Why you think so? — спросила она, наконец.
Женщина, продолжая улыбаться, объяснила, что в прошлом году была в Эквадоре. И купила там точно такой же плащ.
Через несколько часов они, продрогшие, лежали в постели и пили виски со льдом. Дато, как ни странно, пребывал в хорошем настроении, поездка на океан его взбодрила. Он сказал, что Надежда странная женщина, но зато с ней не соскучишься. Надежда кивнула, зубы стучали по горлышку бутылки. Скука была настоящим бичом мужчин с деньгами. Мужчин, разъезжающих на такси по Нью-Йорку, декорирующих салоны своих авто "Louis Vuitton’ом”. Надежда не знала, почему, но веселье, которые могли обеспечить деньги, было всегда каким-то мрачным. И коротким. Такси, "Louis Vuitton”, поездки по всему миру, сумасшедшие, странные женщины — все это было отчаянной попыткой откупиться от скуки. Впрочем, у Дато, кажется, получилось. Не получилось у Надежды.
— Я хочу сделать тебе какой-нибудь подарок, — он выпил грамм 200 и стал чувствительным.
— Конечно, хочешь, — сказала она.
— Ты говорила про сумку.
— Я говорила, но не в этом смысле. Хотя, неважно. Я не могу тебе запретить. Для тебя это все равно ничего не стоит.
— Зря ты так говоришь, — он внимательно и немного виновато посмотрел на нее, — ты мне очень сильно нравишься.
Надежда хотела сказать: тогда женись на мне, живи со мной, сделай мне ребенка. Или не женись, а просто сделай ребенка. Я буду растить его на твои деньги, а ты будешь иногда приезжать и дарить ему какие-нибудь несуразные и очень дорогие подарки. У нее нашлось бы еще с десяток вариантов того, что Дато мог бы сделать для нее, но она промолчала. В тот день, в постели с бутылкой виски, она поняла, что любовь — это тот же бизнес. Для нее нужны ресурсы — финансовые, временные и, главное, эмоциональные. Когда их нет, любовь тоже невозможна. Или возможна, но в таком вот варианте, как у нее с Ладо. Ее итогом обычно становятся сережки от «Тиффани», машина класса люкс, при особенном благоволении звезд — квартира. Это означает, что любовь удалась, и каждый ее участник получил награду.
Надежду Дато оценил в дорожный комплект от "Louis Vuitton” — чемодан на 20 литров и две сумочки: для ручной клади и для документов. В бутике "Louis Vuitton” в "MACY’s” на них смотрели со смесью восхищения и опаски. Американцы и представить себе не могли, что кто-то может купить три кожаные сумки за четыре тысячи долларов. Рядовые посетители "MACY’s” заходили в бутик, как в музей. Продукция "Louis Vuitton” вызывала у них восторг, зависть, любопытство, но только ни желание ее приобрести. Надежда молча стояла и ждала, пока две темнокожие девушки заворачивали покупки.
— Oh my God, — сказала одна из них другой, понизив голос, — how lucky she is! He’s rich and he loves her!
_________________________________________
Об авторе:
АННА КОЗЛОВА
Родилась и живет в Москве. С отличием окончила журфак МГУ.
Печаталась в «Независимой газете», «Литературной газете», журналах «Родина», «Юность». Автор книг «Общество смелых», «Люди с чистой совестью», «Все, что вы хотели, но боялись поджечь» и др. Сценарист сериалов и фильмов.
скачать dle 12.1