(рассказ)
За зеленой прибрежной линией тянулись широкие пустоши растрескавшейся, выпитой яростным солнцем земли. Сухой кустарник и картофельные грядки соседствовали с ухоженной зеленью гостиничных парков и были здесь столь же неуместны, как разговор о болезнях в разгар веселой свадьбы. Даже самое неприхотливое растение в этом климате чахло без регулярного полива, полуживым подтверждением чему служили карликовые пальмы, высаженные жестокой рукой вдоль дорожки, ведущей от часовни к автомобильной трассе. Тем удивительнее было видеть пышные, непомерно высокие деревья за глухим забором виллы по соседству с нашим отелем.
Небольшой участок буйной зелени, не знавшей ножниц садовника, целиком принадлежал пернатым. Почти в любое время дня и ночи — кроме, разве что, самых жарких полуденных часов — обитатели сада стрекотали, прищелкивали, ухали, шелестели, перелетали с ветки на ветку. Но самое волшебное время наступало на закате, когда солнце опускалось за часовню Георгия, разливая в небе томительно золотистую, прозрачную акварель. Воздух становился прохладным, летучие мыши начинали свой танец над верхушками деревьев и, сначала негромко, хрипловато, затем все увереннее и вдохновеннее, открывал программу ночного выступления соловей.
Загадочный сад будоражил воображение. По вечерам мы сидели на террасе, и, пытаясь разглядеть из-за ветвей голубой дом с наглухо закрытыми ставнями, пили коньяк с лимоном. Тугие зеленые плоды мы подбирали в траве у базилики, невзрачной с виду, но такой древней, что ее камней хотелось коснуться с невольным уважением.
Однажды в сумерках довольно крупная тень бесшумно пронеслось над нашими головами, возникнув из зарослей сада и направившись в сторону города. Вероятно, это была ночная сова, летевшая полакомиться мышами-полевками на ближних огородах, но в наших фантазиях тень обрела имя и статус благородного хозяина виллы, сеньора Нетопыриса, которого мы надеялись как-нибудь застать в его человеческом обличии. После этого случая мы не раз пытались обнаружить признаки присутствия в саду хозяев, но поместье со всех сторон было надежно защищено от любопытных глаз забором и высокой живой изгородью. С нашей террасы мы могли видеть за купами деревьев крышу и верхние окна дома, но ставни никогда не открывались. Хотя в доме явно кто-то жил — мы часто замечали черные пакеты, набитые сухими ветками и другим мусором, который здесь принято оставлять у ворот до приезда уборочной машины.
Здесь же, у дверей виллы, мы впервые увидели братьев.
Мы так и не узнали их настоящих имен и так и не научились различать их, но между собой стали называть их Мануэль и Эстебан. Их сходство, а также привязанность одного к другому напомнили нам о героях Торнтона Уайльдера, близнецах-подкидышах, воспитанных в монастыре. Наши близнецы, едва преодолевшие рубеж отрочества, вероятно, тоже были оставлены матерью по причинам, о которых мы никогда не узнаем. Но все недолгое время, что мы следили за их судьбой, братья были неразлучны и, как представлялось, понимали друг друга без слов.
Никто не мог рассказать нам, как и почему они были изгнаны с виллы, какое преступление совершили, чем рассердили загадочного хозяина. Там, у ворот, они просидели весь день, встречая взглядами случайных прохожих, жестами и вздохами стремясь вызвать сочувствие к своему бедственному положению. Они уже знали, что могут нравиться, и, судя по трогательной растерянности, еще не привыкли голодать. Один неподвижно сидел на горячих ступеньках, второго отчаяние заставляло всякий раз делать несколько мелких шагов навстречу проходящим. В его движениях читалась готовность отдать всю нежность своего маленького сердца за сытный ужин и теплую постель.
Обычно весь день мы проводили у моря или в городе. Расположение нашего номера способствовало уединению, этаж под нами казался необитаемым, хотя иногда на перилах мы видели вывешенные на просушку полотенца. Но нижние комнаты соседнего корпуса занимали две англичанки, мать с дочерью или, возможно, подруги с заметной разницей в возрасте — одной было за шестьдесят, второй — около сорока. Они завели привычку завтракать и ужинать на своей террасе. Мы по опыту знали, что крошка съестного, капля сладкой жидкости на полу привлекала вереницу крошечных черных паломников, не говоря уж о крупных осах, которые слетались к любому, даже самому скромному застолью. Но, возможно, соседки пользовались инсектицидом, или просто не обращали внимания на летающих и ползающих существ. Судя по тому, как невозмутимо они подставляли солнцу и случайным взглядам свои обнаженные груди, самообладания им было не занимать.
Каким образом Мануэль и Эстебан оказались в номере соседок? Можно предположить, что сделка состоялась именно там, у ворот загадочной виллы. Возможно, братьев усадили в арендованную машину. Но, скорее всего, они дошли до отеля пешком, все вместе — женщины и близнецы, одновременно смущенные и обнадеженные ласковыми обещаниями. Мы не застали этого момента. Неизвестно, как прошел их первый совместный ужин, какими событиями запомнилась ночь. О переменах в судьбе Мануэля и Эстебана мы узнали только наутро.
Свежие утренние часы не могли соперничать с вечерними лишь потому, что проходили в хлопотах: умывание, сборы на пляж, завтрак в ресторане главного корпуса. Но все же первые минуты после пробуждения были особенными. Их наполняло обещание нового чудесного, беззаботного дня. Каждое утро, поднявшись с постели, мы выходили на террасу, чтобы всеми органами чувств удостовериться, что море, золотистое небо, цветущая зелень вокруг и заросли заброшенного сада никуда не исчезли, и будут составлять реальность нашего мира еще бесконечно долго — четырнадцать, десять, семь или пять оставшихся дней. Утро наполняло душу ощущением незыблемой гармонии мира.
Теперь Эстебан с Мануэлем блаженствовали так же, как и мы. Братья дремали на террасе соседнего коттеджа, уютно свернувшись в кресле, на покрывале, снятом с гостиничной кровати. Две новенькие миски, доверху наполненные едой, свидетельствовали о нежной заботе, которую проявили женщины в отношении своих новых подопечных. Очевидно, и миски и кошачий корм были приобретены в супермаркете, до которого пришлось идти или ехать достаточно долго — в туристических лавках возле отеля этот товар не попадался.
Конечно, если б мы не встретили котят у ворот виллы и не испытали при этом некоторого умиления, мы вряд ли бы начали следить за их судьбой. Но теперь мы наблюдали за развитием истории не без любопытства.
По вечерам, выдавливая в бокалы лимонный сок, мы слышали аппетитный хруст с соседней террасы. Братья набивали сухим кормом свои маленькие желудки, и нам даже стало казаться, что за несколько дней они подросли и возмужали. Мануэль и Эстебан быстро растрачивали подростковую грацию, обещая в скором времени превратиться в крепких, жилистых и нагло-самодовольных самцов. Чувствовалось, что по мере сближения с женщинами, братья начали ощущать себя хозяевами положения. Часто мы видели, как один из них или оба требовательно скребутся лапами в стекло балконной двери. Миски перекочевали с террасы в комнату, и по некоторым признакам можно было предположить, что братья уже спят в хозяйских постелях — по крайней мере, на это намекала горничная, приходившая убирать наш номер.
Горничная говорила по-русски. Она хвалила нас за опрятность и жаловалась на вечный беспорядок в других номерах, кивая в сторону соседнего коттеджа. Они с мужем жили на Кипре уже пять лет, но продолжали сожалеть о том, что пришлось уехать с родины.
Мы же с сожалением готовились к отъезду домой, в северные дождливые широты, к повседневным делам. Изгнание из рая ожидало и маленьких героев этой повести. Однажды утром мы увидели, как горничная деловито драит шваброй кафельный пол террасы соседнего коттеджа. Кресла, стол и миски с кошачьей едой исчезли. Острый запах хлорки распространялся по саду. Соседки уехали.
В этот день к завтраку мы вышли поздно, около десяти. Стеклянные двери ресторана, обычно распахнутые, были закрыты. Официант приоткрыл одну створку, легким пинком отогнал одного из братьев и снова прикрыл дверь. Второй котенок выбежал нам навстречу. На его мордочке читалось недоумение. Он словно не мог поверить, что казавшееся таким надежным благополучие рухнуло, что они с братом снова предоставлены сами себе.
Мы завтракали у окна, наблюдая, как котята в растерянности бродят между столами в пустом баре. Слыша запах еды, они снова и снова пытались прорваться в ресторан, но официант деловито и равнодушно отгонял их от двери. Наконец потеряв терпение, он принес швабру и выгнал обоих из бара, демонстрируя силу и грубость, чтобы назойливые гости осознали: здесь их больше не ждут.
Через пару часов, выйдя к стойке регистрации, мы увидели картину одновременно забавную и грустную. Девушка-портье Летиция шагала через зал, вытянув руки. Она несла Мануэля и Эстебана, как несут во время свадебной церемонии длинную фату невесты. Котята, пойманные за шкирку, смиренно висели и виновато раскачивались в такт ее решительным шагам. Было трудно представить, что еще вчера они были самодовольны и задиристы, как заправские кошачьи донжуаны. Они словно сделались мельче и вновь превратились в беспородных уличных подростков, пожалуй, еще более растерянных, чем тогда, у дверей виллы, где они предлагали себя прохожим в обмен на заботу и хлеб.
Летиция вынесла котят за территорию отеля и возвратилась к стойке, виновато качая головой:
— Little devils…
Мы не могли не согласиться — да, котята милые. Забавно, что так похожи — невозможно отличить одного черного котенка от другого. Да, мы понимаем, им здесь не место.
Мы попрощались с Летицией.
Когда мы спускались из номера с вещами, на дорожке нам встретился муж горничной, пожилой осетин из Цхинвала. Он вез садовую тачку, наполненную свежесрезанными ветками, лиловыми, словно ворох цветущей сирени. На самом деле это не цветы, а листья, окрашенные ярким пигментом. Эти растения семейства вьюнковых родом из Африки хорошо прижились по всему средиземноморскому побережью, украшая морские променады, фасады отелей и парки.
— Домой? — спросил он нас по-русски.
— Да, — отвечали мы. — Домой. Конец октября, у нас уже дожди. Скоро выпадет снег.
— Мы шесть месяцев не видели дождя, — проговорил садовник. — А снега тут не бывает.
Он отвернулся, словно боялся заплакать, и ушел, не прощаясь.
Снег, дождь, солнечный свет — вещи, не подлежащие вывозу, в отличие от памяти. Мы экспортируем самих себя, чтобы насытиться впечатлениями мира, пропитаться веществом будущих воспоминаний. Вещество это помогает примириться с ношей повседневности. И даже если мы понимаем, что жизнь в благословенном чужом краю не менее трудна и однообразна, чем наша собственная, в воспоминаниях далекий берег, терраса и тень купола древней базилики отзываются сладкой, необязательной тоской. Потому мы всегда можем вернуться. Потому что тоска по чужой земле никогда не причиняет настоящей боли. Мучительно лишь расставание с родиной.
Понимали ли это Мануэль и Эстебан? Что стало с ними? Вернулись ли они на виллу или обрели новых покровителей — ведь курортный сезон на острове продолжается круглый год? Возможно, сейчас они ластятся к новым хозяевам, или набивают желудки, или сражаются, или спят.
Хочется верить, что, взрослея, они не потеряли друг друга, ведь в жизни нет ничего дороже счастья, разделенного на двоих.
_________________________________________
Об авторе:
ОЛЬГА ПОГОДИНА-КУЗМИНА
Родилась в Сибири, в городе Междуреченск Кемеровской области, живет в Санкт-Петербурге. Окончила Санкт-петербургскую Академию Театрального Искусства.
Автор романов «Власть мертвых», «Адамово яблоко», «Ласковая вечность». Автор пьес «Мармелад», «ГенАцид» и др. Финалист премии «Национальный бестселлер». Лауреат премий «Новая драма», «Евразия».
скачать dle 12.1
